| Холодок побежал от плечей Глеба к локтям. В боках что-то затрепетало. – Главное, – тихо продолжал о. Парфений, – главное знайте – над нами Бог. И с нами. И в нас. Всегда. Вот сейчас. «Яко с нами Бог». О. Парфений говорил как бы заклинательно. – Доверяйтесь, доверяйтесь Ему. И любите. Все придет. Знайте, плохо Он устроить не может. Ни мира, ни вашей жизни. Глеб чувствовал себя ровно, крепко, в том нечрезмерно нервном подъеме, который обостряет способности, но не настолько владеет, чтобы лишать управления ими. Начинались экзамены – скачки с препятствиями. Некогда уже думать, есть у него талант или нет, существует ли Бог или нет. И об Анне Сергеевне некогда тосковать – нынче перескочил через изгородь, там канава, дальше забор и ров: скачи, не оглядывайся, не уставай, работай по десяти часов в день: тренируйся, чтобы завтра перепрыгнуть и чрез ирландскую банкетку. Молодость несла его. И здоровье, полнота сил восемнадцатого года жизни. Засыпал камнем, камнем спал. В шесть утра вскакивал без головной боли, с одним ощущением, вытянутым в прямую: вперед, да, вперед, впереди других. Александр Григорьич предсказал правильно: Флягину было трудно. Он старательно списывал, где мог. Сопел, сморкался, ерошил волосы на голове. Белесые глаза его испуганны, щеки пылают. Для устных испещрял он манжеты иероглифами, прилаживал шпаргалки на резинке, действовавшей в рукаве (прикреплялось внутри, у плеча). Получал и предельную меру подсказа. Все-таки единственный в классе он и не выдержал. «Ленище», – говорил покойный. Это было вполне справедливо и в устах Александра Григорьича звучало осуждением. Таков личный его взгляд. Он не обязателен, хотя разделяется многими. Флягин пострадал, предпочтя жизнь науке, но при этом пал духом. В день, когда поражение его выяснилось, он пришел к Глебу в полупустую квартиру на Никитской – Красавца ждали из Москвы лишь завтра. Глеб только что вернулся домой от Костомарова. В портновском магазине брат Сережи помогал Глебу надевать давно заказанный штатский костюм. Еще более ушастый, еще более веснушчатый, чем Сережа, брат с довольным видом обдергивал на Глебе произведение свое, уже не измерял неприятно – пп, а любовался: «Как в Москве сшито. В раз. В аккурат». Глеб вертелся перед зеркалом, старался казаться равнодушным, но, конечно, сиял. Сияния скрыть не мог, брату оно доставляло тоже удовольствие: не зря трудился. |
| Крепкий, настоящий человек! Нутес… (Бомбардов поглядел сквозь вино на свет лампочки, еще раз похвалил вино.) Нутес, проходит месяц, настала уже и настоящая весна. Тут и разыгралась беда. Приходит раз Герасим Николаевич к Августе Авдеевне в кабинет. Молчит. Та посмотрела на него, видит, что на нем лица нет, бледен, как салфетка, в глазах траур. «Что с вами, Герасим Николаевич?» «Ничего, – отвечает, – не обращайте внимания». Подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу, стал насвистывать что-то очень печальное и знакомое до ужаса. Вслушалась, оказалось – траурный марш Шопена. Не выдержала, сердце у нее по человечеству заныло, пристала: «Что такое? В чем дело?» Повернулся к ней, криво усмехнулся и говорит: «Поклянитесь, что никому не скажете!» Та, натурально, немедленно поклялась. «Я сейчас был у доктора, и он нашел, что у меня саркома легкого». Повернулся и вышел. – Да, это штука… – тихо сказал я, и на душе у меня стало скверно. – Что говорить! – подтвердил Бомбардов. – Нус, Августа Авдеевна немедленно под клятвой это Гавриилу Степановичу, тот Ипполиту Павловичу, тот жене, жена Евлампии Петровне; короче говоря, через два часа даже подмастерья в портновском цехе знали, что Герасима Николаевича художественная