| — А как вы думаете, в современном мире, среди людей, есть такие существа? — спросил я. Он выпучился еще больше. — Ну, есть люди, которые не совсем люди, а существа, умеющие летать? — уточнил я. И тут же услышал за спиной язвительное хихиканье Кута. — Не забудь рассказать про девочку-обезьяну, — прошипел он. — Это еще кто? — обалдело вымолвил Распутин. — Девочка-обезьяна, — невозмутимо повторил Кут. Но тут я услышал, как Лики велит ему заткнуться. — Могли же остаться существа от обезьяньей эпохи, — настаивал Кут. — Девочки-макаки и мальчики-гориллы. Я и ухом не повел в его сторону, а пояснил Распутину: — Чтобы человек взлетел, его кости должны быть пневматизированы. Он подошел, взъерошил мне волосы. — Крылья в этом деле тоже небесполезны, — сказал он. — Похоже, ты и вправду прочитал много всего интересного. Молодец, Майкл. А ты, Кут, напрасно встреваешь. Мы отлично знаем, кто здесь мальчик-горилла. Кут заржал. И оскалился по-обезьяньи, едва Распутин отвернулся и прошел к доске. Распутин сказал, что тему " эволюция " мы уже освоили и теперь изучаем строение человека: мышцы, сердце, легкие, пищеварительную и нервную систему, а также мозг. — Не пропускай больше школу, Майкл, — добавил он. — Ты ведь не хочешь отстать еще больше? — Нет, сэр, я буду ходить. Распутин раскрутил длинный свернутый в рулон плакат и вывесил на всеобщее обозрение разрезанного вдоль человека. Все было видно: ярко-алые легкие, сердце за ребрами, желудок с кишками, сплетение кровеносных сосудов и нервов. Мышцы были бурые, кости — белые, а мозг — голубовато-серый. Это чудище глядело на нас зияющими пустотами глазниц. Класс притих. Многим стало не по себе. — Таковы все мы изнутри, — сказал Распутин. Кут опять захихикал. Распутин пригласил его к доске. И сделал вид, будто сдирает с него кожу и вскрывает грудную клетку. — Да-да, — приговаривал он. — Внутри все мы одинаковы, какими бы ужасными ни были с виду. И если мы взрежем господина Кута, нашим взорам предстанет именно такая картина. Он улыбнулся. — Ну, может, на картинке все выглядит чуть поаккуратнее, чем в жизни. |
| Очень аккуратно, маленьким молоточком и длинными тонкими гвоздями, он прибил поперек двери несколько досок. Гараж по-прежнему сотрясался от каждого удара. Нас попросили встать поодаль. Мы отошли и притаились в зарослях. Папа откопал где-то черную блестящую краску и вывел на приколоченных досках: " ОПАСНО " . Потом он принес нам колы, а себе пива, и все мы уселись возле дома, глядя на гараж. — От этих руин лучше держаться подальше, — сказал папа. — У меня дядя строитель, — сказал Кут. — Он как раз возводит гаражи и разные другие строения. — Угу, — папа задумчиво кивнул. — Он бы посоветовал снести эту штуку и построить заново. — Угу. — Он говорит, что люди вечно цепляются за всякую рухлядь, которую стоило снести сто лет назад. Я взглянул на гараж и представил, что его нет, что на его месте зияет пустота. — Дядя говорит, что хорошая стройка начинается с хорошего сноса хорошей чугунной кувалдой. Кут взболтал колу и опрокинул в себя полбанки. На край гаражной крыши слетел дрозд. Сейчас будет всматриваться в садовые дебри, искать еду для своих птенчиков: жуков, червяков пожирнее. — Ждет, чтоб мы ушли, — заметил я. Кут поднял воображаемое ружье, понарошку прицелился в птицу. — Попал! — Он даже дернул плечом, изобразив отдачу от выстрела. Папа сказал Лики и Куту, что рад их видеть снова. — Майкл у нас что-то захандрил, — добавил он. — А попинать мячик с приятелями — это прямо то, что доктор прописал. — Только не по гаражу, — заметил Лики. — Да уж, гараж лучше не трогать. Мы взяли мячик и пошли через дом на улицу. Мины не было. Я заиграл получше, только то и дело поглядывал на опустевшую ветку. И представлял Мину и Скеллига там, в темном доме. Парни опять стали перемигиваться, хихикать. — Уже заскучал? — сказал Кут. Я поднял глаза, криво улыбнулся. Отошел и уселся на наш забор. — Да кто она такая, в конце-то концов? — спросил Лики. Я пожал плечами. — Мина. — В какой она школе? — Она не ходит в школу. — Это как? — Они удивленно вылупились на меня в ожидании ответа. — Баклуши бьет? — уточнил Кут. |
