| ГОРДЕЕВА: Когда Сережу выписали, весной две тысячи девятого, мы договорились, что летом я приеду к нему в гости. Я приехала. И вдруг все, о чем он болтал эти три года в больнице, в чем я уже окончательно запуталась, не понимая, где вранье, а где правда, — медведи, тарантулы, водопады Мацесты, курицы, дом, в котором они живут, и веранда в винограде, — все это ожило, стало реальностью. Но такой реальностью, в которую довольно трудно поверить: мама расслаблена, и у нее в глазах только любовь и никакого страха, Сережа — домашний, а не больничный. Мы везде путешествовали, взбирались на горы, плавали в море, навещали Артема, с которым Сережа лежал в одной палате. Для меня это был поразительный опыт: он связывал мир больницы с внешним миром, являясь наглядным доказательством того, что после больницы есть жизнь, и вот ради этого тратятся деньги, льются слезы, терпятся мучительные химиотерапии. Всё не бессмысленно. Сережа и его мама Надя — родные мне люди. Два года назад мы с мужем случайно оказались в Сочи. Во что бы то ни стало я хотела Сережу с мамой показать своему мужу, познакомить их. Это — часть меня, моя семья. И Сережа с мамой приехали. Я налюбоваться не могла на огромного Сережу, все время им хвасталась, как будто сама вырастила. Гладила его, трогала, проверяла, не сон ли это. А потом мы сбежали с Надей покурить, как тогда в больнице, в две тысячи седьмом или восьмом, за угол. И я поняла, что все реально. И эта жизнь — тоже наша. ХАМАТОВА: Наши не просто выздоровевшие, но еще и выросшие, ставшие взрослыми дети для меня — откровение нескольких последних лет. Фото: Фонд Подари жизнь/Facebook ГОРДЕЕВА: В том смысле, что мы не держали в голове этой перспективы? ХАМАТОВА: Да! В больнице мы жили моментом, не мыслили большими отрезками времени. Так нас учили врачи, так нам удавалось каким-то образом себя держать в руках. Но в ноябре две тысячи шестнадцатого года нашему фонду исполнялось десять лет. Сам собой встал вопрос о том, чтобы собрать ребят, которым фонд за эти десять лет помог. Мы решили, что наш «отчетный» концерт будет идти на Первом канале. И там мы расскажем, что произошло со всеми нами за десять лет. От Первого канала нам выделили Андрея Малахова и ведущего новостей… |
| Лет тридцать назад, когда Михаил Горбачев был президентом СССР, он действительно зашел сюда, к Росту, в компании Дмитрия Муратова. Президентскую охрану отпустили и остались сидеть втроем: Горбачев, Муратов, Рост. Пили, как положено, вначале настойку на вишневых почках, потом — настойку на сушеных белых грибах. Слушали Эллу Фицджеральд. Всё как сегодня. Хотя в воспоминаниях Горбачева сказано, что в тот вечер у Роста все кончилось застольными песнями. Мы же просто идем, шлепая промокшими ботинками по так и не схваченным льдом лужам: по Покровке к Лубянке, огибая мрачный квартал с пыточными подвалами — на Тверскую, вверх и налево, по бульварам. «Какой вечер, — наперебой говорим мы друг другу. — Сколько воздуха!» «Какие они свободные люди!» — вдруг говорит Нюта. «Кто?» — спрашиваем хором. «Рост, Уминский… Целое поколение. А нам — как будто перекрыли кислород. Дышать нечем», — отвечает Нюта. И за ней приходит такси. ГОРДЕЕВА : Ты чувствуешь себя свободным человеком? ХАМАТОВА : Сейчас — да. Мы идем ночью из прекрасного места, где все напитано свободой, где невозможно быть несвободным, по улицам, где никого нет. Идем домой. Там нас ждут и любят. Наверное, это — свобода? Я не верю, что связь между поколениями где-то прерывается. Мне кажется, что свободные люди остаются свободными. В любых обстоятельствах. У поколения, откуда родом Рост, было побольше нашего красных флажков. И значительно меньше реальных возможностей что-то изменить. В этом смысле та