| 4)... Из Геттингенских стипендиатов только один был определен в духовно-школьную должность. Это был Дамаскин Семенов-Руднев, впоследствии епископ Нижегородский и член Российской Академии. В Геттингене, будучи там в должности инспектора при младших студентах, он учился не богословию, но филологии и истории, переводил Нестора по-немецки. Впрочем, слушал богословские лекции и даже издал Феофанов трактат «Об исхождении Святого Духа» с дополнениями и приложениями (1772). По возвращении он принял монашество, был профессором и ректором Московской Академии. Даже по Екатерининским временам это был «либеральный» архиерей, воспитавшийся в началах вольфианской философии и естественного права. Поговаривали, что митр. Гавриил «внушил ему оставить все германския бредни, толпившияся в его голове, а приняться лучше за исполнение обетов иночества..». Из учившихся в Лейдене один, Вениамин Багрянский, был впоследствии епископом Иркутским (†1814)... Приблизительно в те же годы подымался вопрос о преобразовании Киевской Академии в Университет с изгнанием монахов и подчинением светским властям на общем основании (мысль Разумовского, Румянцева, пожелания Киевского и Стародубского шляхетства в Комиссии 1766–1767 г.г.) или об открытии новых факультетов (предположения Киевского генерал-губернатора Глебова в 1766 г.). Академия осталась по-старому, но преподавание в ней светских предметов и новых языков, «для общежития необходимых», было в ближайшее время усилено (впрочем, французский язык преподавался уже с 1753-го г.). Очень характерно, что в управлении митр. Самуила Миславского (ученого издателя и продолжателя Феофана, 1731–1796), кандидатов в учительские должности посылали доучиваться в Виленском Университете или в Слуцк, в тамошний протестантский конвент (впрочем, и в Московский университет)... Духовно-школьная реформа 1798-го года тоже не затронула начал школы. Были возведены в достоинство «Академий» семинарии в Петербурге и Казани, с некоторым расширением и восполнением преподавания, – были открыты новые семинарии, – в программах еще раз кое-что было обновлено. |
| Так и в «Регламенте» он очерчивает «должность» проповедника. «Проповедали бы проповедники твердо, с доводов священного писания, о покаянии, о исправлении жития, о почитании властей, пачеже самой высочайшей власти Царской, о должностях всякого чина». Вместо польских казнодеишков Феофан советует читать Златоуста... Романистическую ученость, это «привиденное и мечтательное учение», Феофан отвергает с какой-то ненавистью. С великим раздражением говорит он всегда об этих «неосновательных мудрецах», об этих «скоморохах», ludimagistri. В особенности его возмущают киевские романисты, – «школярики, латиною губы примаравшие». Эта мнимая ученость опаснее самого невежества, ибо притязательнее. Сам Феофан весь в Реформации и в «новой» учености, в теориях XVII-ro века... Сохранились его догматические «трактаты», читанные им в Киевской академии. Изданы они были уже только после его смерти и в Германии, уже в семидесятых годах (полное издание под редакцией и с дополнениями Самуила Миславского, сперва Киевского ректора, позже митрополита, в Лейпциге, в 1773–1775 г.г.). В «Регламенте» Феофан говорит о верной постановке богословского преподавания. «Чел бы учитель богословский священное писание, и учился бы правил как прямую истую знать силу и толк писаний; и вся бы догматы укреплял свидетельством писаний; а в помощь того дела чел бы прилежно святых отец книги, да таковых отец, которые прилежно писали о догматех, за нужду распрь в церкве случившихся, с подвигом на противные ереси». И еще деяния соборов. Можно пользоваться и новейшими книгами иноверных авторов, но под непременным условием проверки свидетельством Писания и преданием отцев, даже и в изложении тех догматов, где нет у нас с «иноверцами» прямого разногласия. «А однак