| Слава Богу, что прежняя болезнь прошла». О. игумен Антоний (Путилов) рассказывал одному из своих духовных детей, что сын одной четы, которую он видел у о. Леонида, имел как бы некую уродливость души и совершенное несходство лица с отцом и матерью. Старец говорил, что это было наказанием за несоблюдение праздников его родителями. Приехало в Оптину пустынь одно карачевское семейство, в котором не раз повторялись семейные несчастья. Приехавшие отыскали тут своего земляка, казначея, старика иеромонаха Гавриила и объяснили ему свои обстоятельства. Он вздумал было помочь их горю – херувимским ладаном; но без благословения о. Леонида не решился подать им какой-либо совет, и пошел к старцу благословиться. – «Чудак ты, сказал ему о. Леонид, поможет ли тут херувимский ладан? Где гнев Божий, там Господь не щадит и своей святыни. Тут потребно другое; т. е. искреннее раскаяние в грехах, за которые послан гнев Божий, и исправление. Многие, относившиеся к о. Леониду из мирян, и в житейских своих делах ничего не предпринимали, не благословившись у него, особенно касательно совершения браков. Преимущественно так поступали жители некоторых городов Тульской губернии; и заметно было, что браки, совершаемые по благословению старца, были благополучны. Но с другой стороны, если державшиеся этого обыкновения, по чему-либо не хотели брать благословение на совершение брака, то оказывалось, что браки эти не всегда были благополучны. Такое различие побудило некоторых и по неволе испрашивать благословения на свои предприятия. Просившим благословение на брак о. Леонид обыкновенно советовал хорошенько рассматривать все благоприятствующие, или неблагоприятствующие обстоятельства: так, например, обращать внимание на то, чтобы жених и невеста оба были здоровы, и чтобы было им чем жить; чтобы звание от звания резко не отличалось. Особенно бедным семействам не советовал брать богатую невесту, чтобы не быть ей рабами; при этом повторял старинную, самую простую пословицу: знай сапог сапога, а лапоть лаптя. Кроме того, вопрошавшим о выборе жениха говорил, чтобы обращали внимание на свойства его отца, а вопрошавшим о выборе невесты, – чтобы обращали внимание на свойства ее матери; и при этом говаривал: яблочко от яблоньки далеко не укатится. Наконец, жениху и невесте, и родителям их советовал смотреть на свое сердце. Если при последней решимости на брак, жених и невеста и родители их ощущали душевное спокойствие, то старец советовал решаться на такой брак. В противном случае, если при этом оказывалось сомнение, безотчетная боязнь, беспокойство и смущение, то о. Леонид говорил, что это неблагонадежный знак, и советовал приискать другого жениха, или другую невесту. |
| Сопоставляя эти новые неблагоприятные для меня вести с моим непосредственным впечатлением по поводу печатания брошюры «Типы русских паломников» и разговором с Вами, с одной стороны, и с другой – имея перед глазами своими первую главу исторической Записки, в которой некоторые деятели блаженной памяти Палестинской Комиссии обрисовываются (не мною, а фактами документов) с некрасивой стороны, я глубоко задумался и весьма естественно о судьбе своей работы. Предо мною сам собой встал вопрос: следует ли продолжать работу и не всуе ли я тружусь над нею? Свои сомнения, по свойственной мне откровенности, я высказал в письме и к И. И. Соколову . Не скрою, что и к самой работе начал охладевать. Чтобы избежать всякого рода недоразумений и щекотливостей, я решился вопрос о Духовной Миссии и, в частности, о деятельности архимандрита Леонида (Кавелина) в Палестине, «беспристрастный рассказ» о котором, по словам отчёта Общества («Сообщения», т. III, с. 132), если «когда-либо увидит свет, составит бесспорно одну из мрачных страниц сношений Востока с нами», выделить в особую самостоятельную речь, которую послать для печатания в «Сообщениях», у меня теперь уже не хватает решимости. Речь о келлиотах – хороший урок. На основании изложенного Вы теперь можете видеть, что я ни на один день не прекращал работы для Палестинского Общества, и первая глава Записки написана в объёме не менее 25 печатных листов. (Верьте, не буду скорбеть, если она останется достоянием моего портфеля). И если эта глава не доведена до конца, то отчасти потому, что неоднократно мне обещанные и настоятельно необходимые документы не были доставлены вовремя, отчасти потому, что подоспела Пасха и обычная суета с экзаменами. Впрочем, судя по последнему письму, работа моя Вас не удовлетворяет, так как «Палестинскому Обществу нужна история его 25-летия, а не других (sic!) учреждений, бывших до него». И здесь мне снова приходится решительным образом не согласиться с Вами. Возникло Общество из протеста против беспросветного существования Палестинской Комиссии, бок о бок существовало с последнею около семи лет и даже энергично боролось с нею, чтобы, в конце концов, в 1889 году поглотить её. |
