| Позже дед потребовал, чтобы я отплатила ему за эту помощь и поддержку, которую он мне оказал». Варвара Васильевна Черная (девичья фамилия - Резон) В те годы наука занимала главное место в ее жизни. И все же испытание благополучием, славой и мирскими почестями Варвара Васильевна достойно выдержала именно потому, что в ее душе с раннего детства горела неугасимая лампада православной веры. Приобретение знаний, занятие наукой не противоречат исканию Царствия Божия. При глубокой религиозности и убежденности в правоте своего дела ученый может принести большую пользу своему Отечеству. Митрополит Серафим писал: «Главное — чтобы дела мирские и земные не препятствовали делу духовному и небесному. Наука должна опираться на религию». Варвара Васильевна рассуждала так «Чем ученей человек, тем он больше копается в своем собственном я. А религия воспринимается как таковая: или ты веришь в Бога, или ты не веришь в Бога. Копаться нельзя. Иначе попадешь в такие дебри, что из них не выберешься. Если вы начинаете копаться: почему вот, я верю в Бога, а все время на меня какие-то напасти, что-то случилось в семье, почему это такое? Вот тут и пойдет весь разлад душевный. За наши грехи все это… Я за все Бога благодарю. Вот ложусь и говорю: Спасибо Тебе, Господи, за все Тебе спасибо. Каждый Божий день, который прожила, принимаешь Бога как Он есть. И все можешь объяснить». Вся жизнь Варвары Васильевны была той непрерывной и непрестанной молитвой, о которой митрополит Серафим говорил, что она необходима каждому христианину для спасения, а не только одним монахам. Он писал: «Непрестанная молитва есть наивысшая премудрость, и она не заключается в словах, в чтении вслух и в поклонах, в стоянии перед иконами, а требует только, чтобы мы везде и всегда памятовали о Боге, все предпринимали с мыслию о Нем, и все совершали во славу Божию ». Варвара Васильевна порою сокрушалась о своей немолитвенности. «Мне еще надо научиться молиться. Я еще молиться не умею», — вздыхала она по смирению своему. Горевала о своих упущениях в прошлом, о том, что мало общалась с дедушкой, «мало росла духом». |
| Если некто тонет на глубине и в последний миг между жизнью и смертью помянет имя Божие, то силы его удвоятся. Если ученый тщится разрешить некую трудную загадку природы и, чувствуя, что напрасно понадеялся на свой ограниченный разум, однажды помянет имя Божие, то внезапное озарение всколыхнет его душу, и приоткроется завеса тайны. О предивное имя Божие! Как ты всесильно, как прекрасно, как сладко! Да умолкнут навеки мои уста, если произнесут его небрежно, обыденно, попусту. Притча о богохульнике Один золотых дел мастер сидел в своей лавке за верстаком и, работая, непрестанно поминал имя Божие попусту: то как клятву, то как любимое словцо. Некий паломник, хаджи, возвращавшийся из святых мест, проходя мимо лавки, услышал это, и душа его возмутилась. Тогда он окликнул ювелира, чтобы тот вышел на улицу. А когда мастер вышел, паломник спрятался. Ювелир, никого не увидев, вернулся в лавку и продолжил работу. Хаджи снова его окликнул, а когда ювелир вышел, тот прикинулся, что ничего не знает. Мастер, рассердившись, вернулся к себе и снова начал работать. Хаджи в третий раз его окликнул и, когда мастер опять вышел, снова стоял молча, прикинувшись, что он тут ни при чем. Тогда ювелир в бешенстве набросился на паломника: - Зачем ты зовешь меня понапрасну? Что за шутки! У меня работы по горло! Хаджи миролюбиво ответил: - Поистине, у Господа Бога работы еще больше, но ты Его призываешь гораздо чаще, чем я тебя. Кто имеет право сердиться больше: ты или Господь Бог? Ювелир, пристыженный, вернулся в мастерскую и с тех пор держал язык за зубами. Так пусть же, братья, имя Господне, как неугасимая