доводом их не легко верить, но посмотреть, естли таковое в писании или в книгах отеческих слово, и тую ли имеет силу, в яковой они приемлют». Конечно, под «иноверцами» Феофан разумеет здесь «римлян», и все его предосторожности против «римского» богословия. «Да и то беда, что панове школярики, что ни услышат от папежских поговорок, высоко ставят, и мнят быти непогрешителное..». Сам Феофан «новейшими» и «иноверными» книгами пользовался обильно и охотно; но это были книги протестантские. В своих богословских лекциях Феофан всего ближе к Аманду Поланскому (Amandus Polanus a Polansdorf, базельский реформатский богослов, – Syntagma theologiae christianae вышла в Ганновере, в 1609). Часто чувствуется пользование сводом И. Гергарда (Loci communes, первое издание в 1610–1622 г.г.). В отделе о Святом Духе Феофан почти только повторяет Зерникава. Всегда под рукой у него «Диспутации» кард. Беллармина, – и не только для опровержения... |
| Т. Голубев , сверивши их с самим синодским делом (Архив св. Синода, 359) и несколько поправивши Евгениевские копии, по небрежности писца снятия не везде точно. Точно также, как и «Обозрение российских духовных училищ», «Краткое сведение о начале Киевской академии»... носит на себе печать почти повсюдного объективизма и, но нашему мнению, совершенно напрасно г. Малышевский ищет здесь обнаружения симпатий или антипатий автора («Деятельность м. Евгения в звании председателя конференции Киевской духовной академии», стр. 21–22), из коих первые направлены-де на «Инструкции» («Краткое сведение», стр. 219) и на стремление м. Самуила Миславского приготовить преподавателей для академии в университетах московском, виленском и иностранных (ib., 255 и в «Истории российской иерархии», стр. 241), а вторые – на академическую схоластику и латынь. Никаких своих чувств и взглядов наш автор почти и не высказал в разобранном нами «Сведении». О них можно говорить только тогда, когда знаем их из деятельности преосвященного, что не совсем кстати сделал проф. Малышевский. Одно лишь можно заключить из его «Сведения», что он вообще не сочувствовал прежнему положению «учебного и начальственного» дела в академии, так как прямо выразился, что нужен был «новый но всем частям определительный устав», который-де и введен в Киевскую духовную академию в 1817 году (стр. 226). Но, с другой стороны, ученый митрополит справедливо находил и настойчиво утверждал, что до-реформенная Киевская академия, не смотря на недостатки ее внутренней организации, приносила в свое время весьма хорошие результаты и была учреждением в высшей степени полезным для России. Настойчивость эта обусловливалась главным образом апологетическими целями, так как в начале нынешнего столетия были сделаны, на сколько нам известно, две вылазки периодической прессы против Киевской духовной академик «Труды и жертвы Конашевичей и Могил, писал какой-то притязательный оратор в «Вестнике Европы» (1808 г. ч. X., стр. 45), первоначально читавший свою речь публично, для отечества ныне не приносят плодов своих»; оттуда-де, из Киевской академии, не появляются «ни Кодры, ни Гомеры, ни Демосеены, ни Цицероны, ни Невтоны» и пр. Академия Киевская, подбавляет сотрудник «Корифея (или «Ключа литературы» 1802 год, ч. 1., стр. 149–150), «производила великих прелатов, знаменитых ученых; но не вывела на сцену ни одного великого гражданина и никогда не имела в предмете своем воспитанников других добродетелей, кроме монашеских». |