| П. Мансурова о своей поездке в Палестину в 1857 году, так как она была встречена в Петербурге акционерами Общества пароходства и торговли с полным восторгом, и автор её был признан самым подходящим человеком для осуществления проектируемых им мер и учреждений в Палестине, с желательными для неё полным доверием и с расчётом на его «личную ловкость и опытность». Неудивительно поэтому, что изложенные руководящие идеи этой «Записки», как они целиком были положены в основу нашей деятельности на православном Востоке, с настойчивостью и даже редким упорством проводились так называемым Палестинским Комитетом, преобразовавшимся в 1864 году в Палестинскую Комиссию, в жизни стирая и уничтожая всё, что стояло на пути в этом движении вперёд, с служением двум господам: Богу и мамоне, Церкви и спекуляции. Под напором этого упрямства погиб в Иерусалиме талантливый и преданный делу Миссии епископ Кирилл, таков почти конец был и другого нашего в Иерусалиме деятеля – отца архимандрита Леонида (Кавелина) , о котором мы, несмотря на краткость его пребывания там, намерены повести нашу речь в настоящем собрании. В начале 1858 года создался с Высочайшего утверждения Палестинский Комитет под председательством великого князя Константина Николаевича, имевший целью заботиться об улучшении положения наших паломников в Палестине, а в конце того же года учреждены «кружки для сбора подаяния на улучшение быта Православия в тех местах, откуда разлились лучи истинной веры на весь свет, то есть принесение посильной вещественной лепты на святое дело и принятие некоторыми избранными лицами подвижничества в деле богоугодном» 67 . Расчёт оказался вполне верным. Из отчёта Палестинского Комитета с 1858 года по 15 апреля 1860 года видно, что поступило за это время пожертвований вместе с кружечными сборами в количестве 176623 рубля 37 коп., наросло процентов на собранный капитал 7000 рублей; русское Общество пароходства и торговли, сулившее в вышецитированной нами «Записке» ежегодно по 30000 рублей серебром, в конце концов, ассигновало на Иерусалимское дело 30000 руб., но «со взносом всей суммы в течение трёх лет» и, наконец, из личных средств Государя Императора пожаловано на то же дело 500000 руб. |
| Говоря в своей обычной манере шуточно о самых серьёзных вещах, он вдруг перешёл в другой тон и как будто мимоходом спросил: «Вот вы говорили обо мне секретарю, что вам не нравятся мои ночные отлучки в город и что я лучше бы сделал, если бы женился». Я на это отвечал: «Да, я по своему духовному опыту, при совете его со мною касательно его жениться, точно говорил ему, что лучше жениться, чем жить нечисто, но употреблено ли при этом указание на вас, не помню». На это консул уже с запальчивостью и цинизмом отвечал: «Так знайте же раз и навсегда, что я ваших убеждений на этот счёт знать не желаю. Я не могу обойтись без женщин и потому привёз с собою одну венгерку 136 . И предупреждаю, что вам не должно быть никакого дела до того, что будет делаться в моём доме». Я на эту выходку отвечал холодно: «Я, г. консул, знаю всё, что вы говорите мне, как новость, и пользуюсь этим случаем по долгу совести и лежащей на мне пастырской обязанности заявить вам, что содержанка ваша, которую вы привезли с собою, уже успела заявить в городе, что вы обещали поместить её в консульском доме, т. е. внутри русских богоугодных заведений, и даже обещались сделать директрисой женского приюта. На это скажу вам прямо, что я не могу допустить такого явного соблазна, и если вы добровольно не откажетесь от вашего намерения, должен буду довести о сём до сведения тех лиц, которые могут вам это запретить». Стараясь скрыть видимо волновавшую его беседу, опять перешёл в шутливый тон и, между прочим, сказал: «Я ведь располагаю пробыть здесь недолго, не более двух лет». На это я отвечал: «А если так пойдут дела, как они поставлены теперь, желал бы пробыть и того менее». На это он с увлечением отвечал: «Да, но тогда уже начальника Миссии здесь не будет, но останутся два иеромонаха, из которых один за старшего» 137 . После этого напряжённого разговора А. Н. Карцев поспешил сблизиться с низшими членами Духовной Миссии и их привлечь на свою сторону и сделать им визиты. В Миссии этого только и ждали, чтобы начать компанию против своего начальника. 29 декабря на имя консула была подана первая жалоба на архимандрита Леонида, которая, будучи наполнена фактами мелочными и даже иногда малоправдоподобными, не может, однако, быть пройдена молчанием, так как в ней взводятся на о. архимандрита Леонида такие жалобы, которые аналогичны с жалобами клириков Константинопольской церкви, о чём у нас будет речь впереди. Нужно поэтому допустить, что некая доля правды имеется в этой жалобе. |