| Я. Николадзе, С. Месхи и др. В коллекции технических чертежей и карт (870 ед. хр.) выделяется атлас энциклопедического характера «Путешествие на Кавказ» швейцарского путешественника Ф. Дюбуа де Монперё, изданный в Париже на франц. языке в 1843 г. и содержащий 242 эскиза. Здесь же хранятся первопечатные карты Грузии и др. стран, наиболее ранние из к-рых - карта Средиземного м. (Париж, 1723) (Кут. 7755/65), карта Киргизии 1837 г. (Кут. 5045/19), карта Кавказского региона 1847 г. (Кут. 5043/17) и т. д. Этнологический фонд Этнологический фонд содержит материалы, освещающие быт и культуру Грузии и стран, с к-рыми у нее были интенсивные культурно-экономические связи. Здесь представлены коллекции металлических (серебро, железо, медь, латунь), деревянных, стекольных, фарфоровых и керамических изделий (6338 ед. хр.). Среди них много бытовой посуды, ритуальных предметов; некоторые снабжены подписями, указывающими на имена владельцев (напр., царевича Вахушти Багратиони, царя Ираклия II и др.). Особенно примечательна коллекция серебряной посуды рода мегрельских князей Дадиани. Также представлены хозяйственный железный инвентарь, комплекты орудий для ремесленников и т. д. В коллекции военного снаряжения хранится холодное и огнестрельное оружие XI-XX вв. рим., груз., персид., тур., рус., дагестан. и др. производства; полный комплект военного снаряжения груз. воина: кольчуги, защитные шлемы, щиты, сабли (в основном покрыты чернью, нек-рые украшены драгоценными камнями), кинжалы, копья, луки и стрелы и т. д. Неск. предметов связано с известными историческими личностями: имеретинским царем Соломоном II, Шамилем (серебряная дагестан. сабля) и др. Из образцов огнестрельного оружия особенно примечательна пушка имеретинского царя Соломона I, на стволе которой написана история сражения в Рухи в 1780 г. Распятие и Вознесение. Чеканная икона. XII в. (Кут. 3085) Фонд изобразительного искусства и дорогих металлов объединяет коллекции чеканных изделий, живописных икон, церковной утвари, текстиля и живописи. |
| В 1993 г. неоязыческие лидеры создали свою формальную зарегистрированную организацию «Кут-Сюр». Прошло четыре года, а в ней состоит не более 15 человек. Изучающих учение Айыы и распространяющих его по республике — несколько сот человек. «Кут-Сюр» инициировал также создание общественно-политической организации «Саха кэскелэ», которую возглавил ближайший сподвижник Афанасьева Иван Уххан. В политическом плане неоязычники считают себя идейными наследниками просветителя начала ХХ в. Алексея Кулаковского, «демократа и оппозиционера», которого они противопоставляют «оппортунисту» Дмитрию Ойунскому, порицая последнего за то, что «до революции он был апологетом православия, а после революции стал правоверным коммунистом» (что не спасло его, однако, от расстрела в 1937 г.). «Саха кэскелэ», фактически являющаяся политическим крылом неоязыческого движения, блокируется с движениями и партиями демократической оппозиции президентам Николаеву и Ельцину. Социально-экономическая позиция этих оппозиционеров в московском раскладе ближе всего к «Яблоку». При обсуждении политической ситуации в Якутии Афанасьев и Уххан сетовали, что их русские политические единомышленники слишком расколоты и пассивны, поэтому демократическая оппозиция вынуждена