| Царевич решился ехать в Россию, но возвращался туда с мрачными мыслями; однажды, подпив, говорил он окружающим: «Быть мне пострижену, и буде я волею не постригусь, то неволею постригут же; и не то чтобы ныне от отца, и после его мне на себя того ж ждать, что Василья Шуйского, постригши, отдадут куда в полон. Мое житье худое!» По возвращении в Петербург, когда увиделся с Кикиным, тот спросил его: «Был ли кто у тебя от двора французского?» «Никто не был», – отвечал царевич. «Напрасно, – продолжал Кикин, – ты ни с кем не видался от французского двора и туды не уехал: король – человек великодушный; он и королей под своею протекциею держит; а тебя ему не великое дело продержать». Царевич спросил его, что значат в письме его слова: «А ты своего дела не забывай». «Я писал, – отвечает Кикин, – чтоб ты уехал во Францию; и явно мне писать нельзя; тебе б можно догадаться самому». Отправляясь в Карлсбад, Алексей оставил жену свою беременною по осьмому месяцу. Царь, находившийся в отсутствии, хотел, чтобы в это важное время рождения первого ребенка у наследника при кронпринцессе были знатные особы из русских; но по собственному опыту знал, что иногда выдумывается неприязненными людьми насчет рождения царских детей, как его провозглашали подмененным сыном Лефорта; а теперь еще хуже: родит немка иноверная, окруженная только своими немцами; отсутствие его самого, царицы и царевича заставляло еще более брать предосторожности, и Петр написал невестке: «Я бы не хотел вас трудить; но отлучение супруга вашего, моего сына, принуждает меня к тому, дабы предварить лаятельство необузданных языков, которые обыкли истину превращать в ложь. И понеже уже везде прошел слух о чреватстве вашем вящше года, того ради, когда благоволит Бог вам приспеть к рождению, дабы о том заранее некоторый анштальт учинить, о чем вам донесет г. канцлер граф Головкин, по которому извольте неотменно учинить, дабы тем всем, ложь любящим, уста заграждены были». Анштальт состоял в том, чтобы жена канцлера графиня Головкина, генеральша Брюс и Ржевская, носившая титул князь-игуменьи, находились безотлучно при кронпринцессе. |
| Тогда же дан указ московскому коменданту Ивану Петровичу Измайлову, дабы с шведскими пленниками поступать в России, как с русскими поступлено в Швеции. Голиков, IV — 390. Провиант некогда доставляли натурою, но Петр положил сбирать соразмерную подать. Злоупотребления завелись, с году на год увеличивались, и наконец государственные доходы видимо уменьшились, между тем как угнетаемый народ роптал и жаловался втуне. Ушаков и фискалы открыли источник беспорядков. Петр в гневе своем повелел Ушакову прислать к нему преступников: московского вице-губернатора Ершова, Артиллерийского приказа судью Зыбина, комиссаров и секретарей того приказа etc. etc., забрать все таможенные и кабацкие книги, счетные выписки etc., фискальские книги etc. Новогородскому губернатору Ивану Юрьевичу Татищеву приказывает описать Корсакова пожитки, грозя смертною казнию укрывателей etc. Измайлову с многими преступниками повелевает выслать дело артиллерийского извозчика Золотопрядова, употребившего из архангельских сборов 6000 рублей на домашние расходы Брюса, дела о недоимках etc. Петр в начале 1715 года учредил следственную комиссию под председательством князя Василия Володимировича Голицына (генерал-поручика и гвардии подполковника). Преступниками явились князь Меншиков, граф Апраксин, генерал-фельдцейхмейстер Брюс, президент адмиралтейский Кикин и вице-губернатор Корсаков etc. etc. Многие оштрафованы денежно, другие сосланы в Сибирь, некоторые наказаны телесно, другие смертию etc. Кикин и Корсаков наказаны жестоко (?). С другими Петр примирился, празднуя их помилование пушечной пальбою, etc. etc. ______ Издан указ о лихоимстве, ибо прежде противу оного ничего не было указано. До того дошло, что были и подряды вымышленные. Лифляндские пленники возвращены на их жилища. Заведен аптекарский сад. Изданы 16 морских карт Балтийскому морю. См. «Ежемесячные сочинения», 1761. Указ о фискалах: Должность их состоит во взыскании безгласных дел: 1) всякое преступление указов, 2) взятки и кражу, 3) дела, на коих нет челобитчика. |