| Ахматова и его преемника графа Д. А. Толстого, находившихся в своих суждениях по «вопросу иерусалимскому», несомненно, под влиянием воззрений и взглядов Московского Владыки. Обер-прокурор А. П. Ахматов, ознакомившись с содержанием бумаг по вопросу о беспорядках в Русской Иерусалимской Духовной Миссии, доставленных послом Министерству иностранных дел до февраля 1865 года, сделал довольно веские, обличительного характера, замечания по адресу Иерусалимского консула А. Н. Карцева и замолвил своё доброе слово в защиту архимандрита Леонида. «Из моего отношения от 20 февраля за – писал он товарищу Министра иностранных дел, – Ваше Превосходительство изволите знать о мерах, признанных Святейшим Синодом необходимыми для восстановления порядка в Миссии, потрясённого дерзостью и своеволием её членов, восставших против своего непосредственного начальника. От времени надобно будет ожидать указание, что следует предпринять далее. Ныне же я позволяю себе представить вниманию Вашего Превосходительства некоторые мои мысли по поводу положения, принятого нашим консулом в Иерусалиме в отношении к случившемуся. Ваше Превосходительство изволите согласиться, что для охранения достоинства Русской Церкви в Святой Земле необходимы два условия: предоставление её представителю исполнять духовные обязанности, возложенные на него Святейшим Синодом, совершенно самостоятельно и независимо; и такой образ действий со стороны представителя нашего Правительства в Иерусалиме, который бы клонился к поддержке, а не расстройству Духовной Миссии. Между тем из действий г. Карцева, судя о них по собственным словам его (письмо от 10 января), можно заключить, что консульство наше действовало под влиянием, по-видимому, совершенно иных соображений. С обнаружением неудовольствий служащих при Миссии лиц на её начальника, по моему убеждению, для консульства был единственный законный способ действования. При первом появлении этого обстоятельства, одного из немногих могущих служить поводом вмешательства светской власти во внутренний быт Духовной Миссии, консульству не только не следовало принимать жалобы на архимандрита Леонида от лиц, непосредственно ему подчинённых, и подавать им совет изложить ему их претензии письменно, но следовало немедленным внушением и наблюдением принять меры к обращению возбуждённых и возмутившихся на путь законного подчинения. |
| г. служащие на постройках?» 122 В частности, г. Мазараки встал во враждебные отношения к архимандриту Леониду из личных своих расчётов, опасаясь потерять выгодное место при русской больнице, оплачиваемое квартирою и жалованьем в 2250 руб. (впоследствии русские врачи, выписываемые из России, получали содержание только в 1500 руб., так как архимандрит Леонид взял с собою из Петербурга воспитанника медико-хирургической академии сирийца Сарруфа в качестве миссийского драгомана, вопреки желанию Б. П. Мансурова, наметившего на эту должность другого человека, и так как в Иерусалиме ходила молва, что Сарруф займёт со временем и должность врача при нашем госпитале Мазараки). В. К. Каминский, бывший воспитанник Нежинского юридического лицея и учитель военно-учебных заведений, приобрёл себе известность в литературе своими «Воспоминаниями поклонника Св. Гроба» (СПб., 1859), из коих в свет доселе появилась лишь одна первая часть, три же другие части, приготовленные к печати, остаются в рукописи и хранятся в библиотеке Православного Палестинского Общества без надежды, впрочем, в целом своём виде когда-нибудь видеть свет Божий. Последнее объясняется отсутствием у автора специальных сведений по вопросам палестиноведения, затрагиваемым в его «Воспоминаниях» довольно часто, а равно крайнею страстностью и даже желчностью, какими проникнуты его «Воспоминания», когда он касается современных палестинских деятелей и пишет свои непосредственные впечатления, наблюдения и характеристики. Так как В. К. Каминский принимал горячее участие в иерусалимских миссийских беспорядках как человек, вполне расположенный к «членам мансуровской партии», придавая всем доносам членов Миссии на отца архимандрита Леонида «литературную форму», и в обвинительных доносах на отца архимандрита Леонида упоминалось, что «ожесточённым преследованием» последнего «этот поклонник якобы доведён, как многие здесь (т. е. в Иерусалиме) убеждены, до гроба», то мы остановим внимание на этой личности несколько подробнее, благо мы располагаем ценным материалом для его беспристрастной характеристики в упомянутых неизданных его «Воспоминаниях». |
