| Мария Семеновна с детства была слабым ребенком. «Сытый голодного не разумеет» – так и братья не могли понять, почему Маша не участвует в их играх и уходит в дом или в тень от яркого солнца. Мать тоже недоумевала, а у девочки темнело в глазах. Понимала ее только няня и часто брала в храмы Оптиной Пустыни. «Душа по природе христианка», – и еще ребенком Маша поняла всю сладость душевного покоя при благоговейно строгом монашеском богослужении. Весь облик и уклад древней обители наполняли отрадой и согревали детское сердце. Няня не утомляла свою воспитанницу долгим стоянием, разрешала выходить ей во двор. Иногда Маша гуляла по двору одна и собирала такие красивые опавшие осенние листья. С возрастом она стала понимать и обаяние самой службы. Она много слышала о помощи старцев приходившим к ним людям. Однажды, когда няня привела Машу к Скиту для благословения, старец, благословляя ее, сказал: «Слабенькая, но Господь поможет ей». Мать была с Марией Семеновной до конца своей жизни (она умерла в 93 года), но не разделяла ее религиозных взглядов, вернее, просто многого не понимала. Так, однажды, проходя с детьми по лестнице от Святых врат до колокольни Оптиной Пустыни, в одной из палаток она увидела бусы, которые ей понравились. Зинаида Александровна купила их и надела Маше. Потом девочке объяснили, что это не бусы, а монашеские четки. Как дочь умершего священника Машу взяли в епархиальное училище на казенный счет, даже на каникулы мать не всегда брала ее домой. Задушевных подруг у нее не было, одевалась она хуже других. Гулять по городу их водили парами, и вместо этих чинных прогулок Маша предпочитала оставаться дома и читать все, что у нее было. Теперь она уже сознательно прибегала к молитве при всех невзгодах одинокого среди людей человека. В 1917 году Мария Семеновна окончила Козельскую гимназию и стала учительницей начальной школы. Когда Оптину Пустынь сделали музеем, она перешла туда на службу. Там же и жила, писала пейзажи. До 1927 года работала в музее «Оптина Пустынь» в должности заместителя директора. Когда музей закрыли, в Скиту был организован детский дом, в котором Мария Семеновна стала работать воспитательницей. Водила детишек к колодцу преподобного Пафнутия Боровского и окунала их по одному, как крестила; проходящие бабы на нее ругались: утопишь, мол. |
| Единственный вопрос, который его занимал, касался Распутина. Как могла она связать свои лучшие годы с ничтожным и заурядным Распутиным? В ответ на его вскользь брошенное упоминание о Распутине матушка Мария вновь, как и прежде, как и всегда, стала защищать Григория Ефимовича, утверждая, что он не имел влияния на политику, думал только о здоровье Наследника, и главным для него был Бог. Но ее доводы воспринимались как «ложь». Все же процитируем отрывок, в котором Власов воспроизводит описание беседы глазами Маннергейма: «Она отключилась от внешнего мира, ориентируясь только на свои внутренние импульсы. Маннергейм много знал и читал о Распутине - хитром мужике, развратнике, священнике и дипломате, поэтому слова Анны ничего нового ему не говорили... Слушая детский лепет Танеевой, Маннергейм подумал: «Жаль ее - живую тень молодых лет, которая перешла из России в Финляндию, словно из одной пустоты в другую, ничего не знающая, неизменная и беззащитная»». Так про себя откомментировал фельдмаршал Маннергейм рассказ человека, который, быть может, был единственным, кто знал правду и мог ее поведать всему миру. Но мир в лице бывшего царского генерала Густава Маннергейма оставался глух к истине, потому что сам был поражен теми пороками, которые пытался и пытается приписать несчастному Другу Царской Семьи. Свидетельством тому служит и сама книга о фельдмаршале Маннергейме, которая, несмотря на несомненный интерес, связанный с приводимыми фактами и документами, тем не менее, изобилует подробностями частной жизни Густава Маннергейма, которые вполне могли бы «украсить» произведения современных авторов с ярко выраженным «клюквенным» уклоном. Разговор между фельдмаршалом Маннергеймом и монахиней Марией примечателен еще и вот чем. Он свидетельствует о том, что, пройдя через многие испытания, имея возможность за годы своих злоключений ознакомиться с мнением, доводами, свидетельствами и воспоминаниями множества людей, имея возможность все взвесить, пересмотреть свои взгляды, разобраться во всех вопросах, касающихся ее привязанностей и симпатий, оценить прошлое, увидеть свои ошибки, наконец, подведя итог всему, придти к истине - матушка Мария не переменила своего мнения относительно Григория Ефимовича Распутина. Она по-прежнему осталась его глубокой почитательницей и защитницей. Это удивительный и очень ценный вывод, так как любая истина проверяется временем и испытаниями. Но, ни то, ни другое не поколебали отношения Анны Танеевой (монахини Марии) к Другу дорогих Царственных Мучеников. |