деятельность кончилась и что венок хоть сейчас можно заказывать. Актеры в чайном буфете через три часа уже толковали, кому передадут роли Герасима Николаевича. Августа Авдеевна тем временем за трубку и к Ивану Васильевичу. Ровно через три дня звонит Августа Авдеевна к Герасиму Николаевичу и говорит: «Сейчас приеду к вам». И, точно, приезжает. Герасим Николаевич лежит на диване в китайском халате, как смерть сама бледен, но горд и спокоен. Августа Авдеевна – женщина деловая и прямо на стол красную книжку и чек – бряк! Герасим Николаевич вздрогнул и сказал: «Вы недобрые люди. Ведь я не хотел этого! Какой смысл умирать на чужбине?» Августа Авдеевна стойкая женщина и настоящий секретарь! Слова умирающего она пропустила мимо ушей и крикнула: «Фаддей!» А Фаддей верный, преданный слуга Герасима Николаевича. |
| Закрыть К 80-летию гибели Георгия Суворова Александр Балтин 22:08 29.02.2024 90 Время на чтение 5 минут Слово солдата твёрдо и образно: проносится опалённой лентой трагедии, завораживая мерой познанного, и гудит набатно, живописуя картины, которые довелось узнать: К 80-летию гибели Зины Портновой Ещё утрами чёрный дым клубится Над развороченным твоим жильём. И падает обугленная птица, Настигнутая бешеным огнём. Ещё ночами белыми нам снятся, Как вестники потерянной любви, Живые горы голубых акаций И в них восторженные соловьи. Жизнь Г. Суворова оказалась краткой, как взмах клинка, и, организованная мерой сине-стального мужества, обрушилась в литературу военной правдой: жёсткой и шероховатой, наждачной и страшной. Из крестьянской стихи, из гущи народной плазмы, рано осиротев, воспитывался Суворов в детдоме. Педагогическое училище не закончил – из-за трудностей материального плана; работал в селе учителем начальных классов… Поступив в Красноярский педагогический институт, начинает заниматься в литобъединениях; призванный на срочную службу, попадает в обширный Омск, где и дебютирует в печати, включается в жизнь города – в её литературном аспекте, и наставником его становится великолепный, монументальный Л. Мартынов. Фронтовая его жизнь начинается с красноармейской меры. Он дослужился до звания лейтенанта, был ранен, вернулся; под Ленинградом командует взводом… Умирает от ран. Краткое метафизическое золото жизни отражается в безднах стихов, оставленных Суворовым. Мера мира, познанная им, горела той любовью и тем добром, которые и должны определять жизнь подлинную – без шелухи и пены, без искусственных наполнителей и суетных судорог ради прелестей мещанского бытия: О чём он думал Жизни не видавший, Любви ещё не знавший лейтенант... Ничем от мин и пуль не защищённый, Лежавший там, Как будто на золе, На той перекорёженной, сожжённой, Со снегом перемешанной земле. Нет, не о смертной думал он остуде, – А думал, что, живя, среди смертей, — Свой добрый век мы прожили, как люди, |
| Чтобы поддерживать необходимый для поддержания жизни круговорот воды в природе вновь и вновь должны вздыматься горы. И вместе с тем концентрация радиоактивных элементов в земной коре не должна быть слишком высокой, чтобы не выбросить на поверхность гигантские объемы глубинного вещества. Примером гибели такого рода, похоже, может служить Марс. По размерам он раз в десять меньше Земли, а по вулканической активности когда-то существенно превосходил ее. Марсианские вулканы с относительными высотами свыше 20 км — самые большие во всей Солнечной системе. Их гигантские извержения вполне могло поглотить весь кислород планеты. А его, судя по красноцветам Марса километровой мощности было в четыре раза больше, чем в современной земной атмосфере [Портнов, 1999]. Теперь об этом кислороде