| Между тем в Казани в это время все шире развертывал свою деятельность дьяк Шульгин, стремящийся, возможно, сконцентрировать в своих руках всю власть в «Казанском государстве» и, по-видимому, даже обособиться от лозунгов, под которыми шла борьба Всенародного ополчения. В это время соратником Шульгина стал стряпчий Иван Биркин, направленный руководителями Второго ополчения в Казань для организации ратных сил. Он вступил в сговор с Шульгиным и в дальнейшем проводил единую с ним политику. В Нижнем Новгороде Минин и Пожарский так и не дождались прихода казанских ратных людей, на которых, по-видимому, была большая надежда. Казанцы подошли к ополчению тогда, когда оно уже было в Ярославле (не ранее мая-июня 1612 г.). Но их приход мог только разочаровать руководителей Всенародного ополчения. Иван Биркин, приведший казанцев, ссылаясь на приказ Шульгина, покинул ратные силы ополчения. С ним ушли и многие казанские ратники. «Новый летописец», пытаясь как-то объяснить ситуацию, говорит по этому поводу: «Немногие же казанцы осташася: голова Лукьян Мясной, да с ним двадцать человек князей и мурз, да дворян тридцать человек, да голова стрелецкий Посник Неелов, да с ним сто человек Отказ татарского головы с группой татарских феодалов поддержать авантюру Шульгина говорит о позиции местных феодальных кругов и их отрицательном отношении в это время к идее обособления Среднего Поволжья от центральной России. В то же время отказ 30-ти дворян и 100 стрельцов Казани последовать за Биркиным наглядно показывает, что и другие русские феодальные круги Казанского края также далеко не все пошли за политическими призывами Шульгина и его сторонника Биркина. Таким образом, Казань, несмотря на призывы патриарха Гермогена и несомненно предпринимаемые действия митрополита Казанского и Свияжского Ефрема, который стал восприемником Гермогена на патриаршей кафедре, фактически не приняла серьезного участия в освобождении Москвы от (Данная нами концепция политической роли Шульгина принимается не всеми отечественными историками. Так, В.Д. Димитриев не признает сепаратистских настроений Н. Шульгина, не видит в нем силы, фактически объективно противодействующей стремлению восстановить политическую и национальную целостность Российского государства. Критикуя тезис о политическом сепаратизме Шульгина, он утверждает, что в «действительности же в поведении Н. Шульгина,.. таких целей усмотреть Признавая большую заслугу В.Д. Димитриева в изучении вопросов истории борьбы народов края против польской и шведской интервенции в начале XVII в., мы не можем согласиться с его трактовкой политических действий отдельных представителей местного управления в это время). |
| собора, о коем у г. Васильевского нет ни строчки. После этого где же заимствование, где списывание? Про вторую мою беседу г. Васильевский на стр. 96–97 рассказывает целую легенду: как я приходил к нему за книгами для бесед и за руководством для ведения их. Себя самого рассказчик выставляет знатоком раскола, имеющим полную возможность поделиться нужными сведениями, а пишущего эти строки – полным невеждой, не умеющим приступить к собеседованию, не понимающим смысла цитируемых свидетельств и т. д. За книгами я обращался к Васильевскому потому, что у него, как епархиального миссионера, склад выписанных для общего пользования казанских миссионеров книг. Беря у г. Васильевского книги, я однако не просил у него каких-либо указаний и конспектов. Он сам, как оказывается сейчас – с задней мыслью, дал мне бумажку цитат из бесед его с А. Коноваловым о Церкви Христовой и её священстве, заставив меня для этой записки рисковать своевременным выездом на срочные беседы в Уфимской епархии. Одна лишь вежливость заставила меня ждать тот длинный для отъезжающего получас, в продолжение коего он, г. Васильевский, искал вручённую им самим ненужную мне, а ему, как видим, весьма „пользительную“ бумажку. Рукопись казанского епархиального миссионера представляла ряд цитат из бл. Иеронима, бл. Феодорита, св. Ефрема Сирина , Нила Синайского , Киприана Карфагенского , Климента Римского , Ипполита, И. Златоустого и других оо. и учителей Церкви. Выдержки из бл. Иеронима мне были известны самому. Книги бл. Иеронима были у меня в руках для чтения и до этого времени. Сам г. Васильевский давал их мне зимой 1903 года. Потом выдержки из бл. Иеронима приведены в беседах прот. К. Крючкова с Коноваловым, описанных Обтемперанским в „Мисс. Обозр.