| е. что двух перстов не следует ни наклонять (как учит Даниил), ни протягивать (как учит Максим Грек ), а нужно только один перст мало наклонить, но опять не указательный (как учит Стоглав), а великосредний... Явная противоречивость современных Стоглавому собору свидетелей двуперстия, – будут ли то м. Даниил, преподобный Максим Грек и м. Макарий со своим собором, или только современные им ревнители двуперстия, – эта их противоречивость не только в указании знаменования перстов, но даже и в наставлении о том, как следует слагать персты, служит ясным и неопровержимым свидетельством, что двуперстие в их время было еще такой новостью, учение о нем было так неясно и неопределенно, что и сами ревнители его не имели о нем надлежащего понятия, не знали в точности даже и того, как следует слагать персты, каждый учил об этом по-своему, чего никак не могло быть с обрядом, существующим многие столетия и известным всему русскому народу. А что означает та наивящщая противоречивость, образец которой представил сам г. Каптерев в своем «строго-научном» исследовании? – об этом предоставляем судить читателям. д) Свидетельство патриарха Иова «Целый, непрерывный ряд ясных и определенных свидетельств о двуперстии, обещанный г. Каптеревым, после Стоглавого собора прерывается, однако на довольно долгое время. Первое после собора 1551 г. свидетельство относится к 1589 году. Оно заимствуется из послания патриарха Иова к грузинскому митрополиту Николаю. Вот как приводит его г. Каптерев: «Первый московский патриарх Иов пишет обширное послание к грузинскому митрополиту Николаю, чтобы научить грузин держать правую христианскую веру без всяких перемен и отступлений, которые ими допущены. В это поучение, составленное из старых русским (?) поучений, патриарх Иов вносит нечто от себя и именно относительно перстосложения в крестном знамении. Он пишет, поучая грузинского митрополита: «молящися, креститися подобает двема персты; прежь положити на чело главы своея, тоже (таже) на перси, потом же на плече правое, тоже (таже) 60 и на левое; съгбение персту именует сшествие с небес, а стоящий перст указует вознесение Господне; а три персты равны держати – исповедуем троицу нераздельну, (;) т. е. (то есть) 61 истинное крестное знамение» (стр. 59–60). |
| Важно отметить, что «подвиг юродства Христа ради» появляется в России в то самое время, когда начинает иссякать святость князей как представителей мирян. Это совпадение – не случайно. Новые времена требовали от мирян новой формы святости. Юродивый становится преемником святого князя в деле служения обществу. Может быть не случайно, с другой стороны, также и то обстоятельство, что свой вызов принятым бытовым формам юродивые бросили в то самое время, когда в обычаях и нравах восторжествовало обрядничество, окончательно утвержденное Стоглавым собором и Домостроем. Юродивые, во всяком случае, восстанавливают нарушенное этим равновесие. Если юродство и было, как это можно считать, западного происхождения, то все же оно на русской почве получило раньше небывалое развитие. Можно сказать без преувеличения, что этот вид служения Богу встретил отзвук в самых глубинах русской народной души и великолепно сочетался с народными представлениями о религиозной жизни. Уже иностранные путешественники, посещавшие Россию в XVI веке, в своих сообщениях говорят о юродивых, описывая их как «странных людей, ходящих по улицам с распущенными волосами с цепью на шее, без иной одежды кроме полотняных лохмотьев, обернутых вокруг поясницы» 120 . Или еще: «Эти безумцы, почитаемые как пророки, могли брать в лавках все, что им нужно, и торговцы, не требуя платы, рассыпались перед ними в выражениях благодарности» 121 . Это позволяет нам заключить что юродивых было немало в Москве в XVI веке и что они составляли особый класс населения. Отмечая это, Г. П. Федотов продолжает: «Общее уважение к ним, не исключавшее, конечно, отдельных случаев насмешки со стороны детей или озорников, самые вериги, носимые напоказ, совершенно меняли на Руси смысл древне-христианского юродства. Менее всего это подвиг смирения. В эту эпоху юродство есть форма пророческого, в древне-еврейском смысле, служения, соединенная с крайней аскезой. Уже не мир ругается над блаженными, а они ругаются над миром. «Общее понижение духовной жизни с половины XVI века не могло не коснуться и юродства. |
