| И, сказав это, колдунья взмахнула руками и исчезла. А бедный портной чуть не заплакал. Но его хитрая жена сказала: – Не все еще потеряно! Колдунья сказала «носить». Но ведь носить – это не обязательно надевать на себя. Можно носить эти вещи и в чемодане. И хитрая портновская жена живо притащила чемодан, положила туда всю одежду, и портной стал всюду ходить с чемоданом И на речку он ходил с чемоданом И плавал с чемоданом. И спал, держась за чемодан. Так что все стали обращать на него внимание и стали говорить, что наверное у портного в чемодане что-нибудь такое лежит. Особенно заинтересовались чемоданом разбойники. И вот однажды разбойники поймали портного и стали отбирать у него чемодан. Портной пожалел их и сказал: – Ну зачем вам этот чемодан? Там ведь просто чепуха! – Это ты притворяешься, что там чепуха! – закричали разбойники. – Отдавай сейчас же чемодан! Портной пожал плечами и отдал чемодан. Но при этом он сказал: – Теперь этот чемодан будет ваш. Вы будете носить эти вещи, пока у вас их кто-нибудь не отнимет. Запомните! А разбойники весело отвечали, держась за чемодан: – Не беспокойся, у нас-то никто ничего не отнимет! Разбойники ушли в лес, сели там в кружок и стали делить добычу. Их было пять человек, и каждому досталась из чемодана какая-нибудь одежда. Одному досталось пальто, зашитое снизу, как мешок. Другому – рубашка, у которой вместо рукавов были пришиты чулки. Третьему – брюки с пятью штанинами. Четвертому достались носки, сшитые, как перчатки. А пятый получил зимнюю шапку, в которой были две большие дыры для ушей. Все разбойники, глядя друг на друга, переругались. Особенно ругался тот разбойник, у которого оказалась рубашка без прорези для головы. Он уже надел эту рубашку и не знал, куда девать голову. Разбойники пытались снять с себя эту одежду, но она прилипала к ним. Тут старший разбойник закричал: – Портной говорил правду! Он же нас предупреждал, что мы будем носить эти вещи, пока у нас их кто-нибудь не отнимет! И все разбойники заплакали. Особенно плакал тот, которому некуда было девать голову, и он плакал под рубашкой. |
| Вообще, фильмы дают богатейший материал для обсуждения, а главное — для воспитания ребенка. Мне очень нравится фильм Алексея Германа «Проверка на дорогах» и лента Ларисы Шепитько «Восхождение». Я очень люблю оба эти фильма и показываю детям специально отобранные фрагменты, которые обязательно обсуждаю. В кино дети видят, как героизм без любви превращается в фанатизм – Какие, например, темы обсуждаете? –Тему предательства. «Восхождение» снят по повести Василия Быкова «Сотников». Я показываю детям отрывок, в котором двое партизан, кадровый военный Рыбак и бывший учитель Сотников, отправились на поиски продовольствия, попали в плен к немцам и совершенно по-разному себя ведут. В этом фильме потрясающие диалоги между людьми, ожидающими смерти. Кадр из фильма «Восхождения» Сотников уверен, что нужно готовиться к смерти и не выдавать своих. Рыбак – молодой, крепкий, энергичный и инициативный боец уверен, что до последнего надо стараться выкрутиться — мол, не надо сдаваться и тогда получится спастись. Он ни перед чем не останавливается в этом своем желании жить. Оба сталкиваются со следователем-предателем Портновым – олицетворением беса в этом фильме. Его играет замечательный Анатолий Солоницын. Противостояние правды и лжи, добра и зла показано в фильме очень ярко. На одном эпизоде детям можно показать где, в чем состоит героизм, предательство, какова высота и духовная сторона воинского героизма. Когда сам враг, дьявол искушает бойца, говоря, что человек ничто, конечен, и каждый будет бороться за жизнь, как только столкнется со смертью. Достаточно увидеть, как Сотников побеждает в этом диалоге, в этой пытке, увидеть лицо предателя Портнова, чтобы все в голове встало на свои места. В «Проверке на дорогах» очень интересно показана тема ненависти к врагам. Безусловно, и ее необходимо обсуждать с детьми. Майор Петушков, которого тоже играет Солоницын – фанатичный и вместе талантливый коммунист, боец, офицер. Но его ненависть к врагам и предателям зашкаливает. Понятие нравственности у него доведено до абсурда. Он предельно ненавидит человека, который мог оступиться. Он просто безжалостен. Разбирать образ этого человека с детьми невероятно интересно. |
