| «Мир сей преукрашенный – книга есть велика, еже словом написа всяческих Владыка. Пять листов препространных в ней ся обретают, яже чюдна писмена в себе заключают. Первый же лист есть небо, на нем же светила, яко писмена, Божия крепость положила. Вторый лист огнь стихийный под небом высоко, в нем яко писание силу да зрит око. Третий лист преширокий аер мощно звати, на нем дождь, снег, облаки и птицы читати. Четвертый лист – сонм водный в ней ся обретает, в том животных множество удобь ся читает. Последний лист есть земля с древесы, с травами, с крушцы и с животными, яко с писменами...» В таком отношении к миру сказался энциклопедизм барочных поэтов. Это был сугубо книжный, кабинетный энциклопедизм. Для Симеона Полоцкого и его учеников наука уже завершила цикл своего развития. Чтобы стать ученым, достаточно было усердно учиться. Однако этот ошибочный постулат заключал в себе и зерно просветительства. Учась, барочные поэты учили и других. Метод их литературной работы был сугубо историческим. Каждый из них обязан был держать в памяти множество исторических фактов; эти «истории» постоянно использовались в стихах и в прозе. Когда Симеон Полоцкий хотел восславить деревянный дворец царя Алексея Михайловича в селе Коломенском, он не преминул самым подробным образом рассказать о семи чудесах света. Ког да Сильвестр Медведев обращался к царевне Софье, он ставил ее в один ряд с великими женщинами-властительницами – с Семирамидой и византийской царевной Пульхерией, с русской княгиней Ольгой и британской королевой Елизаветой. Симеон Полоцкий хотел дать читателю широчайший свод знаний из разных отраслей науки (барочные поэты, свято почитая Аристотеля, признавали только универсальную науку): истории древнегреческой, римской и византийской, а также средневековой европейской, включая мифологию и исторические анекдоты о Цезаре и Августе, Александре Македонском, Юстиниане и Карле Великом. Во многих текстах «Вертограда многоцветного» использована «Естественная история» Плиния Старшего. Здесь есть сведения о вымышленных и экзотических животных – птице феникс, плачущем крокодиле, о драгоценных камнях и проч. В «Вертограде» мы найдем также изложение космогонических воззрений, экскурсы в область христианской символики. По словам И.П. Еремина, стихотворения Симеона Полоцкого «производят впечатление своеобразного музея, на витринах которого расставлены в определенном порядке (...) самые разнообразные вещи, часто редкие и очень древние. Тут выставле но для обозрения все основное, что успел Симеон, библиофил и начетчик, любитель разных «раритетов» и «куриезов», собрать в течение своей жизни у себя в памяти». |
| 734 И. Татарский. Симеон Полоцкий . Стр. 214. Москва 1886 г. Имеется известие, будто бы «за юностью» и «чрезмерною слабостью» Феодора Алексеевича при нем государством управляли некоторые придворные лица того времени. Между ними упоминается и царский учитель Симеон Полоцкий (Е. Замысловский. Царствование Феодора Алексеевича, ч. I, стр. 136). Из светских лиц имели влияние сначала Милославские, а затем Языков, Лихачев, Голицын, Апраксин и др. (Соловьев. История Р. III, XIII, 823, 267). Говоря о правительственной деятельности Феодора Алексеевича, царя очень молодого и болезненного, замечает Соловьев, мы обязаны постоянно иметь в виду людей его окружавших, сначала Милославских, а потом, особенно с 1680 г., Языкова и Голицына. 735 Татищев. Истории Российская I, 373 стр. Проект об учреждении нескольких патриаршеств вызывался, будто бы, личным нерасположением Симеона Полоцкого к п. Иоакиму. Никон является орудием низвержения патриарха. «Иоаким, продолжает Татищев, уведав о своем низвержении, просил многих вельмож об отвращении оного. Последние, согласившись, велели Андрею Лызлову сочинить предложение, которое показало бы вред для государства от нового проекта, а паче оскорбление чести царя Алексея Михайловича и осудивших Никона. И только благодаря этому проект Полоцкого не прошел. Вместо этого п. Иоаким «учинил 12 митрополитов и два епископа прибавил». С. М. Соловьев историю с проектом Полоцкого и тревогу Иоакима называет слухом, ходившим среди современников и перешедшим к потомкам, которые не считали его вздорным (Ист. Рос. III, XIII, 387). Профессор Е. Голубинский считает его фактом. «Когда Симеон Полоцкий предложил свой известный проект учредить в России именно столько патриархатов, сколько их было в империи Греко-Римской, т. е. пять, пишет проф. Голубинский, то не нашли его мысли антиканонической и еретической (ибо она была принята царем и обсуждаема), а только неудобоисполнимой» (Ист. Рус. Церкв. I т., ч. I, стр. 229). На основании каких данных так разсуждает проф. Голубинский, указаний нет. |
