| ч. и Е. м., колокольня Русская свеча раскачивалась, как маятник, грозя обрушиться и погрести под собой Спасо-Вознесенский храм, но устояла (Святой Елеон. С. 54). Сестры усердно молились перед чудотворной иконой «Троеручица», празднование которой совершалось в этот день, и обошли с ней крестным ходом всю территорию мон-ря. С тех пор ежегодно в этот день в Е. м. совершаются праздничная литургия и крестный ход с иконой. Кроме того, ежедневно во время вечерней службы сестра берет маленькую икону Божией Матери «Троеручица» и крестным ходом обходит мон-рь, чтобы Божия Матерь охраняла обитель. Пострадавший от землетрясения Спасо-Вознесенский храм был капитально отремонтирован в 1938-1941 гг. Игум. Павла (в схиме Антония), постриженица Леснинского мон-ря, установила в обители строгое общежитие. Ее преемница игум. Мелания, управлявшая Е. м. с 1934 по 1944 г., прибыла в Иерусалим в 1932 г. из Югославии по рекомендации Святейшего Патриарха Сербии Варнавы. После того как 9 апр. 1948 г. отряды Хаганы вырезали араб. население пос. Дейр-Ясин (более 250 женщин и детей) и изгнали араб. жителей из пос. Айн-Карем , большинство горненских монахинь (до 100 чел.) покинули монастырь и ушли в Е. м. Большая часть из них не вернулась в Горненский мон-рь, оставшись в Е. м. из-за нежелания переходить в юрисдикцию Московского Патриархата. С 1951 г. мон-рь сделался местопребыванием начальников РДМ (в юрисдикции РПЦЗ). Это привело к перенаселенности Е. м., оставшегося в юрисдикции РПЦЗ. После начала 1-й арабо-израильской войны у подножия Елеонской горы иорданские войска установили дальнобойные орудия и обстреливали из них еврейскую часть Иерусалима. Командование иорданской армии планировало разместить в Е. м. танки, а на колокольне - военную сигнализацию, что грозило разрушением обители в случае продолжения военных действий. Только энергичные действия настоятельницы Е. м. схиигум. Антонии помешали осуществлению этого плана. В 1958 г. в Е. м. было отпраздновано 100-летие РДМ. На торжествах присутствовал кор. Иордании Хусейн. Во время 6-дневной арабо-израильской войны в мае 1967 г. мон-рь пострадал от обстрела, была убита вратарница обители монахиня Евлалия. При игум. Тамаре в Е. м. была открыта небольшая больница для лечения немощных и престарелых сестер. В 1973 г. на крыше колокольни был произведен ремонт, в 2001 г. установлена новая лестница, привезенная из Германии. В наст. время в обители подвизается ок. 40 насельниц, половина из них - правосл. арабки. Настоятельницы Е. м.: мон. Евпраксия (Миловидова; 1906-1914), Елисавета (1919-1929), Павла (Клюева, в схиме Антония; 1929-1934; 1944-1951), Мелания (Ненюкова; 1934-1944), Тамара (кнж. Татьяна Константиновна Романова, дочь вел. кн. Константина Константиновича; 1951-1975, † 1979), Феодосия (Баранова; 1975-1984), Параскева (Зильберкрейн; 1984-1989, † 1995), Варвара (Эпова; 1989-1993), Иулиания (1993-1997), Моисея (Бубнова; с 1997 по наст. время). |
| За удешевленную цену сдана была 21 комната. Главнейшим благотворителем и душою общества в продолжении многих лет был председатель совета А. Д. Подкованцев. Кроме тех пожертвований, о которых уже было упомянуто, он (вместе с братом) пожертвовал смежный с прежде пожертвованным участок земли в 2931/4 кв. сажени, стоимостью в 5,750 рублей, и более 12,000 рублей деньгами, из коих 10,000 рублей в неприкосновенный капитал с тем, чтобы проценты с него поступали на приданое выходящим в замужество приютским девочкам. Его неожиданная смерть в 1896 году сразу заметно отразилась на средствах общества. О создателях приютского дома было упомянуто. Поступили обществу по завещанию С. М. фон Эссен 3,000 рублей, Е. Н. Беляковой 1,250 рублей и А. М. Русинова 1,000 рублей. По уставу общества, лица, пожертвовавшие в пользу общества свыше трехсот рублей, признаются почетными членами общества, а пожертвовавшие свыше ста – пожизненными. В числе почетных значатся (еще не