| Между тем из действий г. Карцева, судя по собственным словам его (письмо от 10 января), можно заключить, что консульство наше действовало под влиянием, по-видимому, совершенно иных соображений… Консульство не только не следовало бы принимать жалоб на архимандрита Леонида от лиц, непосредственно ему подчинённых, и подавать им советы изложить ему их претензии письменно, но следовало немедленным внушением и наблюдением принять меры к обращению возбуждённых и возмутившихся на путь законного подчинения. До получения ответа (от правительства) он всегда мог своим влиянием поддержать порядок и тем избегнуть неминуемых порицаний нашей Церкви и народности, соблазна для поклонников и единоверцев и торжества для иноверцев, быть может, и для греков. Вместо того г. Карцев принимает от членов и певчих Духовной Миссии подаваемые на его имя письменно и словесно жалобы на прямого и непосредственного начальника, хотя эти жалобы подавались скопом от всех членов или певчих Миссии, и уже по тому одному не должны были по закону иметь никакого хода. Не трудно было предвидеть, что принятие этих жалоб, естественно, подаёт недовольным повод думать, что консульство берёт их под своё покровительство… Нельзя, думаю, отрицать влияния на последние иерусалимские события, во-первых, прискорбного обстоятельства смены Преосвященного Кирилла, подавши мысль о домогательстве уничтожения Духовной Миссии; во-вторых, неудачного выбора наших представителей по неопытности и недостатку серьёзного авторитета, не удовлетворяющих строгим условиям трудного во Святом Граде положения; и, в-третьих, личных ошибок и недостатка такта со стороны отца архимандрита Леонида как при выборе людей, им взятых, так и при отношениях к среде, его окружающей…» 147 . «Я, – прибавил обер-прокурор Святейшего Синода, – не принимаю на себя безусловной защиты действий настоящего начальника Иерусалимской Духовной Миссии. В виду моём, как и Министерства иностранных дел, одна цель – сохранение достоинства Российской Церкви и русского имени, – цель, пред которой личности исчезают. |
| О. Леонид нисколько не заботился о том, что о нем скажут люди, и как им покажутся его действия. Поэтому неудивительно, что некоторые, не имевшие понятия о духовной жизни, нередко соблазнялись на старца. Одни соблазнялись тем, что схимник, который по мирским понятиям должен бы проводить время исключительно в молитвенных трудах и затворе, был постоянно окружен толпой народной. Соблазнявшиеся не понимали, что о. Леонид оставил свое безмолвие, движимый духовной любовью к страждущим и немощным братиям, по слову Спасителя: больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя ( Иоан. 15:13 ). Эти люди не понимали, что, по словам св. Лестничника, хотя «по истине велик подвиг благодушно и мужественно терпеть зной, и тишину, и томление безмолвия, но несравненно больший подвиг – не бояться молв, и среди шума их сохранять небоязненное и неподвижное сердце, пребывая внешне с людьми, внутренно же с Богом». Иные соблазнялись простой и шутливой речью и обращением старца; а другие тучностью его телосложения, тогда как эта тучность происходила от болезни, и старец в последние годы своей жизни, по болезненности своей, почти не мог приискать пищи по своему желудку, и всегда принимал ее в самом умеренном количестве. Оптинский иеромонах П. рассказывал, что, когда он в первый раз приехал в Оптину пустынь, и пришел к о. Леониду, то, увидав его тучность, соблазнился, и остановившись у дверей его келлии, подумал: «что ж это за схимник?». Заметив его, прозорливый старец встал, и ударяя руками по своему животу, громко через весь, окружавший его, народ сказал: «что, Копцев? Видно славны бубны за горами, а близко подъедешь, – как лукошко. Смотри-ка, брат, какое у меня пузенько». На приезжего напал страх. Он с о. Леонидом был знаком только по переписке, а лично не видался с ним до сего времени, и приехав в Оптину, не заходя ни к кому, прямо пошел к старцу: как же старец, никогда не видавший его, называет его по фамилии? Как он мог узнать его тайный помысл? С невольным трепетом П. пал к ногам о. Леонида, который тут же при всех обличил, как он на дороге поссорился с ямщиком. |
