| В 1890-1895 гг. М. преподавал церковное пение в Саратовской ДС, одновременно работая при Саратовском доме трудолюбия (в 1893 был избран почетным членом «за безвозмездное преподавание Закона Божия»). В 1892-1893 гг. М. опубликовал в «Саратовских епархиальных ведомостях» «Очерк истории православного церковного пения в России» (в 1893 издан отдельной брошюрой). В 1893 и 1895 гг. участвовал в работе летних курсов церковного пения для учителей церковноприходских школ в Саратове. В 1894-1895 гг. служил в Тихвинской ц. саратовской губ. тюрьмы. В 1895 г., получив приглашение директора московского Синодального уч-ща церковного пения С. В. Смоленского , переехал в Москву, где занимался созданием б-ки древнерус. муз. рукописей, преподавал в училище историю церковного пения (до 1910) и дидактику (до 1906), стал членом наблюдательного совета при уч-ще. Вошел в состав клира ц. свт. Василия Кесарийского на Тверской-Ямской ул. В 1898 г. в «Русской музыкальной газете» был опубликован исторический очерк М. «Синодальные, бывшие патриаршие, певчие». В 1901 г., после назначения Смоленского управляющим Придворной певческой капеллой в С.-Петербурге, М. был приглашен на должность профессора церковного пения и законоучителя в Московскую консерваторию. В том же году он получил степень канд. богословия за 3 учебных пособия по церковному пению. Синод поручил ему рецензирование церковнопевч. сочинений. В 1903 г. М. был переведен на служение в Казанский собор на Красной пл. В 1908 г. был возведен в сан протоиерея. В 1911 г. в Москве была напечатана его кн. «Синодальное училище в его прошлом и настоящем». В 1914 г. М. получил степень магистра богословия за работу «Богослужебное пение Русской Церкви: Период домонгольский» (1906, 19122; премии гр. С. С. Уварова (1907), митр. Макария (Булгакова) (1908), М. Н. Ахматова Имп. АН (1915)). В 1915 г. стал настоятелем Казанского собора на Красной пл. За работы по истории церковного пения 4 раза (1897, 1899, 1901 и 1908) М. присуждали премию митр. Макария (Булгакова). Удостоен орденов св. Анны 3-й и 2-й степени, св. равноап. кн. Владимира 4-й степени. |
| Я, конечно, хорошо помню нашу квартиру на Кудринской, и особенно ясно вспоминается, как в 1906 году, во время революционных событий на Пресне, за водой на площадь посылали старшего брата Николая и меня: взрослые, видимо, боялись выходить и рассчитывали, что детей не тронут. В дальнейшем отношения отца и дяди складывались не совсем гладко. Александр поступил с помощью брата на службу в Синодальное училище и вскоре женился на Любови Аляевой, столбовой дворянке. Мои дед и отец отнеслись к этому браку неодобрительно. В частности, когда дядя с семьей переехал в Петербург на службу в Придворную капеллу, моих родителей он туда ни разу не пригласил. В доме дяди тон задавала его жена, а она держалась больше своей родни. Так шло дело до двадцатых годов. Сам я впервые попал в Питер в 1922 году. Я подошел к Капелле и вдруг увидел у ворот дядю, сопровождавшего малолетних воспитанников Капеллы. Он узнал меня, окликнул по фамилии, потом отправил мальчиков с дядькой, а меня пригласил к себе. Тут я впервые познакомился со своей тетей, и мы долго разговаривали. Через несколько дней я зашел снова, и с тех пор отношения наладились. Каждый раз, приезжая в командировку, я бывал у дяди, и он, приезжая в Москву, останавливался у меня. Особенно я подружился со своими двоюродными братьями, Юрием и Борисом. Дядя имел право на бесплатное обучение детей в гимназии или реальном училище, но он предпочел знаменитую Петершуле. По окончании старший, Юрий, поступил в Институт путей сообщения, а младший, Борис – в Академию художеств. Один стал профессором, заведующим кафедрой в Военно-механическом институте, другой – известным художником по стеклу. Судьба московских Смирновых сложилась иначе. Мой брат Николай был после школы определен в ремесленное училище, где обучали кузнечному делу (это заведение содержал знаменитый мануфактурщик Шелапутин). Потом брата отправили на постройку большого дома по Романову переулку, и там он, работая на высоте, едва не погиб. На всю жизнь у него осталось чувство страха. Меня же отдали в Синодальное училище, за что я очень признателен своему дяде Александру Константиновичу: ведь это благодаря ему я попал в училище. Думаю, что по этому поводу он обращался к Кастальскому. |