прививка свободы, которую мы получили в юности, уже необратима. Наша неспособность жить с заклеенным ртом — неубиваема. И это мы передадим своим детям. И это я уже вижу в наших больничных детях, которые, конечно, получились невероятными: ценящими жизнь, берегущими ее, бесстрашными и свободными. ГОРДЕЕВА: А ты — бесстрашная? Свободная? ХАМАТОВА: Сегодня мне кажется, что да. Но я знаю, из каких условностей и компромиссов состоит и моя жизнь, и жизнь фонда. То, что мы сейчас налаживаем работу и ремонтируем огромное отделение в Екатеринбурге, а потом будем делать то же самое в Красноярске, то, что мы запускаем огромные региональные программы, то, что фонд существует в том виде, в каком был придуман, только стал в тысячу раз больше, — это связывает нам руки, но и открывает горизонты. Конечно, я понимаю, что многое из этого не стало бы возможным, если бы мы не сумели сохранить отношения с властью, — и это несвобода. |
| Архиепископ Ставропольский и Владикавказский Феофан встретился с министром сельского хозяйства РФ Алексеем Гордеевым и Полпредом Президента в Южном федеральном округе Владимиром Устиновым 20 мая 2008 г. 18:55 19 мая состоялась встреча Полпреда Президента в Южном федеральном округе Владимира Устинова с архиепископом Ставропольским и Владикавказским Феофаном . Стороны обсудили состояние и перспективы государственно-конфессиональных отношений на Юге. Было констатировано взаимопонимание необходимости сотрудничества органов власти и управления с традиционными религиозными организациями в сфере нравственного оздоровления общества и социальной работы. В тот же день в городе Минеральные Воды с участием Владимира Устинова состоялись консультации по обсуждению кандидатур на пост губернатора Ставропольского края, которые в ближайшее время Полпред Президента в Южном федеральном округе должен вынести на суд главы государства. В дискуссии приняли участие представители общественности, авторитетные региональные политики. Одним из первых слово было предоставлено члену Общественной палаты Российской Федерации, архиепископу Ставропольскому и Владикавказскому Феофану. Говоря о кандидатуре Валерия Гаевского, исполняющего сейчас обязанности губернатора Ставропольского края, архиепископ Феофан отметил, что к безусловным плюсам кандидата следует отнести его опыт работы в крае. «Валерий Вениаминович знает проблемы Ставрополья не понаслышке, знает сложившуюся систему отношений, знает и людей, которые могут составить хорошую команду», — сказал владыка. «В то же время, за годы работы заместителем Полпреда в Южном федеральном округе и заместителем министра регионального развития России у В. Гаевского была возможность взглянуть на ситуацию с общегосударственной точки зрения. Это хорошее сочетание». Архиепископ Феофан также подчеркнул особое значение Ставропольского края на Юге России, как центра притяжения, оказывающего влияние на процессы во всем регионе. «Во многом стабильность этно-конфессиональных отношений на Северном Кавказе зависит от положения дел в Ставропольском крае», — сказал архиепископ. |
| – Очень много таких людей! Еще я мечтаю сделать кучу интервью с людьми неизвестными, но с интересными профессиями: капитан парохода, водитель трамвая, цветочница. Катерина Гордеева. Фото: Анна Данилова – Когда вы поняли, что вы – очень хороший журналист? – Я так не считаю, я не очень хороший журналист, я ленивая. Журналистика — чтобы победить несправедливость – Что вообще сейчас происходит со средствами массовой информации? Телевидение уходит, приходят социальные сети? – Это разговор в пользу бедных. Театра не будет, будет одно сплошное телевидение. Телевидения не будет, будет один сплошной интернет… Все будет, все есть, что вам