| «Однажды пожелал я узнать различие молитв, коих разряды видеть можно в Добротолюбии, особенно мне хотелось читать главы Каллиста Катафигиота ; но сомневался, что старец не дозволит читать мне оные, еще в новоначалии бывшему. Посему я начал у него просить книгу при многих посетителях, полагая, что он, быв занят знатными лицами, не войдет со мной в подробный расспрос о чтении. Сверх моего ожидания батюшка о. Леонид, оставив разговор с гостями, с особенным участием стал спрашивать, для чего мне понадобилось Добротолюбие, и какие места я желаю читать. Когда же я ему объявил, то он, строго посмотрев на меня, сказал: как ты осмеливаешься за такие высокие предметы браться? Шишка! 30 Тебе не Каллиста Катафигиота читать, а полезнее навоз чистить! Помни Симона волхва, как он, высоко поднявшись, опустился низко: так и ты буде не смиришься, то погибнешь. В это время я стоял перед ним на коленях, как громом пораженный. Посем старец сказал мне: подай сюда щеки, и дав мне несколько легких пощечин, сказал: ступай с Богом!». «Случилось мне пригласить к себе одного брата напиться чаю. Ставя посуду на стол, я нечаянно разбил чайную чашку; пришел к старцу объясниться и нашел его спящим на кровати. Батюшка от шороха проснулся, и увидев меня, сказал: что тебе надобно? Денег? Я отвечал: я разбил чайную чашку. Он тотчас позвал келейника, и сказал ему: «поздравь Алексея Ивановича; он взял город». Я не понял, к чему такое было поздравление. Старец сказал мне: «скажи, пожалуй, когда ты исправишься? Какого от тебя добра ждать? В миру ты был негодяй, и теперь живешь без исправления. Если бы ты имел страх Божий, то бы ты смирил себя, и подобного с тобой не случилось бы: видно ты с рассеянием, не помня себя, занимался угощением, и от того разбил. А хуже того еще, что с гордым духом пришел к старцу хвастаться: я разбил чашку. Если бы ты был путный человек, то бы пришел со смирением, сказав: «батюшка, простите Господа ради, я нечаянно разбил чашку; как благословите?». А то как город взял, хвастаешься. Ступай вон!». Когда же я приблизился к двери, он, вздохнув, нежным тоном милостиво сказал: Алексей Иванович! Воротись; надеюсь, что ты положишь начало к исправлению, и будешь впредь смиреннее. И приказал келейнику дать мне рубль» 31 . Этот же брат уверял, что никогда ему не случалось от старца выходить смущенным, но всегда укрепленным и утешенным; когда же он являлся удрученным какой-либо скорбью, то о. Леонид, заметив вошедшего, с неизъяснимой отеческой любовью встречал, и по выслушании дел и помыслов, возлагал на него руки; а иногда с шуткой взяв за голову, прижимал к себе во время произносимой им молитвы, и тем водворял в душу страждущего спокойствие и утешение. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 41 голос: 4.3 из 5) Отец Карп слеп, но видит свет (из Оптинского Патерика) О схимонахе Карпе мало есть известий в оптинских записях, но память о нем сохранилась. О нем писал в своем «Историческом описании Козельской Введенской Оптиной Пустыни» архимандрит Леонид (Кавелин). Мирское имя о. Карпа неизвестно. Он был крестьянин деревни Бараний Рог Масальского уезда Калужской губернии. В Оптину Пустынь поступил в 1832 году поселен был в обители, поначалу проходил послушание звонаря. А затем двадцать лет трудился в хлебопекарне. Он был, что называется, «простец», – тихий, молчаливый, кажется, и грамоты