| А. Забытые русские святогорцы - Каллиник и «филадельф» (страничка истории рус. книгописания на Афоне в конце XIV - начале XV в.)//MOCXOBIA. М., 2001. Т. 1: (К 60-летию Б. Л. Фонкича). С. 431-442; Фонкич Б. Л. Чудотворные иконы и священные реликвии христианского Востока в Москве в сер. XVII в.//Очерки феодальной России. М., 2001. Вып. 5. С. 70-97. А. и Сербия Свт. Савва Сербский. Роспись ц. Вознесения Господня в Милешеве. Ок. 1228 г. Свт. Савва Сербский. Роспись ц. Вознесения Господня в Милешеве. Ок. 1228 г. История серб. монашества на А. является наиболее ясной и хорошо документированной почти на всем протяжении. Вероятно, монахи серб. происхождения жили в различных мон-рях на Св. Горе задолго до создания здесь национальной обители. Однако наиболее значимым моментом в истории серб. общины на А. было появление здесь в 1191 г. серб. княжича Растка (3-го сына вел. жупана Стефана Немани). В качестве послушника он поселился в Русском Пантелеимоновом мон-ре, где вскоре принял постриг с именем в честь прп. Саввы Освященного, а через нек-рое время перешел в Ватопедский мон-рь (впосл. архиеп. Сербский прп. Савва I ). В 1197 г. к Савве присоединился отец, отрекшийся от престола в пользу 2-го сына - Стефана Первовенчанного и принявший постриг с именем Симеон (прп. Симеон Мироточивый ). На их средства в Ватопеде был воздвигнут ряд построек, возобновлена разрушенная пиратами церковь в местности Просфора, приобретено неск. запустевших метохий, заселенных после этого выходцами из Сербии. За это святые Савва и Симеон были внесены благодарными насельниками Ватопеда в число ктиторов обители. Мон-рь Хиландар. Собор и фиал Мон-рь Хиландар. Собор и фиал Во время паломничеств по А. св. отец и сын обратили внимание на развалины небольшого мон-ря в сев.-вост. части полуострова, между Зографом и Эсфигменом, заброшенного после пиратского разорения. Основанный не позднее 1076 г., этот мон-рь был посвящен Введению во храм Пресв. Богородицы, носил название Хиландар (Χελανδαρου; болг. Хилендар) и в кон. XII в. принадлежал Ватопеду. Прп. Симеон испросил разрешение у своего свата имп. Алексея III Ангела (на дочери к-рого был женат Стефан Первовенчанный) возобновить этот мон-рь как сербский («своему отьчьству утврьдите срьбскыи монастырь звати се»). Просьба была поддержана всем святогорским собором (за исключением Ватопеда) во главе с протом, и во 2-й пол. 1198 г. император издал хрисовул, к-рому предшествовал златопечатный сигиллий, о передаче Хиландара Симеону и Савве с возведением мон-ря в ранг царской обители, об освобождении мон-ря от всякой власти, включая власть прота, и возвращении возрожденной обители всех ранее принадлежавших ей владений и угодий. Учреждение серб. национального мон-ря на Св. Горе явилось важным этапом на пути к обретению Сербской Церковью автокефалии, предпосылки этого были заложены в правление Стефана Немани, окончательно эта задача была решена его детьми святыми Саввой и Стефаном уже после смерти отца. |
| Данный труд профессора Бориса Львовича Фонкича пока не переведён в текстовый формат. В виде сканированного документа вы можете ознакомиться с ним по ссылке ниже. Читать в формате pdf Предлагаем помочь распознать текст этой книги и открыть его для тысяч читателей. Это можно сделать самостоятельно или привлечь профессионала. Предварительно просим уточнять, не взята ли эта книга на распознавание, написав по адресу otechnik@azbyka.ru Читать далее Источник: Фонкич Б.Л. Начальный период формирования коллекций греческих рукописей Библиотеки Академии наук//Современные проблемы археографии. Вып. 2 : (сборник статей по материалам конференции к 300-летию Библиотеки Российской академии наук, 21-24 октября 2014 г.). 2016. C. 24-37. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Связь списка с Хрисанфом позволяет нам утверждать, что именно он вывез в 1694 г. рукопись с «Мечцем Духовным» из Москвы для своего дяди Иерусалимского Патриарха Досифея. Таким образом, появление списка в Иерусалимской библиотеке становится вполне понятным. Как известно, архимандрит Хрисанф приехал в Москву в ноябре 1692 г. Его направил сюда Досифей, который, задумав создать в Москве греческую типографию для издания корпуса антилатинских сочинений, посылает для реализации этого проекта в русскую столицу своего племянника. В задачу Хрисанфа входила организация в русской столице типографии, где можно было