“ за 1902, и в брошюре г. Обтемперанского, в его собеседовании с слепцом от 6 ноября 1902 г. Г. Василевский напрасно претендует на открытие Америки в деле новейшей полемики с расколом. В беседах с Коноваловым он лишь повторяет названных миссионеров. Особенно это нужно сказать по вопросу о Церкви и её священстве. |
| Иоиль.3:1–3 . Яко се аз во дни тыя, и во время оно, егда возвращу пленники Иудины и Иерусалимли, и соберу вся языки, и сведу я на юдоль Иосафатову, и рассуждуся с ними ту о людех моих, и о наследии моем Исраиле, иже разсеяшася во языцех: и землю мою разделиша, и на люди моя вергоша жребия, и даша отрочища блудницам, и отроковицы продаяху на вине, и пияху. И после того, как десять колен отторглись от царства Ровоама и отделились от него и весь Израиль распался на Ефрема и Иуду, появлялись блаженные пророки. Они говорили о том, что относилось к обоим, так как все пророческое служение у них продолжалось до времен плена. После же их возвращения из него во Иерусалим и последовавшего тогда их прибытия, на Израиля пророчествовали Аггей и Захария и Малахия. Кажется, и Ездра предвозвестил немногое нечто о тогдашних событиях, и о совершившихся в его век. Итак, изъясняемое пророческое слово упоминает не о событии, совершившемся во времена древних пророков, но о том, что едва Кир отпустил Израиля, они возвратились во Иудею. А чем это событие достойно внимания и что такое —377— случилось тогда, об этом мы скажем, насколько возможно, приводя в пояснение повествование Ездры. Итак, лишь только Израильтяне возвратились во Иудею и отдохнули от угнетения и бедствий рабства, они опять обратились к прежнему легкомыслию и не оказались верными исполнителями и стражами установлений Моисея. Между тем как закон всем воспрещал соитие с дочерьми иноплеменников, они, пренебрегши от Бога данным им постановлением, вступали в соитие с иноплеменными женщинами. Сильно огорченный этим Ездра раздирал свою одежду, оплакивал Израильтян и увещевал, чтоб они разобщились от иноплеменных женщин. И они, убоявшись может быть божественного гнева, решились исполнить это и опыт прежде бывшего ставили учителем того, что может быть с ними, если бы не захотели почитать закон. Когда же изгнано и удалено было из Иерусалима множество иноземных женщин; то соседние народы естественно должны были приходить в негодование, как чрезвычайно оскорбленные этим. И сверх того они может быть рассуждали в себе следующим образом. Поскольку они (Иудеи) укрепляли стенами Иерусалим и ревностно восстановляли самый божественный храм; то враги их были воспламеняемы ко гневу стрелами зависти и старались препятствовать этому, вероятно помышляя о том, что если Израиль опять достигнет прежнего могущества и будет иметь укрепленные города, чему будет вспомоществовать Бог всяческих, так как Ему будет совершаться служение по древним обычаям в храме; то он опять достигнет владычества, будет невыносим для всех, наложит подати на некоторых соседей и тех, |