напоминает лишь та красно-бурая окраска планеты, что свойственна окислам железа (гематиту, лимониту). Такой химический состав и подтвердил анализ марсианских ржавых песков, выполненный марсоходом с американского корабля «Opportunity» [McEwen, et al., 2007]. Чтобы поток тепла из земных недр не превышал своих незначительных значений в горных областях идет усиленная потеря эндогенного тепла. Происходит она по двум причинам. На первую из них обратил внимание А. А. Григорьев с. 139]. Связана она с обвевающими горные гребни ветрами со значительными скоростями движения на больших высотах. Они отнимают у земной поверхности много лишнего тепла. Вторая причина заключается в самом интенсивном разрушении земной коры в горах тектоническими расколами и разломами. По ним распространяется на глубину фронт охлаждения земной коры [Ромашов, 2003]. По всей видимости, тектоническая активность недр разряжает таким образом вулканическую активность. Благодаря высотным ступеням гор существенно обогащается вся картина жизни на Земле. Горы занимают 40% земной суши, а если их было бы меньше, то на Земле больше было бы пустынь, потому что являясь «водными башнями планеты», горы питают живительной влагой примыкающую к ним сушу. |
| Но, живя в Меркушинском, праведный Симеон не имел там постоянного, определенного местопребывания, а переходил из дома в дом, от одного сельчанина к другому. Этому особенно способствовало то занятие, которым праведник поддерживал свое существование. Занятие это было - портняжничество, которому Симеон научился уже после того, как покинул свой родительский кров, и которого он потом не оставлял до конца своей жизни. Праведный Симеон, невзирая на свое благородное происхождение и, следовательно, на развитость и требовательность своего вкуса и привычек, не пренебрегал проживанием в крестьянских хатах и с усердием занимался в них так мало соответствующим высокородному человеку портновским ремеслом. Поистине, высокий образец терпения и смирения! Из всех видов платья праведный Симеон шил большей частью " шубы с нашивками " . С особенной любовью он занимался работой на бедных людей, с которых по большей части отказывался брать плату за свои труды. Он считал вполне достаточным для себя вознаграждением за труды кров и пищу, которыми он пользовался у хозяев во время работы. Чтобы избежать платы за труды, праведный Симеон, не докончив немного работы, нередко рано утром, без ведома хозяев уходил из дома и водворялся в новом месте. За это нередко приходилось ему переносить оскорбления и даже побои, и праведник переносил их терпеливо, как вполне заслуженные. Другим любимым занятием праведного Симеона было ужение рыбы. Для этого он нередко уходил из Меркушина верст за десять в уединенное место, и там, на берегу Туры, под развесистой елью, садился с удочкой в руках и занимался ужением рыбы и размышлением о величии Творца, сотворившего небо и землю. Как сказано выше, вера христианская во времена Симеона в Сибирском крае была еще только в зачаточном состоянии. У тогдашних сибирских христиан еще не успели искорениться языческие понятия и языческие обычаи. Исповедуя Христа, они в то же время втайне придерживались и своей прежней религии. Праведный Симеон нередко вступал с новообращенными христианами в религиозные собеседования и учил слушателей, как надо жить по Христову закону, дабы угодить Богу и спасти свою душу. Инородцы с удовольствием и большим вниманием слушали эти простые и задушевные назидания праведника и мало-помалу отставали от своих нехристианских наклонностей и обычаев. |