| А так как суд архиерейских бояр не отличался обыкновенно особым беспристрастием и справедливостью, то собор постановил: «у бояр в суде сидети старостам поповским, и пятидесяцким и десятским, по неделям, по два или по три, да грацкым старостам и целовальником, да земскому диаку, которым царь и государь прикажет». Всем этим лицам повелевается собором иметь с судных дел «противни» и прикладывать к ним свои руки так, чтобы засвидетельствованный подписью всех бывших на суде и подписью дьяка судный список, в одном экземпляре, хранился у бояр, производивших суд, в другом у целовальников, присутствовавших на этом суде, а хранился бы у дьяка в ларце, за боярскими печатями, «доколе те судные списки бояре перед святителем положат и обоих истцов пред ним поставят». Только после того как святители получат от обоих истцов утвердительный ответ, что суд им действительно был таков, как он записан в представленных списках, святители повелевают боярам произнести тот или другой решительный приговор по делу 132 . Таким образом стоглавый собор а) решительно определил круг деятельности архиерейских бояр, как постоянных судей при архиерее; b) он изъял из их подсудности все духовные лица по всем духовным делам, что прежде, как можно думать, не строго соблюдалось; с) он старался ограничить произвол и злоупотребления боярского суда тем, что ввел в их суд депутатов от духовенства и земства, без которых суд не мог состояться, и которые, присутствуя на суде, наблюдали за правильностью судопроизводства боярами; кроме того собор настоятельно заповедует святителям над своими бояры, и дворецким и дьяки «бречи накрепко», чтобы у них суд был праведен, безо всякие хитрости и коварства и всякаго лихоимства, и продажи и волокиты безмерныя, в противном случае он повелевает архиереям лишать своих бояр их достоинства и отсылать от себя 133 ; d) собор признает за боярами только право судебного разбирательства известного дела, поставлять же окончательно приговор они не могли, а обязаны были все дела на окончательное решение представлять самим архиереям, и только после того как последний находил их суд правильным, бояре, по его указанию, произносили решительный приговор. |
| Не предназначенное быть сословием просвещенным, духовенство наше имело быть только грамотным. Обучение грамоте и научение совершать церковные службы, и вообще, священствовать поручено было епископам, при кафедрах коих были, по примеру Греции, особые для сего лица. Новгородский летописец пишет под 1030 г. о смерти первого Новгородского епископа Иоакима; «преставися архиепископ Аким Новгородский и бяше ученик его Ефрем, иже ны учаше». Мы не имеем положительных свидетельств о том, на какой степени высоты находилась грамотность между нашими священниками домонгольского периода; но т. к. дело велось тогда так же, как после, именно, не состоя ни на чьем попечении и ни под чьим надзором, и будучи совершенно предоставлено самому себе, но необходимо думать, что она находилась, так же, как и после, на самой крайней степени невысоты, и что священники были еле-еле грамотны, едва, что называется, брели. Всем известны отзывы о малограмотности наших священников XV и XVI веков, сделанные архиепископом Новгородским Геннадием и Стоглавым Собором. «Се приведут ко мне мужика, – пишет Геннадий, – и аз велю апостол дати чести, и он не умеет ни ступити, и аз ему велю псалтирю дати, и он по тому едва бредет...; аз прикажу учити их октении, – и он ни к слову не может пристати: ты говоришь ему то, а он иное говорит». В определениях Стоглавого Собора читаем: «ставленники, хотящие во дьякона и в попы ставитися, грамоте мало умеют; и святители истязают их о том с великим запрещением: почему мало умеют грамоте, и они ответ чинят: «мы-де учимся у своих отцов и у своих мастеров, а инде нам учитися негде, сколько отцы наши и мастеры умеют, по тому и нас учат»; а отцы и мастеры их и сами по тому-ж мало умеют и силы в божественном писании не знают». Итак, еле-еле бредет по книге, через каждые два слова запинаясь, – вот несомненный аттестат в учености большинству наших священников домонгольского периода, равно как и последующего старого времени. Но были священники и совершенно безграмотные, которые все службы, требы держали в своей памяти, конечно, заучивались не все церковные службы, но то, что считалось необходимым. |