| Вслед за тем были перехватаны все чиновники Ингерманландской канцелярии, также городской и адмиралтейской; схвачены были два сенатора: Волконский и Опухтин; мы видели жалобу на злоупотребления Волконского по управлению тульским заводом; Опухтин провинился по управлению монетным двором. Петербургский вице-губернатор Корсаков подвергнут был пытке: царь видел в нем самого тонкого и хитрого из слуг Меншикова. Арестован был и Александр Кикин, считавшийся царским любимцем и стоявший в челе адмиралтейского управления; арестован был Синявин, главный комиссар при постройках, в четыре года наживший огромные деньги. В апреле 1715 года Корсакова публично высекли кнутом. Ходили слухи, что светлейший потеряет свое Ингерманландское наместничество, которое перейдет к царевичу Алексею Петровичу. Говорили, что сильные враги Меншикова, потеряв надежду погубить его, стараются по крайней мере удалить его от царя и от правления. Вместе с Корсаковым подвергнуты были публичному наказанию два сенатора – князь Волконский и Опухтин, которым жгли язык раскаленным железом за то, что подряжались сами чужими именами под провиант, брали дорогую цену и тем народу приключили тягость. Присутствовавшие при экзекуции говорили, что царь очень раздражен на Волконского и называл его Иудою. Кикин писал к царю умилостивительное письмо, каялся, что совершил преступление, не смеет просить милости, просит только позволения жить в деревне у брата. Он заплатил денежный штраф и получил позволение жить в Москве. Между тем дело Курбатова тянулось; в марте 1715 года он написал Макарову: «Великою печалью объят я ныне, боюсь, не отвратил ли кто по ненависти вашей от меня милости, на которую я больше всего имел несомненную надежду. Несколько раз писал я, бедный, к царскому величеству, чаще к вам, изъясняя мою невинность; но письма мои нисколько мне не помогли, а письма Волконского, лукаво писанные, идут в дело. Или я уже порочнее всех, обращавшихся у дел монарших, что так со мною поступают? Я не бегу от правосудия, но прошусь к нему». |
| Кронпринцесса жаловалась, что нехорошо, и Юлиана вторила ей, что нехорошо, и тем услаждали друг друга, а как сделать лучше, этого придумать не могли. В 1714 году у царевича расстроилось здоровье; медики присоветовали ему ехать в Карлсбад; он написал об этом к отцу и получил позволение. Кикин думал, что царевичу надобно воспользоваться этим случаем и продлить пребывание за границею, даже остаться там для избежания столкновений с отцом. «Когда вылечишься, – говорил Кикин Алексею, – напиши к отцу, что еще на весну надобно тебе лечиться, а между тем поедешь в Голландию; а потом, после вешнего кура, можешь в Италии побывать и тем отлучение свое года два или три продолжить». Показавши отцовское письмо канцлеру Головкину, Алексей взял у него паспорт на имя офицера, едущего в Германию, и объявил, что отправляется немедленно. Канцлер представлял ему опасности как в дороге, так и во время пребывания в Карлсбаде и просил позволения написать прежде кому следует о безопасном проезде. Но он не только писать, никому и говорить не позволял, чтоб скрыть от иностранных министров, и на другой день уехал. Но царь писал Головкину, чтоб тот принял меры предосторожности, и канцлер написал русскому министру в Вену Матвееву, чтоб тот попросил императора послать в Карлсбад какого-нибудь верного человека, придавши ему для большей безопасности и солдат, также на возвратном пути дать провожатых до цесарских границ; написал и к сыну своему, Александру, в Берлин, чтоб прусский король дал конвой; подозрительную Саксонию царевич должен был объехать. 