| Мы постоянно повторяем, что игры ребенка серьезные, но никак не можем до конца осмыслить, что это в действительности значит. Догадка о серьезности детской игры спотыкается в нас о суждение, которое мы делаем с высоты нашей взрослости: «Но всё же это детская игра». Между тем мы имели бы право ставить себя выше только в случае если, оставшись всем тем, чем умел быть ребенок, мы стали бы еще и чем-то больше. Этого не произошло, что удостоверяем мы сами, уверенно приговаривая себя: «Мы (к сожалению, к счастью) уже не дети». Больше того, мы неким образом заинтересованы в своем превосходстве над детьми. Мы часто говорим о себе: это во мне еще детское, пока еще глупое детство; это мой инфантилизм; непреодоленные детские комплексы. Выбирая в себе таким образом нужное и отбрасывая ненужное, мы одновременно предполагаем себя знающими свойства и характер детства. Этим мы (до)разрушаем в себе то, что надломилось давно, очень рано, когда мы еще не умели в себе ничего разделять. Не была ли однако нераздельность, ин–дивидность главной чертой детства. Глядя на ребенка в себе свысока, мы не видим например беды подавить в себе (собственно даже привыкли это делать) настроение, которое определили как инфантильное. Ребенок, наоборот, никогда не может сказать себе: это во мне еще детское; он совершенно не способен, перенимая всё у взрослых, перенять взрослое отношение к своему расстройству и к своему увлечению. Ребенок плачет надрываясь от того, что мать по дороге в детский сад дернула его в раздражении за руку, в последний, так сказать, раз, потому что он света белого не видит, всё беспросветно черно, жизнь после случившегося невозможна. Девочка двух лет и трех месяцев от роду сворачивает в плотную спираль клеенчатый портновский метр, но, почти уже до конца уложенный, он рассыпается у нее в руках и она начиная от металлического наконечника сворачивает его снова; ее укладывают спать, но она требует метр в постель и молча сосредоточиваясь, мрачнея, раз за разом пытается полностью свернуть его. |
| — Гужа раскулачивать… — Вон что! — Да, раскулачивать! — снова вскричал Новик. — И нечего рассусоливать. Колхоз под угрозой срыва. А Гуж… Наемный труд был? — вдруг спросил Новик и насторожился в ожидании ответа. — Какой там наемный! — сказал, будто отмахнулся, Левон. Но в это время у печки зашевелился на скамье Антось Недосека. — А это… Как тристен ставил. Нанимал, ага. Из Загрязья. Еще за деньги ругались. — Видишь?! — оживился Новик, пригнувшись перед Левоном. — Было? — Так мало ли… Строил тристен! Оно, если так… — Не так, все правильно. Наемная рабочая сила — первый признак эксплуататора. Это неважно, что мало земли. — И это… Жать помогали, — обрадовавшись своей сообразительности, продолжал Недосека. — Нанимал или за так, не знаю. Но помогали. Портнова дочка Маруся жала. — Тем более! — Новик сел на прежнее место у стола. — Все ясно. Давай ставь на голосование. Степанида так заволновалась, что не замечала, как уже который раз расстегнула полушубок и снова начала застегивать его. Понимала, Новик говорил правильно: этот Гуж уперся, не сдвинуть, а на него оглядываются другие, может, и была наемная сила — на стройке или в жатву, но все же… Нет, не могла она переступить через свою жалость даже ради громадных классовых интересов. И не знала, что делать. — Что ж, — понурившись, пробурчал за столом Левой. — Если так, проголосуем. Кто, значит, чтобы не раскулачивать, оставить… — Не так! — спохватился Новик. — Неправильно! Кто за то, чтобы Гужова Ивана раскулачить, поднять руки, — объявил он и высоко поднял свою руку. Возле печки охотно поднял руку Антось. (Потап Колонденок, стоя на коленях у топки, оглянулся с раскрытым ртом, как на что-то очень любопытное, смотрел на голосование.) Степанида, пряча глаза, скосила взгляд в сторону стола, чтобы увидеть, как поступит Левон. Тот, однако, еще больше навалился грудью на стол, а руки не поднял. — Два всего, — недовольно сказал Новик и опустил руку. — Кто против раскулачивания? Не поднимая головы от стола, двинул в воздухе кистью Левон, и Степанида также немного приподняла руку. |