| В сём мнении своём о начальнике в нашей Миссии Его Блаженство сомнительно чтобы когда-нибудь, по крайней мере вскорости, изменился». Выясняя таким образом возможные причины происшедших беспорядков в нашей Духовной Миссии при архимандрите Леониде (Кавелине) , архимандрит Антонин нисколько не думает вину за них взвалить на плечи злополучного архимандрита Леонида, напротив, он оправдывает образ его действий, по крайней мере, по отношению к Патриархии, и высказывает горячие пожелания, чтобы и преемники архимандрита Леонида следовали его образу действий в этом отношении, имея за собою поддержку у нашего духовного и светского правительства. «Подобные отцу архимандриту Леониду ревнители своего начальнического значения, преемники его, – по словам архимандрита Антонина, – не только возможны, но и желательно чтобы чаще появлялись, ибо ничто так не порекомендует нас в настоящее время здесь, как настойчивое следование одной и той же системе, даже если бы она и не признавалась, наконец, удовлетворительною… Начальник Миссии нашей, даже номинальный, имеет весьма важный смысл для Востока. Даже систематически ослабляя его власть и силу вследствие тех или других правительственных соображений, надобно прямо стараться показывать, что мы им дорожим и ни за что не поступимся. Ибо мы не для одного Патриарха, даже и не для одного Патриаршего престола заступили действующими лицами на Востоке. У нас в виду должно быть развитие Православия вообще, противодействие пропагандам, борьба за нравственное влияние, восточный вопрос, наконец. В первый раз мы выступили на политическое поприще под знаменем (давно желанным) чисто духовных интересов и чисто церковного значения, столько завоеваний доставивши на Востоке, и чуть выступили, сейчас же, устрашившись чего-то, спешим свергнуть его, и вместо него выставить флаг консульский». Если, «вопреки видимому желанию Иерусалимской Патриархии уменьшить вес начальника нашей Духовной Миссии, наше правительство поддержит его значение и даже усилит, чтобы она поняла, что высокомерное обращение её с ним и неблаговидное запрещение ему служить на святых местах не оставлены русским правительством без вниманий, то тогда раз навсегда мечта, высказываемая Патриархиею откровенно и даже несколько обидно: «не удалось с архиереем; не удалось с архимандритом, попробуем обойтись с простыми священниками», т. |
| Далее в «Записке» напрягаются все усилия доказать, что «слишком высокое значение» по своему сану начальника Миссии, несмотря на то, что простолюдины богомольцы «легко подчиняются власти духовного характера», мешает ему принять на себя ежедневные заботы о благосостоянии материальных нужд поклонников», а поэтому проектируется особая духовная должность – настоятеля наместника или игумена, который состоял бы на общем основании непосредственно под властью Святейшего Правительствующего Синода, и прямо через консула отчитывался бы в деньгах пред Палестинским Комитетом, от коего он будет получать суммы на содержание приютов» 81 . Анализируемая нами «Записка» подверглась со стороны митрополита Филарета серьёзному критическому разбору «в особом мнении», и мудрым Владыкою по делам Иерусалимским высказано совершенно справедливое заключение: «Российская Духовная Миссия в Иерусалиме и построение там церковных и странноприимных зданий, которые по предмету и цели должны составлять одно, произведены двумя действователями: 1) духовным начальством с согласия Министерства иностранных дел и 2) Иерусалимским Комитетом, составленным из светских особ. Сии действователи шли каждый своим путём, и неудивительно, если не пришли к единству… Трудно удовлетвориться и тем, что существует, и тем, что предполагается» 82 . Назначение начальником вместо епископа архимандрита митрополит Филарет, в частности, признавал для нашей Миссии хотя и «видом падения», а не «восхождения от силы в силу» 83 , однако же, уступил настойчивому желанию наших деятелей в Палестине и рекомендовал, как мы знаем, в начальники Миссии «первым кандидатом» иеромонаха Леонида (Кавелина) как человека «основательного и опытного». Указом Святейшего Синода от 29 ноября 1863 года иеромонах Оптиной пустыни Леонид, с Высочайшего соизволения, назначен начальником Духовной Миссии в Иерусалиме с возведением в сан архимандрита и с присвоением степени настоятеля первоклассного монастыря 84 . Вызванный из Курска в Петербург, 25 июля он прибыл на «свой счёт» и был рассчитан здесь прогонными деньгами: две лошади в 63 руб. 39 коп., суточных по 30 коп. за 36 суток – 6 руб. 90 коп., а всего 70 руб. 29 коп., и на содержание в столице по сентябрь месяц 105 руб., а всего 180 руб. 85 . 6 декабря того же года отец Леонид был возведён в сан архимандрита, причём ему Высочайше пожалованы были 23-го декабря месяца митра и золотой наперсный крест с драгоценными камнями из Кабинета Его Величества 86 . |