упомянутые): О. С. Ардашева, Ф. Я. Валенков, Е. В. Вавулин, И. А. Воронин, И. В. Галунов, М. В. Захарьинский, И. Е. Иванов, В. Е. Иванов (1,000 рублей), И. И. Конецкий, А. М. Кожевников, П. Л. Ненюков, Н. И. Носов, Н. М. Полежаев, А. Г. Полежаева, И. С. Полукарпов, Е. Г. Селецкая, П. М. Становой, А. Ф. Фролов, А. П. Шитова (1,000 рублей) и Ф. С. Ширмонов. В пожизненных числится 103 лица. Особенно крупные вещевые пожертвования доставляли обществу: Т. С. Полежаев, ежегодно почти на 1,000 рублей, П. Н. Каретников, устроивший на свой счет садик при доме общества, на 1,000 рублей, В. Г. Васильев, в последнее время уплачивающий ежегодно за дрова до 500 рублей. А. И. Тележкин доставлял в течение 1 1 / 2 месяца мясо для призреваемых, А. М. Комаров устроил огород и засадил его разными овощами, Ф. Г. Дмитриев уплачивал жалованье учителю пения, И. А. Цвылева – учительнице; аптекарь Данциг делал 50% уступки с цены лекарств, врачи Н. Ф. Келдыш и А. И. Мартынов и фельдшер Поташкин оказывали безмездно медицинскую помощь; давали бесплатно уроки в приюте: студент Петербургской духовной академии А. |
| Женственность – недооцененный нами ресурс Священник Петр Коломейцев – о том, почему принижение женщины базируется на пустом месте 1 декабря, 2017 Священник Петр Коломейцев – о том, почему принижение женщины базируется на пустом месте Женственность – это недостаток или преимущество, так ли плох и страшен феминизм и почему мужчины охраняют свой мир от женщин с помощью высокомерия, рассказывает автор книги «О женственности» священник Петр Коломейцев. Недееспособность женщины – вина мужчины – Отец Петр, как возникла тема вашей книги и зачем вообще говорить о женственности? Что с ней непонятно? – У меня никогда не было стереотипа, что женщина – существо неполноценное и достойный ее набор профессий сводится к домашнему хозяйству и уходу за детьми. Я с детства знал, а с возрастом лишь убеждался, что многие женщины – незаурядные и яркие личности. Священник Петр Коломейцев Я родился в роддоме Клары Цеткин, а она была феминисткой. Можно сказать, что уже по рождению я должен был стать феминистом. Так вышло, что меня воспитывали женщины – мама и бабушка. Моими лучшими учителями тоже были женщины. Например, преподаватель русского и литературы Авива Евсеевна Альтшуллер в далекие семидесятые познакомила меня с Библией. К поступлению в МАрхИ меня готовила гениальный педагог и замечательный рисовальщик Нина Федоровна Ненюкова. Учась в семинарии, я познакомился с женщиной, которая стала для меня первым живым богословом. Даже литургику я смог усвоить благодаря талантливому преподавателю ПСТГУ Марии Красовицкой. Но едва начав трудиться, я увидел нездоровую тенденцию принижения женщин. «Бабы – и есть бабы», – можно было услышать в компании друзей, на работе, в транспорте. Острее ощутил проблему, когда понял, что внутри православного сообщества, особенно среди рядовых членов Церкви, существует высокомерно-покровительственное отношение к женщинам. Поинтересовался, на чем оно базируется. Оказалось, на пустом месте. – Что значит – на пустом месте? – Праздник Жен-мироносиц – есть, апостолы-женщины – есть, Дева Мария – женщина, почитание Ее – есть. |
| Советская власть превратила этот край в место ссылки; с половины двадцатых годов из Центральной России сюда направляли политически неблагонадежных; многие приезжали по собственной воле, в надежде, что здесь их забудут вездесущие органы. Удаленность от центра, бедность, крайняя нужда в культурных и научных кадрах и впрямь способствовали некоторому смягчению режима. «Грязные, в кизяке, верблюды, рыдающие с подсвистом ишаки... низенькие, художественной резьбы, калитки (похожие на узкое евангельское, игольное, ушко!) старых узбекских дворов... и новые здания в арабском стиле, но с тысячелетней юртой на дворе...» Неряшливые и добродушно ленивые казахи, встретившись на дороге друг с другом, часами разговаривают, сидя на корточках. Но разговор