| Ехал Ефрем из своего родного села Курской губернии собирать на погоревший храм. В телеге стоял образ Казанской Божией Матери, пожухлый и полупившийся от дождей и жара, перед ним большая жестяная кружка с вдавленными боками и с такой щелью на крышке, в какую смело мог бы пролезть добрый ржаной пряник. На белой вывеске, прибитой к задку телеги, крупными печатными буквами было написано, что такого-то числа и года в селе Малиновцах «по произволу Господа пламенем пожара истребило храм» и что мирской сход с разрешения и благословения надлежащих властей постановил послать «доброхотных желателей» за сбором подаяния на построение храма. Сбоку телеги на перекладинке висел двадцатифунтовый колокол. Ефрем никак не мог понять, где он находился, а лесная громада, куда исчезала дорога, не обещала ему близкого жилья. Постояв недолго, поправив шлею, он начал осторожно спускаться с бугра. Телега вздрогнула, и колокол издал звук, нарушивший ненадолго мертвую тишину знойного дня. В лесу ждала Ефрема атмосфера удушливая, густая, насыщенная запахами хвои, мха и гниющих листьев. Слышен легкий звенящий стон назойливых комаров да глухие шаги самого путника. Лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, скользят по стволам, по нижним ветвям и небольшими кругами ложатся на темную землю, сплошь покрытую иглами. Кое-где у стволов мелькнет папоротник или жалкая костяника, а то хоть шаром покати. Ефрем шел сбоку телеги и торопил лошадь. Колокол изредка, когда колеса наезжали на корневище, ползущее змеей через дорогу, жалобно позвякивал, как будто и ему хотелось на покой. – Здорово, папаша! – услышал вдруг Ефрем резкий крикливый голос. – Путь-дорога! У самой дороги, положив голову на муравейный холмик, лежал длинноногий мужик лет 30-ти, в ситцевой рубахе и в узких, не мужицких штанах, засунутых в короткие рыжие голенища. Около головы его валялась форменная чиновничья фуражка, полинявшая до такой степени, что только по пятнышку, оставшемуся после кокарды, и можно было угадать ее первоначальный цвет. Лежал мужик непокойно: всё время, пока рассматривал его Ефрем, он дергал то руками, то ногами, точно его донимали комары или беспокоила чесотка. Но ни одежда, ни движения, ничто не было так странно в нем, как его лицо. Ефрем раньше во всю свою жизнь не видал таких лиц. Бледное, жидковолосое, с выдающимся вперед подбородком и с чубом на голове, оно в профиль походило на молодой месяц; нос и уши поражали своей мелкостью, глаза не мигали, глядели неподвижно в одну точку, как у дурачка или удивленного, и, в довершение странности лица, вся голова казалась сплюснутой с боков, так что затылочная часть черепа выдавалась назад правильным полукругом. |
| 457 Ибо пещис значит гореть страстью, быть одержимым, то есть сгорать. Поэтому в Русском гражданском переводе текста Мф 6:25 парал., в отличие от Славянского, слово μ μεριμντε переведено «не заботьтесь», тогда как оно означает «тяжко – со страданием – размышлять, волноваться», что в Острожской Библии прекрасно передано выражением «не пецытесь убо». – Ред. 461 Деяния Вселенских Соборов, изданные в Русск. переводе Казанской Духовной Академией. Т. 5, с. 139. 522 Как велики были эти трудности, можно судить по одному письму к Олимпиаде, в котором Златоустый подробно описывает т злоключения, которые ему пришлось перенести от епископа Фаретрия и единомышленных ему клириков в Кесарии. «Наконец, – пишет святитель, – я достиг Кесарии, утомлённый, исчахший, лежащий в самой высшей степени огненной лихорадки моей, расслабленный, страдающий последней степенью страданий, приискал себе квартиру на краю города и старался как-нибудь с лекарями, чтобы погасить эту печь, которая палила меня. Меня снедал нестерпимый жар, утомление и бессонница. Я пришёл в город почти мёртвый». И вот, при таких обстоятельствах, вдруг под зарю, целая кагорта иноков (для выражения их бешенства их можно назвать кагортой) приступила к дому, где был я, и начала грозить, что она зажжёт дом, обратить его в пепел и причинить самое крайнее зло, если я не уйду из города. Всё это было сделано по наущению епископа Фаретрия, прикрывавшегося сначала добрыми чувствами к Златоустому и желавшего будто бы оказать ему в Кесарии всякую любовь. Заступничество светской власти не помогло, святителю угрожала явная смерть; все его просьбы, чтобы ему было дано несколько дней отсрочки ввиду его болезни, не помогли. Страждущий святитель выходить из города и находить убежище на вилле добродетельной Селевкии, жены Руфина, которая умоляла его остановиться в ее дом. Но и здесь епископ Фаретрий не оставлял больного святителя в покое. В полночь ворвались враги Златоустого и принудили Селевкию , изгнать его из виллы. «Меня, – пишет святитель, – вели за руку или, лучше сказать волокли, потому что невозможно было идти в таком неудобном месте, по этим тяжким горам, да ещё в полночь». |