бы издавать пространные греческие тексты, а также подготовка к печати громадного свода антилатинских полемических трактатов. Для этой цели Хрисанф привез в Москву 18 рукописных сборников, среди которых был большой свод полемических сочинений (ГИМ. Греч. 250), составленный, по мнению Б. Л. Фонкича , Досифеем между 1689 и 1692 гг. 51 Однако работа над сборником Досифеем не была завершена, и для подготовки его к изданию вместе с архимандритом в Москву прибыли писцы. Помощниками Хрисанфа в Москве, по замыслу Досифея, должны были быть Лихуды, что становится ясно из послания, привезенного Хрисанфом от Патриарха. Так, можно предположить, что Лихуды были одними из первых, с кем племянник Досифея встретился в Москве и затем имел постоянные контакты на протяжении своего пребывания в России. К этому времени Софроний уже написал «Мечец Духовный» (1690 г.), который, по-видимому, при встрече и показал Хрисанфу, рассказав о диспуте между Лихудами и иезуитами, произошедшем во Львове, на основе которого и был написан «Мечец». Обнаружив в Москве антилатинский трактат и зная заинтересованность Досифея в подобных сочинениях, Хрисанф не мог не заказать список памятника, предназначавшийся, по-видимому, специально для Иерусалимского Патриарха. Этим списком, по нашему мнению, и является Афинский – единственный – греческий список «Мечца Духовного». Все изложенные соображения, а также данные о времени пребывания Хрисанфа в Москве (с ноября 1692 до начала 1694 г.) позволяют датировать греческий список 1693 годом и локализовать место его написания Москвой, что уточняет ранее высказанное предположение Б. JI. Фонкича о том, что «список МПТ, 194 был скопирован в Москве с автографа Софрония в самом конце XVII или начале XVIII в.» 52 . |
| Борис Львович Фонкич В сентябре этого года умер Борис Львович Фонкич (1938–2021), ученый с мировым именем, крупнейший специалист по греческой палеографии и кодикологии — не академик, не член-корреспондент, ни даже профессор РАН. Перечень регалий, которые Фонкич не получил, будучи достоин как никто другой, может быть длинным. А между тем его жизнь — не только украшение, но и, в определенном смысле, оправдание современной гуманитарной науки. Он являл собой образец того самого классического ученого, каким мы его в теории представляем и какого в реальности не встретишь. Он являл собой образец ученого, каким мы его представляем и какого в реальности не встретишь Главным содержанием его жизни была ежедневная увлеченная работа, движимая только и исключительно научным интересом («за всю жизнь я ни дня не потерял для архива», — эта часто повторяемая Фонкичем фраза может быть эпиграфом к его научной биографии). В своих изысканиях он был поистине неутомим и никогда не останавливался на достигнутом. Предмет он знал досконально, он просто жил в нем. Мы, слушатели, так его и воспринимали — как продолжателя и собеседника выдающихся предшественников, двигавших греческую палеографию на протяжении предыдущих столетий. Об основателе этой науки, монахе-бенедиктинце Бернаре де Монфоконе (1655–1741), Фонкич говорил как о близком друге, прекрасно представляя и мотивацию его работы, и методы, и природу результатов. Восхищение Фонкича Монфоконом было беспредельно, при этом он часто указывал на ошибки и спорил с ним. «А какой у него острый, живой взгляд!» — с восторгом показывал Фонкич гравюрный портрет Монфокона, и слушатели тоже навсегда становились его горячими поклонниками. И если Монфокон был основателем греческой палеографии, то Фонкич поднял эту науку на новую высоту: в его работах, с одной стороны, подытоживаются ее предыдущие достижения, а с другой — открываются пути будущего развития, указываются его отправные точки и возможные траектории движения. Эти точки и траектории Фонкич наметил в ходе многолетних наблюдений над рукописями самых разных мировых собраний. Круг его задач составляли датировка и локализация рукописей (как маюскульных, так и минускульных), идентификация писцов по почерку, реконструкция истории бытования отдельных кодексов и целых библиотечных собраний, изучение греческих документов, устранение лакун в истории греческо-русских связей и многое другое. В противовес многим ученым, палеографам в том числе, специализирующимся на каком-то определенном временном промежутке или локальном отрезке, Фонкич изучал все доступные ему греческие рукописи (и документы) всех хронологических периодов: начиная с IV века н.э. (более ранних памятников на пергамене или бумаге до нашего времени не сохранилось) и заканчивая образцами кодексов уже «печатной» эпохи, конца XVIII — конца XIX веков, и все его публикации содержат новые и актуальные открытия (часто — определяющие для мировой науки). |