| С пьянством связан был и другой порок, встречавшийся в монашеской среде XVI века, в предупреждение которого Стоглавым Собором запрещено было держать в монастырях голоусых 1353 . Это запрещение еще раньше было высказано Иосифом Волоцким в его монастырском уставе. Самою же сильно развитою в монашестве слабостью было честолюбие. Последнее проявлялось в разнообразных формах. Заветною целью честолюбивых монахов, если только они сколько-нибудь выдавались из среды рядовых иноков, было приобретение мест «высоких», достижение возможности, «взыти на некий сан церковный» т. е. епископство, архимандритство или игуменство 1354 . Для того чтобы достигнуть преследуемой цели привилегированные монахи, отличавшиеся честолюбием, если только обыкновенный путь заслуг и личных достоинств не выдвигал их из ряда других, добивались своего другими путями. Они старались заискивать пред высшими властями, добивались их дружбы и благоволения, устрояли для них у себя богатые обеды, делали им разного рода подарки, а иногда обращались даже к простому подкупу 1355 . Высокое иерархическое положение в церкви иногда нередко совершенно изменяло человека: из прежде скромного униженного, готового на все уступки инока выходил гордый, недоступный владыка 1356 . В сочинениях митрополита Даниила мы находим прекрасную картину, изображающую собою честолюбивые стремления монахов, их искательства и погоню за высшим церковным саном и наконец средства, при помощи которых многим из них удавалось достигать высших церковных должностей. «Почто, братие, гордимся, пишет он во втором слове своего соборника, специально трактующем о пастырях, и возносимся и сами ся прельщаем, власти игуменства или епископства ищуще, страсти суще и немощни на таковыя величества восходити. Что же ради сих и взыскуемъ? – Ясти ли и пити многоразличная, и драгая, сладостнейшая, или злата, или сребра, и многа богатства, и имения собирати, или веселитиса, и прохлажати, и возноситися, и щапити, и пиры съставляти, и созывати на обед славных и богатых и истощити всуе церковные доходы тунеядцем, яже церкви и церковным потреба бе, и странным и нищимъ? Мы же сих презираем, и церковные доходы с славными и с богатыми и с тунеядцами изъядаем, гордостию и тщеславием надымающеся, и к настоящим вседушно прилежаще, и мнимся пастыри и учители быти и истинно слово Божие правити и наставляти род человеческий к спасению» 1357 . |
| —206— решения или заключения из правили составляют особые главы. Все это приводит к мысли, что нынешний Стоглавник, по высшему своему составу и разделению на главы, столько неправильному, неестественному, безотчетному, не есть дело целого собора, им нарочито рассмотренное и одобренное, а дело – частного лица, не обладавшего ни достаточным образованием, ни строгим, светлым смыслом. 7) Содержите Стоглавника также показывает, что он не есть книга деяний и определений соборных, писанная на соборе по тому порядку, как деяния и определения происходили, а есть книга, составленная частным лицом впоследствии. Так, первая глава написана не в начале собора, а уже по окончании его: потому что кратко излагает содержание разных определений соборных, помещенных даже в последних глава. Она составлена в виде предисловия к Стоглаву, но не собором или на соборе, а неизвестным; потому что собственно предисловие собора к его деяниям изложено во второй главе, начинающейся словами: «и о всем о том предисловие сего собора имея написание сице». Шестая глава начинается особым следующим предисловием. «некогда вниде вслухы Боговеньчаннаго и Христолюбиваго Царя Государя, Великаго Князя Ивана Васильевича, всея России самодержца, что по многими святы Божиим церквами звонят и поют не во время, кроме Божественнаго устава, и многие церковные чины не сполна совершаются по священным правилам и не по уставу. Он же, Боголюбивый Царь, о том таковая слыша, не просто вмени, но, разжегся Духом Святыми, вскоре повеле исписати о тех многоразличных церковных чинех, которыя не по уставу и несполна по священными правилом совершаются. И вдаст на соборе отцу своему Макарию, митрополиту всеа Русии, и повеле ему о всех о тех церковных чинех, разсудив, указ учинити по Божественному уставу и по священным правилам. Он же соборне приим от благочестиваго царя со всяцем духовным порадованием, любовне прочитают, и о всех о тех многоразличных церковных чинех разсудив и возря в божественные правила: да о всем о том о Святом Дусе, соборне уложили». Можно ли поверить, чтобы эти слова записаны |