| Между патриархом и царем обнаруживаются и другие серьезные расхождения, прежде всего в отношении к иноземцам и иноверцам. Многочисленные царские грамоты обвиняли поляков и коварных иезуитов как организаторов воцарения Лжедмитрия I с целью уничтожения Российского государства и всего православия. Гермоген лишь бегло упоминает, что Лжедмитрий хотел разрушить церкви и монастыри, «разорить» «православную и Богом любимую нашу крестьянскую веру» и «римские костелы в наших церквах поделати». Но иноземцы здесь ни при чем! «Литовских людей» (как называли в XVII в. подданных Речи Посполитой), по словам патриарха, Лжедмитрий прельстил «злым своим чернокнижием» точно так же, как и русских. Никаких злых замыслов из-за границы Гермоген не упоминает, что же касается многочисленных иноверцев внутри страны, то все они — «немцы, и литва, и татары, и черемисы, и ногаи, и чуваши, и остяки, и многие неверные языцы и дальние государства» — все «утвердились твердо» служить царю Василию. Никого из них, даже самых распроклятых «латинян», среди болотниковцев не отмечено . Гермоген прекрасно знал, что народы Поволжья волнуются не меньше, чем остальное население, что войском холопов, крестьян и мордвы, осадившим Нижний Новгород, предводительствуют два мордвина, Москов и Вокорлин. 22 декабря 1606 г. он с отличным знанием обстановки хвалил митрополита Казанского и Свияжского Ефрема за утишение восстания в самом Свияжске, однако вновь не упомянул даже малейшей вины иноверцев. «Доблестный пастырь» Ефрем заслужил одобрение Гермогена, отважно отлучив от Церкви дворян и горожан, преступивших крестное целование Шуйскому и заставив их (правда, только после поражения Болотникова под Москвой) просить царя о прощении. Речь идет исключительно о православных, включая священников, которые «сами от милости Божией уклонились и верят прелести вражией». Отпуская всем грехи и снимая отлучение, Гермоген требует и дальше наставлять паству, «чтобы в пагубу не уклонялися», притом «смотреть и над попы накрепко, чтобы в них воровства (государственной измены. — А. Б.) не было». Особенно внимательно он предлагает наблюдать над попами Софийского, Покровского и Ирининского храмов: «только де они не переменят своих обычаев — и им в попах не быть!» |
| ( Ос.9:8 ) Стража Ефрема с богом пророк 627 , пругло строптиво на всех путех его. Стражами обычно божественное Писание именует предстоятелей народных, вознесённых на высоту почестью, на которых должно взирать тому, кто пожелал бы проводить жизнь правую и безупречную. Так, в одном месте Бог говорит блаженному пророку Иезекиилю: сыне человечь, стража дах тя дому Израилеву, и 628 услышиши от уст моих слово 629 , и воспретиши им от Мене ( Иез.3:17 ). Обыкновенно такие стражи не только представляли своим питомцам вместе с законами жизнь свою в качестве образца добродетели и поведения, но и вводили полезное, и правильно истолковывали волю Божию. И те, которые находились у добрых стражей, идя по прямому пути долга, спасались; те же, которые вверили направление своего ума людям лукавым и худым, жили, вводя в заблуждение (других) и заблуждаясь (сами), и имели дух, лишённый всякой добродетели и истинного знания. В этом именно упрекает и теперь происходящих от колена Ефремова, или Израиля: был, говорит, —230— у него страж с богом пророк, всё равно, как если бы сказал: у каждого из лжеименных богов был и собственный лжепророк. Как я уже сказал ранее, они