| А уже на следующий день - 5 марта 1917 г. - на экстренном заседании Совета Казанского университета профессор В.Ф.Залеский заявил о признании " нового строя " , сделав общий обзор деятельности КЦНРО. При этом в его речи прослеживалось желание обезопасить членов черносотенных организаций от возможных репрессий со стороны нагнетавших антимонархическую истерию либералов. Лучшим способом сделать это он счёл объявление правых организаций в Казани несуществующими. " Я просил, - излагал свои мысли В.Ф.Залеский, - слова вследствие двух соображений или, вернее, благодаря двум обстоятельствам. Во-1-х, я осведомлён во многом таком, о чём членам Совета совершенно ничего не известно, так что - полагаю - Совету будет не безынтересно меня выслушать; во-2-х, проф.[ессор] [Н.Д.]Бушмакин несколько минут тому назад сказал, что " войскам в скором времени придётся, может быть, защищать новый строй " . По поводу этого последнего предположения я должен сказать, что если предполагается защита нового строя от монархистов, от правых организаций, то это предположение совершенно неосновательно. В Казани правых организаций нет. Как лицо, целый ряд лет стоявшее во главе монархического движения в Казани, я могу сказать следующее. Когда в 1905 - 1906 годах по всей России стихийно поднялось монархическое движение, то и в Казани образовалось " Царско-Народное " общество, т.е. иначе сказать " монархическо-демократическое " . Поставив себе целью поддержку существующего строя и правительства, мы вскоре, однако, убедились, что поддерживать нечего, работать совместно не с кем, ибо у Правительства не оказалось ни системы, ни плана, ни Программы; оно жило - в полном смысле слова - со дня на день, мелкими повседневными интересами. При таких условиях " Царско-Народное [Русское] Общество " решило вместо политики сосредоточить свою деятельность на благотворительности. Народное богатство создаётся промышленной деятельностью, а [...] богатство народных низов обеспечивается ремеслом. Мы создали портновскую школу. Она существует уже 9-й год и процветает; пользу её признали многочисленные учреждения - мы имеем субсидии от Правительства, от города, от Казанского купеческого общества, и недавно земство ассигновало нам небольшую субсидию. |
| Другая форма: приемный родитель получает деньги за свою работу – это его заработная плата – и деньги на питание, содержание ребенка. Но не получает денег на квартплату. Патронат... Вот что такое патронат? С одной стороны, он очень похож на приемную семью: родители берут ребенка, он называет их папой и мамой, родители получают зарплату так же, как приемные. Но учреждение, из которого они берут ребенка, имеет право давать детей на патронатную форму, и как бы солидарно с ними в ответственности за этого ребенка. ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Я не пойму, кто несет ответственность в этой ситуации? Она разделена? Кто несет ответственность за ребенка – детский дом или патронатная семья? ИРИНА ПОЛЕЖАЕВА: Вот смотрите, если у меня проблема, я сама иду к эндокринологу, в префектуру. Меня будут обижать – я приду к Татьяне Портновой в Думу, напишу на всех записку. В данном случае я обращусь в социальную службу патроната этого учреждения, и они будут взаимодействовать с этими органами, меня от этого избавят. Лучше это или хуже – это другой вопрос. Я согласна, что хорошо, когда ребенок обретает семью. Он должен найти семью, а как это будет называться, ему совершенно не должно быть важно. Но законодателю надо продумать, чтобы разные формы не вызывали друг у друга зависти и не конкурировали. Вот, например, такой случай. Родители предпенсионного возраста потеряли ребенка, хотели бы усыновить. Но они говорят: «Мы через несколько лет будем пенсионерами, мы материально его не поднимем. Мы хотим опереться на государство, на его помощь». ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Это понятно. ИРИНА ПОЛЕЖАЕВА: Значит, пусть они выберут ту форму, которая им подходит, это раз. Второе, может быть, не совсем в тему: вы сейчас сказали, что будет школа приемных родителей. Это очень здорово, но наша семья существует уже 19 лет, и я очень боюсь государственного произвола, когда государство хочет как лучше, а получается как всегда. Я боюсь, что людей будут насильно тянуть в эти школы за уши и за волосы. И это уже есть. Говорят: «Нет, вы у нас пройдете!» – «Да я вон там прошел, у меня удостоверение!» – «Нет, это не действительно. У нас пройдете, сдадите экзамены, поедете в палаточный лагерь, там поживете, а мы на вас посмотрим». |