| Таким образом, Симеон Полоцкий , весьма рано зарекомендовавший себя в Москве своею ученостию, был употребляем здесь не для оной только литературной полемики с расколом, но и для живых, устных состязаний с его представителями. Правда, об этих состязаниях его дошло до нас лишь одно, приведенное нами, ясное историческое свидетельство; но что они были неоднократны и случались еще гораздо ранее, о том говорит уже явно выдающееся значение в этом отношении Симеона, очевидно, не могшее возникнуть сразу. Тот же самый протопоп Аввакум, в своей автобиографии, свидетельствует, что при первом возвращении своем из ссылки в Даурию, он, живя в Москве, не раз ходил к Федору Михайловичу Ртищеву и к крутицкому митрополиту Павлу «бранитца со отступниками» и здесь «много шумел с еретиками о вере и о законе» 132 . Без сомнения, он встречался здесь с Симеоном, который любил как мы увидим, посещать эти места, именно, для ученой беседы. Если так, то к и к Симеону, между прочим, относятся те многочисленные выдержки против философии, риторики и красноречия, которые около этого времени (в 1664 году) собраны были Аввакумом из разных отцев и учителей церковных 133 и которые еще ярче выставляют пред нами несовместимую противоположность начал, руководивших обоими противниками. 2-го ноября 1667 года прибыли в Москву для участия в заседаниях собора восточные патриархи, Паисий Александрийский и Макарий Антиохинский. В некоторых местах на пути их следования и в особенности при вступлении их в Москву были устрояемы для них торжественные встречи, существенную часть которых составляли пышные приветственные речи, произносимые пред патриархами представителями высылаемых депутаций. Допуская, даже, предположение, что составителем этих речей был Паисий Лигарид 134 , можно относить славянскую редакцию их к Симеону; но есть основания полагать, что и самое авторство, по крайней мере, некоторых из них, принадлежало, именно, этому последнему. Заключаясь в бумагах Полоцкого, речи эти носят на себе явную печать его литературного изобретения и манеры 135 . – По прибытии патриархов в Москву, в числе других важнейших лиц духовенства счел нужным представиться им и Симеон. При этом он произнес пред патриархами приветственную речь на латинском языке, которую тотчас же переводил для них на греческий язык, сопровождавший его, Паисий Лигарид 136 . |
| Желаяй Христову пастырь стаду быти, Должен есть первее себе разсудити, Имать ли толико учения в себе Еже бы в пастырстей служити потребе. Великое бремя есть пастырства дело Знаяй не дерзает того взяти смело. Аще же невежда того возжелает, Не пользу во стаде, но вред содевает: Яко неискусный врач не здраво творит, Но невежеством си болящия морит. Многое искусство тому подобает, Иже правоверных душ пастырь бывает... Зде ти читателю мощно сразумети Что пастырем требе знати и умети: Икако достоит жити преподобно В образ православным и Богоугодно. Из сея учися, что должен творити Иже желаеши пастырь стаду быти. Аще содержимых зде не лет ти знати, Не во спасение будеши желати... 222 Конечно, здесь заключается самая первоначальная и здравая мораль; но весьма характеристично, что она преподается со стороны простого иеромонаха ни более ни менее, как самим епископам! Находясь в столь близких отношениях ко двору, Симеон естественно пришел в непосредственное соприкосновение со многими лицами из высшего светского общества того времени и преимущественно с теми, которые особенно выдавались по своему влиятельному придворному положению. Учительская деятельность Симеона в государевой семье и его частое появление здесь в торжественных случаях и по исполнению разных поручений сами собою вызывали необходимость его непрерывных сношений с ними; исключительность же его положения, в особенности в первое время, прямо вынуждала его позаботиться о приобретении для себя могущественных покровителей и благодетелей в их среде. И вот мы видим, что Симеон, с самого же начала своей жизни в Москве, вступает в ближайшие отношения со многими выдающимися представителями тогдашнего московского общества и этим с обычною ловкостию своею стремится поддержать и упрочить здесь свое положение. В ряду светских покровителей Симеона первое место по времени и по своему важному значению занимал, без сомнения, Окольничий Федор Михайлович Ртищев, муж благочестивый, пользовавшийся особенным доверием и благосклонностию государя. |