| Вследствие этого клирос в храме превратился в концертную площадку, а молящиеся прихожане — в слушателей. Регент — выпускник капеллы считал себя законодателем музыкального оформления богослужения и полноправным хозяином на клиросе. Пока в русских храмах царствовал придворный обиход, в Москве постепенно зрела волна противодействия — московская школа пения. Лабораторией московской певческой традиции стал хор Синодального училища. Основой этого хора стал хор патриарших певчих дьяков, возникший в конце XVI века и переименованный в Синодальный хор после отмены патриаршества и учреждения Священного Синода. Со времен допетровской Руси патриаршие певчие составляли «московскую» параллель хору государевых певчих дьяков. В 1830 году при Синодальном хоре было открыто Синодальное училище церковного пения. По счастливой случайности в конце XIX века в стенах Синодального училища встретились выдающиеся деятели: Степан Смоленский — директор училища, исследователь древнерусской музыки, Василий Орлов — талантливейший регент и Александр Кастальский — композитор, выдающийся знаток русской народной песни и древних нотаций, автор двух научных трудов по русскому народному многоголосию. Эти три уникальные личности стояли у истоков московского стиля церковного пения. Движущей силой этого стиля было категорическое неприятие итало-немецкого концертного духа, распространяемого Петербургской капеллой, возрождение национального начала в церковном пении, поворот в сторону восстановления древних распевов. Черты московской школы: витиеватые мелодии, свободный несимметричный ритм, неклассическая гармония (часто используются «пустые» квинты или унисоны), в основе — древнерусские распевы, русская народная песня. Московская и петербургская певческие традиции повлияли главным образом на мелодический облик системы осмогласия: два церковных певца, впервые встретившись на клиросе, обязательно должны договориться между собой, как они будут петь гласы («по-питерски» или «по-московски»). «Петербургский» и «московский» стили пения сегодня определяются не местоположением двух столиц, а личными эстетическими предпочтениями разных приходов. Сегодня и в Петербурге, и в Москве можно услышать все разнообразие церковно-певческих традиций от немецко-итальянской до русско-визайнтийской школы. Специфика сегодняшнего времени состоит в том, что и на клиросе царит свобода и вседозволенность по сравнению с тем стилистическим единством, которому подчинялась певческая культура православной церкви со времен древней Руси до эпохи капелльского диктата. Наталья Никольская Иллюстрация: Александр Адамич Тропарь первоверховным апостолам Петру и Павлу Глас 4 |
| Талантливый педагог и широко мысливший администратор, он очень много сделал для совершенствования системы подготовки регентов и учителей церковного пения. Так, уже в Казани Смоленский вырастил целую плеяду учеников, пользовавшихся его методом обучения пению по цифровой системе. Став директором Синодального училища, он, вместе с сотрудниками, поднял эту пребывавшую в небрежении школу для мальчиков-певчих до уровня высшего духовно-музыкального учебного заведения, выпускавшего блестящих педагогов и регентов. Очень большое значение имели последние замыслы Смоленского – открытие общедоступного Регентского училища в Петербурге и учреждение регентских съездов в Москве. Профессор Московской консерватории, Смоленский более десяти лет возглавлял там кафедру истории церковного пения. Как публицист он выступал в «Русской музыкальной газете», «Московских ведомостях», журналах «Семья и школа», «Хоровое и регентское дело» и других изданиях. Наконец, авторитет, которым пользовался Смоленский в широких музыкальных кругах, способствовал обращению многих художников и исследователей к древним пластам отечественной хоровой культуры. В 1890-х годах Смоленский стал вдохновителем так называемого Нового направления в русской духовной музыке: оно представлено широким кругом имен, среди которых достаточно упомянуть Рахманинова, Кастальского, Гречанинова, братьев Чесноковых, Никольского, Вик. Калинникова, Ипполитова-Иванова, К. Шведова, Голованова. Степан Васильевич Смоленский родился 8 октября 1848 года в Казани. Его дед по материнской линии Степан Дмитриевич Колеров был профессором Петербургской духовной академии. Дядя, крестный отец и любимый наставник – Николай Иванович Ильминский , профессор Казанской духовной академии и университета, ученый-ориенталист, занимавшийся миссионерско-просветительской деятельностью в Поволжье. Отец, Василий Герасимович Смоленский, в течение пяти лет после рождения сына служил секретарем архиепископа Казанского Григория (Постникова) , последователя и друга митрополита Московского Филарета. Казанский архиерей, большой ревнитель просвещения, в 1854 году добился перевода в местную духовную академию ценнейшей рукописной библиотеки Соловецкого монастыря и учредил для издания ее памятников журнал «Православный собеседник» – в нем Смоленский-сын впоследствии напечатал свои первые научные заметки. Позже Василий Герасимович служил секретарем по студенческим делам в Казанском университете. |