8 августа к графу Матвееву явился чешский канцлер граф Шлик и объявил, что император приказал сделать все нужные распоряжения для безопасности царевича и он, канцлер, вчера отправил курьера к чешскому правительству с великим подкреплением, чтоб выслана была в Карлсбад верная особа и караул. Канцлер прибавил, что слухи о прибытии царевича в Карлсбад стали ходить в обществе по частным письмам, а не из императорского дворца и чтобы царский двор не приписал их неосторожности какой-нибудь со стороны цесаря. «Я, – писал Матвеев, – усмотря то опасение и не желая для всяких случаев поверять перу, отправляю на почте с малолюдством жену мою отсюда в Карлсбад под предлогом ее собственной болезни, чтобы она его царскому высочеству подробно обо всем сама донесла, как следует ему от тех слухов всемерно опасаться. Я по сие время, к немалому удивлению, никаких писем, ни ведомости из Карлсбада от его высочества не получил, хотя под притворным именем с 31 июля по два раза в неделю посылал к его высочеству письма». |
| Когда вам от неприятелей было тесно, то ты, гетман, с послами великого государя говаривал поласковее, а теперь ты говоришь с большими пыхами, неведомо по какой мере. Тебе самому памятно, как приходил я со многими ратными людьми тебе на помощь против поляков и крымских татар: в то время ты был очень низок и к нам держал любовь большую; носи платье разноцветное, а слово держи одинакое. Неправды шведского короля не только великому государю нельзя было терпеть, но и ты бы не стерпел; а служба твоя великому государю известна и никогда у него забвенна не будет; теперь великий государь тебя держит в милости и великой чести, и вперед на царскую милость будь надежен, а непристойные и высокие меры от себя отложи. У великого государя и в мысли того не было, чтоб отдать вас польскому королю, да и то дело несхожее, что государь послал на вас из Вильны 20000 ратных людей: это кто-нибудь сказал на ссору, так тебе бы этому не верить; царское величество вас всех, православных христиан единоверных, держит в своей милости». Резкая правда в начале речи и мягкий конец произвели свое действие; старик приутих и отвечал: «Я верный подданный царского величества и никогда от его высокой руки не отлучусь; царского величества милость и оборона нам памятны, и за то готовы мы также царскому величеству служить и голов своих не щадить. Только теперь дайте мне покой; подумавши обо всем, вам ответ учиним в другое время потому: я страдаю от тяжкой болезни, не могу говорить». Постлали скатерть на стол, и больной попросил Бутурлина по-приятельски отобедать у него чем Бог послал; жена и дочь его по-прежнему потчевали. На другой день, 10 июня, пришел к Бутурлину писарь Выговский и сказал: «Гетман велел вам сказать добрый день и о вашем здоровье спросить, на вчерашнее же не сердитесь, потому что гетман очень болен, простите, что в тяжкой своей болезни запальчиво говорил: в болезни своей теперь на всех сердится, уже нрав такой, нас всех бранит, подойти нельзя! Гетман велел спросить: донес ли царскому величеству стольник Кикин о желании гетманском написать к шведскому королю о его неправдах?» Бутурлин отвечал, что Кикин донес об этом: пусть гетман пишет к королю и пусть тот исправится пред государем. |