| Феофана (Прокоповича). Здесь курс догматического богословия разделен на 18 книг, объединенных в 2 больших раздела: о Боге в Себе (ad intra) и о Боге вовне (ad extra). Некоторые исследователи считали, что, хотя еп. Ириней (Фальковский) следует плану догматики архиеп. Феофана (Прокоповича), 6 последних книг (13-18) написаны им самостоятельно (см.: Булашев. 1883. С. 490). Сам же автор пишет, что 6 последних книг созданы «на основании набросков того же Феофана». Подробнее см. в ст. Ириней (Фальковский) . Из сохранившихся богословских курсов видно, что в 1-й пол. XVIII в. нравственное богословие не преподавалось как самостоятельный предмет. В 30-х гг. XVIII в. архиеп. Рафаил (Заборовский; впосл. митрополит) предпринял попытку назначить для чтения лекций по нравственному богословию специального преподавателя, однако это новшество тогда не прижилось. Более того, лекции по нравственному богословию даже в составе общего богословского курса в систематическом виде не читались до 60-х гг. XVIII в. Так, хотя архиеп. Феофан (Прокопович) и выделял сочинения по нравственному богословию в особый раздел - «О творимых» (De faciendis), ни в одной из сохранившихся его рукописей нет трактатов из этого раздела. До 60-х гг. XVIII в. программы преподавания богословия в К.-М. а. в отличие от программ остальных дисциплин не были унифицированы. Лишь после утверждения в 1759 г. в должности ректора архим. Самуила (Миславского) началось составление новой академической инструкции, которая должна была регламентировать преподавание не только в низших и средних, но и в высших классах (философском и богословском). Эта инструкция была утверждена митр. Арсением (Могилянским) 30 дек. 1763 г. Она является наиболее подробным описанием учебной, административной и воспитательной деятельности академии за все время ее существования. Это была 1-я инструкция, установившая порядок преподавания богословия. Богословский курс был рассчитан, как и прежде, на 4 года. Инструкция предписывала строить преподавание на основании Свящ. |
| Я не отвечал на это письмо, но подумал, что журнал в таких размерах и в таком виде, в каком начал редактировать его г. Соловьев, не может быть долговечен; и, действительно, он умер на втором году своего существования. 6-го числа получил письмо из Владимира от преосвященного архиепископа Феогноста, который писал от 4-го числа: «Я перемещен из Владимира в Новгород, и уже проходит неделя, как получен мною указ о сем. Выезжаю из Владимира 9-го декабря, в среду, в Тверь приеду 10 декабря, со скорым поездом, т. е. в 11 часов вечера. Прошу покорнейше принять меня в вашем доме и дозволить мне переночевать и провести следующий день у Вас. Надеюсь, что Вы не оставите меня высылкой какого-либо экипажа на вокзал за мною. В надежде на скорое свидание имею честь быть“... 7-го числа писал я в Петербург Директору Императорской Публичной Библиотеки, Афанасию Феодоровичу Бычкову: «Давно не имел я случая писать к Вашему Высокопревосходительству, и вот теперь представился к этому благовидный повод. Бывши в последний раз, в минувшем сентябре, в Москве, я приобрел до 70 писем разных духовных особ прошедшего столетия к преосвященному Арсению Верещагину, архиепископу Ростовско-Ярославскому. Между ними есть письма митрополитов: Гавриила 358 (Петрова), Самуила Миславского 359 , Платона 360 , Серапиона 361 , многих известных архиепископов и некоторых архимандритов. Письма эти я приготовляю к печати с своими примечаниями. В предисловии к ним, разумеется, надобно изложить хотя краткие сведения об Архиепископе Арсении. Почти все, что о нем известно в печати, у меня имеется под руками. Но сверх печатных источников я имею у себя рукописный Дневник преосвященного Арсения за два последних года его жизни. Между тем, на этих днях я получил из Ростова от А.А. Титова сведение, что подобный дневник Арсения за предыдущие годы его жизни хранится в Императорской Публичной Библиотеке. Как бы мне хотелось взглянуть на него и воспользоваться им для биографии преосвященного Арсения. Достопочтеннейший Афанасий Феодорович! не найдете ли возможным удовлетворить моему, столь естественному и простительному, любопытству? Но, если по вашим законам, это невозможно, то нельзя ли, по крайней мере, сообщить мне сведение, за какие именно годы и какого содержания этот дневник. · |
