| Всё знаменующее сферу духа, указывающее на нее и направляющее так или иначе к ней человека доставляло древнему русичу духовную радость, постоянно противопоставляемую им чувственным наслаждениям. Славянам, привыкшим не отказывать себе в земных радостях, «Киево–Печерский патерик» — одна из популярнейших книг того времени — внушает, что все беды человеческие проистекают от страстей, поработивших человека еще со времен Адама. Созданный руками самого Бога и предназначенный для жизни духовной, Адам, «земнаа любя, къ сласти поплъзеся, и сласти ему преложишася, и обладанъ бысть оттоле род человечь страстию, и въ ины сласти уклонися, и боримы есмы всегда» (ПЛДР 2,538). Истинность этих слов ни у кого не вызывала сомнений, хотя, конечно, далеко не все в древнерусском мире считали власть страстей губительной и осуждали ее. И вот, начиная с Илариона, русские книжники активно и последовательно внедряют в общественное сознание идею предпочтения духовных наслаждений. Только не постигшие истину пекутся о земных благах («о земленыих веселяахуся»), полагает Иларион, христианам же уготованы наслаждения небесные. Само христианское учение обозначается Иларионом в эстетической терминологии. Обращаясь с риторическими вопросами к князю Владимиру о том, как пришел он к христианству, Иларион вопрошает: «Откуду ти припахну воня (благоухание) святаго духа? Откуду испи памяти будущая жизни сладкую чащу? Откуду въкуси и виде яко благь Господь?» (Слово 188а). Кирилл Туровский возвещает, что толкование (понимание смысла) пророчеств доставляет наслаждение: «Се убо пророчество разумеюще веселимся» (ТОДРЛ13,409). «Киево–Печерский патерик» призывает монахов духовно радоваться, созерцая гробницу усопшего святого: «Днесь нам, братие, радоватися и веселитися духовно подобаеть и благоукрашатися и праздновати радостно, имуще всегда пред очима нашима раку преподобнаго отца нашего Феодосиа» (ПЛДР 2,460). Особую радость вызьюают у христиан воспоминания о событиях священной истории, эмоционально пережить которые помогают им церковные праздники, посвященные этим событиям. |
| Все знаменующее собой сферу духа, указывающее на нее и направляющее так или иначе к ней человека доставляло древнему русичу духовную радость, постоянно противопоставляемую им чувственным наслаждениям. Славянам, привыкшим не отказывать себе в земных радостях, «Киево-Печерский патерик» -одна из популярнейших книг того времени-внушает, что все беды человеческие проистекают от страстей, поработивших человека еще со времен Адама. Созданный руками самого Бога и предназначенный для жизни духовной, Адам «земнаа любя, к сласти поплъзеся, и сласти ему преложишася, и обладан бысть оттоле род человечь страстию, и в ины сласти уклонися, и боримы есмы всегда» (ПЛДР 2,538). Истйнность этих слов ни у кого не вызывала сомнений, хотя, конечно, далеко не все в древнерусском мире считали эту власть страстей негативной и губительной И вот русские книжники, начиная с Илариона, активно и последовательно внедряют в общественное сознание идею приоритета духовных наслаждений. Только иудеи, полагает Иларион, как не постигшие истину наслаждаются земными благами («о земленыих веселяахуся»), христианам же уготованы наслаждения небесные (Слово 173 б). Само христианское учение обозначается Иларионом в эстетической терминологии. Обращаясь с риторическими вопросами к князю Владимиру о том, как пришел он к христианству, Иларион вопрошает: «Откуду ти припахну воня [благоухание] святаго духа? Откуду испи памяти будущая жизни сладкую чашу? Откуду въкуси и виде яко благ Господь?» (188 а). Кирилл Туровский возвещает, что толкование (понимание смысла) пророчеств доставляет наслаждение: «Се убо пророчество разумеюще веселимся» (ТОДРЛ 13, 409). «Киево-Печерский патерик» призывает монахов духовно радоваться, созерцая гробницу усопшего святого: «Днесь нам, братие, радоватися и веселитися духовно подобаеть и благоукрашатися и праздновати радостно, имуще всегда пред очима нашима раку преподобнаго отца нашего Феодосиа…» (ПЛДР 2, 460). Особую радость вызывают у христиан воспоминания о событиях священной истории, эмоционально пережить которые помогают им церковные праздники, посвященные этим событиям. |