не знавший. Но архимандрит Леонид по праву назвал его «необыкновенным подвижником». Его труды были самыми обыкновенными, но как они делались у о. Карпа? Как-то так вышло, что он и келлии не получил, а жил прямо в хлебне, в уголке. Он первым приступал утром к труду и последним от него отходил. Соработники его ввечеру расходились по своим келлиям, а он отправлялся в амбар просеивать муку, которой требовалось на день несколько пудов. Просеивал он один. На это уходила почти вся ночь. Просеянное он сам относил в пекарню. Затем приносил дров, воды из колодца, а если еще оставалось время, то не ложился спать, а разматывал пряжу для неводов, – это была его помощь братьям-рыболовам. Все ночные работы сопровождал он неумолкаемой Иисусовой молитвой. Кроме того, он ходил по келлиям и будил тех братии, которые его просили об этом с вечера (встать на келейную молитву). Обращение его со всеми было кроткое и ласковое. В церкви бывал всякий раз, как позволяли труды по послушанию. На Богослужении враг начинал бороть его сном, однако о. Карп не сдавался. Еще далеко не в старом возрасте он стал ослабевать зрением и, наконец, ослеп совсем. Он отнесся к этому очень спокойно, принял это как крест от Господа, данный ему для спасения. Трудов своих не оставил. Большим уроком было для братии видеть его неустанную деятельность при благодушном настроении. Старец Леонид о нем говорил: «Отец Карп слеп, но видит свет». Игумен Варлаам, живший на покое в оптинском Скиту, как бы испытывая его, однажды сказал: «Отец Карп! Не хочешь ли поехать в Москву? Там есть искусные доктора, они бы сделали тебе операцию, и ты бы стал видеть». О. Карп даже испугался: «Что вы, что вы, батюшка! – сказал он. – Я вовсе не хочу этого! Я спасаюсь своей слепотой». |
| Пишите откровенно и подробно мне о впечатлении на Вас, произведённом нынешнею выходкою Петербурга по Вашему мнению». Совершенно доверительно. «Дошло до моего сведения, что на меня негодует Святейший Синод и г. обер-прокурор за то, что при отъезде вашем из Константинополя я не дал вам формального поручения (sic) требовать удовлетворения (как при дуэлях мирских – прости, Господи!) от Патриарха (?) Русской Церкви, оскорблённой в лице своего представителя отца Леонида. Вами также недовольны за то, что Вы сами не догадались переговорить о том с Патриархом и не придумали никакого удовлетворения, ни решения (канцелярским языком – недостаточно одной бумаги, чтобы сдать дело в Архив). Упрекают вас в том, что в «длинном донесении» вы ничего не сказали Святейшему Синоду о столкновении, происшедшем между Патриархом и отцом Леонидом, о запрещении служить на святых местах и о ваших объяснениях Патриарху, об его отзыве касательно щекотливого обстоятельства и пр. Не помню, было ли упомянуто о том в Вашем прекрасном и замысловатом донесении, Вам лучше знать; если нет, то жаль, действительно. Вы отлично разъяснили бы недоразумение, придумали бы на всё объяснения, успокоили бы взволнованные низости (видно, в Духовном ведомстве их больше, нежели в нашем, так и лезут на драку) и предупредили бы тем столкновение, легкомысленно вызываемое. Умиротворение в настоящем случае – особая заслуга перед Православной Церковью. Соблазн будет большой, если дать ссоре личной между Патриархом и отцом Леонидом разрастись до разрыва между Синодом и Патриархом. Чтобы пособить беде пока есть ещё возможность, не признаете ли Вы возможным, в виде дополнения к донесению Вашему в Святейший Синод, написать мне (действую поневоле вопреки правилам, Святейший Синод меня впутывает в дела Церкви) такое письмо, которое я мог бы послать в подлиннику в Петербург. Чтобы связать письмо это с общею перепискою, Вы могли бы начать ваше послание примерно таким образом: «Вы меня спрашиваете, случилось ли мне говорить с Патриархом о запрещении, наложенном на отца Леонида, и почему не сообщил я в донесении Святейшему Синоду ничего о переговорах моих по этому предмету с Его Блаженством, а также – какое может быть дано окончание этому несчастному вопросу сообразно с достоинством Русской Церкви и пр.» Желательно было бы, чтобы сказали, что Вы говорили о том с Патриархом и с различными личностями, и выразили Ваше мнение о прискорбном обстоятельстве и об окончательном исходе. |