| Во время визита матушка Мария не просила материальной помощи, а лишь рекомендательное письмо для чиновников. Что и было ей предоставлено «в память о былом». Но «в августе 1943 года Анна и Вера оказались на грани голода. Пенсия из Швеции не поступала. Финский Красный Крест в помощи отказал». Матушка Мария была вынуждена вновь обратиться к Маннергейму с просьбой «хоть чем-нибудь помочь». Свой ответ он начинает с отказа: «Я сам не могу Вам помочь, имея много обязательств, из которых не могу вырваться... Я позвонил в комитет женщин Финляндии (Красного Креста), где мне сказали, что они имеют небольшую сумму Ваших денег. Эта новость меня очень обрадовала...». «В начале апреля 1947 года, когда Анна и Вера несколько дней не могли купить хлеба, и за неуплату им грозило выселение из квартиры, Анна, в порыве отчаяния, вновь обратилась к Маннергейму. Она умоляла его в память 37-летнего знакомства оказать ей и Вере «самую скромную финансовую помощь». 25 мая 1947 года пришел ответ: «Дорогая мадам, я извиняюсь, что заставил Вас так долго ждать ответа, но я не хотел Вам писать, не наведя справок: могу ли я найти средства, чтобы помочь Вам. На это ушло больше времени, чем я думал, из-за некоторых срочных дел, которые по возвращении ждали меня. К сожалению, мои попытки не увенчались успехом, и я не могу помочь Вам. Я говорил Вам об этом несколько лет тому назад. С тех пор Вы могли сами, живя в стране, учитывая беспорядки, уменьшить свои требования до минимума. Примите, дорогая мадам, мои искренние сожаления, мои лучшие пожелания и заверения в моих чувствах и симпатиях к Вам. Маннергейм». Далее в книге Власова сообщается, что в соответствии с финансовыми документами, хранящимися в архиве Маннергейма в Хельсинки, через семнадцать дней после того, как Танеева получила отказ, он высылает дочерям в Лондон и Париж 200 тысяч франков. «От голодной смерти Анну и Веру спасла помощь сердобольных русских и пенсия королевы Швеции, которая неожиданно стала снова поступать даже с компенсацией за военные годы». |
| Оправдание фарисейства И тянутся долгие века, когда книжники, законники и фарисеи блюдут завещанный им отцами закон: когда в этом вечном всемирном Израиле всё покойно, пророки молчат, жертвы приносятся в храм, фарисей бьет себя в грудь и благодарит Бога за то, что он не как мытарь. Потом в мир врывается огонь. 22 июля, 2012 И тянутся долгие века, когда книжники, законники и фарисеи блюдут завещанный им отцами закон: когда в этом вечном всемирном Израиле всё покойно, пророки молчат, жертвы приносятся в храм, фарисей бьет себя в грудь и благодарит Бога за то, что он не как мытарь. Потом в мир врывается огонь. Поэтесса, мемуаристка, богослов, почитаемая многими людьми как подвижница, монахиня Мария оставила после себя богатое письменное наследие. Данный текст, опубликованный впервые в журнале «Путь» в 1938 г., воспроизводится по рукописи из архива семьи Кривошеиных (Париж). Вступление Уже не в первый раз я сталкиваюсь с тем, что всё новое – это хорошо забытое старое. Вот и сейчас, перебирая семейные архивы, я наткнулась на пожелтевшие машинописные листки с рукописными пометками и с несколькими пометками «для И.А.К. от ММ». Монахиня Мария (Скобцова) Я столько работала с текстами матери Марии, что сразу поняла: речь идет о так называемом самиздатском экземпляре с авторской дарственной Игорю Александровичу Кривошеину. Этот текст появился в 1938 г. в журнале «Путь», но для меня было истинным удовольствием обнаружить первоисточник. Думаю, что в те далекие годы многие авторы-эмигранты переписывали от руки под копирку или на машинке, как в этом случае, свои произведения, дарили и распространяли их, совершенно не надеясь, что эти тексты смогут появиться в том или ином журнале. Что-то выходило, а что-то кануло в Лету. Этот текст по многим своим аспектам не устарел, он созвучен не только с тогдашним временем, но и с сегодняшними событиями, написан он ярко, образно и очень интересно. В этом тексте вся мать Мария, с её поиском правды Христовой и правды жизни, здесь есть и вечное метание интеллигента, и слова заступничества за «фарисея и книжника». Здесь и молот и наковальня, и вечный раздор между «попустить» или «допустить», и разговор о свободе: «когда человечество научилось бояться свободы, потому что оно знало, куда эта свобода привела»; знало, что при выборе есть два пути: или пойти за пророками, или опуститься в бездну. |