усвоили себе различные виды заблуждения: одни служили Ваалу, другие – Хамосу или Веелфегору; а в каждом капище воздвигнут был рукотворенный истукан и кумир, и при каждом состоял особенный лжепророк; способы гадания были у них различны, но решение они возвещали приходящим прямо как полезное и необходимое. Поэтому, так как у Ефремлян вместе с каждым лжеименным богом был стражем и его собственный лжепророк, то они и устремились неудержимо ко всему самому постыдному. Это и было для них пруглом строптивым 630 , потому что невозможно было исправиться и идти прямо тем, которые впали в такое многобожие, что при каждом боге имели особенного пророка и в Нём получали себе стража, отдалявшего их от истинного богопочитания и увлекавшего в ров погибели. Итак, желающим жить по закону следует слушать не просто учащих или вещающих от сердца своего ( Иер.23:16 ), но тех, в ком божественная и горняя благодать удостоверит подлинную любовь к Богу. |
| Учение их представляет собою смесь различных воззрений: подобно большинству беспоповцев, они отрицают брак и моление за царя; подобно ветовцам, говорят, что теперь нет ни в чем благодати; подобно сектантам – рационалистам, утверждают, что иерархия не нужна, так как всякий сам себе архиерей и священник; гражданскую власть отвергают, говоря, что всяк сам себе царь, и все люди равны пред Богом, что один глава над всеми – Иисус Христос; денег в руки не берут, паспортов тоже. Секта белоризцев появилась во второй половине XIX столетия во Владимирской губ. г) Неплательщики – толк, распространённый в Пермской губ.; появился он во второй половине прошлого столетия. Последователи его утверждают, что в нынешний век Св. Духа, наступивший с 1666 г., спасение возможно духом, а не плотью и обрядами; никаких внешних знаков молитвы, богослужения и таинств не нужно; не нужно молиться иконам, носить крестов, соблюдать постов. Согласно с таковым учением у них существуют только домашние беседы, на которых читаются Евангелие, Толковый Апокалипсис, творения Ефрема Сирина и др. Св. Писание неплательщики понимают духовно; гражданскую власть считают установлением антихриста и не повинуются; от воинской повинности уклоняются, потому что истинные воины – только те, которые борются с неверными, т. е. не принадлежащими к их толку, и податей не платят (отсюда и название неплательщики), так как платить их будто бы не за что, ибо «земля – Божия». д) Самовосхитители архиерейства. Этот толк появился в недавнее время в Казанской губ., а особенно укоренился в г. Уржуме, Вятской губ. Основателями его были один брачный наставник в Москве и выходец из Прусской обители монах Иаков. Принимая за источник истины только Евангелие и послания св. апостолов, последователи этого толка учат, что священство может быть и без епископской хиротонии, что в нём не сообщается от Бога особой благодати, что можно поставить кого-либо епископом или пресвитером чрез одно избрание общества, подобно тому, как Христос избрал апостолов ( Мар. 3:13–19 ), а апостолы избрали Матфия на место Иуды ( Деян. 1:23–25 ), и что избранные могут совершать евхаристию и преподавать тайну причащения. |
| Так, нижегородцы, уже выступив в поход вместе с другими городами, в начале февраля 1611 г. посылали вологодцам списки грамот смолян, москвичей и рязанцев с замечанием, что «приказывал к нам святейший Ермоген патриарх, чтоб нам, собравшись с окольными и с Поволжскими городами, однолично идти на польских и на литовских людей к Москве вскоре. И мы по благословенью и по приказу святейшего Ермогена патриарха Московского и всеа Русии собрався со всеми людьми… идем к Москве» . Грамоты Гермогена, как мы знаем, у них не было, да и версия о его устном «приказе» такого содержания весьма сомнительна, но она ободряла народ, еще только начинавший чувствовать себя властью, еще нуждавшийся в авторитете патриарха против авторитета московских бояр. Так, ярославцы, получавшие все эти