опираться в основном на якутов. Дважды, в 1993 и в 1996 гг., правительство пыталось запретить преподавание учения Айыы. В якутской прессе организовывались специальные кампании. Один из основоположников концепции культивизации Суорон Омоллоон выступил с рядом критических статей против Афанасьева и его единомышленников. В ответной статье Афанасьев заявил, что учение Айыы — единственный путь спасения нации, которую вслед за коммунистами продолжают разрушать культивизаторы. За оскорбление Суорона Омоллоона в этой статье Афанасьев был привлечен к суду и оштрафован на три миллиона рублей. «Кут-Сюр» планировал поставить в центре Якутска скульптуру, изображающую «дерево жизни», вокруг которой намеревались проводить национальные праздники и мировые моления. В старину во время общинных молений народ собирался вокруг священного дерева, одновременно символизировавшего цикличность жизни (смерть — оживление) и разрастание племени подобно ветвям. Это дерево украшалось цветными платками, каждый из которых посвящался одному из умерших предков. «Кут-Сюр» намеревался придать этому каменному изваянию общенациональное значение. Власти запретили установку этого памятника. |
| Идейным лидером языческого движения в Якутии стал филолог Лазарь Афанасьев. Интересен сам образ этого человека, которого в кругу единомышленников зовут Философом. Европейски образованный, склонный к профессиональным философским и филологическим штудиям, интеллектуальный лидер неоязычества каждый год проводит месяцы на охоте и среди первозданной природы черпает вдохновение для своего труда, заходя в отдаленные поселения, «набирается мудрости» у таежных крестьян. В конце 80-х гг. Афанасьев пришел к выводу о том, что бедственное состояние якутского народа есть результат нарушения глубинных связей между человеком и природой. Восстановить эти связи, по мнению Афанасьева, можно лишь возродив традиционное якутское мировоззрение и религиозную — языческую — систему ценностей. Афанасьев занялся исследованием религиозных представлений своего народа. Результаты этих исследований нашли свое отражение в книге «Айыы» («Творение»). Первые годы эта книга, до сих пор не переведенная с якутского ни на один язык, распространялась среди интеллигенции Якутска в машинописных копиях методом «самиздата». Фактически этот труд является вероучительной книгой якутского неоязычества. Афанасьев стремится вычленить из многочисленных языческих мифов стройную монотеистическую систему и объявляет многочисленных богов якутского пантеона ипостасями единого Бога-Творца (Айыы, или — его второе имя — Тангра). Учение Айыы — это модернизированная якутская версия общетюркской языческой религии — тенгрианства. Согласно учению Айыы, мир представляет собой коромысло, на одном конце которого находится человек, а на другом — бог Айыы (Тангра). Между человеком и Айыы, чаще всего предстающим в образе Солнца, располагается девять небесных ярусов. От Айыы через эти ярусы к человеку истекает жизненная сила, именуемая «Сюр». Сюр является той энергией, которая одушевляет человека, делает его человеком. Сам же человек трехсоставен и после смерти распадается на три души. Душа-земля (тело) исчезает, душа-воздух (психический уровень) пребывает на одном из девяти небес, в зависимости от добродетельности умершего, а душа-мать возвращается к Айыы. Иначе душа-мать называется “Кут”. Кут — это та сердцевина человека, которую зажигает божественный Сюр. Это одновременно и «жизненная сила» в человеке, и его «образ Божий». Человек может потерять свой кут, последний может быть похищен духами или злыми шаманами. На протяжении всей своей жизни якут боится потерять свой кут, необходимый ему и в земной, и в загробной жизни. Главная его духовная задача сводится к сохранению собственного кута. Душевное состояние и благополучие живого человека, а также его посмертное состояние Афанасьев ставит в зависимость от того, в каком нравственном состоянии человек содержит свой кут. Он обращает внимание своего народа на непреходящие традиционные ценности и предлагает пути их достижения, сформулировав девять заповедей Айыы: |