| «То исцеление оставило на всю жизнь глубокий след в моей душе. Оно сильно меня изменило, – говорила княгиня. – Мне казалось, что все земное для меня умерло, и я иду в рай. Всю меня наполнило чувство глубокого успокоения, мира, отрады и вообще всего того, что человек может испытать как верх счастья. Это трудно и даже невозможно выразить словами». Возможно, именно этот случай укрепил в Зинаиде веру в Бога и желание помогать людям. Портрет Их называли первыми красавицами и главными конкурентками на «модных подиумах» Петербурга. Их называли первыми красавицами и главными конкурентками на «модных подиумах» Петербурга «В Европе есть две красавицы: Елизавета Австрийская и Елизавета Гессенская», – говорили о принцессе Елизавете. «Тетя Элла, – писала о ней племянница и воспитанница великая княгиня Мария Павловна, – была одной из самых красивых женщин, каких я когда-либо видела в жизни. Она была высокой и хрупкой блондинкой с очень правильными и тонкими чертами лица. У нее были серо-голубые глаза, на одном из которых было коричневое пятнышко, и это производило необычайный эффект». Другая Мария, будущая королева Румынии, вспоминала: «Тетя Элла обладала ангельской красотой. Она была подобна лилии, ее чистота была абсолютна, от нее невозможно было оторвать взгляд, проведя с ней вечер, каждый ожидал часа, когда сможет увидеть ее на следующий день». Княгиня Зинаида Юсупова, которую при Дворе называли «Сиянием», в 19 лет стала фрейлиной императрицы Марии Федоровны, а позже – Александры Федоровны. Испанская инфанта Эулалия говорила о княгине: «Она была необычайно красива тою красотой, какая есть символ эпохи». Писали, что «в начале XX века в России было три признанные красавицы: императрица Мария Федоровна, Зинаида Николаевна Юсупова и Ирина Александровна Романова». «Матушка была восхитительна, – вспоминал о Зинаиде Николаевне ее сын Феликс, – высока, тонка, изящна, смугла и черноволоса, с блестящими, как звезды, глазами. Умна, образованна, артистична, добра. Чарам ее никто не мог противиться. Но дарованьями своими она не чванилась, а была сама простота и скромность». |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance Сестра Льва 18 мин., 15.11.2016 Текст доступен в формате электронной книги. Скачать здесь Она могла повторить судьбу Анны Карениной. Она была уже готова поставить самую страшную, самую черную точку в трагедии своей жизни. Но случилось иначе. «Несбывшаяся» Каренина стала чуть ли не единственной поддержкой для своего известного на весь мир брата в последние, драматические дни его жизни. В п роизведениях Льва Толстого очень узнаваемы характеры и жизненные коллизии его многочисленных родных и знакомых: родителей, гувернера, своячениц, тетушек, братьев. А за столь яркими литературными звездами, как Анна Каренина, и вовсе тянется шлейф известных прототипов. Среди них, к примеру, старшая дочь А. С. Пушкина — Мария. Во всяком случае, внешность своей героини Толстой писал именно с нее, о чем свидетельствует сестра жены писателя Т. А. Кузминская: «…Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, он сел за чайный столик подле нее; разговора я их не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью, он сам признавал это». А в бурном русле судьбы своей героини он смешал переживания сразу нескольких знакомых дам. Личная драма одной из самых близких Толстому женщин — его родной сестры Марии Николаевны — во многом перекликается с каренинской. Но писатель бросил свою Анну под колеса поезда, вверг ну в в страшнейший из грехов — за самоубийц, как известно, даже нельзя молиться. А в реальной жизни Господь написал для Марии Николаевны совершенно иной сценарий. Роман Толстой Однажды Мария Николаевна попросила брата прислать ей новый роман, который «ужасно будет приятно прочесть». Речь шла об уже нашумевшей «Анне Карениной», первая и вторая части которой вышли в журнале «Русский вестник». В это время Мария как раз переживала последствия своего бурного любовного романа. Но, еще не зная, чем окончится сочинение Льва Николаевича, она написала ему: «Мысль о самоубийстве начала меня преследовать… так неотступно, что это сделалось вроде болезни или помешательства... Боже, если бы знали все Анны Каренины, что их ожидает, как бы они бежали от минутных наслаждений, которые никогда и не бывают наслаждениями, потому что все то, что незаконно, никогда не может быть счастием». |