лампада, непрестанно теплится в душе, в мыслях и сердце, пусть оно будет на уме, но не на языке без значительного и торжественного повода. Притча о невольнике Жил в доме белого господина чернокожий раб, смирный и благочестивый христианин. Белый хозяин имел обыкновение, в гневе, ругать и поносить имя Божие. И была у белого господина собачка, которую он очень любил. Однажды случилось так, что хозяин страшно разозлился и стал поносить и хулить Бога. Охватила тогда негра мука смертная, схватил он хозяйскую собачку и давай ее грязью мазать. Увидев это, хозяин закричал: |
| Протоиерей Олег Тэор: Тогда военнослужащие 6-й роты выполняли свой воинский долг. Они - как панфиловцы, как в древности спартанцы, защищали свою землю. И это действительно оказалось неожиданно. Говорят, им предлагали взятки, чтобы прорваться дальше вглубь нашей страны. Наши десантники грудью встали против этого, положили свои жизни. Но врага не пропустили. Потому что могли быть еще более печальные картины - как Беслан или взрывы домов. Конечно, мы чтим их память и сегодня. Мы решили увековечить погибших 6-й роты и на позолоте написали их имена и фамилии, чтобы могли поминать. До нас обычно писали фамилии и инициалы, но чтобы люди могли помолиться, мы написали имена. И люди приходят, смотрят на имена, говорят: " Вот, наш Сашенька... " , - ласково называют своих собратьев, сослуживцев. И мы служим постоянно панихиды по павшим воинам, у нас круглосуточно горит неугасимая лампада в память всех воинов всех времен. И синодик у нас составлен с их портретами... И в дни поминовения к нам приезжают родственники погибших, мы совершаем панихиды, заупокойные службы, вместе с родственниками едем на кладбище. Уже выросли дети этих погибших, некоторые даже стихи сочиняют. И мы собираем эти стихи, фотографии, рисунки - все, что осталось от них, - в церковный музей и музей 6-й роты... - Очень важно, что и чеченцы почитают их подвиг. Даже в Грозном в память о них названа улица… - Да, дело в том, что чеченцы - это народ, который любит смелых, честных и справедливых людей. Наши солдаты не грабили, не издевались над местным населением. Но если враг наступает - мы не отступаем, а стоим на месте и продолжаем защищать интересы нашего государства и его целостность. Старший лейтенант Александр Сидорин: Безусловно, подвиг 6-й роты честен и славен, так же как и подвиг всех военнослужащих, которые сложили жизни за свою Родину... Все наши воины несут подвиг. Когда мы отдыхаем, спим, едим, наш часовой солдат, будь то генерал или рядовой, всегда стоит на посту. Бессменный часовой. Уже много-много лет. Будь подвиг тот в наряде, или на полевом выходе, или в боевой обстановке. Он всегда присутствует, и он всегда есть. Почему так? Потому что мы - русские. Потому что кровь у нас такая. А по-другому и быть не может. Нас учить не надо. Все у нас уже в крови есть. Доклад закончен. |
| Новости Пасха. Воскресение Христово. Осталось 4 дня Старец Гавриил, Каруля, Один укол облегчил бы ваши боли Келья на Каруле, гнездо орла Старец Гавриил, Каруля, Один укол облегчил бы ваши боли 5 октября 1968 года. Вышел утром из скита Святой Анны, чтобы посетить карульского подвижника старца Гавриила. Уже два месяца он не встает с постели. Его калива висит на Карулях, как некая неугасимая лампада в алтаре Святой Горы. Осторожно прошел в первую дверь. Под небольшим балконом бездна, пропасть. Открыл вторую дверь со словами: «Молитвами святых отец наших» и вошел. Теперь я видел уже не прежнего отца Гавриила, подвижного, деятельного монаха с железным здоровьем, носившего щебень по ночам, чтобы обустроить пустынную тропу. От поясницы и ниже старец был почти парализован и непрестанно стонал... Боль была просто невыносимой! Увидев