| Впрочем, с мировой наукой отношения у Фонкича были непростыми. Его имя стало известным и признанным после публикации первых же работ. Впоследствии он был знаком и дружен с выдающимися специалистами своего времени, в их числе филолог и палеограф Жан Иригуэн, хранитель рукописей Ватиканской библиотеки Поль Канар, знаменитый грек Манусос Манусакас, почетный профессор оксфордского Линкольн-колледжа Найджел Вилсон и др. Знакомство сначала было заочным, по доступным изданиям (в советские годы Фонкич был фактически невыездным, возможность поехать изучать европейские рукописные собрания у него появилась лишь в конце 1980-х). С 1981 года и до кончины Фонкич был членом Международного комитета по греческой палеографии (именно благодаря его выдающимся трудам русский язык стал рабочим языком мировых конгрессов по палеографии). В1994-м избран членом-корреспондентом Афинской академии, в 2001-м — почетным доктором Фессалоникского университета имени Аристотеля. В апреле 2021 в посольстве Греции в Москве состоялась церемония награждения Бориса Львовича орденом Феникса, государственной наградой Греческой Республики. Так греки выразили признательность человеку, который учил их собственной истории. «Он находит автографы наших святых», — благоговейно говорили о нем, когда в 1990-х годах у него появилась, наконец, возможность поработать в библиотеках афонских монастырей. Изменение жизни, доступность собраний крупнейших европейских библиотек, получение перечисленных регалий (весьма, впрочем, скромных для ученого такого масштаба) еще больше увеличили объемы и интенсивность научной работы Бориса Львовича. 60-летие своей исследовательской деятельности он встретил, бросив мировому научному сообществу настоящий вызов: он предложил новаторскую методику определения датировки греческих маюскульных рукописей — эта проблема до сих пор остается в науке не решенной удовлетворительно. Хуже того, с 1960-х годов исследования таких манускриптов ведутся по ошибочному пути. По сути дела, Фонкич предложил специалистам задачу, требующую определенного мужества, — отказаться от сделанных наукой «достижений» и, вернувшись в исходную точку (т.е. в середину XX века, когда палеография переживала свой расцвет), начать весь путь заново. Такая перспектива (признать свои ошибки) не встретила у «заслуженной» аудитории большого энтузиазма, что, хотя и было ожидаемо, весьма огорчало Бориса Львовича, для которого главным и единственным в науке был не относительный, а абсолютный результат. |
| В XIX в. наследие Максима, его биография и сказания о нем становятся объектом научного анализа. Одними из первых серьезных исследовании были статьи Г. Терещенко (см. 114) и Филарета Гумилевского (см. 120). Затем появляется масса научных, полунаучных и совсем ненаучных изданий. Среди работ первого рода можно выделить фундаментальные исследования С. А. Белокурова (см. 24), Е. Е. Голубинского (см. 38) и В. С. Иконникова (см. 58), не потерявшие во многом своего значения до сего дня. Из западных ученых наследием Грека интересовались и интересуются И. Денисов, Г. Папамихаил, Р. Клостерман, Б. Шультце, Д. Хейни и др. Некоторые современные исследователи, например американский славист X. Олмстед, ведут параллельно с советскими специалистами предварительную работу по подготовке научного издания сочинений Максима Грека, отсутствие которого является основным препятствием для дальнейшего исследования творческого наследия афонца (см. 106, 6). Наиболее весомый вклад в изучение жизни и творчества мыслителя вносится советскими учеными, в основном литературоведами и историками. Кроме монографических исследований Н. В. Синицыной и А. И. Иванова, специально посвященных Греку, большие о нем разделы помещены в книгах А. А. Зимина, Н. А. Казаковой, Л. С. Ковтун. Обстоятельную текстологическую работу проводит Д. М. Буланин. Отдельные аспекты, связанные с Максимом, рассматриваются в статьях О. А. Белобровой, Б. М. Клосса, Н. Н. Покровского, В. Ф. Ржиги, Б. Л. Фонкича, А. Т. Шашкова, С. О. Шмидта, в рецензиях на книгу И. Денисова, принадлежащих С. М. Каштанову и А. И. Клибанову, и других публикациях, число которых увеличивается с каждым годом. Вышел русский перевод с новогреческого исторического романа М. Александропулоса «Сцены из жизни Максима Грека» (Москва, 1980). Интереснейшая личность Михаила Триволиса, его необычная судьба и обширное творческое наследие, к сожалению, пока не заинтересовали философов. Это не означает полного отсутствия попыток философского анализа, но такие попытки принадлежат историкам и филологам. |