| Они жили покойно и мирно, выращивали в саду цветы, читали книги и гуляли вечерами вдоль речки Кашинки, и однажды, сидя на террасе и глядя на предзакатный городок с молчаливыми поредевшими церквами, Сергей Александрович задумчиво произнес: — Странно, но люди так же живут, женятся, рожают детей и умирают, и никому нет дела, какая над нами власть. И мне, в сущности, тоже. Муся улыбнулась и промолчала. Так прошло несколько лет. Сергей Александрович располнел, отпустил бородку и вступил в профсоюз. Он все меньше язвил, читая советские газеты, и казалось, ничто не предвещало беды, но однажды в их дом постучался незнакомый Мусе человек. Он выглядел так, как несколько лет назад ее муж: под обыкновенной одеждой чувствовалась офицерская выправка, и глаза глядели настороженно и хмуро. Увидев его, Сергей Александрович побледнел. Мужчины прошли в комнату, и, стоя возле двери, Муся слышала, как пришелец объявил о готовящемся выступлении. Сергей Александрович сперва молчал, а потом стал говорить, что всякая борьба давно уже бесполезна. Гость возражал и обвинял бывшего товарища в трусости. Потом в комнате раздался звук пощечины, и незнакомец вышел, не глядя на Мусю. — Кто это? — спросила она с упавшим сердцем. — Сильвио, — криво улыбнулся муж, но глаза его остались неподвижными. — Он больше не придет? — произнесла Муся со страхом. — Нет, — покачал головой Сергей Александрович, и Муся облегченно вздохнула. Однако радость ее была преждевременной. День ото дня муж становился все более мрачным, курил и ворочался без сна, а потом объявил, что должен на время уехать. — Куда? — спросила Муся, и все оборвалось у нее внутри от страшной догадки. Он ничего не ответил, но у него вдруг дернулась щека, и Муся поняла, что все ее мольбы будут напрасными: ее муж снова превратился в оскорбленного дворянина, для которого не было ничего важнее собственной чести. Месяц спустя Муся прочитала в газете, что в Москве раскрыт контрреволюционный заговор. Все его участники предстали перед трибуналом и были расстреляны. В их числе был ее муж. |
| Вплоть до своей свадьбы, последовавшей летом 1889 года, вел. кн. Павел Александрович продолжал жить в Зимнем дворце, при чем вел прежний замкнутый образ жизни. Ранней весной этого года вел. кн. Павел Александрович отправился снова в Грецию к своей нареченной невесте Александре Георгиевне, и в это далекое путешествие взял с собой и меня. Живо помню: когда мы отправились из Петербурга, – стояли еще морозы, но по мере нашего продвижения на юг, – нас встречала цветущая весна. Все это мне было внове. Путешествие через Италию и пребывание в Греции показалось мне ярким, красочным сном. Пробыв в гостях месяца полтора, мы вернулись в Петербург, куда вскоре прибыла Александра Георгиевна и где сыграна была, в июне 1889 года, свадьба. После свадьбы, молодые поселились в собственном дворце, на набережной Невы, за Благовещенской церковью, напротив Морского корпуса. Здесь потекла мирно и ровно их семейная жизнь. Здесь же родился их первый ребенок, вел. кн. Мария Павловна. Самыми близкими для них людьми в это время был вел. князь Сергей Александрович и вел. княгиня Елизавета Феодоровна. Но, к сожалению, не суждено было продолжаться этой семейной идиллии. Великий князь Сергей Александрович получил пост Московского ген. губернатора и, отличаясь широким гостеприимством, всегда радовался посещениям своих родственников. Неоднократно – и в Москве и в подмосковном селе Ильинском – бывали у него вел. кн. Павел Александрович и вел. княгиня Александра Георгиевна. Тогда не было конца веселым балам, пикникам и выездам. Селу Ильинскому и было суждено сыграть роковую роль в судьбе великокняжеской четы. Великая княгиня, ожидавшая появления на свет второго ребенка, во время одного из оживленных балов почувствовала дурноту и, лишившись чувств, от сильных предродовых болей, была унесена в свои апартаменты. Говорили тогда, что великая княгиня оказалась жертвой собственной неосторожности. В Ильинском, на Москве-реке, постоянно дежурила лодка для увеселительных прогулок. В. кн. Александра Георгиевна, очень любившая кататься, никогда не имела терпения сходить к пристани по дорожке, а всегда прыгала с крутого берега прямо в лодку, не взирая на свое положение. Это обстоятельство и послужило причиной преждевременных родов. Решительно все было сделано для того, чтобы спасти вел. княгиню. Все врачебные усилия выдающихся светил медицинской науки были тщетны: вел. княгиня Александра Георгиевна скончалась после двухдневных тяжелых страданий, оставив недоношенного ребенка, впоследствии вел. князя Дмитрия Павловича. |