| К выдающимся иерархам XVIII в. относится также Арсений Верещагин, который еще до своего посвящения в сан активно помогал Гавриилу Петрову в улучшении монастырской жизни в Твери; позднее, уже будучи епископом Тверским, а затем Ростовским, он был известен своей заботой о семинариях и народных Предметом особого попечения Тамбовского епископа Феофила Раева (1778–1811) были монастыри, и прежде всего старчество. Платон Левшин (1775–1812) образцово поставил в Москве дело духовного Что касается малороссийских епархий, управление которых было приведено к великорусскому образцу лишь в конце XVIII в., то здесь следует упомянуть Черниговского архиепископа Иродиона Жураковского (1722–1738), проявлявшего большую заботу о духовенстве, а также митрополитов Арсения Могилянского (1757–1770), Гавриила Кременецкого (1770–1783), Самуила Миславского (1783–1796) и Рафаила Заборовского (1731–1757) ради их трудов на пользу Киевской И в 1-й половине XIX в. бывали епископы, считавшие объезды приходов своей главной обязанностью, вызывая, впрочем, одним известием о своем приближении (как выразился в своих записках священник 40-х гг.) «трепет и смятение» Примером для епископов того времени мог служить первый предстоятель новообразованной Олонецкой епархии Игнатий Семенов (1828–1842): он организовал управление епархией, заботился об образовании духовенства, с помощью которого завел приходские школы, и боролся с Прежде чем во 2-й половине XIX в. церковная политика в Грузинском экзархате роковым образом приняла националистический и русификаторский характер, многое для улучшения положения буквально нищенствовавшего духовенства сделал здесь Иона Василевский (1821–1832). И при мягкосердечном Моисее Богданове-Платонове (1832–1834) управление экзархатом также оставалось на высоте. Преемник же его Евгений Базанов (1839–1844), напротив, принес огромный вред своей жестокостью и Выдающимся администратором, помимо прочих его достоинств, был Московский митрополит Филарет Дроздов (1821–1867). Он вникал в каждое отдельное дело и обосновывал свои всегда очень точные решения подробными разъяснениями, которые превращались в общие административные установки. |
| Иоакима Савелова, 17) Ивана Самойловича, 18) Лазаря Барановича, 19) Феодосия Углицкого, 20) Варлаама Ясинского, 21) Ивана Мазепы, 22) св. Димитрия Ростовского , 23) Афанасия Миславского, 24) Иоанна Максимовича 25) Иоасафа Краковского, 26) Варлаама Косовского, 27) Стефана Яворского , 28) Петра I, 29) Филофея Лещинского, 30) Андрея Денисова, 31) Епифания Тихорского, 32) св. Иннокентия Кульчицкого (Иркутского), 33) Феофана Прокоповича , 34) Иродиона Жураковского, 35) Варлаама Леницкого, 36) Илариона Рогалевского, 37) Лаврентия Горки, 38) Антония Стаховского, 39) Феофилакта Лопатинского, 40) Арсения Берло, 41) Антония Юшкевича, 42) Рафаила Заборовского, 43) Варлаама Ванатовича, 44) Никодима Среоницкого, 45) Симона Тодорского, 46) Иоасафа Горленко, 47) Луки Конашевича, 48) Сильвестра Гловатского, 49) Гедеона Вишневского, 50) Сильвестра Кулябки, –51) Ирашя Комаровскаго 52) имп. Елизаветы Петровны, 53) М. В. Ломоносова, 54) Тимофея Щербацкого, 55) Геннадия Андреевского, 56) Дамаскина Аскаронского, 57) Кирилла Ляшевецкого, 58) Павла Конюскевича, 59) Арсения Могилянского, 60) Амвросия Зертисъ–Каменского, 61) Арсения Мацеевича , 62) Варлаама Лящевского, 63) Вениамина Пуцек–Григоровича, 64) Гаврила Кременецкого, 65) Тихона Якубовского, 66) Феофила Игнатовича, 67) Григория Савича Сковороды, 68) Георгия Конисекого, 69) Самуила Миславского, 70) имп. Екатерины 2–й, 71) Авраамия Флорянского, 72) Илариона Кондратовича, 73) князя А. Безбородко, 74) Иерофеа Маликого, 75) Варлаама Петрова Лавровского, 76; Виктора Садковского, 77) архим. Иоанна Раича, 78) Димитрия Устиновича, 79) Сильвестра Лебединского , 80) Мелхиседека Звачко–Яворского, 81) Платона Любарского, 82) графа Л. А. Завадовского, 83) Феофана Шиянова, 84) Н. Н. Бактыш–Каменского, 85) прот. Ив. В. Леванды, 86) Феоктиста Могульского, 87) Иоанникия Никифоровича Полонского, 88) Иринея Фальковского, 89) Серапиона Александровского, 90) Амвросия Келембета, 91) имп. Александра 1–го, 92) Н. П. Румянцева, 93) Виктора Черняева, 94) Моисея Антипова, 95) Евгения Болховитинова , 96) Даниила Велланского, 97) Автония Смирницкого, 98) Ф. |