нравится, тем и пользуйтесь. Я ужасно люблю, когда вся лента Facebook вдруг начинает охать и ахать по поводу какой-нибудь передачи на Первом канале. Люди, которые год, пять, десять лет назад говорили, что они выкинули телевизор. – Это всё в YouTube есть. – Это фигуральный телевизор – не нравится, не смотри. Чего ты это обсуждаешь? Это другая, параллельная жизнь, пусть они там живут в своей жизни. Я точно не могу на это тратить свое время, мне его попросту жалко. Мало того, мне жалко всех людей, которые существуют внутри этих передач. Мне жалко героев, которые туда приходят. Я не понимаю, зачем они все это делают. Я понимаю мотивацию условного Соловьева, он же все время рассказывает, что у него большая семья, ему нужно кормить детей, на озеро Комо тоже билеты недешевые. Ну, зарабатывает так человек свои деньги, государство готово ему за это платить. К средствам массовой информации он, конечно, не имеет никакого отношения. СМИ сейчас стали такими синтетическими, что там есть все – хочешь слушай, хочешь смотри. Я смотрю только документальные фильмы, которые делают люди, которых я знаю. Мне нравится «Парфенон». Передачи и подкасты не смотрю, потому что просто не люблю, хотя с удовольствием слушаю «Арзамас», когда бегаю. – Что вы считаете журналистским успехом? – Возможность изменить мир. – Получается? Какие у вас были случаи? – Не у меня, у других людей. История с Челябинским психоневрологическим интернатом – это определенная высота, которая была взята журналистами. Они пока изменили ситуацию не до конца, там куча всего недорасследовано, но я думаю, что журналисты будут биться в эту дверь и рано или поздно победят окончательно. |
| Моя первая зарплата, до сих пор помню, была 213 рублей 14 копеек. На эти деньги я могла купить плеер, и еще сколько-то оставалось, совсем немного. Мне доверяли какие-то вещи, которые внутренне меня совершенно переворачивали. В отделении патологии новорожденных была палата отказников, где я впервые увидела, что существуют дети, у которых нет родителей. С этими детьми обращались как с биоматериалом. Представьте, мне, подростку, доверяли поставить «самолетик», т. е. катетер, в височную вену. И при этом учили: для того чтобы вену было лучше видно, ребенок должен кричать — значит, нужно резиновой перчаткой ему вывернуть нос. И я делала вид, что я как они — могу и нос вывернуть, и катетер поставить. Я уж не говорю о том, какие имена давали этим детям, как их кормили. Знаете, обычный ребенок, взращенный в естественной среде, когда хочет есть, орет. А эти дети не орали, они замолкали — слушали, видимо, не едет ли тележка. Приезжала тележка с питанием, и нянечка раскладывала бутылки. Дотянулся ты до этой бутылки — повезло, ты поешь. А нет — она будет лежать, молоко будет из нее капать, а ребенок будет лежать голодным. И видеть перед собой бутылку молока, из которой не напиться. Я жила в Ростове-на-Дону, это не такой уж большой город, и про каждого из этих отказников знали, чей это ребенок. Помню, там был малыш с синдромом Дауна , и все говорили, что это ребенок одного профессора, а больной потому, что этот профессор старый. Много было всяких предрассудков. Катерина Гордеева. Фото: Анна Данилова В общем, я не стала хирургом, а стала журналистом, потому что про это отделение новорожденных написала в городскую газету. А дальше пошло-поехало… Это были времена, когда вера в то, что несправедливость можно исправить словом, была огромна, и я видела, что это действительно работает, и тоже верила. — А сейчас верите? — Случаи есть. Но верю я в это с трудом, к сожалению. Хотя верить надо, и я стараюсь. — Жалеете, что не сложилось с профессией врача? — Да, очень. Не сложилось, наверное, не только из-за того опыта. Я полагала, что врач — это человек, который сутками дежурит, который с утра до ночи на работе, и считала это для себя неподходящим, потому что очень болела тогда идеями семьи в таком очень патриархальном смысле слова. Я себе представляла, что если буду женой, буду готовить мужу кофе и дайджесты из газет по утрам составлять. А если меня не будет дома, кто дайджесты сделает? В итоге я не стала врачом, но пропадала и пропадаю на работе целыми днями. |