| Но прежде всего нужно было разузнать, не поступают ли московские воеводы в самом деле дурно с козаками? Ряд жалоб подан был на полтавского воеводу, князя Волконского, за то, что он некоторых козаков поместил в число мещан и берет с них денежные и медовые оброки. Тот же Кикин отправился из Гадяча в Полтаву по этому делу, сравнил имена челобитчиков со сказкой Волконского и с переписными мещанскими книгами и нашел, что многие люди прозвищами не сошлись. Тогда он обратился к полтавскому полковнику Григорью Витязенку, чтобы тот выслал к нему всех челобитчиков на лице к допросу для подлинного розыска. «Выслать их к допросу нельзя, – отвечал Витязенко, – теперь пора рабочая, пашня и сенокос, козаки работы не кинут и не поедут; а иных многих козаков и в домах нет, живут на Запорожье. А что козаки прозвищами не сходятся, так это потому: у нас на Украйне обычай такой, называются люди разными прозвищами, у одного человека прозвища три и четыре: по отцу и по тестю, по теще, по женам прозываются; вот почему одни и те же люди у воеводы в мужицком списке писаны прозвищами, а у нас, в полковом козацком списке, другими. Как были присыланы в Полтаву из Москвы переписчики, и они писали многих козаков в мужики заочно, а козаки в то время были все со мною в походе под Кременчугом, а иные на Запорожье. Сам переписчик жил в Полтаве, а по уезду посылал писать подьячих, подьячие эти и писали козаков в мужики заочно и не расспрося подлинно, кто козак и кто мужик? А мужики им нарочно называли козаков мужиками для своей легкости, чтобы и козаки с ними заодно всякие поборы давали и подводы выставляли». Кикин стал осведомляться, справедливо ли было донесение воеводы на полковника; он обратился с вопросом об этом к протопопу Луке, и тот сказал: «Полковник с воеводою живет недружно, козакам и мещанам многим к князю Волконскому ходить заказывал; только ты, пожалуйста, меня не выдавай, чтоб мне от полковника гнева и гоненья не было». Вечером пришел к Кикину полковой судья Клим Чернушенко, разговорились, и от судьи пошли те же речи, что и от протопопа; но Чернушенко был разговорчивее, начал рассказывать про свое житье-бытье, что они терпят от полковника: «Нас, козаков, полковник Витязенко многим зневажает и бьет напрасно, а жена его жен наших напрасно же бьет и бесчестит; и кто козак или мужик упадет хоть в малую вину, и полковник его имение все, лошадей и скот берет на себя. |
| Сенаторы еще более осердились, стали говорить, что у Меншикова собственные магазины с хлебом, который он скупает и производит этим дороговизну и голод в Петербурге, чтоб после продавать по высокой цене. Меншиков говорил, что этого ничего нет, а сенаторы раздражены его мерою, потому что у каждого из них есть доля в хлебе, который он велел захватить у купцов. Спор дошел до того, что с обеих сторон послали жалобы государю. Петр, разумеется, не мог сердиться на Данилыча за его энергическую меру, спасавшую войско, особенно когда Апраксин, возвратившись в Петербург, писал царю в конце года: «Я всегда живу в отлучке, и, как я уведомлен от других, ежели б не было здесь светлейшего князя Меншикова, то б в делах могли быть великие помешательства». Энергический Данилыч был нужен, когда тот же Апраксин писал Макарову: «Истинно во всех делах как слепые бродим и не знаем, что делать? Стали везде великие расстрои, и где прибегнуть и что впредь делать – не знаем, денег ни откуды не возят, дела, почитай, все становятся». У Меншикова с Апраксиным был постоянный союз, что видно из их переписки. Так, в январе 1716 года Меншиков спешил известить адмирала о жалобе на них обоих Кикина, который снова был в милости у царя. «Извествую вашему сиятельству, – писал Меншиков, – были мы у Скляева с его царским величеством; пришел Кикин, и государь изволил его спросить, что он худ и не лежал ли болен? Кикин отвечал, что худ он от меня и от вашего сиятельства, а каким образом, о том хотел он царскому величеству впредь донести пространно, а которые были тут слова, и на те я ему довольно отвечал, объявляя все его бездельные между нами поступки, и просил его величество и государыню царицу, чтоб тому его бездельному челобитью на меня и на тебя не верили. Итак, это дело уничтожено, к тому же случился в тот час и отъезд в Ревель. Если по возвращении произойдут к вам какие слова, то, ваше сиятельство, постарайтесь также внушить государю пространно о всех бездельных делах Кикина и просите, чтоб доношению его верить не изволил». |