| —298— перстии и сугубой аллилуии, речь будет во второй половине тома. «Но когда некоторые наши ученые распространяют эти простоту и невежество на всё, что написано Макарием в Стоглаве и на всю вообще его деятельность, то они по неведению или по преднамеренности являются возмутительно несправедливыми к знаменитейшему из наших церковных деятелей» 1409 . Таково суждение Е. Е-ча о Стоглавом соборе. По его мнению, это самая крупная заслуга знаменитейшего на его взгляд русского митрополита. Некоторые исторические лица в труде Е. Е-ча получили совершенно новое изображение и, сличая его суждения о них с взглядами предшествующих историков, можно видеть, что в большинстве случаев наш ученый с свойственною ему настойчивостью указывает заслуги тех, за которыми их не признавали до сих пор, или признавали не вполне, нередко заступается за деятелей, к которым до сих пор несправедлива была история, поминает теплым словом или изображает словами восторга тех, которые заслужили то или другое. Вот например. Еще раньше Е. Е-ч заявлял печатно, что существующие в нашей церковной истории представления о бывшем кандидате в митрополиты после св. Алексия, Михаиле или Митяе, как о весьма недоброкачественном выскочке, не основательны 1410 . Свой обратный взгляд на него он излагает теперь обстоятельно, выводя его из разбора исторических известий о Митяе. Известия содержатся в двух повестях, помещенных в летописях и соединенных вместе: одна из них написана не сторонником его, но и не врагом, другая же явным его врагом и представляет как бы обвинительную записку против Митяя. Автором второго сказания Е. Е-ч признаёт митр. Киприана, которому Митяй с своей кандидатурой в митрополиты наделал слишком много неприятностей. В суждениях о Митяе историки руководились главным образом враждеб- —299— ной ему повестью, но надежный источник представляет только другая повесть, которая и дает основания видеть в нем «исключительную и совершенно выдающуюся личность». При редких дарованиях – уме и начитанности он обладал свойством привлекать к себе людей. У него была смелая реформаторская голова; ему пришла мысль ввести новый порядок избрания русских митрополитов не в Константинополе, а в Москве и собором русских епископов. Кроме того есть основания предполагать, что задачей своего будущего правления он поставил реформу нравов духовенства от верху и до низу, на что был вполне способен по своей энергии и мужеству. О его преждевременной смерти, которая не была всё-таки насильственной, надо пожалеть 1411 . Е. Е-ч ставит Митяя в ряд с двумя только митрополитами описываемого им периода – Феодосием и Макарием. |
| Права на самостоятельные сделки с землей у монастырей были отобраны и осуществлялись только с разрешения государя, что было законодательно установлено в положениях Утвержденной грамоты церковного («Освященного») собора, который запрещал митрополиту, владыкам (архиепископам и епископам) и монастырям приобретать частновладельческие земли путем покупки, вкладов «на помин души» и закладов, а также отменял права выкупа из монастырей перешедших к ним вотчин . Таким образом, Стоглавым собором и приговорами был установлен правовой режим землевладения в значительно лучшей, чем ранее, мере обеспечивавший охрану государственных земельных интересов и независимость верховной власти российского монарха. Установленное Иваном IV наследственное царское самодержавие было сохранено и упрочено. Не удалась ни «деспотическая монархия» , многочисленные варианты которой будоражили умы ряда историков, ни мнимая сословно-представительная монархия , ни столь же вымышленный российский абсолютизм, началом которого, порой, считается самодержавное правление первого русского царя . Правовая идея царской власти российского монарха не только получила свое практическое воплощение, но указала на преимущества настоящего и будущего, которое стало неразрывно связанным с установленной Иваном Васильевичем Грозным формой правления - царским самодержавием. Георгий Павлович Шайрян , кандидат юридических наук, кандидат исторических наук Лакиер А.Б. История титула государей России//" Журн. М-ва нар. прос. " 1847. Т. 56.Отд. 2, 10. С. 4. Горский С. Жизнь и историческое значение князя Андрея Михайловича Курбского. Казань: Издание книгопродавца Ивана Дубровина. 1858. С. 78. Оценки деятельности князя Курбского, сбежавшего в страну, находившуюся во враждебных отношениях с Московским государством, встречаются самые разнообразные. Его восхваляли, как это, например, делал в во второй половине XIX в. С.П. Шведов, полагавший, что «Курбский - это великий человек, государственный деятель и полководец, который уехал за пределы России не по своей воле, но и на чужбине способствовал ее возвеличиванию». |