этот – песня, в которой они сообщают друг другу о только что увиденном. Узбеки более сдержанны, с хитрецой и живут зажиточней. Вот такие картины открылись нашим странникам по приезде. У одного русского техника строителя (по работе он все время в разъездах), местного жителя, им удалось снять европейского вида домик, фасадом смотревший на улицу. (Вера приехала ночью и нашла своих только по знакомым красным занавескам.) Три комнаты, обставленные изысканной карелинской мебелью, привезенной сюда из Нижнего, кухня, дворик с райским садом (арбузы, дыни, вишни), колодец, устроенный в стене изгороди (общий с соседом). Во дворе чуланчик, заваленный книгами владыки. В городке много «бывших людей» из метрополии. «Это, кажется, единственное место в Казахстане, где не бывает дождей, – вспоминал владыка, – где каждое утро просыпаешься, зная, что за занавеской вечно голубое небо... Ни облачка... Чистая бирюза. «Небо Неаполя не лучше здешнего», – говорили ссыльные старушки аристократки». Главный интерес местных жителей – в воде, отмерявшейся скупо по нитям арыков, прокопанных от Сыр-Дарьи. Девчонки вставали ночью, чтобы, присыпав соседские канальчики, заставить воду подыматься в их рукав (сад имел уклон вверх, дом стоял на возвышенности), и таким хитроумным способом напитывали влагой сад и огород. Главное послушание в саду исполняла Фаина. Она и Аня Ненюкова работали статистиками в «Статбюро». Вера («дочка Верочка» – звали ее все, кроме строгого владыки) работала в исполкоме машинисткой, реестрантом-приемщиком у нотариуса (из бывших баев, европейски образованного и либерального, Аль-Мухамеда Кутыбаровича Курульчина) и под конец – в банке. Целыми днями они просиживали на работе. «Маленькая» Аня помогала на кухне Елизавете Фотиевне, матери сестер Долгановых. Валентина устроилась при церкви уставщиком. Иеромонаха Рувима вскоре после прибытия перевели в далекий Туртукль, жаркое, гнилое место. |
| Вот почему раньше я думала, что и Машура нас тоже просто никогда не любила, что мы ей вообще не были интересны, что бабушка и ее семья была для нее людьми второго сорта. Хотя, разумеется, никогда и тени повода заподозрить такое никто не подавал… Машура до революции жила в роскошной квартире в самом Адмиралтействе в Санкт-Петербурге, у нее были высокие связи, соответствующие положению ее мужа: с начала войны Дмитрий Всеволодович был назначен начальником Военно-Морского управления Верховного Главнокомандующего. Некоторое время у Ненюковых в адмиралтействе жила и Верочка Подревская (с 1910 года она уже носила фамилию мужа – Константина Николаевича Подревского), бабушкина сестра, – к Машуре она была много ближе еще со времен ее любви к Жоржу. Верочка тоже не гнушалась светской жизни, была знакома и дружна со всей творческой элитой Серебряного века, и вообще отличалась энергией и деловитостью. А бабушка моя сидела, вернее, возилась с хозяйством в деревне, со своими двумя малышами, и с никогда не иссякавшим потоком людей, искавших ореховского приюта. Было уже смутное время – из западных губерний текли нескончаемые вереницы крестьян с детьми, скарбом и стадами, бежали от неприятеля насельники монастырей, какие-то совсем дальние знакомые семьи и их родственники… А дед у меня был очень красив, породист, элегантен, необычайно обаятелен, светский изысканный лев, – не долго он побыл с семьей после рождения в 1913 году моего дяди. С самого начала войны осенью 1914 года укатил в Петербург на Николаевские Кавалерийские курсы – он стремился на фронт. Свободные от занятий и плаца часы проводил он все в том же приятном обществе в Адмиралтействе. Обе молодые дамы ему очень симпатизировали. Машура заботливо помогала ему обмундироваться перед выходом в полк. Верочка, как всегда строила глазки, кокетничала, где-то бывала с ним… А бабушка Катя смогла выбраться из деревни, чтобы только проводить мужа в полк. Судя по тому, с какой глубоко скрытой обидой об этом рассказывал мне мой дядя Кирилл (он всегда и нежно, и восхищенно любил и чтил свою мать – мою бабушку), могу представить, как больно было тогда Кате. Все-таки сестры… Но мне она о том, разумеется, никогда ни словечка не проронила. Из других источников я позже узнавала её жизнь… |