| В результате стершаяся образность («забвение внутренней формы слова») становится основой для новых словоформ и словообразовательных моделей. У слова формируются ряды лексических значений, отдельные аспекты которых уходят в прошлое, устаревают, а другие – становятся доминантными. Так происходит формирование лексического состава современных языков со стершейся образностью, затемненными или утраченными этимологическими историями и актуализированными утилитарно-прагматическими значениями лексем: «Сначала, при “рождении” слова, оно мотивировано, – удачно описывает потебнианскую модель А. Н. Портнов, – и эта мотивация, закрепленная во внутренней форме слова, продолжает играть определенную роль в сознании, особенно тогда, когда слово используется в поэзии. Затем, по мере своего совершенствования, сознание может пренебречь чувственной опорой, и слово превращается в произвольный, арбитарный знак. Однако в любом случае оно сохраняет связь с чувственным образом, содержит его как бы в сжатом, “сгущенном”, как он выражается, виде и поэтому всегда служит средством апперципирования того содержания, которое связано с речью: нам нет необходимости разворачивать образы, потенциально связанные со словами, в целостные картины, когда мы воспринимаем речь, но в принципе это возможно» . Таким образом, А.А. Потебня последовательно утверждал теорию обусловленности языковой природы мыслительными процессами. Взаимообусловленность языка и мышления реализуется в символических формах художественной речи. Это учение, безусловно, восходило к идеям В. фон Гумбольдта. В России у А.А. Потебни было достаточно много последователей и учеников, в частности, в рамках психологического направления лингвистики. Совсем неслучайно идеи русского ученого-лингвиста получили развитие в литературной теории поэтов-символистов Серебряного века : «Слово и поэзия признаются Потебней энергиями; – подчеркивал поэт-символист А. Белый, – обе деятельности возбуждают непрерывный процесс преобразования готовых понятий и представлений. Слово и поэзия объединяются и тем, что в деятельности состоят из нераздельного взаимодействия трех элементов: формы, содержания и внутренней формы, или по нашей терминологии – символического образа: та и другая деятельность – триадична. Здесь Потебня приходит к той границе, где начинается уже исповедание символической школы поэзии; русские символисты подписались бы под словами глубочайшего русского ученого: между тем и другими нет коренных противоречий…» . |
| Затем в кухню заходил заведующий баней-прачечной и отдавал повару его белье, чисто выстиранное и даже выглаженное, чего не делалось ни для одного лагерника. Повар и его ведро наполнял доверху со дна первого котла. Вслед за банщиком приходил дневальный из сапожной мастерской. Повар помнил их постоянную внимательность по отношению к нему и то, что сапожники перед началом каждой зимы шили ему бурки, подшивая на внутреннюю сторону подошвы мягкую, теплую кошму, весной же, когда они шили сапоги для солдат военизированной охраны и лагерного начальства, умели выкраивать из принесенного им материала и на пошив сапог для повара. За это он рассчитывался с ними ежедневно, в течение всего года наполняя их ведро также со дна первого котла. Дневальный из портновской мастерской тоже подавал свое ведро. Повар помнил и их услуги, что в начале каждой зимы там трогательно беспокоились о его одежде. Полученный им лагерный бушлат стандартного покроя и небрежного пошива они распарывали и перекраивали соответственно гражданскому индивидуальному пошиву, несколько укорачивая его и делая на нем ряды мелких стежек, которые придавали бушлату оригинальный красивый вид. Шили также и душегрейку-безрукавку. Всем лагерникам к зиме шили простые матерчатые простеганные шапки, для военизированной охраны шапки изготовляли из искусственного набивного меха. И при выполнении этого заказа портные умели сэкономить материал для пошива меховой шапки повару. Весной они шили ему кепку вместо обыкновенной лагерной фуражки. Летний пиджачок, полученный им на вещевом складе, перекраивали и шили из него куртку. За все это повар щедро рассчитывался с ними так же, как и с сапожниками. В определенное время, задолго до начала обеда, приходили со своими посудинами посыльные от лагерной группы административно-хозяйственного персонала, потом из пекарни, за ними из парикмахерской и, наконец, из санчасти. И всех их повар наделял с избытком помимо нормы. Спустя некоторое время, когда с полигона в зону шли на обед приисковые рабочие, в кухню с заднего входа входил со своим ведром посланец от шайки воров-рецидивистов, которых было семь человек. |