| Однажды у нас был очередной кросс — в гору. Наверху стоял тренер, который кричал мне: «Ногами, ногами передвигайся!». А мне вдруг пришла в голову мысль, что можно и не бежать,— и я неожиданно прекратила бег. Все бежали, а я шла. Слышала окрики: «Гордеева!» — и понимала, что ничего в мире не изменится, если я не побегу: солнце палит, кто-то стрекочет в траве, моя бабушка меня любит… И я больше не побежала. Начальники кричали мне: «Смерть в прямом эфире — это круто!» — Вы много лет проработали на федеральных телеканалах. Одним из первых прогремевших ваших фильмов был фильм про трансплантацию… — На самом деле до этого я работала в новостях и успела снять кучу сюжетов на медицинские темы. Потом меня взяли в программу «Профессия — репортер». А эту тему придумала Галя Чаликова , потому что это она была человеком, который пытался решить все проблемы в этом мире. Я с ней долгое время не была знакома лично, только по телефону. А состоялось знакомство так: я сняла свой первый сюжет про детей в РДКБ и по мотивам опубликовала огромный пост в «Живом журнале» — о том, что нужна помощь. При этом я совершенно от балды все написала: имена более-менее помнила, но что-то напутала с городами, с диагнозами. И мне позвонила Галя: «Ты что, правда не понимаешь, что если ты не точна в этих подробностях, ты не можешь быть точна в деньгах? Как ты можешь потом отчитаться за эти деньги?». И тут до меня быстро стало всё доходить. Конечно, я всё исправила, всё переписала. А наше общение с Галей продолжилось. Если уж она с кем-то познакомилась — значит, всё, теперь ты солдат Галиной армии. — Этот фильм — «Жизнь взаймы» — возник как отклик на скандал, разразившийся тогда в прессе в связи с репортажем Аркадия Мамонтова о якобы существовавших злоупотреблениях в трансплантологии. Тяжело было в таком медиа-контексте разрабатывать тему? — Фильм Мамонтова вышел задолго до этого, но его эхом, его постдействием стало то, что вся трансплантация в нашей стране практически встала. Я пришла в РНЦХ к профессору Михаилу Михайловичу Каабаку , но он не пустил меня в кабинет, сказав: «Спасибо, мы с журналистами уже наобщались». Я восемь дней сидела под его дверями, а Галя Чаликова ему звонила. Потом меня туда пустили поговорить. |
| Вторая весна пошла. — Ну? — Пишу я к нему, а они вот, — показала она Шуру, — говорят, такое письмо не дойдёт. Как же ему не дойти, когда я казённую марку налепила? Посмотри-ка ты. — Дело не в марке. Адрес невозможный, — засмеялась Шура. — Как невозможный? Правильный! Игнашенька взял, прочёл и, едва удерживая улыбку, подал мне. На конверте значилось: “Во все заграницы. Нашему Расейскому крейсеру “Грозному” — в открытые моря. А вас прошу передать матросу Кирилу Крылатому (которой на ём)”. — Должно его начальство отыскать, потому он казённый человек. Им всем счёт идёт. Они, ведь, тоже не просто, а по спискам, каждый при своём месте. А то что ж это будет? Бросил он меня и прав?.. Теперь мне предлагают кухаркой в отъезд. Вернётся он и не найдёт, разве это так и следует? Я, помилуйте, — обижалась она, — в церкви венчана. Надо мною ихний боцман венец держал. Со свистком на груди боцман-то! Как же не дойти? Это хоть кому обидно! Ты вот что, барин, чкни-ка здесь, внизу в уголку самом: “от законной жены