| было принято определение о женских учебных заведениях духовного ведомства, которое предполагало введение обязательного семилетнего обучения, а учебные планы должны были быть согласованы с планами аналогичных заведений духовного ведомства и Министерства народного просвещения – планами восьмиклассных гимназий. О востребованности женщинами богословского образования свидетельствует тот факт, что в единственном выпуске Петроградского богословского института, который состоялся в 1923 г., из 26 человек выпускников было 9 женщин: Ассанович Екатерина Львовна, Васильева Мария Васильевна, Дубова Мария Павловна, Кузьмина-Караваева Анна Дмитриевна (впоследствии мать Мария), Копреева Наталия Николаевна, Лазаревич-Шапелевич Анна Алексеевна, Никитина Нина Александровна, Померанцева Екатерина Васильевна, Соболева Валентина Владимировна 68 . Октябрьская революция надолго прервала попытки получения богословского образования женщинами. В православных церквах, где традиция не была искусственно прервана, необходимость предоставления женщинам права на получение высшего богословского образования вполне осознавалась 69 . Во второй пол. XX в. некоторые поместные церкви Греции, и особенно диаспоры Франции и США стали допускать женщин к учебе в духовных семинариях и на богословских факультетах и к преподаванию в них 70 . 3. Женщины в миссиях и на приходах Опыт Алтайской миссии Наиболее успешной миссией русской церкви можно с уверенностью назвать Алтайскую. Основатель этой миссии, известный архимандрит преп. Макарий Глухарев, осознавал острую необходимость в помощи женщин при миссионерской деятельности. Уже в 1830-е гг. у него возникла идея организации на Алтае «женской общины миссионерок-диаконисс». В подготовленном им проекте реформы миссионерского дела в России значительное внимание уделялось участию в миссии женщин – жен миссионеров и собственно диаконисс, которые могли бы помогать миссионерам при подготовке оглашаемых к крещению и «в наставлении новокрещенных», а также исполнять в походных церквах дела чтеца, звонаря, просфорни, помогать при обучении девочек и «в содержании деревенских школ», принимать «новокрещенных сирот женского пола на воспитание», обучать их грамоте, рукоделию 71 . |
| Этот пример дорог нам тем, что, как часто в жизни бывает, в момент, когда невозможно изменить Божьего определения, когда уже ничто не может изменить сложившегося порядка вещей, когда уже невозможно человеческими силами бороться с несправедливостью, попущенной Богом за наши грехи, остается только одно - заключиться во внутренней клети своего сердца, уединиться в молитве, встать на узкий путь святых отцов-молитвенников, молчальников-исихастов, как некогда преп. Андрей Рублев или старец Федор Кузьмич, молиться, просить Бога о помиловании, о прощении грехов и ждать. Ждать и верить в Его милосердие. Вот подлинный и истинный путь монаха, познавшего мир и отрекшегося от него ради Бога, ради спасения души и ради молитвы за свою Родину, за свой народ, за своих близких, за весь мир. Вот высшая и последняя жертва, которую могла принести монахиня Мария Богу, Царю и Отечеству. Она сошла с арены жизни, умерла для мира и его соблазнов, чтобы воскреснуть для подвига уединенного молчания и молитвы. На этом пути, как всякий подвижник, монахиня Мария испытывала искушения и, как могла, боролась с ними. Какого рода были эти искушения, можно только предполагать. Вероятно, они были связаны с ее изоляцией, одиночеством. Не то, чтобы она была одна - ее, конечно, окружали люди. Но мало кто дорожил ее памятью о прошлом, той правдой, которая была известна ей - правдой о Русском Царе, о Русской Царице и Их Детях, о том, что Они значили для Русского народа. И что означало все то, что произошло с Русским народом, с Россией? В чем истинные причины трагедии? Неужели никто не видит страшной вины русских людей перед Государем? Казалось, что все всеми было предано забвению, что все смирились с неизбежностью действительности и даже приспособились к ней. Прошлое осталось где-то сзади и уже не так беспокоило. Совесть не мучила. Чувство горечи могло переполнять душу матушки Марии. Почему так!? Почему такая несправедливость? И почему до сих пор обвиняют ее? В такие минуты подступал враг: появлялось раздражение, душила досада. |
|
|