| — Прощай! — сказал он своим детским тоненьким голоском, за который его дразнили «гуслями», и совсем просто, как взрослый, высвободил руку из-под одеяла и, как равный, протянул ее Сазонке. И Сазонка, чувствуя, что это именно то, чего не хватало ему для полного спокойствия, простительно охватил тонкие пальчики своей здоровенной лапищей, подержал их и со вздохом отпустил. Было что-то печальное и загадочное в прикосновении тонких горячих пальчиков: как будто Сениста был не только равным всем людям на свете, но и выше всех и всех свободнее, и происходило это оттого, что принадлежал он теперь неведомому, но грозному и могучему хозяину. Теперь его можно было назвать Семеном Ерофеевичем. — Так приходи же, — в четвертый раз попросил Сениста, и эта просьба прогнала то страшное и величавое, что на миг осенило его своими бесшумными крыльями. Он снова стал мальчиком, больным и страдающим, и снова стало жаль его — очень жаль. Когда Сазонка вышел из больницы, за ним долго еще гнался запах лекарств и просящий голос: — Приходи же! И, разводя руками, Сазонка отвечал: — Милый! Да разве мы не люди? II Подходила Пасха и портновской работы было так много, что только один раз в воскресенье Сазон-ке удалось напиться, да и то не допьяна. Целые дни, по-весеннему светлые и длинные, от петухов до петухов, он сидел на подмостках у своего окна, по-турецки поджав под себя ноги, жмурясь и неодобрительно посвистывая. С утра окно находилось в тени, и в разошедшиеся пазы тянуло холодком, но к полудню солнце прорезывало узенькую желтую полоску, в которой светящимися точками играла приподнятая пыль. А через полчаса уже весь подоконник с набросанными на него обрезками материй и ножницами горел ослепительным светом, и становилось так жарко, что нужно было, как летом, распахнуть окно. И вместе с волной свежего, крепкого воздуха, пропитанного запахом преющего навоза, подсыхающей грязи и распускающихся почек в окно влетала шальная еще слабосильная муха и проносился разноголосый шум улицы. Внизу у завалинки рылись куры и блаженно кудахтали, нежась в круглых ямках; на противоположной, уже просохшей стороне играли в бабки ребята, и их пестрый, звонкий крик и удары чугунных плит о костяшки звучали задором и свежестью. Езды по улице, находящейся на окраине Орла, было совсем мало, и только изредка шажком проезжал пригородный мужик; телега подпрыгивала в глубоких колеях, еще полных жидкой грязи, и все части ее стучали деревянным стуком, напоминающим лето и простор полей. |
| Что же, действительно, оставалось делать? Передо мною был с покалеченными от ожогов руками Портнов, обгорелое платье, на тонкой материи которого не было ни малейших следов какого-либо горючего материала, – ясно, что оставалось бежать! Это мы и сделали в тот же день, переехавши в соседний поселок в квартиру казака, где и прожили, все время половодья без всяких уже тревог. Не было никакого повторения и по возвращении нашем в дом, который я, однако, тем же летом распорядился сломать, благо и раньше этого я думал перенестись из своей усадьбы на другое место, но, вероятно, прособирался бы еще год – другой; эта же катастрофа заставила ускорить исполнение моего желания. Так тем и закончились эти явления и никогда более не возобновлялись; да мы, признаться, избегали даже говорить об этом между собою, как от тяжелого впечатления, оставленного этими явлениями, доводившими нас даже до опасения за наше существование, так и от неприятностей, вынесенных нами от клеветы и пересудов. Забыл еще в своем месте упомянуть о том, что было два случая видеть, так называемую теперь – материализацию (тогда же просто мы называли дьявольским наваждением). Так, в первый раз жена видела в окне, снаружи, нежную, розовую, как бы детскую, ручку, с прозрачными, светящимися ногтями, которыми она и барабанила в стекло. Потом в том же окне видела два какие-то темного цвета живые существа вроде пиявок, которые и напугали ее до обморока. А другой раз я уже сам, будучи один в доме и добиваясь несколько часов подсмотреть: кто и как (не жена ли сама, притворяясь спящею) барабанит по полу в ее спальне, – несколько раз незаметно подкрадывался к дверям спальни, где стуки по полу шли непрерывно, но каждый раз, лишь только я чуть-чуть заглядывал в спальню – звуки приостанавливались и тотчас же возобновлялись снова, когда я отходил или отводил только глаза от внутренности спальни, как будто дразнили меня. Но вот, полагаю в двадцатый, а то и больший раз, я как-то вдруг ворвался в комнату, лишь только там начались стуки и... |