Василисы”. Чтоб они понимали там: не по пустякам-де, а сурьёзное дело. Чкни-ка мне сейчас. Лавочник тоже не дурак, знает, как адреса писать. Я у его допрашивала: “Так ли?” Он говорит: “Не беспокойтесь, мадам, крепко выйдет, потому чернила у нас лазариновые”… Он мне и письмо писал. Хорошее письмо — иному чиновнику так не понять. Всё больше о том, как мне горько на свете жить. Вот без места теперь. Хорошо Анфиса Гордеевна, дай ей Бог, приютила, а то куда бы я делась? XIII Не успел я ещё толком всмотреться в странное общество, окружавшее меня, и разобраться с новыми нахлынувшими на меня впечатлениями, как на дворе радостно залаяли собаки, и, сидевшая до сих пор спокойно, Гуля вдруг заволновалась, замычала и загукала что-то совсем несообразное, не оставляя швейной машины и только обратив к дверям свои большие глаза. — Анфиса Гордеевна идёт! — пояснил мне Игнашенька, лицо которого разом озарилось такою милою, полудетскою улыбкой, полною наивной любви и радости, что меня невольно потянуло пожать ему руку, приласкать его, поцеловать, что ли, вообще сделать нечто такое, что нас могло бы сблизить короче. |
| Но не трудно показать, что прогресс и идейно, и практически неразрывно связан с войной, и с некоторого рода необходимостью из него вытекают даже жестокости и зверства немцев, о которых мы читаем теперь в газетах. Ведь идея прогресса есть приспособление к человеческой жизни общего принципа эволюции, а эволюционная теория есть узаконение борьбы за существование. В борьбе за существование погибают слабейшие и выживают наиболее к ней приспособленные. Перенесите борьбу за существование во взаимные отношения целых народов - вы получите войну и поймете смысл железного германского кулака. Война есть международная борьба за существование, а вооруженный кулак - наилучшее к этой борьбе приспособление. Но последнее слово эволюции сказано Ницше. Он указал цель дальнейшему развитию. Эта цель - сверхчеловек. По трупам слабых восходит на свою высоту сверхчеловек. Он жесток и безжалостен. Христианство с его кротостью, смирением, прощением и милосердием для Ницше отвратительно. Сверхчеловек должен навсегда порвать с христианскими добродетелями; для него они - порок и погибель. У Горького Игнат Гордеев поучает в ницшеанском духе своего сына Фому, как относиться к людям: " Тут... такое дело: упали, скажем, две доски в грязь - одна гнилая, а другая - хорошая, здоровая доска. Что ты тут должен сделать? В гнилой доске - какой прок? Ты оставь ее, пускай в грязи лежит по ней пройти можно, чтобы ног не замарать " ( " Фома Гордеев " ). Перенесите вы эти слова в политику, и вы получите политику Германии. Ведь разве не ищет Германия, какой бы народ затоптать в грязь, по которому пройти бы можно, " чтобы ног не замарать " ? Германская политика, можно сказать, проникнута духом ницшеанства. " Deutschland, Deutschland uber alles! " - вот припев германского патриотизма. Слабые народы - это доски, по которым, не марая ног, идет вперед по пути прогресса великий германский народ. Даже на большие народы, даже на русский народ германцы готовы смотреть как на навоз для удобрения той почвы, на которой должен расти и процветать германский культурный прогресс. |