| При этом за г. консулом всегда оставалось право и прямая обязанность правительственного агента, не подавая о том вида на месте, донести или министру о всём, что, по его убеждению, должно было подлежать сведению, вниманию и решению Правительства. До получения же ответа он всегда мог своим влиянием поддержать порядок и тем избегнуть неминуемых порицаний нашей Церкви и народности, соблазна для поклонников и единоверцев и торжества для иноверцев, а тайно, быть может, и для греков. Вместо того г. Карцев принимал от членов и певчих Духовной Миссии подаваемые на его имя письменно и словесно жалобы на прямого и непосредственного их начальника, хотя эти жалобы подавались скопом от всех членов и певчих Миссии и уже по тому одному не должны были по закону иметь никакого хода. Нетрудно было предугадать, что принятие этих жалоб, естественно, подаёт недовольным повод думать, что консульство берёт их под своё покровительство. При более же правильном и осторожном способе действования со стороны консульства можно было бы ожидать иных последствий. По крайней мере бунтующие, по всей вероятности, не зашли бы так далеко, как ныне, когда они вынудили архимандрита Леонида своими действиями совершенно устраниться от священнослужения, самовольно захватили в своё распоряжение церковное имущество и суммы и отказывают своему начальнику даже во внешних знаках уважения. Нельзя, думаю, отрицать влияния на последние Иерусалимские события: 1) прискорбных обстоятельств смены Преосвященного Кирилла, подававших мысль о домогательстве уничтожения Духовной Миссии, 2) неудачного выбора наших представителей по неопытности и недостатку серьёзного авторитета, не удовлетворяющих строгим условиям трудного в Святом Граде положения, 3) личных ошибок и недостатка такта отца архимандрита Леонида как при выборе людей, им взятых, так и при отношениях к среде, его теперь окружающей. Из этих слов Ваше Превосходительство изволите усмотреть, что я не принимаю на себя безусловной защиты действий настоящего начальника Иерусалимской Духовной Миссии, в виду моём, как и Министерства иностранных дел, одна цель – охранение достоинства Русской Церкви и русского имени, цель, перед которою личности исчезают. |
| В середине XIX в. в печати было высказано мнение, что картина написана художником фламандской школы и может быть датирована периодом 1660 – 1666 гг. – ИС 1854, 10. По другому мнению, парсуна создана в период архимандрии Герасима не придворным, а домашним художником из числа многих талантливых людей (малороссов, немцев, поляков), которые проживали тогда в монастыре Новый Иерусалим. Так, архимандрит Леонид (Кавелин) считал парсуну произведением польского живописца Станислава Лопуцкого – Леонид 1876, 22, 328, 329. Гипотезу об авторстве С. Лопуцкого поддерживал Д.А. Ровинский – Ровинский 2, 1168. И.Э. Грабарь полагал, что парсуна могла быть написана голландским художником Даниелем Вухтерсом – Грабарь 1913, 414. Н.И. Романов считал парсуну работой Д. Вухтерса-сына – Романов 1948, 206. По мнению Н.М. Михайловой, портрет написан в период с 15 сентября по начало декабря 1662 г. Гипотеза исследовательницы основана на отождествлении патриаршего архидьякона Евфимия с духовным писателем Евфимием Чудовским – Михайлова 1994, 151. Е.