| Автор статьи согласен, что «Отрывки» на л. 243 были вписаны уже в сборник и не являются частью какого-то другого памятника, как считал В. Н. Бенешевич. Характерно, например, что краткий характер последнего 13-го отрывка связан, вероятно, с тем, что у писца не оставалось места — он вплотную подошел к каноническому тексту наверху л. 243. В пользу этой версии свидетельствует главным образом совпадение сорта бумаги последней и второй тетради, а также совпадение почерков некоторых текстов в этих тетрадях. Реконструировать процесс создания конволюта Vat. gr. 840 можно следующим образом: греческий сборник начала XIV в., содержащий «Номоканон», был в 1320-х гг. пополнен двумя тетрадями в начале и в конце кодекса; еще одна тетрадь появилась в начале сборника уже не ранее 1354 г. Эти дополнительные листы заполнялись постепенно на протяжении долгого времени, уже являясь частью сборника. Впервые свои «Отрывки» В. Н. Бенешевич опубликовал на греческом языке и не полностью в докторской диссертации в 1914 Через 2 года записи на л. 243 кодекса уже без пропусков были изданы М. Р. Фасмером и М. Д. Приселковым на греческом и русском языке с лингвистическими и историческими Исследователи пришли к выводу, что эти пометки вышли из канцелярии митрополита Феогноста, так же как и записи о поставлении русских епископов на л. 9 об.—10 того же кодекса. Несмотря на множество интересных наблюдений, М. Д. Приселков и М. Фасмер завершили свое издание пожеланием, «чтобы другие исследователи были более счастливы в своих наблюдениях над этим текстом». Однако полноценного комментария к «Отрывкам В. Н. Бенешевича» в ближайшее время так и не последовало. Только в 1982 г. появилась статья Б. Л. Фонкича о cod. Vat. gr. Проведя палеографическое исследование источника, ученый пришел к следующим важным выводам: 1. И записи о поставлении русских епископов и «Отрывки В. Н. Бенешевича» попали на страницы рукописи не в результате единовременного копирования, а постепенно записывались на протяжении конца 1320—1340-х гг. |
| Труды хранителей и исследователей Синодального собрания, в частности его греческой части, в стенах ГИМа, куда на основании постановления Наркомпроса от 1 сентября 1918 г. оно поступило из Патриаршей ризницы вместе с печатными изданиями, за последние десятилетия достаточно подробно отображены в многочисленных публикациях музея (см. например: Отделу рукописей и старопечатных книг Государственного исторического музея — 75 лет.//Русская книжность XV-XIX вв. М., 1989). Нужно воздать должное за сделанное как уже почившим, так и ныне здравствующим специалистам, работавшим в советский период с рукописями Синодального собрания. Однако для исследователей в области византийской письменности каталог архимандрита, впоследствии епископа Владимира (Филантропова), увидевший свет 100 лет назад, до сих пор оставался последним словом науки в отношении состава греческой части Синодального собрания. Уже поэтому труд Бориса Львовича Фонкича и Федора Борисовича Полякова, издаваемый нами, представляет исключительный интерес. Долог был путь этой книги к читателю. Своеобразный «скорбный список» безрезультатных попыток издать ее приводится в предисловии. Но это лишь сокращенный вариант такого списка. В некотором смысле эта ситуация типична для нашего века, ведь изданиям чисто научным и по-настоящему нужным приходится с великим угасанием искать свой путь в непроходимом лесу издательской конъюнктуры уже с начала нашего столетия. Возрожденная в 1987 г. Синодальная библиотека Московского Патриархата в меру сил стремится в своей научной и издательской работе сделать доступными труды ученых прошлых лет, работавших с рукописными собраниями, изъятыми после 1917 г. из церковных учреждений. Поэтому труды современных исследователей, славистов и византологов, продолжателей традиции старой русской гуманитарной науки, не знавшей деления на церковную и светскую, были и остаются в сфере ее интересов. «Собрати расточенныя» — сегодня эти слова особо точно характеризуют задачу, стоящую перед Синодальной библиотекой. Обрести сокровища, потерянные на перепутьях истории, нелегко, но еще труднее, найдя их, сохранить и передать тем, кто идет за нами. |