меня, он попытался что-то сказать. С немалым усилием ему это удалось. - У меня теперь боли... Что мне сказать тебе, отец мой? произнес он в ответ на мою просьбу услышать от него слово для пользы души. - Не трудись, старче. Я тебя понимаю. Я пришел, что бы ты помолился обо мне и дал мне одно обещание: что если обретешь дерзновение у Бога, то не забудешь и меня... - Я дерзновение? Я, поганый Гавриил?! Ну скажешь тоже! Он был высохший, как скелет. Однако не согласился поесть немного приготовленной ему пищи с маслом, чтобы набраться сил. Я видел тарелку вареной картошки, которую принесли его соседи, отцы-Данилеи. Он поставил эту тарелку на... сосуд с нечистотами! Я хотел убрать ее оттуда. - Оставь это там, сказал он повелительно. По-видимому, этот философ пустыни всегда лишал себя удовольствий, воюя со страстью услаждения гортани... Он не согласился нарушить свой пост ни в чем. Пища без масла на протяжении многих лет. И это для того, чтобы иметь возможность причащаться Святых Тайн три-четыре раза в неделю. Я дерзнул сказать ему: - Старче, один укол облегчил бы ваши боли. - Укол? - переспросил он и строго поднял на меня глаза... |
| Но произведений такой литературы мы, к несчастью, не увидим уже в иных современных школьных хрестоматиях. В них с определенной (ведомой авторам) целью собраны, по выражению профессора Троицкого, «отбросы нашей литературы». Стало быть, семья должна восполнять то, чего не может дать школа. Но родителям нужно не просто всунуть ребенку в руки «Капитанскую дочку» или «Братьев Карамазовых», но и самим проявить старанье – прочесть или перечесть, объяснить, заинтересовать… Есть рекомендация не давать девочкам читать романов. Это верно, если, конечно, к таким вредным романам «о любви» родители не отнесут пушкинского «Евгения Онегина» или «Обрыв» Гончарова. Но существует специальный род чтения – так называемые «женские романы». Даже если среди них и есть талантливые произведения, все-таки чем позже девочка узнает об их существовании, тем лучше. Психика девочки весьма чувствительна, и ложный образ «идеальной любви», основанной на страстях, может принести большой вред. От нас долгое время был сокрыт огромный пласт литературы Русского зарубежья и дореволюционной литературы – книги, написанные на основе традиционных для русского человека духовных ценностей – Православия, любви к Отечеству, преданности царю. Светлый дух сближает эти произведения, созданные с такой различной степенью таланта. Многие из них читаются очень легко, увлекательно и вполне могут быть приспособлены к детскому чтению, способны насытить юношеское стремление к романтике и подвигам и не повредить при этом молодой душе. Многие из этих книг сейчас переизданы. Например, «Лето Господне» И. Шмелева, «Неугасимая лампада» Б. Ширяева. А что читать ребенку кроме художественной литературы? Святитель Феофан Затворник так отвечал людям, спрашивающим, что нужно читать для душевной пользы: Да ведь с одним Евангелием или Новым Заветом можно целый век прожить, – и все читать. Все его читай и не дочитаешь. Сто раз прочитай, а там все будет оставаться недочитанное… …И книги с человеческими мудрованиями могут питать дух. Это те, которые в природе и в истории указывают нам следы премудрости, благости, правды и многопопечительного о нас промышления Божия. Такие книги читайте. Бог открывает Себя в природе и истории так же, как и в слове Своем. И оне суть книги Божии для тех, кто умеет в них читать… Хорошо уяснить себе строение растений, животных, особенно человека, и законы жизни, в них проявляющиеся. Великая во всем этом премудрость Божия! Неисследимая!.. Глава 22. Образование |