| Л.Л. Ольшевская. Типолого-текстологический анализ списков и редакций Киево-Печерского Патерика Киево-Печерский патерик – литературный памятник редкой судьбы. Он привлекал к себе внимание не одного поколения ученых самого разного профиля: историков, литературоведов, лингвистов, этнографов, искусствоведов, философов, – разрушая многогранностью своего идейно-художественного содержания профессиональную замкнутость филологии. С течением времени существенно изменился характер исследовательского интереса к Печерскому патерику. Историки литературы прошлого века (А.М. Кубарев, В.А. Яковлев, А.А. Шахматов и др.) в основном решали проблемы, связанные с установлением авторства Патерика и произведений «первичных» жанров, входящих в его ансамбль, поднимали вопрос о времени возникновения сборника и его «слагаемых», создавали базу для дальнейших текстологических разысканий. Результат начального этапа изучения Печерского патерика – ряд изданий памятника, благодаря которым он был введен в широкий научный оборот и стал обязательным элементом учебных пособий по древнерусской литературе 490 . Лагерь патериковедов-текстологов в XIX в. был самым многочисленным и представительным. Вопрос о расхождениях в составе и расположении «слов» в списках Патерика впервые был поставлен А.М. Кубаревым 491 . Имеющийся в распоряжении ученого рукописный материал позволил выделить четыре редакции памятника: три рукописные (Арсеньевскую, «неизвестную», Кассиановскую 1462 г.) и печатную 1661 г. 492 Позднее, вступив в полемику с Макарием (Булгаковым) о принципах выделения редакций Патерика, Кубарев обосновал краткость предложенной им классификации тем, что «если считать всякий встретившийся список, сколь ли мало отличный от прочих по внешнему виду или форме статей, за особую редакцию, то таких редакций найдется около 50-ти» 493 . Действительно, типология списков на основе их внешних признаков, без учета идейно-художественных причин редактирования Патерика, будет отличаться механистичностью и приведет к бесконечному умножению ряда переработок произведения. Слабость позиции Кубарева-текстолога заключается в том, что он отказывал построенной им схеме в детализации, рассматривал ее как нечто застывшее и замкнутое, недооценивал роли литературного «конвоя» в совершенствовании структуры и идейной направленности Киево-Печерского патерикового свода. |
| Сравнительно подробно рассказ о Евстратии был рассмотрен недавно только Н. М. Богдановой. Кратко изложив (с рядом неточностей) и процитировав источник, исследовательница сделала три заключения: еврейские купцы специально приезжали в Херсон (и зимовали в нем) для «покупки партии невольников и дальнейшей их перепродажи, когда весной вновь откроется черноморская навигация»; еврейские купцы «как бы монополизировали работорговлю» (хотя здесь, как полагает Богданова, не исключена тенденциозность источника); «Слово» осуждает не самую работорговлю, а продажу христиан Соглашаясь в целом с первым и последним выводами (о среднем речь — особо, ниже), я считаю данные памятника далеко не исчерпанными. Он заслуживает дополнительного источниковедческого анализа, так как пристальное внимание к памятнику именно с этой стороны позволяет, во-первых, убедиться в достоверности его известий и, во-вторых, получить новые важные свидетельства о византийско-русских отношениях в конце XI-XII в., когда половцы воздвигли труднопроницаемый барьер между Киевской Русью и владениями империи в Таврике. Прежде всего — о времени создания «Слова» 16-го и о его возможном авторе. Как известно, составление «Слова» связывается обычно с именем бывшего монаха Киево-Печерского монастыря, затем — вплоть до смерти в 1226 г. — епископа Суздальского и Владимирского Сам Симон в послании к своему духовному сыну, монаху Киево-Печерской обители Поликарпу пишет, что поведал ему «настоящим писанием» о благочестивых подвигах монахов родного монастыря, опираясь на рассказы старцев, слышавших их от очевидцев, т. е. только на устную согласно Арсениевской редакции (ее считают древнейшей, относя к 1406 г., т. е. созданной на 56 лет раньше Кассиановской), рассказ о Евстратии предваряется прямым обращением Симона к Для целей статьи, однако, важнее не факт составительства или авторства (как окончательной письменной отделки повествования о Евстратии), будь то Симон или Поликарп, а проблема источников, которыми они пользовались. Я ставлю под сомнение заявление Симона, что он излагал рассказ (или тот, кто ему этот рассказ поведал) только со слов старцев. |