| — Человек — это звучит больно. Последний швальник императора В великой Совдепии, при всей её специальной строгости к «бывшим людям», всяким там дворянским капиталистам и просто «антикам», находились места, куда эти «последние» прятались, прикинувшись каким-нибудь мелким спецом, а если шли по ремесленной части, то даже могли вполне нормально существовать (конечно, без громких слов и объявлений о прошлом). Одним из таких мест был театр. Почти каждый театр в Ленинграде держал на разных, порой неожиданных должностях кого-нибудь из «этих». Внутри труппы все знали про списанного пораженца, но из каких-то суеверий даже стукачи-профессионалы на него не доносили и давали человеку понемногу жить при себе, а может быть, даже и гордились своим терпением по его поводу. В начале 1960х в небольшом областном питерском театре обнаружил я такого «антика» на должности пожарного — «ночного директора». Звали его просто — Александр Сергеевич. Знаменит он был своим происхождением и, как говорили в театре, «лохматым» языком. Он не был разговорчивым, наоборот, говорилось с ним трудно, а спорить было и вовсе невозможно. Почти все вещи и явления он называл по-своему, и всякий, кто пробовал его исправить, неизменно терпел поражение, разбиваясь о спокойствие и фантастическую уверенность Александра Сергеевича в собственной правоте. По молодости, работая ночами над своими декорациями, я имел возможность в этом убедиться, беседуя с ним с глазу на глаз в пожарной комнате пустого театра за его «верстаком» (так он называл любой стол). По своей профессии и призванию он был потомственным швальником, то есть военным портным. Его деды и прадеды, холопы Романовых, шили испокон веку «своим боярам», русским царям, военное обмундирование. Но слово «шили» Александр Сергеевич не употреблял и считал для себя обидным и даже оскорбительным. — Раньше-то по нашему званию полагалось строить мундир, а сейчас все шьют, педаль нажимают и, главное, смысел портновского деланья забыли. Ты ведь, Степаныч, на картинках видел настоящие строенные мундиры. В них хребет человеческий выпрямлялся, в седле воина держал. А в теперешнем, шитом, ты уже не воин, а аника-вояка. В строенном ты — Букан, а в шитом — букашка, и раздавить тебя не грех, вот так-то, начальник. Уважение к делу потеряли, вот и слова пошли не те. Смысел слов перевёрнут, и жизнь вся наша наоборот-нашиворот покатилась. Ранее у нас портачить значило портки тачать, и ничего такого плохого в этом слове не было, по молодости лет мы все портачили — портки шили. Их делать проще. А счас портачить — портить значит. Ходите вы в порченом, и сами-то порченые, а что делаете — все портачите, жизнь портите. |
| XX в. Л., 1931. Ч. 2. C. 87-89; Wetter G. A. L. P. Karsawins Ontologie der Dreieinheit//OCP. 1943. Vol. 9. N 3/4. P. 366-405; idem. Zum Zeitproblem in der Philosophie des Ostens: Die Theorie der «Allzeitlichkeit» bei L. P. Karsawin//Scholastik. Freiburg, 1949. Jahrg. 20/24. Н. 3. S. 345-366; Sommer E. F. Vom Leben und Sterben eines russischen Metaphysikers//OCP. 1958. Vol. 24/25. N 1/2. P. 129-141; Карташев А. В. Л. П. Карсавин (1882-1952)//ВРСХД. 1960. 