| Отец его, А. А. Кавелин, родной брат отца известного учёного и публициста К. Д. Кавелина, служил в гусарском Клястицком полку и вышел в отставку штаб-ротмистром; по матери он принадлежал к известной семье Нахимовых, давшей России героя Синопа и Севастополя – адмирала П. С. Нахимова. Происхождением из знатной дворянской фамилии и принадлежностью отца по роду службы к военному сословию уже определились вполне для будущего аскета, кабинетного учёного и знатока Палестины и деятеля на православном Востоке, его воспитание и его служебная карьера. Лев Александрович в 1835 году, на 14-м году своей жизни, был помещён родителями в 1-й Московский кадетский корпус, имея своими сотоварищами покойного военного министра П. С. Ванновского и попечителей округов: Варшавского – А. А. Апухтина и Харьковского – Н. И. Воронцова-Вельяминова. Время, проведённое в Кадетском корпусе, оставило неизгладимый след в душе архимандрита Леонида, и о корпусе он с тёплым чувством и умилением говаривал и вспоминал в кругу своих близких друзей даже и на закате уже дней своей жизни. Особенно тепло и сердечно он вспоминал о месте своего воспитания в 1878 году, когда Кадетский корпус праздновал столетний юбилей своего существования, явившись на праздник корпуса и приняв участие в торжественном его Богослужении, а затем описав родной праздник в статье «Празднование столетия Первого Московского кадетского корпуса». Как отличный воспитанник корпуса, Лев Кавелин удостоился чести присутствовать с некоторыми из своих товарищей на примерных Бородинских манёврах, устроенных императором Николаем Павловичем, и потом описал их в своих «Впечатлениях от Бородинских манёврах», признанных начальством корпуса за лучшее сочинение, напечатанное затем (это был первый его литературный опыт) в «Журнале для чтения воспитанников военно-учебных заведений» за 1839 год. В 1840 году Лев Александрович с отличием окончил курс Кадетского корпуса и поступил прапорщиком в лейб-гвардии Волынский полк, оставаясь в нём целых двенадцать лет, – до 1852 года 27 . |
| «Ежели бы все; говорили обо мне с похвалой, писал старец к другому лицу, то горе бы мне было, по словам Самого Спасителя: горе, егда рекут вам вси человецы добре… Истинно Господь творит вся к пользе нашей, а без Него и влас главы нашей не погибнет. Что ж касается до усердствующих к моей худости, и по вере их пользующихся, не скуден Господь и ныне даровать всякому достойному и ищущему утешения, как чрез пастырей, поставленных Духом Святым, так и особенно сокровенными рабы Своими. Только дабы ищущие пользы и утешения в своих скорбях и недоумениях были предуготованы верой и расположением к исполнению заповедей Господних, и постановлений церковных, и со смирением искали бы и принимали советы в простоте сердца. Я со своей стороны благодарю Господа, чувствую в совести моей спокойствие и ни мало переходом моим не отягощаюсь». Между тем преосвященный калужский получил через московскую тайную полицию безымянный донос, в котором повторялись разные обвинения на старца о. Леонида, а также и на Оптинского настоятеля, между прочим, что последний скитским старцам несправедливо оказывает предпочтение перед живущими в монастыре, что скит причиняет монастырю во всем большой подрыв, и если он не уничтожится, то древняя обитель через него придет в упадок и разорение и т. д. Вследствие этого доноса от Оптинского настоятеля потребовались объяснения. А о. Леониду, так как он был пострижен в схиму келейно, без консисторского указа, преосвященным Калужским запрещено было носить схиму, и вместе с тем строго подтверждено было запрещение принимать посетителей. Это запрещение повторялось неоднократно, и каждый раз, повинуясь воле владыки, о. Леонид прекращал прием посетителей. Да и сам он был рад несколько успокоиться от своих трудов: ему тогда было уже 68 лет… «О себе и о своих обстоятельствах честь Вашу уведомляю, писал старец в 1886 году одному своему знакомому, что я, слава премилосердому Господу Богу, поколь грехам моим долготерпящему, нахожусь еще в живых и в той же келлии; но сношение с приезжающими на гостинную мне прекращено. |
|
|