| Нет! если Патерик печатный века имел и имеет еще свои достоинства (что и указано беспристрастно правдивою M. А. Викторовою в ее исследовании), то их никто от него и не отнимает и не может отнять, – но пусть же Патерик – этот великий памятник русского религиозного чувства, памятник русского самобытного образования, распространится между современными русскими читателями и, наконец, получит преимущество – в своем истинном виде, как он чтился и читался между нашими предками, до извращения его в XVII веке... Отдавать же предпочтение Патерику печатному века может лишь тот, кому все равно относительно русской мысли, будь она самобытная, чистая русская мысль, или будь она омрачена влияниями Латинополонизма, хотя бы самыми тонкими. Благодарение искреннее Киево-Печерской лавре от всех почитателей русской старины за то, что она первая решилась содействовать распространению подлинного древнерусского Патерика в прекрасном переводе на современный Русский литературный язык, сделанном даровитыми и образованными силами покойной M. А. Викторовой . Последнее же и предлагаемым ниже исследованием обнаруживает здравое воспитание своего ума и сердца в истинном русском духе, выступив на живую и плодотворную защиту русской древности от искажений – нетерпимых в настоящее время... Что касается другой стороны исследования, написанного покойною Викторовой, где автор разбирает жизнь и отношения Симона и Поликарпа, то здесь, кроме добросовестности и обстоятельности строго научной, заслуживает внимания тот мягкий симпатичный тон, которым проникнуты суждения автора; и не только сердцу женскому обязан тон этот своим происхождением: он обличает вдумчивое любящее отношение к старине русской и к людям жившим в былую, далекую от нас пору; без такого же отношения к прошлому не может быть и истинного исторического исследователя; это отношение неразрывно с «поэтическим инстинктом» в оценке и угадывании смысла исторических событий; а силою такого инстинкта, по верному мнению покойного Хомякова, только и создается верная научная история. |
| – С другой стороны, если и согласиться с автором «Кратких сказаний о жизни и подвигах святых отцев дальних пещер Киево-печерской Лавры», что «были некогда и полные жизнеописания этих святых», в том числе, разумеется, и известных нам угодников XIII-kob, а равно также и их блаженных современников Антониевой пещеры, но «таковыя могли быть истреблены в разныя разорения Киева», 748 то когда же по преимуществу и должны были быть истреблены эти жизнеописания, как не в страшную пору всеразрушающего погрома татарского?... А это еще более приводит нас к тому же заключению, в которому приходили мы и выше, что означенные святые жили не позже первой половины XIII-ro века, или сказать вернее, до времени погрома Татарского, и таким образом, несомненно были современниками первоначальников иноческого жития на Горе Почаевской. 749 II. Краткие сведения о жизни и деятельности святых угодников Киево-печерской Лавры, из среды которых вышли первые насельники Горы Почаевской, с присоединением священных песнопений известных в нашей церкви в честь этих святых. Преосвященный Модест в своих «Кратких сказаниях о жизни и подвигах святых отцов дальних пещер», в том числе, конечно, и тех из них, которые были современниками основателям обители Почаевской, так определяют существующие источники для жизнеописаний этих святых: «по преданию, в древние времена св. мощи в Киевских пещерах лежали не в гробах, как теперь, а просто в нишах на досках. Эти ниши, где стоят и теперь гробы, с мощами святых, закрывались тоже досками. На этих досках в нижней части, в лежачем положении изображались лики преподобных печерских; в средине вырезывались небольшие окна, чтобы чрез них поклонники могли прикладываться к мощам, а сверху надписывались чистым славянским наречием имена святых, коих были мощи, с кратким жизнеописанием святых». В последствии надписи эти были списаны иноками и изложены в особой рукописи славянопольским языком и в таком виде дошли до настоящего времени. 750 По свидетельству Преосвященного Филарета, такие же надписи были как в Феодосиевых, так и в Антониевых пещерах, и как теми, так и другими в 1643 году воспользовался известный Мелетий Сириг для составления службы преподобным печерским. |