| Не пришлось Борису Николаевичу ни дожить до радостного возвращения на свободную русскую землю, ни повидать Новый Свет, в который он постоянно стремился; прах его покоится в той земле, на которой он прожил далеко не легкие последние 15 лет своей жизни, неразлучно с постоянной своей сотрудницей, другом и женой Ниной Ивановной, которой выражаем наше сочувствие. Италия, где он написал свои литературные труды, поставившие его на одно из первых мест среди писателей нашего рассеяния, внесшего его имя в анналы родной словесности, приняла гостеприимно прах еще одного русского писателя. «Наша страна», Буэнос-Айрес, 4 июня 1959 г. Евграф Лапко. Встречи с Борисом Ширяевым I Недавно в нашем «ближнем зарубежье» появилась «Неугасимая лампада». Привлекло не столько название книги, сколько имя ее автора. Полистал предисловие и не ошибся, да, это мой Борис Николаевич! Когда-то в детстве, проживая с родителями на Северном Кавказе, я был близко знаком с этим интересным человеком. Он учил меня русскому и литературе в 6–7м классах. Наши семьи жили в то время под одной крышей маленького домишки на южной окраине Черкесска. Электричества там не было, но захваченный вступавшими в жизнь электро-радио-чудом я строил батареи, и тусклую керосиновую лампу на столе обычно дополняла кроха от карманного фонаря. На этот огонек, в далекие зимние вечера, и заходил наш новый сосед, коллега отца по школе, почти его ровесник – Ширяев. Чаще один, иногда с маленьким сыном. Тогда моя мать ставила самовар, отец приносил шахматы, а трехлетнего Лолика брал под свою опеку я. Увлекал его машинами из детского конструктора, моделями кораблей и самолетов, музыкой и таинственными голосами из наушников самодельного радиоприемника. Иной раз мы сбегали на морозный двор, где весело катались на лыжах и санках. Бывало, впрягали в сани большого рыжего «Алгебру» – так назвал Борис Николаевич приблудившегося во двор, умного пса, и он таскал нас, как эскимосов, быстрой собачьей рысью по заснеженной целине луга и сада. Накатавшись вдоволь, снова возвращались в квартиру, поспевая на заключительную, самую интересную часть вечера, когда откладывались в сторону шахматы и начинались рассказы гостя о былом. |
| А вот гебисты не выбросили, сохранили! И еще добавили одно. Тут только рассмотрел я нашивку на левом рукаве: «РОА» – Русская Освободительная Армия! Понятно, что власовец. Тяжко ему было рвать связи с Россией. Хотелось очень хоть одним боком, хоть только названием, но быть вместе с отчизной. Отшумело полстолетия. Теперь на склоне века и своих лет, на берегах седого Днепра, куда забросила меня судьба под конец жизни, еще одна и видно последняя встреча. Многое осветила «Неугасимая лампада». Стали понятными жизненные зигзаги и тяжкий, неровный путь ее автора после 17-го года, через жуткие Соловки, через окраины России, через ряды РОА и новые скитания за границей. Счастье Ширяева, что попал он на острова в числе первых заключенных, когда молодая соловецкая власть делала еще робкие шаги, только училась карать и наказывать. Оттого и дозволялось многое, что запретили позже – и собственный НЭП, с коммерческой столовой и оркестром, и свой театр – «Хлам» и праздники с богослужениями, свободный выход для «каэров» за пределы кремля и даже агитработа в неприступных для других, женбараках. Но Ширяевых там были единицы, не всякий мог свободно изъясняться на трех иностранных языках, играть на лагерной сцене первых любовников, писать стихи и рассказы в лагерный журнал и перевоспитывать падших женщин. Основная масса каторжного люду несла свой тяжкий крест – рубила заповедный лес, вязала плоты в ледяной воде, добывала торф, изнывая под комарьем, голодала и умирала, пополняя «Шестнадцатую роту». Но Борис Николаевич выжил и оставил людям свою книгу. За первый досолженицынский «Архипелаг Гулаг» – спасибо, учитель! Жаль