собрания грамот, но сидевшие смирно, пока жадные паны не добрались до их «животов», ощутив прилив патриотизма, оправдывали его, в частности, тем, что патриарх Гермоген «и все московские люди писали на Резань к Прокофью Ляпунову и во все украйные городы и в Понизовые и словом приказывали», собравшись, «идти на польских и на литовских людей к Москве» . Это сообщение является вольной смесью грамот рязанских и нижегородских, и его единственное реальное содержание: нас много и патриарх с москвичами за нас. А как уж это стало известно, устно ли, письменно ли — какая разница, раз литва уже грабит, и если не объединимся — ограбит. Доходило до курьезов.Так, пермичи 13 марта 1611 г. направили со своей отпиской полученную стопу грамот (из Смоленска, Нижнего, Рязани, Вологды, Ярославля, Суздаля и Устюга) патриарху Гермогену в Москву, причем в начале поместили «список с твоей, святейшего Ермогена патриарха Московского и всеа Русии, грамоты» — это был список известной грамоты москвичей . По мере того как Ополчение набирало силу, ссылки на Гермогена становились все более расплывчатыми. На его благословение указывали костромичи, нижегородские воеводы, суздальцы и владимирцы, но подробно об этом считали необходимым писать только в Казань, учитывая тамошнюю память о Гермогене и влияние митрополита Казанского и Свияжского Ефрема. Ярославцы живописали пример Гермогена, который, вкупе с мужеством защитников Смоленска, поднял народ на борьбу: услыхав про желание польского короля захватить царство, патриарх, «призвав всех православных крестьян, говорил и укрепил, за православную веру всем велел стояти и помереть, а еретиков при всех людях обличал. И в города патриарх приказал, чтоб за православную веру стали, а кто умрет — будут новые страстотерпцы» . |
| Царь сам не отвечал Неронову; но духовник его Стефан, конечно, по его поручению, два раза писал к бывшему своему другу, казанскому протопопу, и убеждал его смириться, быть в послушании патриарху, примириться с ним и извещал, что Никон патриарх оправдывает себя в своих действиях против него, ожидает от него и друзей его истинного покаяния и готов простить их. Но неукротимый Неронов с укорами отвечал (от 27 февраля 1654 г.) Вонифатьеву: зачем ты оскорбил меня?.. Я не могу принять твоего совета; мы ни в чем не согрешили пред отцом твоим Никоном патриархом ..., твой же отец Никон патриарх напрасно оправдывается: он смиряет нас неправильно, не по писанию, но страсть свою исполняет, и мучит нас за правду... Он ждет, чтобы мы попросили у него прощения: пусть и сам он попросит у нас прощения и покается пред Богом, что оскорбил меня туне... и проч. От того же 27 – го февраля Неронов отправил обширное послание и к царю Алексею Михайловичу. Здесь, прежде всего, умолял о тех же «заточенных, поруганных, изгнанных без всякия правды» друзьях своих, осужденных будто бы мирским судом, а не по правилам церкви, и напоминал царю о временах антихриста, когда Христовы рабы гонимы будут, носящие на себе знамение небесного царя. Потом указывал на известную «Память» или указ Никона, содержавший два его распоряжения: относительно поклонов во св. четыредесятницу и относительно троеперстия для крестного зяамения. Первое распоряжение называл прямо «ересью непоклонническою», и совершенно несправедливо: потому что так – называемая ересь неколенопоклонников состояла в том, чтобы на молитве никогда не класть земных поклонов и молиться всегда стоя; а Никон вовсе не запрещал употребления земных поклонов ни в церковных, ни в домашних молитвах; он предписывал только, чтобы во св. четыредесятницу, при чтении молитвы св. Ефрема Сирина , не клались одни земные поклоны (числом 17), а клались лишь четыре земных, прочие же все поясные. 18 Против второго распоряжения Никона защищал двуперстие для крестного знамения, и ссылался на Мелетия антиохийского , Феодорита, Максима грека : каковы эти доказательства, мы уже видели прежде. |
|
|