| свою ошибку П. Н. Милюков мог бы увидать еще и из письма Алексеева Родзянке 25 июля 1917 г., где он писал: «я сильно отстал и психологии деятелей нашей революции постичь не могу (т. V «Кр. Архива»; перепечатано в т. XVI «Арх. Рус. Рев.» Гессена). Стр. 57. Откуда П. Н. Милюкову известно, что в составе офицеров, собравшихся на юге, было не менее 80 % монархистов? Это находится в противоречии с другими утверждениями исследователя. Стр. 63. Автор говорит о политике Германии ввести в круг своих расчетов и Добровольческую Армию: «В мае, в первой половине июня эта надежда была особенно сильна, но и позднее германцы делали неоднократные предложения ген. Алексееву войти с ними в соглашение». Имеется здесь несколько ссылок на труд А. И. Деникина. Я не нашел у Деникина соответствующих указаний. Там рассказано о настойчивых предложениях в мае со стороны П. Н. Милюкова и «Правого Центра». О позднейших (август-сентябрь) «неоднократных», предложениях германцев ген. Алексееву сказано: «о беседе Скоропадского с представителем Добровольческой Армии» (стр. 33) и о некоторых колебаниях ген. Алексеева в связи с докладом адм. Ненюкова «относительно возможности войти в соглашение с германским морским командованием по частному поводу включения наших коммерческих судов Новороссийского порта в общий план германских рейсов, организуемых немцами». Очевидно, П. Н. Милюков значительно преувеличил «надежды», которые были на осуществление его русско-немецкого плана. Стр. 67. Здесь скорее я хочу задать лишь вопрос. Почему организатор на немецкие деньги «астраханского корпуса» кн. Тунчутов «авантюрист», а организатор так называемой «южной» армии (также на немецкие деньги) Акацатов не фигурирует в тексте с аналогичной квалификацией? Стр. 69. Мы уже говорили, в августе монархический флаг в Добровольческой Армии пытались выкинуть не только реакционные элементы, и все попытки в этом отношении П. Н. Милюкова вызвали со стороны руководителей Добровольческой Армии противодействие. Стр. 75. Конечно, нельзя сказать, что до перемирия 11 ноября 1918 г. «противники большевиков делились на два лагеря, резко противополагавших себя друг другу: сторонников германской и сторонников антантовской ориентации». Были и другие точки зрения. |
| – Передайте отцу протопресвитеру, что мне не нравится херувимская, которую сегодня пели. Ктитор передал мне. – А вы скажите генералу Кондзерскому, что мне совершенно безразлично, нравится или не нравится ему эта херувимская, – приказал я ктитору. Мои слова, несомненно, были переданы по адресу. Больше у нас никогда не было никаких недоразумений. И я с особым удовольствием вспоминаю свое знакомство с этим честным, благородным человеком, идеальным в наше время семьянином. Начальник военных сообщений, Генерального Штаба генерал-майор С. А. Ронжин – добрый и способный, но ленивый и малодеятельный, тип помещика-сибарита. В Ставке он очень старательно увеличивал свою коллекцию этикеток от сигар. Тут в его коллекции образовался новый отдел «великокняжеских», так как великий князь Николай Николаевич, узнав об этом занятии генерала Ронжина, бережно сохранял и затем передавал Ронжину все этикетки от выкуриваемых им сигар. Чины управления военных сообщений не особенно высоко ставили своего начальника. Дело же там велось двумя очень способными и энергичными помощниками Ронжина: полк. Генерального Штаба Н. В. Раттелем и инженером путей сообщения Э. П. Шуберским. Начальник морской части контр-адмирал Ненюков; начальник дипломатической части князь Н. А. Кудашев; начальник гражданской части князь Н. Л. Оболенский. Последний пользовался особым вниманием и доверием генерала Янушкевича, считавшего