только, на родину попал он слишком поздно. (г. Черкассы) «Наша страна», Буэнос-Айрес, 21 мая 1994 г. II Приятно удивлен и обрадован душевным письмом и дорогим для меня подарком – неизвестными доселе для меня книгами Б. Н. Ширяева. Большое спасибо за очередную встречу с моим учителем. Это уже шестая, по счету. Пятую устроил П. Г. Паламарчук , прислав ксерокопию вашей газеты с юбилейной публикацией к 100-летию со дня рождения Б. Н. Ширяева . |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 3 голоса: 5.0 из 5) Оглавление Предисловие Имя Бориса Николаевича Ширяева (1889–1959) стало известным на рубеже XX–XXI bb., когда была переиздана огромными тиражами и разными издательствами его книга о первых годах Соловецкого лагеря – «Неугасимая лампада». Высокий литературный слог, трагическая тематика, сила «первосвидетельства» не могли не впечатлить современного русского читателя: автором заинтересовалась самая широкая публика. Постепенно – и не до конца – стали открываться контуры прикровенной и противоречивой биографии Ширяева. О нем начали часто писать литературоведы и историки . Внешние вехи его жизни таковы. Борис Ширяев родился 27 октября 1889 г. по старому стилю, в Москве, где окончил гимназию и историко-филологический факультет (некоторое время он учился и в Германии). Перед талантливым студентом, оставленном при университете, открывалась научная карьера, но началась мировая война, и 25-летний филолог ушел добровольцем на фронт, в ряды 17-го Черниговского гусарского полка, дослужившись до офицерского звания. После развала фронта Ширяев вернулся в Москву, ставшую «красной». С началом Гражданской войны, сделав свой политический и моральный выбор, он отправляется на Юг России, в Добровольческую армию. Попав в плен к «красным», был приговорен к смертной казни, однако сумел бежать – в Одессу, а затем в Среднюю Азию, где участвовал в антибольшевистском сопротивлении, а после его поражения, выданный из Ирана красноармейцам, работал надсмотрщиком табунов на азиатских пастбищах. Ширяев однако мечтает вернуться в Россию и пробирается в Москву, но в 1922 г. снова попадает под арест с очередным смертным приговором, замененным на десять лет каторги. Тяжкий труд в Соловецком лагере особого назначения фантасмагорическим образом соединился у него с трудом литературным. В странной атмосфере начала 20х гг. даже в лагере выходил журнал «Соловецкие острова», где появились первые произведения Ширяева: повести «1237 строк» и несколько стихотворений («Соловки», «Диалектика сегодня», «Туркестанские стихи» и др.). Вместе с соузником литератором В. Н. Глубовским он собрал и записал лагерный фольклор, изданный отдельным сборником. В 1927 г., при «разгрузке» лагеря, каторгу заменили на ссылку – в Среднюю Азию, где писатель сотрудничал в нескольких газетах, преподавал в университете (Ташкентском), и со свойственным ему филологическим темпераментом изучал местную культуру. Одно свое изыскание, «Наднациональное государство на территории Евразии» ему удалось опубликовать заграницей, в альманахе «Евразийская хроника», под редакцией П. Н. Савицкого (Париж, 1927, Другие очерки вышли в СССР, в журналах «Прожектор», «Огонек», «Вокруг Света» и прочих. Публиковал он и брошюры, в том числе по азиатскому искусству, самой крупной из которых стала «Кукольный театр в Средней Азии». |