| Василий Иванович Воздвиженский родился в Москве в семье священника Большого Успенского собора Иоанна Сергеевича Воздвиженского. Первый раз отец привел сына на испытание в Синодальное училище, когда тому исполнилось семь лет, – но по уставу детей такого возраста не брали. Воздвиженский был принят в училище в январе 1904 года, в старшее отделение церковноприходской школы с характеристиками: голос – хороший, слух – посредственный. Занятия продолжались в первом и втором классах, пока в мае 1906 года отец, по совету врачей, не забрал сына из училища и не определил его в 1-ю московскую гимназию. Здесь Воздвиженский, так же как Ермонский, пел в хоре у Д. И. Зарина. Окончание гимназии приходится на 1914 год, и в этом же году он поступает на физико-математический факультет Московского университета. Через год Воздвиженский решает идти добровольцем на фронт, но сначала едет в Петроград на курсы и уже после них попадает на Кавказский фронт. В 1919 году Воздвиженский начал служить в Красной Армии, в войсках связи в Петрограде. Находясь недолгое время в Москве, Василий Иванович участвовал в церковном хоре, состоявшем в основном из родственников, под управлением брата. Возвращение в Москву в конце 1920 года была связано с поступлением в Московский лесотехнический институт, который Воздвиженский окончил в 1926-м. За годы работы в Гидроэнергопроекте В. И. Воздвиженский прошел путь от инженера-экономиста до начальника бюро и главного специалиста. Он принимал участие в проектировании многих крупных гидроэлектростанций Советского Союза (Днепрогэс, станции на Ангаре), занимался также разработкой ряда научных проблем. Труды Василия Ивановича отмечены многими высокими правительственными наградами. Музыка и пение всегда были рядом с ним: он собрал богатую коллекцию грамзаписей, в которой находил для себя отдохновение; мог в какой-нибудь праздник от начала до конца пропеть церковную службу. Люди, подобные Н. С. Ермонскому и В. И. Воздвиженскому, остались в памяти знавших их не только своими делами, но всем своим духовным обликом. Воспоминания о московском Большом Успенском соборе |
| Композиторское наследие К. включает свыше 40 духовно-музыкальных сочинений и переложений, изданных у П. И. Юргенсона. Начав со свободных композиций на богослужебные тексты, впосл. он создал переложения древних и совр. распевов Русской и др. Православных Церквей: «Догматики богородичны знаменного распева» (1900-1903; изд.: М., 1906), цикл «Литургия св. Иоанна Златоуста болгарского распева» (1906; изд.: М., 1907) - на мелодии, собранные А. Николовым в изд. «Староболгарское церковное пение» (1905), и др. В своих гармонизациях К., сохраняя ритмическую и интонационную структуру распевов, стремился к преобладанию линеарной подголосочной полифонии и иных приемов крестьянского песенного многоголосия. Эта идея, не чуждая таким представителям московской школы, как С. В. Смоленский и А. Д. Кастальский , вызывала сопротивление др. музыкантов, особенно членов Наблюдательного совета при Синодальном училище церковного пения . Наиболее резко отзывался о переложениях К. свящ. Василий Металлов , приверженец «строгого стиля» в церковных гармонизациях. Однако и Смоленский, отдавая должное К. как писателю и человеку, критически отзывался о его муз. произведениях (см. в изд.: РДМДМ. 2004. Т. 2. Кн. 1. С. 266, 288, 389-391; Т. 6. Кн. 2. С. 726-727). Из обработок К. Синодальный хор включил в свои концертные программы только софрониевскую херувимскую (см.: Там же. Т. 2. Кн. 2. С. 783), однако в С.-Петербурге они достаточно широко исполнялись, в т. ч. Митрополичьим хором под упр. И. Я. Тёрнова, и имели определенный успех. Обработки К. носят экспериментальный характер и менее связаны с традициями церковного клироса, чем произведения московской школы. Вслед. «догматичности» в выполнении авторской эстетической программы его произведениям присуща излишняя «густота» хоровой фактуры, мешающая их исполнению на клиросе и в концертных программах. Именно критикам и композиторам с.-петербургской школы - К., а затем и его другу прот. Михаилу Лисицыну - принадлежат первые справедливые оценки творчества мастеров московской ветви Нового направления , в особенности Кастальского. Программной является его ст. «О стиле церковных песнопений» (РМГ. 1901. 37-40; переизд.: РДМДМ. Т. 3. С. 471-483), написанная в связи с полемикой по вопросам церковного пения в «Московских ведомостях» с участием Н. Д. Кашкина , Г. А. Лароша, Смоленского, А. Т. Гречанинова , Металлова и др. По мнению К., национальный стиль надо не «сочинять» или отождествлять с к.-л. «строгими стилями», а изучать по крюковым рукописям и в живом пении народа, духовном и светском. В этой статье проявилась исследовательская интуиция К., высказавшего идеи об унисоне как о совершеннейшей форме вокального искусства и о линеарной природе древнерус. многоголосия. Он также наметил план разработки «русского стиля». |