| Речь перед защитой магистерской диссертации «Исследование о Киево-Печерском патерике, как историко-литературном памятнике» Источник Ваше Преосвященство, Милостивые Государи! Пользуясь своим правом вступительного слова, я предложу Вашему благосклонному вниманию несколько разъяснений, касающихся моей диссертации. Вопрос о Киево-Печерском Патерике, как церковно-литературном и церковно-историческом памятнике, – не новый в нашей научной литературе; но ближайшее знакомство с положением вопроса позволяет утверждать, что ни в одном отношении исследование данного памятника не доведено до конца: ни в библиографическом, ни в строго-литературном, ни в историческом. Ценные для своего времени статьи Кубарева 1 и преосв. Макария 2 – о редакциях и списках Печерского Патерика – потеряли значительную долю прежнего интереса с появлением в печати статьи А. А. Шахматова «Киевопечерский Патерик и Печерская Летопись» 3 . Но и этот последний очерк, небольшой по объему, но богаты по содержанию и дающий очень много в методологическом отношении, – не исчерпывает своего вопроса во всей его полноте. «Настоящий обзор редакций Патерика, – говорит автор в заключительных строках своего исследования, – не полон; списки здесь рассмотренные описаны не подробно. Я хотел только дать несколько соображений, которые, может быть, пригодятся будущему исследователю». Опыт целостного обзора Печерского Патерика представляет магистерская диссертация покойного профессора Новороссийского университета Яковлева: «Древне-Киевские религиозные сказания». (Варш. 1875 г.). Насколько удачна эта попытка в научном отношении, можно видеть из следующего. Вопрос о редакциях памятника автор считает одним из числа немногих, довольно обработанных вопросов библиографии древне-русской литературы, – и потому позволяет себе ограничиться лишь сводом работ по этому вопросу Кубарева, пр. Макария и Ундольского, с некоторыми дополнениями, извлеченными из просмотра более сорока списков Патерика (стр. 41–42). Вся собственная некомпетентность Яковлева в данном вопросе красноречиво доказана тем, что для своего печатного издания Печерского патерика («Памятники русск. Литерат. XII и XIII в.») он выбрал худший список едва ли не самой неудачной редакции. |
| 490 См.: Калайдович К.Ф. Памятники российской словесности XII века. М., 1821. С. 249–257: издано Послание Симона к Поликарпу по списку Основной редакции (ГИМ. Синодальное собр. 945); Яковлев В.А. Памятники русской литературы XII и XIII вв. СПб., 1872: в основу издания положен список Кассиановской первой редакции, испытавшей минейное влияние (РНБ. Общее собр. рукописных книг. Q.I.317). О неудовлетворительности данной публикации текста Патерика см.: Владимиров П.В. Древняя русская литература Киевского периода вв. Киев, 1900. С. 212; здесь же в Приложении приводится несколько патериковых «слов» – о Никите, Спиридоне и Алимпии, изданных по списку Основной редакции (ГИМ. Собр. А.С. Уварова 965). До П.В. Владимирова отрывки из Патерика по списку редакции К (ГИМ. Синодальное собр. 216) были помещены в: Буслаев Ф.И. Историческая хрестоматия церковнославянского и древнерусского языка. М., 1861. С. 759–760. Самое значительное из изданий прошлого века – «Киево-Печерский патерик по древним рукописям. В переложении на современный русский язык М. Викторовой» (Киев, 1893), где произведение делится на три части в зависимости от авторства; в издание не включено Житие Феодосия Печерского , так как в 1856 г. оно было опубликовано в переводе Филарета, арх. Черниговского, а в 1858 г. издано «в славянском подлиннике» О.М. Бодянским; в основу перевода Патерика Викторовой положен не один из древнейших его списков, а ряд списков разных редакций, где тот или иной текст читается, по мнению исследователя, в полном, близком к первоначальному виде (послания Симона и Поликарпа даны по списку Кассиановской второй редакции, Слово о создании церкви Печерской – по списку Арсеньевской редакции, сочинения Нестора – по Повести временных лет). См. также: Поселянин Е. Исправный русский перевод патерика с издания 1702 года. М., 1897. 492 Данной классификации как основы придерживалась М. А. Викторова . Ей принадлежит обстоятельный анализ редакций Патерика XVII в., особенно печатных 1635 и 1661 гт., и, кроме этого, рассмотрение «неизвестной» для Кубарева редакции памятника как Кассиановской первой. См.: Викторова М.А. Составители Киево-Печерского патерика и позднейшая его судьба. М., 1863. |