| Очень распространенным злоупотреблением в XVI–XVII вв. было многогласие – практика одновременного исполнения разных частей службы в одном храме несколькими клириками, вызванная затруднительностью точного соблюдения Иерусалимского устава на приходах. Желание уменьшить продолжительность службы, не сокращая ничего из последования, привело к возникновению многогласия и утрате всякой возможности правильного восприятия богослужения. Проблема многогласия обсуждалась на Стоглавом Соборе, однако была окончательно решена только при Патриархе Иосифе (1642–1652). Совершение Божественной литургии. К XVII в. установилась практика совершения перед литургией всех часов: 1, 3, 6-го и 9-го. Служебники того времени запрещают совершение проскомидии не во время чтения часов. Совершались перед литургией и изобразительны (что противоречило смыслу этого чина), причем при совпадении нескольких праздников допускалось пение на изобразительных тропарей «на блаженнах» и чтение Апостола и Евангелия в честь одного из праздников, а на литургии – в честь другого. Часы завершались отпустом в открытых святых вратах. Чин самой литургии мало изменился по сравнению с филофеевско-евфимиевским, однако значительно усложнился чин предваряющих литургию молитв, закрепленный Стоглавым Собором (гл. 9). По объему текстов он стал сопоставим с самой литургией. Кроме множества тропарей он включал в себя молитвы от осквернения, покаянные молитвы из последования исповеди. В XVI в. литургию служили, как правило, на шести просфорах. В XVII в. проскомидию совершали уже на семи просфорах, в чин проскомидии вошла молитва «над вином служебным», сопровождавшаяся благословением вина рукой, что было нарушением 12-го правила св. Никифора I Исповедника. Литургия начиналась очень поздно, зачастую после полудня. Это было связано, в частности, с тем, что перед литургией пели различные молебны (естественно, почти без сокращений). Литургия совершалась очень неспешно, на ней обязательно читались два Апостола и два Евангелия – рядовое чтение и праздничное (а если праздника не было, то Богородичное) чтение. Современники свидетельствуют, что в праздничные дни литургия порой оканчивалась ок. трех часов пополудни. В XVI в. на литургии появилась ектения об усопших. Ко времени Патриарха Никона установилась традиция не затворять святых врат на литургии до херувимской песни, но после великого входа закрывать их до причащения мирян даже при архиерейском служении. |
| Нильского настолько была основательна и убедительна, что заставила некоторых из его противников не только замолчать, но отказаться от своих мнений, как односторонних. Как заметно, благоразумные единоверцы стали после сего умереннее своих взглядах и требованиях по вопросу о пресловутых клятвах. К особенностям собора 1667 г. относится то, что на нем разрешена, т. е. отменена клятва «Стоглавого Собора», бывшего в 1551 г. (в царствование Ивана Грозного), положенная на тех, кто не крестился двуперстно. Постановление это было ошибочное, сделанное по простоте и невежеству членов собора. Однако, как постановление о клятве, вошедшее в силу канонического правила от давности (1667–1551–117 л.) и авторитета власти соборной, так и отмена ее (т.е. клятвы) не мало произвела смущения не только среди старообрядцев, но и православных. Не смотря на разрешение клятвы собора 1551 г., раскольники, считающие двуперстное крестное знамение более правильным и древним, продолжают придавать большее значение «Стоглавому Собору», чем собору 1667 г., как впадшему, по им мнению в двойное противоречие – с постановлением отцов собора при царе Грозном о двуперстии и самим собою чрез дозволение единоверцам того, что ранее сами торжественно запретили и даже подвергли клятве. Что касается до клятв собора 1667 г., тяготеющих на последователях раскола, то они снимаются внутренним судом Церкви с тех из них, кто престает быть противником церковной власти и делается послушным ей, хотя бы употреблялись двуперстие и др. церковные обряды, подобно единоверцам. На эту сторону дела раскольники, подобно своим предкам, и не обращают внимания, а между тем она-то была самая существенная в вопросе об отношении к Церкви. Заслуживает внимания мнение московского митрополита Филарета по вопросу о клятвах москов. собора 1667 г., относящееся к 1858 г. и представленное им в Св. Синод (см Сбр. мнений м. Филарета, т. 4, 488, стр. 311–313). По мнению м. Филарета, не с строгою точностью поступили, когда приемля в общение церковное приходящих от раскола единоверцев и разрешая их от проклятия, положенного на раскольников собором 1667 г, предположили только согласие восточных патриархов, а не испросили сего согласия посредством сношения, и что раскольники нашли в сем поводе к возражениям. |
|
|