| Другим результатом богословско-полемической работы Лихудов стало появление одного из крупнейших антилатинских трактатов конца XVII в. «Мечца Духовного», о важности которого свидетельствуют многочисленные списки сочинения, относящиеся к концу XVII в. первой половине XVIII в. В литературе к этому памятнику богословской полемики обращались крайне редко: в научный оборот сочинение было введено в середине XIX в. А. Смеловским 4 , затем исследования продолжились в трудах Г. Мирковича, М. Сменцовского и др. 5 Однако необходимо отметить односторонний подход в работе с памятником – авторов в основном интересовала содержащаяся в нем информация о жизни Лихудов, а также ход полемики конца XVII столетия; при этом фактически не изучался сам источник, особенности его распространения и бытования. Важным свидетельством роста интереса к «Мечцу Духовному» в XIX в. была его публикация в Приложении к журналу «Православный собеседник» 6 . Издание содержит предисловие, где приводятся краткие сведения о памятнике и его месте в контексте существовавшей идеологической борьбы конца XVII в., дается описание списков памятника, положенных в основу его издания, однако указания на них не всегда точны, что не позволяет отождествить все используемые издателями рукописи. Таким образом, XIX столетие открыло этот источник для науки, но мало продвинуло его изучение, так и не сделав серьезных попыток исследования сочинения. Только в последнее время работы Б. Л. Фонкича 7 показали перспективность изучения «Мечца Духовного», форм его распространения и бытования в русской и греческой традициях, а также необходимость дальнейшего палеографического, кодикологического и текстологического анализа списков памятника. «Мечец Духовный» был написан Лихудами в Москве в 1690 г. при Патриархе Иоакиме, затем был переведен на русский язык в Патриаршество Адриана «в том же годе 1690 месяца февруария». Эти данные мы узнаем из текста самого памятника, и, тем не менее, почти все они (кроме года написания памятника) являются неточными. |
| При этом «Записи», скорее всего, копировались с русского оригинала, а «Отрывки» не являются копией какого-либо текста. 2. «Отрывки В. Н. Бенешевича» написаны тремя писцами: 1 в «Записях» и 1 в «Отрывках»; в «Записях» и 6(?), 1-я половина текста 7, 2-я половина текста 10, 11, 12, 13 в «Отрывках»; 2, 3, 4, 2-я половина текста 7, 8(?), 9, 1-я половина текста 10 в «Отрывках». Все писцы были, видимо, русскими по происхождению. 3. Материалы касались важнейших вопросов истории Русской Церкви 2-й четверти XIV в. — избрания епископов и борьбы литовского и русского митрополитов за единство русской митрополии. Они принадлежали митрополиту Феогносту и служили «своего рода записной книжкой митрополита». 4. Кодекс Vat. gr. 840 был переписан в начале XIV в., привезен митрополитом Феогностом на Русь в конце 1320-х гг., а в 1437 г. вывезен в Италию митрополитом Исидором. В итоге Б. Л. Фонкич сделал следующий вывод: «Все вышеизложенное позволяет отказаться от высказывавшихся прежде точек зрения о случайном и более позднем внесении записей на л. 9 об.—10 и 243—243 об. рукописи Vat. gr. 840 и рассматривать «Записи В. Э. Регеля» и «Отрывки В. Н. Бенешевича» как важнейший греческий источник по русской истории первой половины XIV В 1990-х гг., к этому источнику обратилась Е. В. Русина, которая отнесла создание записей к началу XIV в., предложив, таким образом, новую На мой взгляд, основой для датировки этих записей являются палеографические наблюдения Б. Л. Фонкича: записи на л. 243 сделаны постепенно и теми же писцами, что и записи о поставлении русских епископов, датировка которых, кажется, не подлежит сомнению — 1328—1347 гг. Таким образом, ясная датировка «Записей» и сам способ постепенного записывания отрывков указывает и на эпоху составления «Отрывков В. Н. Бенешевича». Кроме того, отрывки написаны на греческом языке, хотя писцы были, видимо, русскими. Следовательно, они предназначались для архиерея греческого происхождения, к которым отнести митрополита Петра нельзя. Наконец, бумага, на которой записаны «Отрывки В. |
|
|