| «Болван Олкотт старый кот» (слова Блаватской), хоть он и «bête» (мнение, письменно выраженное мне о нем махатмой Кут-Хуми), по протекции Елены Петровны объявляется президентом и ему на память дарится «астральный тюрбан», который он имеет право всем показывать, как знак своего достоинства и личного знакомства с махатмами. Махатма Кут-Хуми берет на себя литературную часть и вступает сначала в дружескую переписку с Синнеттом (письма Кут-Хуми в «Occult World»), а затем и с другими теософами и даже скептиками и «подозрителями», подобными мне. Махатма Мориа,– с просьбой, чтоб его называли просто М.,– принимает роль «хозяина» Елены Петровны и обязуется постоянно к ней являться из Тибета, ежедневно показываться графине Вахтмейстер, Машке Флин и прочим, а также звонить в «серебряную штучку». Блаватская и Олкотт делают что могут. Кут-Хуми пишет нередко очень интересные, горячо и талантливо изложенные письма и только раз попадается в жесточайшем плагиате, причем весьма глупо и неловко силится оправдаться (см. в начале отчета «лондонского общества для психических изследований»). Но махатма М., строгий (по уверению Е. П. Б.) «хозяин», решительно портит все дело. – Помилуйте!– не раз говорил я Елене Петровне,– вы совершенно компрометтируете вашего «хозяина»! Сей величайший мудрец, выпив стакан молока (это его дневная порция пищи), лежит в глубине Тибета, так сказать, у самого порога Нирваны. Его дивный ум решает судьбы мира. И вдруг вы ему отсюда: «дзиннь!» Он тотчас же «делает затрату жизненной силы», вылезает из своего грубо-материального тела, оставляет это тело в Тибете переваривающим стакан молока, облекается в астральную оболочку – и, во мгновение ока, шасть сюда к вам. «Дзиннь! что прикажете, упазика (мать)?» «А ну-ка, любезный, напиши письмо г-же А. и кинь через час его ей на голову». «Слушаю-с!» «А ну-ка, любезный, напиши: «Я был там, конечно; но кто может открыть глаза нежелающему видеть» и положи эту записку в карман Олкотта!» «Слушаю-с!» «А ну-ка, любезный, покажись Машке Флин!» «Слушаю-с!» Разве же так возможно? ведь он выходит не «хозяин» ваш, а лакей, служащий у вас на побегушках! |
| Мы находились в большой, прекрасной гостиной. Арка разделяла эту комнату на две части, тяжелые драпировки были спущены и что находилось там, в другой половине гостиной – я не знал. Когда мы достаточно наговорились – Елена Петровна позвала Рудольфа Гебгарда, молодого человека с весьма хорошими манерами, шепнула ему что-то – и он исчез. – Я сейчас сделаю вам сюрприз!– сказала она. Я скоро понял, что сюрприз этот относится к скрытой за драпировкой половине гостиной, так как там началась какая-то возня. Вдруг занавеси отдернулись и, освещенные ярким, голубоватым светом, сконцентрированным и усиленным рефлекторами, перед нами выросли две поразительные фигуры. В первое мгновение мне представилось, что я вижу живых людей – так ловко было все придумано. Но это оказались два больших задрапированных портрета махатм Мориа и Кут-Хуми, написанных масляными красками художником Шмихеном, родственником Гебгардов. Потом, хорошо разглядев эти портреты, я нашел в них много недостатков в художественном отношении; но живость их была значительна, и глаза двух таинственных незнакомцев глядели прямо на зрителя, губы чуть что не шевелились. Художник, конечно, никогда не видал