| «Монашество было», говорит он (21), «тем учреждением, которое выработало дисциплину тайной исповеди и институт духовника. Поэтому (курсив наш) наиболее обстоятельные данные о древнейшей покаянной дисциплине на Руси мы получаем из источников о Киево-Печерском монастыре». Нам кажется, что обилием сведений об устройстве исповеди в Киево-Печерском монастыре мы обязаны тому, что вообще сохранилось большое количество источников, говорящих об этом важнейшем из древне-русских монастырей (летопись, патерик и др.). – Характеризуя приходское духовенство, автор правильно на наш взгляд поступает, вводя подразделение характеристики по местностям и отмечая отличие порядков в северной Руси с ее волостями-приходами, редкими церквами и малочисленным духовенством. В северной Руси духовническая организация связана с приходской, в остальной независима от нее и проникнута полнейшей свободой с обеих сторон, и со стороны духовника, и со стороны духовного сына. Следует однако сделать —613— оговорку, что характеристику приходской организации духовничества нельзя распространять на большие северные города с их многочисленными церквами и монастырями. В главах II и III проф. Смирнов дает обстоятельную характеристику нравственного значения, бытового положения и официальной деятельности древне-русского духовника. В представлении древнерусского общества нравственное значение духовника было очень высоко. Духовному отцу подобает безусловное послушание. Его воля в нравственно-религиозной сфере – закон для его духовных детей. Духовный отец – молитвенник и предстатель за духовных детей пред Богом. «Покаяльная семья», как автор обозначает союз духовного отца с детьми, отражает на себе черты древнерусской юридической семьи с безусловной властью в ней отца. Идеально духовный отец не сменяем, и разлучает его с покаяльной семьего только смерть. Однако в жизни этот идеал оказывается недостижимым и в действительности наблюдается и смена духовников, и одновременное существование нескольких отцов духовных у одного духовного сына. |
| и железная воля Ваша могли сделать это» . 12 лет неустанно трудился о. Амвросий на пользу обители. Имя его стало широко известно. В сентябре 1909 года он был назначен Святейшим Синодом наместником Киевской Успенской Лавры. Трогательным было прощание братии со своим любимым отцом и руководителем. «У многих на глазах стояли слезы, слышались рыдания бедняков, которые пользовались значительной материальной поддержкой со стороны старца» . Толпа народа, заполнившая двор обители, провожала его. Из-за многолюдства он не мог сесть в экипаж и шел пешком до св. врат, окруженный братией, учениками и учителями Лаврской школы, богомольцами. Отец Амвросий стал наместником Киево-Печерской Лавры, будучи уже маститым, духовноопытным старцем. Братия Лавры тепло его встретили и глубоко уважали. Неутомимый и многосведующий в трудах хозяйственных, он еще более неутомим был в подвигах внутренней жизни. В среду лаврского иночества он внес еще более строгое подвижническое направление. С замечательной прозорливостью проникал он во внутренний строй жизни обители. Каждого насельника старался поставить в такое положение, чтобы он мог возрастать и преуспевать духовно. Удивительно было его умение давать послушания, соответствующие способностям каждого, которые он предузнавал всегда с редкой проницательностью. Для всех братий он был чадолюбивым отцом, внимательно вникал в положение каждого так, что знал даже и келейные нужды насельников. Отец Амвросий обладал даром всех делать откровенными с собой, так что люди поверяли ему всю свою душу. В беседах он часто приводил слова, мысли и наставления Глинских старцев, основываясь на них, как ни истине несомненной. Для духовной беседы приглашали старца киевские митрополиты: высокопреосвященный Флавиан (которого о. Амвросий исповедовал и соборовал), а затем и высокопреосвященный Владимир. Отец Амвросий неоднократно сопровождал митрополита Владимира, когда того приглашали на прием члены императорского дома. О последних годах жизни о. Амвросия в Киево-Печерской Лавре сведений почти не сохранилось. |
|
|