58/59. С. 72-78; То же// Карсавин Л. П. Малые сочинения. СПб., 1994. С. 471-477; Поляков А. Карсавин//Философская энциклопедия. М., 1962. Т. 2. С. 465; Карсавина Т. П. Театральная улица. Л., 1971; Л. П. Карсавин (1882 - 1952): К 20-летию со дня смерти/Подгот.: А. А. Ванеев, Е. В. Барабанов//ВРСХД. 1972. 104/105. С. 249-318; Хоружий С. С. Карсавин и де Местр//ВФ. 1989. 3. С. 79-92; он же. Жизнь и учение Льва Карсавина// Карсавин Л. П. Религиозно-философские сочинения. М., 1992. Т. 1. С. V-LXXIII; он же. Карсавин, евразийство и ВКП//ВФ. 1992. 2. С. 78-84; он же. Двоящийся текст//Символ. 1994. 31. С. 351-356; он же. Жизнь и учение Льва Карсавина// Он же. После перерыва: Пути развития рус. философии. СПб., 1994. С. 131-188; он же. Карсавин//НФЭ. 2001. Т. 2. С. 224-225; он же. Метафизика совершенства в трактате христианина-узника//БТ. 2004. Кн. 39. С. 269-272; он же. Философия Л. П. Карсавина в судьбах европейской мысли о личности//Историко-философский альманах. М., 2010. Вып. 3. С. 169-186; Raudeliunas T. Levas Karsavinas sir Lietuva//Kulturos barai. [Vilna], 1990. 12. S. 50-53; Ванеев А. А. Два года в Абези: В память о Л. П. Карсавине. Brux., 1990; он же. Очерк жизни и идей Л. П. Карсавина//Там же. С. 337-366; Штейнберг А. З. Друзья моих ранних лет (1911-1928). П., 1991; он же. Л. П. Карсавин// Карсавин. Малые сочинения. 1994. С. 478-498; он же. Литературный архипелаг/Сост., подгот. текста и коммент.: Н. Портнова, В. Хазан. М., 2009. С. 208-229; Соболев А. В. Своя своих не познаша: Евразийство: Л. П. Карсавин и другие//Начала. |
| Часть сооружений, входивших в состав бывшего монастырского комплекса, используется не по первоначальному назначению. На ул. Академика Лебедева расположены: 10 - архиерейский дом, 1873 (напротив гостиницы, одноэтажный, деревянный, тинькован, достроен; используется как жилой, состояние -варийное); 12 - архиерейская кухня, 1889 (напротив гостиницы, дом одноэтажный, деревянный, тинькован, перестроен, используется как жилой, состояние - аварийное), рядом расположен погреб 2-й половины 19 в.; 18 - проскурня, 1884 (с северо-запада от собора, используется как жилой дом, состояние - неудовлетворительное); 25 - хлебня, 1874 (к юго-востоку от собора, дом кирпичный, двухэтажный, не используется, состояние - аварийное); 26 - портновская мастерская с кельями, 1881 (юго-западнее собора; вероятно в средине 20 в. перестроена и включена в объем двухэтажного кирпичного жилого дома, теперь жилой дом); 30 - кельи, 2- я половина 19 в. (к югу от собора, дом одноэтажный, деревянный, тинькован, используется как жилой, состояние - неудовлетворительное). Сохранились также дом садовника 19 в., расположенный к югу от озера, вблизи лесной дороги; несколько стен, фундамент и фрагменты пола кирпичной Монастырской бани (1887) – с юго-западной стороны собора, на склоне к ручью, рядом с портновской мастерской; остатки кирпичных подпорных стен 19 в. - на юго-запад к западу от собора, построенные для поддержки склонов вдоль дороги, на участке от кельи на ул. Академика Лебедева, 30 до монастырской бани (в 20 в. частично разобраны на стройматериал, в аварийном состоянии); конюшня, 1900 (к югу от собора, возле пруда, дом одноэтажный, деревянный, тинькованный, не используется, состояние – неудовлетворительное); келья схимницы Алексеи, 2-я половины 19 в. (юго–западнее собора, возле проскурни, в склоне горы, портал входа кирпичный, используется как частный свинарник, состояние - аварийное). 24 апреля 2002 года Святейший Синод Украинской Православной церкви принял решение о предоставлении скиту Феофания самостоятельности, с возведением игуменьи из числа сестер. Первой игуменьей стала 9 июня 2002 года Елисавета (Андреева), благочинной – Рипсимия (Сторчева). В обители проживает более 70 сестер. |
|
|