| Между тем, еще не зная о выборе Выговского, государь отправил в Малороссию стольника Кикина объявить Войску, что царское величество, известившись еще от покойного Богдана о неприятельских замыслах хана крымского, посылает на помощь козакам войско свое под начальством князя Григория Григорьевича Ромодановского и Василия Борисовича Шереметева; сверх того, скоро явятся к ним Алексей Никитич Трубецкой и Богдан Матвеевич Хитрово для рады. Мы видели, что говорил Тетеря о жалованье козакам и как проговорился он, что некоторые будут желать непосредственного подчинения Малороссии царю. В Москве не проронили этих слов, и Кикину велено было говорить рядовым козакам: давали ли им при гетмане Богдане во время походов жалованье? И если скажут, что не давали, внушить, что гетман делал это без воли государя, который назначил им на жалованье сбор с городов и поветов малороссийских, и теперь все это велел рассмотреть и указ учинить князю Трубецкому. Кикин должен был также говорить с войтами, бурмистрами и мещанами наедине, что гетмана не стало, а на города малороссийские наступили неприятели, крымский хан и ляхи, да у них же между собою учинилось смятение; царское величество для их обороны послал войско, а для своих государевых дел – князя Трубецкого с товарищами: так они бы ничем не оскорблялись. А если станут говорить: хорошо было бы, если б великий государь для всяких неприятельских приходов и расправных дел изволил быть у них в городах своим воеводам, то отвечать, что все эти дела положены на князя Трубецкого. А если про воевод и не начнут говорить, то Кикину самому начать, чтоб государевым воеводам быть в черкасских знатных городах для того, чтоб тамошним жильцам от полковников и других людей обид и налогов не было. Кикин должен был везде разведывать: кто у черкас начальный человек, кого больше слушают и кого хотят избрать в гетманы, Юрия ли Хмельницкого или кого другого, и нет ли теперь между черкасами на полковников какого рокошу, и если есть – за что? И чего между ними чаять? И захотят ли, чтоб в городах были государевы воеводы? |
| Когда таким образом разыгралось неудачное покушение отнять столицу Южнорусского края у москалей, Выговский пошел к Гадячу, под предлогом преследовать и карать мятежников и своевольников, которые в этих местах снова воскрешали пушкаревскую партию, – с ним были татары и польский отряд. С ним ехали польские послы Бенёвский и Евлашевский с инструкцией для заключения союза. Немирич был устроителем согласия. X Когда войско достигло местечка Камышни, 31 августа прибыл новый царский гонец, дьяк Василий Михайлович Кикин, уже бывавший прежде у Хмельницкого и у Выговского. В Москве узнали уже о вооружении, о похвалах на великороссийские войска, и новый гонец ехал уже не так как злополучный Портомоин с милостивым словом, а с выговором и с упреками. Первая встреча показывала новому послу, как идут дела у казаков. К нему явился поляк и объявил, что будет у него приставом. Но, тем не менее, соблюдены были все почести. Когда посол ехать к гетману на свидание, выстроена была пехота и стреляла на честь; Кикин заметил после, что пехота была плохо и худо одета. Высланный к нему отряд чигиринского полка, в двести человек; сошел с лошадей; все кланялись, а полковник говорил приветствие. Другая встреча ожидала его