его за чрезвычайно опытного и талантливого работника. Меньшими симпатиями начальства пользовалась Морская часть с ее вялым и замкнутым начальником. Помню, однажды, за завтраком Верховный Главнокомандующий, указывая в сторону Ненюкова, сидевшего за соседним столом, говорит Янушкевичу: – Сегодня адмирал Ненюков, конечно, доклада не делал, потому что в агентских телеграммах, которые ежедневно рассылались всем старшим чинам Штаба, ничего о моряках не говорится. – Так точно, – ответил, улыбаясь, Янушкевич. При Ставке, как я уже упомянул, безотлучно находились представители всех союзных держав. Таковыми были: француз, генерал-майор маркиз Ля-Гиш, очень жизнерадостный, умный и тонкий; англичанин – генерал-майор Вильямс, скромный, серьезный, воспитанный и добрый; бельгиец – добродушный, но всегда неопрятный толстяк, генерал-майор барон Риккель. |
| Вернувшись в Севастополь, вице-адмирал Ненюков много потрудился для восстановления русского флота, заменял больного адмирала Саблина на посту главкома Черноморского флота, именно ему были обязаны русские моряки успешной организацией эвакуации 2 - 5 ноября 1920 года «Белого» флота из Крыма в Турцию. Сначала – в Турцию, где большинство моряков нашли свой последний приют в Галлиполи на русском воинском кладбище. Дмитрий Всеволодович с Машурой выжили, и потом жили в Сербо-Хорватском Королевстве, где и скончался Дмитрий Всеволодович Ненюков в июне 1929 года в Земуне. Машура, разумеется, всегда была рядом и прошла через все круги русского ада вместе с мужем. Но всего этого никто в нашей семье не знал, кроме необычным образом в 1929 году полученной информации: Машура жива и вместе с матерью Ольгой Гавриловной «постриглась у Гроба Господня». На этом все наши сведения о ее жизни исчерпывались. Много лет ничего не знала и я. А получено это сообщение было тоже не совсем обычным путем… В 1929 году бабушка сопровождала выставку Русских икон в Австрии, Франции, Англии. Она хорошо говорила по-немецки, хуже по-английски, неплохо по-французски, в то время она уже слыла опытнейшим реставратором и искусствоведом. Вот в Вене на вокзале она случайно (!) – так же случайно, как и я, случайно открывшая случайно купленную в праздник Вознесения книгу, где речь шла о Вознесенском монастыре, встретила своего бывшего мужа – родного деда моего, Ивана Домбровского, ставшего в то время уже известным американским художником Джоном Грехамом. «Привет, Жука!» – бросил он ей весело, как ни в чем не бывало, в этой своей неподражаемо свободной манере. Они немного поговорили. Бабушке тогда было всего сорок три года. Слава Богу, она успела приодеться заграницей, у нее была серьезная миссия и ей, возможно, поэтому была чуть облегчена эта весьма волнительная встреча… Вот тогда-то бабушка и узнала, что Машура и ее мать Ольга Гавриловна Новикова – обе «постриглись у Гроба Господня». Но больше ничего. Теперь же, когда у меня зародилось предположение о том, что игумения Мелания – это и есть Машура, мне оставалось только проверить мою догадку – ведь мирское имя и фамилию игумении Ладинский в своем очерке почему-то не сообщил. |
| …Был день Вознесения Господня. Монастырь на горе Елеон тоже был возведен в честь и на том священном месте Вознесения Господня, где остался отпечаток Его стопы. Нет, не может быть… Строки, посвященные игуменьи Мелании, пульсировали: в мгновение ока уже было ясно, кто она – эта матушка игумения, и кто этот знаменитый московский математик – дядя игумении… Скорее открыла оглавление: что я читаю? Оказалось, что случайно мне открылся очерк Антонина Петровича Ладинского, – известного русского писателя-эмигранта, посвященный Елеону и Спасо-Вознесенскому Елеонскому женскому монастырю, который он в 1936 году посетил, отправившись на Святую Землю по поручению парижский газеты «Последние новости». Пораженная тем, что книга случайно и сразу открылась именно на том месте, где речь шла, по всей вероятности, о родном мне человеке, след которого нашей семьей был утерян, я, еще не имевшая никаких тому подтверждений, не пришедшая в себя от неожиданности, уже, тем не менее, каким-то шестым чувством знала, что эта игумения Мелания – моя «потерянная» бабушка: двоюродная сестра бабушки Кати, сестра Жоржа Мария Ивановна Жуковская, та самая Машурочка.