С. Овчинникова считала, что парсуна написана не при жизни патриарха Никона , а в 1685 г. по случаю освещения Воскресенского собора и участие в написании картины принимали русские мастера под руководством И.А. Безмина Овчинникова 1955, 97; исходя из того что на парсуне патриарх изображен в полном архиерейском облачении, С.В. Лобачев полагает, что портрет мог появиться либо в период могущества Никона, либо после его смерти, когда по инициативе Федора Алексеевича ему было возвращено патриаршее достоинство – Лобачев 2003, 232; В.Г. Ченцова предложила вернулся к атрибуции портрета И. Детерсону, поскольку такое парадное изображение патриарха могли заказать художнику вскоре после привоза из Константинополя роскошной митры, символизирующей о преемственности священства московского патриарха от византийских святителей – Ченцова 2004, 21 – 22 (сн. 30); Г.М. Зеленская считает, что портрет написан в начале 1660-х гг. и запечатлел исповедь патриарха Никона перед братией о бывшем ему 12 января 1661 г. в Воскресенском монастыре видении пожара царского дворца; заказчиком парсуны мог быть архимандрит Герасим. По предположению исследовательницы, в XVII в. полотно находилось в настоятельских кельях, что объясняет отсутствие упоминания о нем в описях 1679 и 1685 гг. – Зеленская 2002, 11 – 12; Зеленская 2002в, 98; Зеленская 2002г, 370 – 376; Зеленская 2005а, 87 – 108. |
| Поэтому, при составлении нами «сводного списка», мы приняли за основание описание Стефана Новгородца, присоединяя, по каждой описываемой им святыне, сведения о ней, находящиеся у трёх последующих паломников, и сопровождая каждый отдел объяснительными примечаниями, основанными на исследованиях А. Константия, а частью и собственных наблюдениях. Текст «сводного списка» заимствован нами из сочинений известного нашего археолога, И.П. Сахарова, «Сказания Русского народа» (т. II, кн. VIII, 1849 г.). Не излишне будет заметить, что сказания наших паломников очевидцев о Цареградских святынях оправдывают, в большинстве случаев, верность соображений и изысканий А. Константия, в некоторых же случаях наводит и на новые соображения, которыми, без сомнения, не преминут воспользоваться будущие изыскатели Константинопольских древностей. А так как наши паломники, при обозрении Цареградских святынь, обращали преимущественное внимание на внутренние их содержание, останавливались более на описании того, что служило предметом благоговейного почитания, а не одного любопытства, то в этом отношении сведения, доставляемые ими, по своей определённости и ясности, составляют совершенно новый материал, занимательность которого для исследования по Византийской истории и древностей очевидна. При сличении указании наших паломников, относительно местности древних святынь, с изысканиями учёного автора Константиниады, о месте нахождения их среди нынешнего Стамбула, мы руководствовались планом Константинополя С. Stolpe (Константинополь, 1863 г.), который, хотя и не удовлетворил нас вполне в этом отношении, тем не менее он считается лучшим и новейшим. Архимандрит Леонид. Константинополь. Ноябрь 1867 года. Обозрение Цареградских памятников и святынь XIV и XV веков по русским паломникам Суть же много столпов по граду, стоят от камени мрамора... много бо есть дивитися, и ум сказати не может: како бо толико лет камня того ни что не мет! A о Святой Софии, Премудрости Божьей, ум человеч не может сказати, ни вычести; что видехом,то и написахом. |