| Содержание Письма к преосвященному Арсению (Верещагину) Архиепископу Ростовско-Ярославскому, бывшему епископу Тверскому и Кашинскому Письма к преосвященному Арсению (Верещагину) 1. Гавриила (Петрова), митрополита Новгородского 2. Самуила (Миславского), митрополита Киевского 3. Платона (Левшина), митрополита Московского 4. Иннокентия, архиепископа Псковского 5. Кирилла (Флоринского), викария Севского 6. Симона (Лагова), епископа Рязанского 7. Вениамина (Румовского-Краснопевкова), епископа Архангельского 8. Иринея (Братановича), епископа Вологодского 9. Тихона (Малинина), епископа Воронежского, впоследствии Тверского 10) Павла (Зернова), епископа Костромского 11. Амвросия (Подобедова), архиепископа Казанского 12. Виктора (Онисимова), епископа Владимирского и Суздальского 13. Дамаскина (Семенова-Руднева), епископа Нижегородского 14. Амвросия (Серебреникова), архиепископа Екатеринославского 15. Феоктиста (Мочульский), епископ Севского 16. Феофила (Раева), епископа Тамбовского 17. Арсения (Тодорского), епископа Вологодского 18. Не известного 19. Серапиона (Александровского), архимандрита Московского Богоявленского монастыря, потом епископа: Дмитровского, впоследствии митрополита Киевского 20. Арсения, архимандрита Тверского Успенского Желтикова монастыря 21. Варлаама (Миславского), архимандрита Киево-Братского монастыря и Ректора Академии 22. Иринея (Клементьевского), архимандрита Новгородского Юрьева монастыря и члена Св. Синода 23. Иннокентия (Лаврова), архимандрита Вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря 25. Варлаама архимандрита Богоявленского Голутвина монастыря и ректора Коломенской Дух. Семинарии 25. Иоанна (Терликова), архимандрита Ниловой Пустыни, потом настоятеля Московского Симонова монастыря 26. Михаила (в монашестве Августина) Сахарова Архиепископ Арсений (Верещагин), к которому адресованы были напечатанные ниже письма, был один из видных деятельных и уважаемых русских архипастырей второй половины XVIII столетия 1 . Он родился 27-го января 1736 года 2 в г. Кашин от священника Успенского собора Иоанна Алексеева (Верещагина) 3 и при крещении наречён Василием. |
| В апреле 2006 г. церкви в очень плохом состоянии были переданы Ярославской епархии. Службы начались в тёплой церкви. Одновременно велись ремонтно-восстановительные работы. Позднее началось восстановление летнего храма: были сложены барабаны, установлены купола, внутри храма наведён порядок. Но работы впереди ещё очень большие. Сказание о построении Вознесенской деревянной церкви в Ярославле. (Из рукописных записок Самуила, архиепископа Ростовского)//ЯЕВ. Ч.Н. 1876. 19; Преображенский Г. Монастыри и храмы г. Ярославля, их святыни и древности. – Ярославль, 1901: Суслов А.И., Чураков С.С. Ярославль. – М.: Стройиздат, 1960; Маров В.Ф. Ярославль: архитектура и градостроительство. – Ярославль: Верхняя Волга, 2000.; Рутман Т.