| Какой смерти достойны люди? В Пресс-центре РИА Новости показали фильм ‘Между жизнью и смертью’ режиссера Ника Холта (Великобритания). По окончании просмотра состоялась дискуссия о том, что достойная смерть — это не вопрос медицины, а вопрос культуры. Вечер был посвящен недавно ушедшей Маржане Садыковой. 30 мая, 2013 В Пресс-центре РИА Новости показали фильм ‘Между жизнью и смертью’ режиссера Ника Холта (Великобритания). По окончании просмотра состоялась дискуссия о том, что достойная смерть — это не вопрос медицины, а вопрос культуры. Вечер был посвящен недавно ушедшей Маржане Садыковой. В Пресс-центре РИА Новости прошел показ фильма «Между жизнью и смертью» режиссера Ника Холта (Великобритания). По окончании просмотра состоялась дискуссия о том, что достойная смерть — это не вопрос медицины, а вопрос культуры. Вечер был посвящен недавно ушедшей Маржане Садыковой. В фойе были расставлены фотографии Маржаны Садыковой, на стену проецировалась видеозапись ее обращения, записанного незадолго до смерти Нас все время зовут к прекрасному будущему. В советское время будущее представлялось в виде некоего коммунистического рая, сегодня — это нечто яркое, удобное, комфортное и модное, то «чего ты достоин». А земное будущее у нас всех, по большому счету — одно, разница лишь во времени. Общество не хочет смотреть на смерть, которая не вписывается в яркие и бодрые представления о действительности. Когда смерть приходит (или только приближается) к кому-то из тех, кто находится неподалеку — знакомых или незнакомых людей, мы зажмуриваем глаза и стараемся убежать. Оставляя их, еще недавно тоже мечтающих о «достойном будущем» — переживать в одиночестве. Если ты научишься говорить о смерти, то будешь ответственнее относиться к жизни «Очень важно говорить о смерти. Она случится с тобой, с теми, кого ты любишь, с совершенно незнакомыми людьми. Если ты научишься говорить о смерти, то будешь ответственнее относиться к жизни», — открыла вечер журналист Катерина Гордеева. Екатерина Гордеева В документальном фильме, который увидели зрители — три истории людей, попавших в автокатастрофу и оказавшихся в реанимации одной и той же клиники. |
| Известия: Как же переломить ситуацию? Гордеев: Прежде всего – объединить трезво мыслящих, социально активных людей. Для этого мы и создали центр «Общее дело». Его активисты начали выявлять, в каких торговых точках спиртное продается несовершеннолетним, передавать эти сведения в правоохранительные органы, местные администрации. А возле таких заведений – писать красками на асфальте: «Здесь продают водку детям!» И такие меры дают результат. Проводится и множество других мероприятий. Например, рок-фестиваль и фестиваль граффити, на которых молодежи на доступном ей языке и в близкой ей по духу атмосфере объясняется, что успех, полноценная жизнь несовместимы с алкоголем, наркотиками. Мы стали первым регионом, в котором началась реализация программы Русской православной церкви по борьбе с пьянством. Недавно по благословению Святейшего Патриарха Кирилла в Воронеже состоялся II Всероссийский съезд православных врачей, на котором обсуждались эти проблемы. Многое сейчас зависит от регионов. Давайте, например, реально заставим торговцев соблюдать запрет на продажу алкоголя детям и подросткам, пресечем покровительство правоохранительными структурами представителей недобросовестного бизнеса, включая и занимающихся незаконным оборотом алкоголя. И эффективность пропаганды здорового образа жизни значительно возрастет. Известия: Известен ли вам в этом деле какой-либо зарубежный опыт, пригодный для нас? Гордеев: Мы знаем пример североевропейских стран – Исландии, Швеции, Норвегии, Финляндии, где существует государственная монополия на розничную продажу алкоголя. Государство регулирует, а на деле – ограничивает доступность спиртного. Скандинавия, собственно, в свое время уже проходила ситуацию, когда злоупотребление горячительными напитками угрожало существованию целых наций. И правительства сделали соответствующие выводы – сейчас там нет проблемы алкоголизации населения. Я убежден, что к такому опыту стоит присмотреться внимательнее. Но ни в коем случае не копировать его бездумно. Иначе можем нарваться на обратный эффект. |
|
|