| Судя по остаткам болгарского правописания некоторых списков Иерусалимский Патерик переведен в Болгарии в XIII веке. – Русский перевод первой редакции Иерусалим. Патерика издан в 1850 г. редакцией «Душеполезного Чтения», в Москве под заглавием «Древний Патерик». II. Египетский Патерик Египетский Патерик (Лавсаик) в 178 главах, произведение епископа Палладия, посвященное некоему вельможе Лавсу, переведен тоже у юго-восточных славян в XIV веке. У нас встречается редко, в списках XV-XVI веков. См. список библиотеки графа Уварова, в числе рук. Царского, на бомбицине XV века, 363. Список Троице-Сергиевой Лавры, 710, 1493 г. – «Лавсаик» в рукописи библиотеки графа Ф. Толстого, (ныне в Император. Публич. библиотеке), 1648 г., II, 129. Русский перевод издан в Петербурге 1850 года. III. Азбучный Патерик Азбучный Патерик переведен, вероятно на Афоне в XIII веке, встречается в списках XIV-XVII веков. – См. Румянцев, музей CCCVII, 1570 г. Троице-Сергиевой Лавры 701, 1469 г.; 702, 1628 г. Полнейший издан в прошлом столетии раскольниками (в Гродно?). Русский перевод азбучного Патерика, под заглавием «Душеспасительные сказания о подвижничестве св. отец», издан Московской Духовной Академией в 1846 году. IV. Скитский Патерик Скитские Патерики, неопределенных редакций, разнообразны и между собой иногда не сходны. Их можно разделить на три разряда: самые полные 300 и более глав; средние 200 и более (211, 203…), малые 100 и более (115…). Список Царского (Уваровская библ.), 293, XVI в., (310 гл.), один из самых полных. Троице-Сергиевой Лавры, 704, XV в., (203 главы), средний. Список Царского (библиотеки графа Уварова), 294, (115 гл.), малый. Переведен в России в XIV веке. V. Римский Патерик Римский Патерик или беседы св. Григория Двоеслова , папы Римского, о жизни итальянских отцов, переведен в России с латинского языка. См. список Троице-Сергиевой Лавры, XVI в., 153. Троице-Сергиева Лавра, декабрь 1890 г. Архимандрит Леонид. Из «Чтений в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете». |
| «Слава милосердому нашему Богу, писал вскоре по прибытии на Валаам, о. Феодор Площанскому подвижнику о. Афанасию, слава милосердому нашему Богу, что сподобил и меня недостойного и скверного сожительствовати со отцы моими в скиту Валаамском. Уже теперь перед милосердым нашим Создателем и Искупителем не можем никакого извинения и оправдания принести: Он исполнил все наше желание… Вправду можно похвалиться милосердием Божиим на нас недостойных явленным: привел нас в место безмолвное, спокойное, от человек удаленное, молвы свобожденное. Отец Леонид определен у нас в скиту смотрителем. Только помолитесь милосердому Богу, да даст поне отныне начало положити Его возлюбити, и по Его святой воле жити, и Божественные Его заповеди сохраняти». Около шести лет пребывали три доблестные сподвижника в Валаамском скиту, как в надежном пристанище спасения, и как выражался иносказательно тамошний юродивый, Антон Иванович, «торговали здесь хорошо», намекая, с одной стороны, на их происхождение из купеческого звания, а с другой, на духовную их куплю, – приобретение Христу душ через честнейшие злата и сребра мудрые их советы и наставления. Ибо и здесь великие старцы своей духовной мудростью и смирением привлекли к себе многих братий, которые начали к ним ходить, желая пользоваться их духовным руководством. Одновременно с о. Феодором и о. Леонидом жил в Валаамском скиту иеромонах о. Варлаам (бывший впоследствии игуменом Валаамским. Великий любитель безмолвия, он недоумевал, как сии старцы проводили целые дни в многолюдстве, беседуя с приходящими к ним ради советов духовных, и пребывали несмущенными. Однажды он обратился к старцу Феодору с такими словами: «батюшка! Я блазнюсь на вас, как это вы по целым дням пребываете в молве и беседах со внешними; каково есть дело сие» – «Экой ты, братец, чудак, отвечал старец, да я из любви к ближнему два дня пробеседую с ним на пользу душевную и пребуду несмущенным». Из этого ответа, известного уже своими подвигами, и благодатными дарованиями старца, о. Варлаам вразумился навсегда познавать различие путей «смотрительных от общих» 4 . |
|
|