| «Вся словеса», говорит он здесь, «числом двадцать одно, совокупив в книжицу сию, дерзаю, на царския ти щедроты уповая, твоей царстей пресветлости вручити во знамение благодарствия моего в тайных сердца сокровищех гнездяшегося о всех твоих яже ко мне благодеяниях: о препитании милостивом и о тисе и покойне во крове крылу благоутробия ти хранети» 215 . Достойно замечания при этом, что представляя свой сборник государю, Симеон просит, чтобы тот сам отдал его на рассмотрение избранному им компетентному лицу: «твоей царстей пресветлости сие духовное дарование приношу, да ведый и имеяй кому дати под разсуждение, вручити прочести и разсудити» 216 . Это означает в сущности, что он выпускал свои проповеди без предварительной цензуры высших духовный властей, основываясь единственно на том высоком ученом авторитете своем, который он приобрел в глазах государя. Обстоятельство это, в связи с намерением Симеона читать рядовые поучения народу, так же опиравшимся, преимущественно, на его придворные связи, – и послужило, в последствии, поводом к обвинению его со стороны патриарха Иоакима в том, что он издавал свои сочинения не только помимо его разрешения, но даже и без его ведома 217 . Таким образом, все сочинения Симеона Полоцкого , написанные в царствование Алексея Михайловича, не исключая и значительной части его проповедей, имели большее или меньшее отношение ко двору. Одни из них написаны были в удовлетворение учебным нуждам некоторых членов царской семьи; другие появились с целью воспрославить различные торжественные случаи из дворцовой жизни; третия наконец, если и не имели подобного прямого назначения, то, по крайней мере, внешним образом были так или иначе связаны с его исключительным придворным положением. Правда, кроме указанных до сих пор сочинений, Симеон, в продолжение этого же времени, предпринимал и другие литературные труды, в которых вовсе уже нельзя усматривать подобного отношения их к его особенному значению при дворе; но были лишь мелкие литературные работы, исполненные им в промежутках и только, как бы в виде отдыха от названных его весьма значительных произведений. |
| B Москве Симеон Полоцкий продолжал начатую на родине деятельность «дидаскала», педагога. Он воспитывал государевых детей (одного из них, будущего царя Федора Алексеевича, он приучил сочинять вирши), открыл латинскую школу в Заиконоспасском монастыре – для молодых подьячих Приказа тайных дел, собственной канцелярии царя Алексея Михайловича. Он также занял или, точнее говоря, учредил еще одну должность – должность придвор ного проповедника и поэта, дотоле в России неизвестную. Любое событие в царской семье – кончины, браки, именины, рождения детей – давало Симеону Полодкому повод для сочинения панегириков и эпитафий, равно как и для произнесения «ораций». Его проповеди , напечатанные уже после смерти Симеона, составили два больших тома – «Обед душевный» (1681) и «Вечерю душевную» (1683). Стихотворения на случай поэт к концу своей жизни собрал в огромный «Рифмологион, или Стихослов» (этот сборник опубликован лишь в извлечениях). Наследие Симеона Полоцкого очень велико. Считается, что он оставил по крайней мере пятьдесят тысяч стихотворных строк. Кроме «Рифмологиона» это «Псалтырь рифмотворная» (вышла в свет в 1680 г.) и оставшийся в рукопи сях колоссальный сборник «Вертоград многоцветный» (1678) – своего рода по этическая энциклопедия, в которой стихотворения расположены в алфавитном порядке. В «Вертограде» насчитывается 1155 названий, причем под одним за главием часто помещается целый цикл – от двух до двенадцати стихотворений. Сильвестр Медведев (1641–1691), ученик Симеона Полоцкого (в Заиконоспас ском монастыре они жили в соседних покоях, соединявшихся общим коридором), вспоминал, что Симеон «на всякий же день име залог писати в полдесть по полутетради, а писание его бе зело мелко и уписисто», т.е. что он каждый день исписывал мелким почерком восемь страниц нынешнего тетрадного формата. Такая плодовитость вообще характерна для многих барочных литераторов. Это – не графомания, а творческая установка: Симеон Полоцкий поставил перед собою цель создать в России новую словесную культуру. |