оригиналов этих «портретов», Блаватская и Олкотт уверяли всех, что он писал по вдохновению, что его кистью водили они сами и что «сходство поразительно». Как бы ни было – Шмихен изобразил двух молодых красавцев. Махатма Кут-Хуми, одетый во что-то грациозное, отороченное мехом, имел лицо нежное, почти женственное и глядел ласково прелестными светлыми глазами. Но стоило взглянуть на «хозяина» – и Кут-Хуми, со всей своей нежной красотой, сразу забывался. Огненные черные глаза великолепного Мории строго и глубоко впивались в вас и от них нельзя было оторваться. «Хозяин», как и на миниатюрном портрете в медальоне Блаватской, оказывался украшенным белым тюрбаном и в белой одежде. Вся сила рефлекторов была устремлена на это мрачно прекрасное лицо, и белизна тюрбана и одежды довершала яркость и живость впечатления. Блаватская потребовала для своего «хозяина» еще больше свету, Рудольф Гебгард и Китли переместили рефлекторы, поправили драпировку портрета, отставили в сторону Кут-Хуми – эффект вышел поразительный. Надо было просто напоминать себе, что это не живой человек. Я не мог оторвать от него глаз. |
| На тя махатмы уповаем, да не постыдимся во веки!! ваша по гроб Е. Блаватская». Рядом с этим, в конце письма, очевидно для того, чтобы совершенно получить меня,– оказалось куръезнейшее дополнение: «астральная» приписка махатмы Кут-Хуми его обычным синим карандашем, подлинность которой может быть засвидетельствована каким угодно экспертом. Вот что, потревожившись из своего тибетского уединения, удостоил мне написать по-французски мудрейший махатма: «Et les «mahatmas», ne l " abandonneront pas-mais, la situation est furieusement sérieuse. O. est bête, mais il n " y en a pas d " autre. K. H.». 20 Мудрый махатма, откровенно признавшийся мне в глупости Олкотта, испортил все дело. Не знаю какое бы впечатление произвело на меня это письмо «madame», в смысле её искренности, но «астральная» приписка Кут-Хуми, в которой я, и не будучи экспертом, не мог не признать «слога» и даже хоть и видоизмененного, но несомненного почерка Блаватской,– сразу укрепила почву у меня под ногами. Я уж не сомневался в том, что тут дело совсем не чисто. Конечно, я не исполнил ни того, ни другого поручения «madame»: я не заявлял, ни тогда, ни впоследствии, ровно ничего и ни в каких газетах и журналах, о теософическом обществе или о Блаватской, и не стал искать какую-то «chromophotographiste», которая не должна была «ни видеть, ни знать меня»,– все это было бы, по меньшей мере, нелепым. Я так возмутился «астральной припиской Кут-Хуми», что, в первую минуту, хотел было прямо обратиться к Блаватской с просьбой забыть о моем существовании. Но мне пришлось бы раскаяться, если бы я последовал этому первому движению: в тот же день, у m-me де-Морсье, я встретился с самыми «убежденными» и честными французскими теософами и, несмотря на всю очевидность обмана, они признали приписку «подлинным делом руки не «madame», а Кут-Хуми. Это полное «ослепление» людей, совершенно разумных во всем, за исключением вопроса о непогрешимости «madame», заставило меня окончательно укрепиться в моем первоначальном плане. Во что бы то ни стало я соберу доказательства всех этих обманов, достаточные не только для меня, но и для всех одураченных слепцов. |