Ученый-математик – мой прадед Николай Егорович Жуковский, а муж-адмирал – Дмитрий Всеволодович Ненюков, герой Порт-Артура, Георгиевский кавалер «за отличия в делах против неприятеля», проявивший подлинную стойкость, будучи сам израненным, заменивший убитого командующего 1-ой эскадрой адмирала Витгефта и его начальника штаба. За этого человека, кстати, хорошо знакомого Жоржу и к тому же дальнего родственника ее матери Машура и вышла замуж в 1906 году. Но после революции связь с ними оборвалась: никто в Москве уже не имел сведений о судьбе Машуры, которая пребывала вместе с мужем-адмиралом в это время в Крыму. Да и любое родственное сопряжение оставшихся в Москве Жуковских и Микулиных с Ненюковыми – а оставались стар да мал, – было чревато расстрелом. Шутка ли: один из командующих Белой армии… Дальнейшая судьба Ненюковых складывалась так… После революции Дмитрий Всеволодович был начальником Одесского центра Добровольческой армии, начальником управления военно-морской базы, а в 1919 – командующим Черноморским флотом при генерале А.И. Деникине, а затем, когда из-за принципиальных разногласий они разошлись (адмирал Ненюков поддерживал П.Н. Врангеля) Дмитрий Всеволодович в 1920 году перешел в штаб к П.Н. Врангелю, который командовал в это время русской армией в Крыму. |
| «В это время, – говорит он, – его посетили в Саровской обители две дивеевские сестры: казначея из дворян девица Юлия Симеоновна Макавеева и благочинная из купеческого сословия девица Татьяна Григорьевна Ненюкова (Бучумова), которые особенно пеклись о благосостоянии и устройстве Дивеевской общины». Почему это событие начинается рассказом о посещении его сестрами в Сарове, когда Иван Тихонов постоянно пребывал в Дивееве, трудно понять, но надо предполагать, что Иван Тихонов желал изобразить, как дивеевские сестры приезжали его просить помочь им в устройстве церкви. Между прочими разговорами они будто бы начали говорить о храме, как он необходим, как его жаждут все сестры и как в то же время недостаток средств не только уничтожает сладкое их намерение и желание, но не позволяет даже и думать о нем. Много при этом было излито будто бы воздыханий сердечных и слез приехавшими сиротами. Несомненно, казначея и благочинная были сторонницы Ивана Тихонова, как начальствующие лица. Они будто бы привели себе в пример Саровскую обитель, которая так изобильна всем и в которой так много храмов для славословия Господа, а они так убоги, что едва имеют место, где преклонить главу свою. При этой прискорбной жизни у них нет даже храма, в котором бы они могли, по званию своему, возносить молитвы Господу и прославлять Его святое имя и Пречистой Его Матери. «Смотря на их скорби и слезы, – говорит он, – совершенно справедливые, и я грешный смутился духом в эти минуты и разделял с ними их сокрушения». Но вдруг как бы свет веры просиял в душе его, и он спросил у них: есть ли у них хоть что-нибудь в виду для начатия постройки храма? Кто это спрашивал – попечитель и распорядитель обители у подчиненной ему казначеи? Но, видимо, Иван Тихонов задался целью уверить читателя его рассказа о постройке Тихвинской церкви, что сестры обители заботились об этом, а не он. Конечно, казначея и благочинная должны были ответить своему попечителю, что решительно не имеют ничего в виду. Тогда Иван Тихонов сказал им в утешение, что если они не имеют при себе ничего, чем бы могли начать постройку храма, то у него в келье есть два серебряных пятачка, которыми они и начнут, и он верует, что Спаситель примет и от него грешного эти убогие две монеты, как древле принял от вдовицы две лепты. |
|
|