А. Храмы и святыни Ярославля. – Ярославль: Изд. А. Рутман, 2005; Иванова И. Открыта новая страница//Северный край, 2006, 22 апреля; Егорова Т. Близ дворов грека Кондаки//Северный край, 2009, 17 ноября В собрании рукописей архиепископа Самуила Миславского хранилось «Сказание о построении Вознесения деревянной церкви» в XVI столетии. В нем повествуется о том, что еще во время царствования Ивана Грозного Ярославль «вельми славен бысть торговым делом». В город приезжали «с северного полунощного окияна-моря, по Двине реце» сбывать свой товар и закупать местный торговые люди «от немецких стран». В Ярославле поселилось тогда немало немцев (следует заметить, что немцами в средневековье называли любых иностранцев, прибывших из стран Западной Европы), которые «живяша зде на свободе и в согласии с нашими, построиша и мнози склади и анбари». Немецкие торговцы, заручившись помощью богатого ярославского купца Луки Дурандина, обратились к ростовскому архиепископу Давиду с челобитной о разрешении построить в Земляном городе церковь «по их вере и обычаю». Архиерей распорядился «кирху, сиречь церковь, поставити в Ярославле, но не в Земляном граде, а в слободе Кондакове, близ протока, иже нисходит к реце к Которосли; место бо сие удобно, яко путь ко граду Угличу». В этой слободе проживал православный грек, торговец Василий Кондаки, который впал в скорбь, узнав о намерении «у дворов его построити иноверную божницу». И он решил поставить на этом месте деревянную православную церковь в честь праздника Вознесения Господня. Получив благословение ростовского владыки Евфимия, Василий «изготови вся потребная к строению, и, отмерив под церковь и под погост довольно земли и наняв делатели многи, заложи сию древяну Вознесения Господня церковь в лето 7092 (1584), и на другое лето ту соверши, и чудно яко невесту украси, и образы и сосуды сребряными и ризами и книгами божественными и обиходными, во славу Христа Бога нашего, яко подобаше церкви Божьей быти, снабди, и в том же лете освяти». |
| Судьба останков Владимира Святославича. Мраморный саркофаг Владимира Святославича в Десятинной церкви, по свидетельству Титмара, был установлен рядом с саркофагом Анны, посреди храма, что было нетипично для визант. традиции, воспроизводя скорее центральноевроп. практику (по мнению Поппе, такая постановка раки могла быть связана с подготовкой канонизации Крестителя Руси). Гроб и мощи Владимира Святославича были утрачены в кон. 1240 г., после захвата Киева монголо-татарами, оказавшись погребены под развалинами Десятинной еркви. В 1632/36 г. при разборке руин с целью возведения нового храма по повелению Киевского митр. св. Петра (Могилы) были якобы обнаружены то ли 2, то ли 1 мраморный саркофаг с останками, которые свт. Петр счел за мощи Владимира Святославича, согласно найденной при гробе надписи; затем саркофаги были закопаны снова. (Известны 2 отличающихся друг от друга описания этого обретения: в кн. митр. Самуила (Миславского) «Краткое ист. описание Киево-Печерской лавры» (СПб., 1817. С. 105-106) и, по сведениям И. И. Жиленко, в неопубл. рукописи XVIII в. из Киево-Печерской лавры - НБУВ ИР. П. 390 (194)). Череп останков, найденных свт. Петром, был перенесен им в Успенский собор Киево-Печерской лавры, откуда незадолго до начала Великой Отечественной войны отправлен в Ленинград с целью создания скульптурной реконструкции по методу Герасимова (в наст. время местонахождение неизвестно). Нижняя челюсть была в 1638 г. подарена митр. Петром царю Михаилу Феодоровичу и хранилась в Успенском соборе Московского Кремля (мощи Владимира Святославича упоминаются в описи Успенского собора за 1701 г. и в описи Образной палаты Московского Кремля за 1669 г.; в наст. время не сохр.). Кисть руки была положена в киевском Софийском соборе (исчезла, вероятно, во время Второй мировой войны). Однако надпись, цитируемая в описаниях обретения мощей, явно позднего происхождения и содержит фактические несообразности (погребение Владимира Святославича и Анны в одном гробу, датировка от Рождества Христова и т. д.); кроме того, в этом погребении, заново раскопанном киевским архит. Н. Е. Ефимовым в 1826 г., обнаружились саркофаги, не соответствующие описанию времени свт. Петра. Все это заставляет усомниться в отождествлении останков, обнаруженных в 30-х гг. XVII в., с мощами Владимира Святославича. |
|
|