| славен явлюся во вся мира конца. От мене дому разширится слава, и радость примет отчая ти глава… Свещи под спудом не лепо стояти, с солнцем аз хощу тещи и сияти. Заключение видит ми ся быти, — в отчинной стране юность погубити. Бог волю дал есть: се птицы летают, зверие в лесах волно пребывают. И ты мне, отче, изволь волю дати, разумну сущу, весь мир посещати. В «Комидии притчи» отец, собственно говоря, вполне согласен с младшим сыном (потому что с ним согласен автор). Искать славы естественно и похвально. За славу люди слагают головы, «морския волны с бедством преплавают», ведь слава — единственное, в чем живет на земле после смерти тленный человек. Симеон Полоцкий ценит славу так же высоко, как и спасение души. Слава — порука бессмертия; это важнейший признак секуляризации культуры. Но завоевать славу нужно «с умом», к ее поискам необходимо приготовиться дома. Сначала поучись, наберись ума–разума, «явись странству удобен», а потом ступай себе с Богом. Это не евангельский и не древнерусский идеал. Это отголосок правил поведения, характерных для европейского интеллигента эпохи барокко, это интеллигентский стереотип, воплощением которого был сам Симеон Полоцкий. Вся его жизнь — странствие учащегося, затем ученого и учащего человека. Прежде чем обосноваться в Москве, чужом для него городе, он пребывал в Полоцке, Киеве, Вильне, снова Полоцке. Такая подвижность в XVII в. вообще присуща образованным украинцам и белорусам — они все как на подбор, все легки на подъем. В погоне за славой, знаниями и хлебом насущным они свободно пересекают государственные и конфессиональные границы, проходят курс наук у православных, католиков и даже протестантов, в Речи Посполитой, в Германии, даже в Италии. Именно они, «киевские старцы», приучили московское общество к мысли о том, что поучиться в иноземной школе не зазорно и полезно, именно они подготовили исход молодых великороссов в Европу, осуществленный потом волею Петра. В разлуке с отчим домом, с родным гнездом нет ничего страшного — вот что внушает Симеон Полоцкий устами блудного сына. Правда, его ожидает фиаско, но только по собственной вине: Хвалю имя Господне, светло прославляю, |
| 8 Hymnus sev rotula – «гимна совьем венок» (лат.). 9 … жезла Ааронова древо сухо процвело… – согласно ветхозаветным преданиям, в период сорокалетнего странствия по пустыне израильтяне возмутились против своего вождя Моисея и священника Аарона. Тогда по совету Бога Моисей сложил жезлы всех двенадцати предводителей племен в походном храме. На другой день только жезл Ааронов «расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндали» (Числа, XVII:1–8). Симеон Полоцкий интерпретирует этот миф, как символическое пророчество о боговоплощении. Лекарство на гжэхы (с. ...) Стихотворение находится среди ранних произведений поэта. Оно записано латиницей, хотя его язык – церковнославянский – почти свободен от белорусизмов. Отсюда можно предположить, что «Лекарство...» было написано где-то в начале 1660-х годов. Тематически данные стихи созвучны популярной в XVII–XVIII вв. лубочной картинке, названной «Аптека духовная» (см.: Ровинский Д. А. Русские народные картинки. СПб., 1900. Т. II. – Стлб. 340–341). Текст стихотворения (по списку ЦГАДА, ф. 281, 1800, л. 43) печатается впервые. 1 ...ко врачевней хазе… – к госпиталю (дословно: к врачебной палатке). Беседа со планиты (с. ...) Стихотворение написано в оригинальном учено-панегирическом жанре genethliacon, суть которого состояла в предсказании, обычно астрологически «обоснованном», завидной судьбы новорожденного. В данном случае речь идет о младенце царевиче Симеоне Алексеевиче (род. в апреле 1665 г.). «Беседа...» известна в трех списках: ГИМ, Синод, собр., 731; ГИМ, Синод, собр. 877 (в составе «Благоприветствования царю Алексею Михайловичу по случаю рождения сына Симеона» и без греческих названий планет) и ГИМ, Синод, собр., 287 (в составе «Рифмологиона»). Текст (по списку ГИМ, Синод, собр., 731, л. 76–76 об.) печатается впервые. 1 Луна – полумесяц – традиционный символ мусульманской Турции, победу над которой Симеон Полоцкий упорно предрекал России с 1656 г. 2 Меркурий (греч. Гермес) – крылатый вестник богов, покровитель торговли и красноречия. |