| К удивлению обоих любителей юмора старик действительно запел скрипучим голосом: Король наш в Лондоне живет, Он мясо ест и пиво пьет, И Бонапарта разобьет Поутру, на Рождество. Наш старый лорд поехал в порт И взял с собой… Должно быть, быстроте повествования пойдет на пользу то, что любимую песню старика, насчитывавшую сорок куплетов, прервало странное происшествие. Дверь отворилась, и несмелый человек в плисовых штанах, постояв минутку молча, сказал без предисловий и объяснений: – Четыре пива. – Простите? – переспросил учтивый капитан. – Четыре пива, – с достоинством повторил пришедший. Тут взор его упал на Хэмфри, и он нашел в своем словаре еще несколько слов: – Здравствуйте, мистер Пэмп. Не знал, что «Старый корабль» переехал. Пэмп, слегка улыбнувшись, показал на старика. – Теперь им владеет мистер Марн, мистер Гоул, – сказал он, соблюдая строгие правила деревенского этикета. – Но у него есть только ром. – Не беда, – сказал немногословный мистер Гоул и положил несколько монет перед удивленным Марном. Когда он выпил и, вытерев рот рукой, собрался было уйти, дверь снова отворилась, впустив ясный солнечный свет и человека в красном шарфе. – Здравствуйте, мистер Марн. Здравствуйте, мистер Пэмп. Здравствуйте, мистер Гоул, – сказал человек в шарфе. – Здравствуйте, мистер Кут, – поочередно ответили все трое. – Хотите рому? – приветливо спросил Хэмфри Пэмп. – У мистера Марна сейчас ничего другого нет. Мистер Кут тоже выпил рому и тоже положил денег перед несколько отрешенным, но почтенным крестьянином. Мистер Кут объяснил, что времена пошли дурные, но если видишь вывеску, все в порядке, так сказал даже юрист в Грэнтон Эббот. Потом появился, всем на радость, шумный и простоватый лудильщик, который щедро угостил присутствующих и сообщил, что за дверью стоят его осел и тележка. Начался длинный, увлекательный и не совсем понятный разговор о тележке и осле, в котором были высказаны самые разные взгляды на их достоинства; и Дэлрой постепенно понял, что лудильщик хочет продать их. |
| С террасы легко можно было уйти, не только спустившись по дереву, но и через строившуюся комнату или поднявшись на крышу – не говоря уже о двери в Оккультическую комнату и двойной стенке шкафа; или даже, в виду отсутствия луны и того, что было 11 ч. вечера, спуститься по подставной лестнице с балкона на землю... Затем м-р Годжсон переходит к остальным показаниям о явлениях махатм. «Мне остается сказать очень немного относительно других явлений махатм, как в их обыкновенном виде, так и в «астральном». Их легкое и вполне достаточное объяснение во всех случаях – переодетый помощник. Разсказы в памфлете м-ра Броуна, о которых он отказался сообщить мне дальнейшия подробности, не долго нас задержат. Единственный раз, когда, он увидал махатму Кут-Хуми при дневном свете, фигура была на разстоянии. М-р Броун говорит: «Утром 20-го он пришел ко мне в палатку и сказал: «Теперь вы видите меня перед собою в телесном виде; смотрите и убедитесь, что это я», и оставил письмо с инструкциями, и шелковый носовой платок, которые до сих пор у меня». Этот случай произошел, кажется, в 2 часа дня, и все причины м-ра Броуна предполагать, что это был Кут-Хуми, состоят, кажется, в том, что данное им письмо было написано тем же почерком, как все письма «Кут-Хуми», полученные в главной квартире «чудесным» способом. Главные лица, утверждающия по собственному опыту (кроме г-жи Блаватской) о существовании «Братства» в Тибете – мистер Дамодар и м-р Баваджи Дарбагири На. Чего стоит свидетельство м-ра Дамодара, об этом уже было достаточно говорено. Относительно м-ра Баваджи Д. Наа в приложении I показано, что он сам вмешался в попытку нападения г-жи Блаватской на письмо о «телеграмме Сассуна», а в примечании к приложению IV будет видно, что он дал показания,– которые я не могу считать иначе, как заведомо ложными,– относительно священного шкапа. Кроме того, он показал мне, что жил с братьями только несколько месяцев из тех двух лет, которые последовали за оставлением им в 1878 места частного секретаря у сборщика податей в Курнульском округе, хотя предварительно показал м-ру Синнетту (The Occult World, стр. |
|
|