далее: ее отправлял Ковалевский. Когда посол приблизился к шатру гетмана, – на третью встречу к нему вышел Немирич: присутствие такого лица и участие в делах не обещало хорошего. Гетман из Камышни перешел в Липовую Долину, и там принял посла торжественно, в шатре, окруженный полковниками, сидевшими около своего предводителя кругом. Дьяк подал увещевательную грамоту, и Выговский пригласил его сесть возле себя. Несмотря на неудовольствие, которое и было поводом посольства, дьяк от имени государя спросил гетмана о здоровье. Дошло до переговоров о делах. Посланник спросил от имени царя: «На какого неприятеля собрались вы с такими силами казацкими и татарскими?» Гетман роптал, что после усмирения Пушкаря его приверженцы нашли покровительство у Ромодановского. «Барабаш, – говорил Выговский, – именует себя гетманом, при живом гетмане, а окольничий Ромодановский величает себя великим князем, а боярин Шереметев погубил безвинно много православных душ и пожег христианские церкви. Боярин Василий Борисович меня зазывал к себе, чтобы погубить; это я знал, и не ехал к нему, а послал на разговор брата своего Данила и в предостережение дал ему несколько полков, именно для того, чтобы боярин не учинил какого-нибудь зла. Так и сталось. Боярин нежданно напал ратью, и Данила и многих казаков и мещан побили. Глуп мой Данила и многих казаков и мещан побили. Глуп мой Данило, не умел отделать их! За то я пошлю на боярина войско, и со всеми его людьми прахом выкину из Киева!» |
| Спасибо тебе, Россия, что ты была, есть и будешь, что ты показываешь людям свет в конце тоннеля, что ты миришь, оберегаешь, лечишь и вразумляешь. Не похожая ни на кого, ты продолжаешь свой путь впереди планеты всей в грядущее, где тебе ещё предстоит исполнить самое гениальное своё творение! Лёгкого и счастливого тебе пути вперёд, в наше общее будущее! 2. Чернуцкая Анастасия, «Слово о подвигах героев Отечества, всех времен, оставшихся в памяти народной на века», рук. Чернуцкая Л.А., МБОУ СОШ 1, Пригородный район, ст. Архонская, РСО-Алания. 3. Зацепилина Светлана. Поэт и воин из Чернавы. Рук. Гулидова Т.М., МБОУ СОШ с. Чернава, Липецкая обл. 4. Кикин Олег. 11 кл. « Праведник наших дней. Архимандрит Серафим (Тяпочкин)». Рук. Симонова Е.В., МБОУ «Кустовская СОШ Яковлевского городского округа» Белгородской области. 5. Акчурина София. 11 класс. «Ветры памяти над Саур-Могилой», Рук. Медведева Т.И., " МОУ «Средняя школа г. Макеевки», ДНР. 6. Мошев Евгений.10 класс. « Русские не сдаются!». Рассказ. Рук. Бородкина О.С., «Кленовская школа имени гвардии капитана Д.М. Мирошникова», г. Ровеньки, ЛНР. 7. КутняковАлександр.9 класс, « В жизни всегда есть место подвигам. Надя Курченко», Рук. Бахмет Л.А., «Стахановский учебно-воспитательный комплекс 29», ЛНР. 8. Платонова Юлия.7 класс. « Увековеченная радость. Художник Федот Сычков». Рук. Печказова С.П., МОУ «Лицей 1» р.п. Чамзинка, Республика Мордовия. «Если мы сегодня откроем современную антологию живописи, то в рубрике «Забытые имена» найдём имя Федота Васильевича Сычкова – заслуженного деятеля искусств Мордовии, которому 13марта 2020 года исполнилось 150 лет со дня рождения. Значимость Федота Васильевича Сычкова вкультурной жизни республики сложно переоценить, потому что именно он является основоположником профессионального изобразительного искусства Мордовии. Значит, пришла пора вспомнить о нём! Федот Сычков – это необычайно талантливый, самобытный, обладающий большим жизнелюбием художник, которого по праву называют бытописателем мордовской деревни. Вся творческая жизнь Сычкова посвящена деревне и деревенской жизни, которую он хорошо знал, понимал и любил. Герои его картин – это крестьяне села Кочелаево, в котором художник родился и провёл большую часть жизни…» |
|
|