| Парадоксально: вся книга «Ди-Пи в Италии» повествует о драматической битве автора за право уехать из Италии, что в итоге ему и удается: он уезжает в Америку, вслед за сыном. Однако проходит несколько лет, и Ширяев при первой возможности сюда возвращается. Здесь же, в предместье милого курортного городка Сан-Ремо, на берегу Лигурийского моря, и закончился земной путь каторжника и изгнанника, еще одной жертвы ушедшего века, сумевшей, однако, своим творчеством победить палачей и гонителей: 17 апреля 1959 г., в два часа пополудни, на улице Борго Опако, в предместье Сан-Ремо, писатель скончался. Его вдова уехала в Америку, к сыну . Согласно их распоряжению могила Бориса Николаевича на городском кладбище Армеа не может быть упраздненной, даже если ее никто и не посещает – как нельзя упразднить и написанные им книги о драмах русского народа. Многочисленные художественные и публицистические эссе Ширяева, которые он широко публиковал в различных эмигрантских изданиях, никогда не были собраны под одной обложкой. Из их многообразия публикатор отобрал только те, которые имеют прямое отношение к Италии, а также к судьбам русских беженцев на Апеннинах, к числу которых принадлежал и автор. Он и сам подумывал о такой публикации, не раз обозначая внизу своих статей: Из книги «Италия без Колизея» . Однако при жизни писателя его замысел не осуществился… Идея сборника возникла во время переписки с главным редактором старейшей эмигрантской газеты «Наша Страна» Николаем Леонидовичем Казанцевым, которому выражаем нашу искреннюю благодарность, в т. ч. за специально написанный биографический очерк (см. Послесловие). В сотрудничестве с Н. Л. Казанцевым, А. Г. Власенко проделал долгий и кропотливый труд по выявлению публикаций Ширяева и по их подготовке к печати. В 1950е гг. в Америке вышли две главные книги писателя: «Ди-Пи в Италии» (Буэнос-Айрес, 1952) и «Неугасимая лампада» (Нью-Йорк, 1954). Эти книги уже опубликованы на родине их автора. Теперь к ним прибавляется третья, прежде нигде не изданная. |
| Елена часто говорила: «Придёт время, когда человечество смешается». (Она имела в виду как смешение народов, так и духовную путаницу. Оба эти обстоятельства сегодня имеют место в нашей жизни). Однажды Елена сказала своим родственникам: «Вы уедете отсюда, а меня оставите здесь. Однажды вы вернётесь назад на Родину, но места эти сильно изменятся». Все жители Кефалохори и окрестных селений с большим благоговением относились к Елене, почитали её за добродетели и благодатные дары. Они считали её святой. К сожалению, о жизни подвижницы сведений сохранилось очень мало. Известно только, что она почила, когда ей не исполнилось ещё и четырнадцати лет, и что это событие произошло, как она и предсказывала, ещё до обмена населением 16 . Перед смертью Еленамба попросила одеть её в чёрную монашескую одежду. На месте её погребения забил чудотворный источник, от которого многие получили исцеление. После обмена населением родственники Елены переехали в Грецию, где поселились неподалёку от города Серрес, основав деревню Новое Кефалохори. Как благословение с собой они привезли одежду и некоторые личные вещи Еленамбы. И поныне в доме, где они хранятся, горит неугасимая лампада. Люди молятся и призывают её в нужде и трудностях, и по её святым молитвам получают от Бога просимое. Во время Гражданской войны в Греции 17 партизаны несколько раз пытались сжечь село Новое Кефалохори. Но каждый раз, едва войдя в селение, неожиданно отказывались от своих намерений. «Какой-то Святой вас хранит, мы хотели сжечь вашу деревню и не смогли», – говорили они сельчанам. IV. Матушка Кириакия Тситуриду Она родилась в 1870 году и в двадцать лет вышла замуж за Георгия Тситуридиса, рукоположенного во священники и назначенного на приход в их родное селение Тсопли (Дермидзикиой) на побережье Чёрного моря. У них родились шесть дочек и один сын, умерший во младенчестве. Попадья Кириакия была простой, благоговейной и милосердной. Очень переживала и плакала, когда видела, как люди страдают. Дверь её дома всегда была открыта, в нём бедняки находили еду и тепло, а странники – ночлег. |
|
|