| Василий Петрович – единственный взрослый певчий, не пьющий вина. – Вот за это, – говорит он, – меня женщины очень уважают. Поцелуешь, и вином не пахнет, а она в восторге... Ты сегодня, – добавляет он, понизив голос, – опять снесешь записочку, понимаешь? Туда... Я киваю головой. А спустя немного я стараюсь незаметно проникнуть в Никитский монастырь, находящийся рядом и отделенный от нашего двора высоким каменным забором 347 . Но я знаю, что в самом конце забора имеется внизу небольшое отверстие. Надо быть очень ловким, чтобы пролезть через эту дыру на монастырский двор. Кроме того, надо быть зорким и не попасться никому навстречу. Длинный корпус с низенькими маленькими оконцами, заделанными толстыми решетками, является главным помещением монашеских келий. Самая последняя келья находится как раз напротив отверстия и не более чем в трех шагах от ограды. Мне стоит подняться на цыпочки и пальцем слегка стукнуть в окошечко, и не проходит минуты, как открывается малюсенькая форточка, появляется красивое женское личико, обрамленное черным платочком, застегнутым у подбородка. Улыбка обнажает два ряда чудесных зубов, и в форточку тянется тонкая рука с длинными пальцами. Записка передана – и больше ничего, никаких следов, никаких разговоров. – Передал? – спрашивает Миролюбов, как только я появляюсь в певческой. Я утвердительно киваю головой. Не знаю почему, но мне не только нравится этот роман, но я горд доверием, оказываемым мне Миролюбовым. Меня особенно интересует и волнует одно обстоятельство. Мне известно, что монахини идут в монастырь для того, чтобы покончить со всеми радостями земной жизни и предаться молитвам и служению одному только Господу Богу. Как же могла решиться такая затворница на столь смелый шаг?.. Ведь она отвечает не только перед людьми, но и перед небом? В быту певчих имеется еще одна сторона: мы должны беспрекословно подчиняться всякому приказанию взрослых певчих. Так, например, если солист-певчий посылает кого-либо из нас за водкой, мы должны сделать это бегом и без оглядки. Чаще всего посылает меня за водкой бас-октава по кличке Сириус. Человек он пожилой, с припухшим коричневым лицом, заросшим круглой бородой, с толстым, большим, выдающимся вперед животом. Он сует мне в руку монету и говорит: |
| Вероятно, уже мало осталось людей, посещавших Успенский собор и помнящих службы в нем. Между тем в настоящее время проявляется большой интерес к нему как к одному из самых древних храмов русской православной церкви, вошедших в историю русского государства. Высказывается мнение о полезности появления памяток о том, что ушло в безвозвратное прошлое. Поэтому нам, очевидцам, лично соприкасавшимся с жизнью Успенского собора, показалось небесполезным рассказать все, что мы помним и знаем о быте собора, его традициях в последний период его существования как действующего храма. Конечно, наше описание отдельных сторон соборной жизни, основанное на личных впечатлениях, не может претендовать на полноту, а поскольку написанное нами не есть специальное исследование, то не исключены и некоторые пробелы, а может быть, и кое-какие неточности. Прежде чем перейти к воспоминаниям, считаем нужным отметить основное в истории собора. Он был построен первоначально в 1326 году при великом князе Иване Калите по совету и благословению святителя Петра, митрополита Московского . Собору предстояло стать кафедрой московских митрополитов, что в период роста московского княжества имело большое значение. Святитель Петр хотя и именовался по «ставленной» грамоте митрополитом Киевским, но занимал первенствующее положение в церкви и государстве как митрополит Московский. После установления на Руси патриаршества все важнейшие государственные акты совершаются в стенах собора перед гробом (мощами) святителя Петра и перед Владимирской иконой Божией Матери, а сам собор часто именуется «Домом Божией Матери». Когда в 1700 году было упразднено патриаршество, Успенский собор не превратился в обычный епархиальный: его передали в непосредственное подчинение Святейшему Синоду как высшему органу управления церковью через открытую в Москве Московскую Святейшего Синода контору. Таким образом, Успенский собор не вошел в состав московской епархии и потому формально не подчинялся московскому митрополиту. Особое положение Успенского собора проявлялось, в частности, в том, что в нем, в отличие от всех московских храмов и монастырей, имя московского митрополита не поминалось ни на великой, ни на сугубой ектениях, ни на великом входе – оно поминалось лишь в тех случаях, когда богослужение совершалось самим митрополитом. |
|
|