| Наконец, установившиеся во время заседаний собора отношения Симеона со многими высшими духовными лицами поддерживались впоследствии еще и тем, что, живя постоянно в Москве, он служил надежным исполнителем их различных поручений, в особенности, когда последние имели какое-либо отношение ко двору. Уже из писем его к митрополиту Лаврентию можно заключить о столь важном значении для них Симеона; но с особенною ясностию оно открывается из послания его к митрополиту сибирскому и тобольскому Корнилию, в котором он извещает последнего об исполнении им возложенного на него поручения относительно поднесения даров царю Алексею Михайловичу, по случаю его вторичного брака. «Повеление твое святительское», пишет здесь Симеон, «еже сотвори писанием си о стяжании и куплении даров, достойных благочестивого скипетродержца и его благоверной, Богом дарованной супруги, готов бех исполнити услугою моею, и всеми силами моими потщахся лепо чести твоей святительской славу непостыдну сохранити. Но благочестивый скипетродержец, якоже от прочиих архиереев, тако и от твоея святыни точию святыя прият иконы, прочие же дары возвратил есть» 180 . Словом, очевидно, что Симеон употреблял все зависящие от него средства, чтобы создать себе прочные и благоприятные отношения в среде лиц высшего церковного круга, и понятно, что эти старания его, в связи с важными трудами на пользу церкви, скоро увенчались здесь полным успехом и доставили ему то благосклонное внимание и уважение их, которое мы наблюдали. На возникновение и упрочение этих связей Симеона имели, без сомнения, огромное влияние и близкие отношения его к высшим придворным сферам, быстро развившиеся в это время и скоро придавшие его личности влиятельное и важное значение. Мы оставили здесь Симеона в роли учителя Спасской школы, учрежденной «для граматичного учения» некоторых подьячих из Приказа Тайных Дел; но отношение его к этому Приказу, по-видимому, не ограничивалось одним учительством. Кроме того, что он был употребляем, как мы уже видели, для перевода государю устной и письменной латини Паисия Лигарида, есть основания полагать, что в случаях важнейших ему было поручаемо и составление некоторых бумаг, подлежавших ведению этого Приказа. |
| Эта челобитная фигурировала на Соборах 1666–1667 гг.; Симеон Полоцкий опровергал ее в книге «Жезл правления» (1667). В челобитной Никита Добрынин протестовал против «плевельных слов в новых Никоновых книгах», в частности против того фрагмента «Скрижали», где говорится: «Лучши имать именовати Бога тму и невидение, нежели свет. И то, государь, напечатано от еретического писания, и о том есть от Божественных писаний обличительное свидетельство» [Румянцев, 250–251]. Автор челобитной в данном случае попал впросак, ибо обличаемый текст взят им «из помещенных в „Скрижали” толкований Никифора Ксанфопула и принадлежит св. Дионисию Ареопагиту. Значит, ересью Никита назвал слова св. Дионисия Ареопагита. Правда, выражение… смутившее Никиту, довольно оригинально и необычно, но оно все–таки совершенно справедливо, если вдуматься в него без предубеждения. Для человека слепого от рождения нестерпимо–ярко светящее солнце совершенно темно. Точно так же и для нашего ограниченного человеческого ума непостижимое существо Бога, живущего во свете неприступном, является в некотором роде тьмою, т. е. неизвестным, непонятным, необъятным бытием» [Румянцев, 339]. Биограф Никиты Добрынина здесь повторяет «возобличение» Симеона Полоцкого, не понимая его смысла. Дело не в том, что Никита Добрынин сделал богословскую ошибку и что он был чужд диалектическим озарениям Дионисия Ареопагита. Как показала С. Матхаузерова, здесь столкнулись две концепции текста — субстанциональная и рационалистическая. «Никита жалуется, что исправленные книги произвольно и напрасно переменяют первоначальный текст, а нарушение одной буквы, по представлениям Никиты, нарушает весь текст в целом. Такое понятие можно назвать субстанциональным, слово само по себе в нем равняется обозначаемой субстанции, предмету… Симеон Полоцкий считается с критическим субъектом, который стоит между словом и обозначаемым объектом, и восприятие текста, по его концепции, является соотношением трех компонентов: слово — объект — субъект. Симеон Полоцкий даже считается с тем, что не все одинаково воспринимают и понимают текст» [Матхаузерова, 1976а, 20–21]. |
|
|