| Определили преступника на Боготольский винокуренный завод на вечные каторжные работы, где он перенес много издевательств, особенно ненавидели его за приверженность к молитве. Однажды зимней порою пристав Афанасьев посадил обнаженного узника на крышу своего дома и велел из машин поливать его водой, сам же насмешливо кричал снизу: “Спасайся, Даниил, ты же святой!” Как тут не вспомнить крики из толпы, обращенные к голгофскому Страдальцу: “Других спасал, так пусть спасет Себя, если Он… Божий избранник”. Узник безропотно терпел все издевательства, полагая, что за грехи свои достоин куда большего наказания. Но когда после очередных измывательств над его жертвой приставу развернуло голову так, что лицо оказалось позади, а затылок встал на место лица, он испугался не на шутку, воспринял это как кару Божию и попросил прощения у тихого набожного каторжанина, которого постоянно обзывал святошей. На что Даниил без обиды ответил ему: “Бог тебя простит, ибо я… наказания достоин, потому что я – клятвопреступник”. Вероятно, он имел в виду нарушение им воинской присяги. После новых злоключений и неоднократной молитвенной помощи каторжанина, уверовав в святость Даниила, его недавний мучитель вообще отпустил узника на волю, написав в донесении губернатору, что тот неспособен к работе. Вот тогда-то и появилась у Даниила его отшельническая келья – одна, вторая, вроде той, что видели родичи близ хутора Диканька. А та, что в Зерцалах, в 17 верстах от Ачинска, уверяет инок Парфений, была “совершенный гроб” с окном “в медный гривенник”. В 50-е годы позапрошлого века она ещё была цела. Портновское искусство отшельнику пригодилось, он шил одежду для селян, плату брал только куском хлеба, за столь же мизерную плату трудился и на огородах. Молитва же Даниилова, по воспоминаниям знающих его людей, “текла, как река эдемская”. А часто происходило так, что молитва прерывала разговор, и старец “приходил в восхищение”. Несмотря на отшельнический образ жизни Даниил не отрывался от церкви, часто исповедовался и причащался. |
| Прокофьев. (Останавливается). Да. Лазукина. А почему именно «Грозу»? Сейчас это не актуально. Если бы вы захотели, я могла бы предложить несколько очень интересных современных пьес. Прокофьев. Спасибо. Правда, спасибо. Только ведь мы не собираемся реанимировать одуевский народный театр. Что умерло, то умерло. Просто у каждого из нас есть свои причины… короче, народ сказал: даешь «Грозу», — вот мы и пытаемся дать, но пока не очень-то у нас получается. Лазукина. А если бы я предложила… свою помощь? Прокофьев. (Удивленно). Ты? Помочь нашей самодеятельности? Это было бы здорово, но Катерина у нас уже есть. Лазукина. Я со своей младшей сестрой обо всем договорюсь. Прокофьев. Нет, так не надо… (Вдруг оживленно). А вот это идея! Нет, это гениальная идея. Тамара, ты действительно хочешь нам помочь? (После паузы). Кабаниху сыграешь? Лазукина. Ты… ты… Ну, знаешь… Зачем так… жестоко? (Резко поворачивается и пытается убежать. Прокофьев догоняет ее и хватает за руку)… Пусти… Слышишь, пусти! Надо мной никто еще так не смеялся. Прокофьев. Да стой ты, ненормальная! Лазукина. Совсем здорово. Еще что скажешь? Прокофьев. Что надо, то и скажу. Ты хотя бы выслушать меня можешь? (Поднимает руки). Вот, смотри, я не держу тебя. Можешь уходить, но, даю слово, после пожалеешь об этом. Лазукина. Прекрасно. Портнова грозился убить, а со мной что сделаешь? Прокофьев. Не волнуйся, Портнов будет жить. Так ты выслушаешь меня? Впрочем, если тебе слабо сыграть Кабаниху, так и скажи. Тогда, действительно, что я здесь разоряюсь и бегаю за тобой. Лазукина. Запомни, я могу сыграть все. Но Кабаниха… это… это. Прокофьев. Пойдем, у входа есть скамейка, мы сядем и я расскажу тебе все о Кабанихе. Лазукина. Да про нее и так все известно. (Но сама послушно идет за Прокофьевым). Прокофьев. ( Усаживая Тамару Викторовну на скамейку). Все, говоришь? Хорошо, начнем с того, как ты ее представляешь? Лазукина. Старуха. Во всем черном. Злая. Прокофьев. Знаешь, в чем твоя ошибка, как впрочем, и ошибка большинства людей? Лазукина. Ты сейчас будешь говорить о парадоксах? Софья, по-моему, ими просто бредит. |
|
|
