| Скачать epub pdf Содержание «Я не столько археолог и музеист, сколько историк-археограф и архивист…» 1. Из отчета И. М. Покровского о командировке в г. Чистополь, в Чистопольский и Лаишевский уезды для осмотра, ревизии архивов, принятия мер к охране архивных фондов и наблюдения за вырезкой чистой бумаги и за исполнением учреждениями декретов Совнаркома по архивной части 2. Из отчета Казанского губернского архивного фонда о его деятельности 3. Из письма И. М. Покровского заместителю наркома просвещения М. Н. Покровскому Иван Михайлович Покровский (1865 – 1941), доктор церковной истории, ординарный профессор кафедры истории Русской Церкви Казанской духовной академии. Сначала – краткие биографические данные. Родился 17 января 1865 года в селе Колударове Моршанского уезда Тамбовской губернии в семье священника. В 1880 году окончил II Тамбовское духовное училище по II разряду. В 1886 году – Тамбовскую духовную семинарию по I разряду. Служил псаломщиком в церкви Липецка, затем надзирателем в Тамбовском духовном училище. В 1891 году поступил в Казанскую духовную академию. В 1895 году окончил еесо степенью кандидата богословия. Оставлен профессорским стипендиатом по кафедре истории Русской Церкви. С 1896 года – исполняющий дела доцента этой кафедры. В 1898 году получил звание магистра за диссертацию «Русские епархии XVI-XIX в.в., Том I: XVI и XVII в.в» и утверждён в звании доцента. С 1905 по 1907 год – редактор журнала «Известия по Казанской епархии». Произведён в чин статского советника. В 1906 году И.М. Покровским составлена и издана Карта Казанской епархии. Составил исторические описания монастырей Казанской епархии: Седмиезерной пустыни, Свияжского Иоанно-Предтеченского. Был избран пожизненным действительным членом Владимирской губернской, Тамбовской, Нижегородской Ученых Архивной комиссий, Императорского Московского археологического института, Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. Являлся одним из учредителей и членом церковного историко-археологического Общества Казанской епархии. |
| В 1809 г. он совершил путешествие по разным монастырям вблизи Вологды. Были осмотрены все хранилища древностей, местные архивы и библиотеки и в его архиерейский дом везли со всех концов епархии «целые воза старинных архивских бумаг» 74 . На основании собранных материалов были подготовлены: «Исторические сведения о Вологодской епархии и о пермских и устюжских преосвященных (числом 42) архиереях» и «Описание монастырей Вологодской епархии ныне находящихся и прежде бывших (числом 88)». Они объединялись в сборник «Собрание разных известий о Вологодской епархии и губернии, составленное в 1811 г.», но сам Евгений называл этот труд «Историей Вологодской епархии». Это был первый опыт разработки истории местного края, дополненный также «Краткими сведениями об угодниках Божиих о Вологодской епархии, издревле почитаемых» (сведения о 73 угодниках) и статьей «О древностях Вологодских и зырянских» 75 . Остается сожалеть, что только малая часть этих трудов была напечатана в конце XIX в. на страницах «Вологодских епархиальных ведомостей», а основная часть находится в рукописях. 76 В 1813 г. Евгений был назначен в Калугу и по дороге заехал в Москву, не пропустив возможности провести некоторые разыскания в древлехранилищах, о чем сообщал в письме к Анастасевичу, отмечая много любопытного, особенно в рукописях «архива иностранной коллегии» 77 . В Калуге (1813–16 гг.) он занимался в основном епархиальными делами, продолжая работу над своим «Словарём», «Историей Российской епархии» и «Историей Славяно-русской церкви». В 1816 г. Евгений был назначен архиепископом Пскова и всей Лифляндии и Курляндии и занимал эту кафедру до 1822 г. Шесть лет пребывания в Пскове ознаменовались новыми изысканиями в архивах, библиотеках, осмотром памятников старины, монастырей, остатков древней Изборской крепости. В 1821 г. Евгений издал пять тетрадей о разных монастырях земли Псковской (Псково-Печерском, Снетогорском, Крыпецком, Святогорском Успенском, Иоанно-Предтеченском и Никандровой пустыни) 78 . До 1822 г. были подготовлены: 1) свод Псковских летописей, где к одному списку прибавлялись разночтения из двух других, приписки из летописей, записок и т.п.; 2) список грамот Псковских и других нужных для истории Пскова; 3) летопись древнего княжеского города Изборска. 79 Тогда же он приступил к составлению «Истории княжества Псковского», не ограничиваясь русскими летописными источниками, но привлекая Лифляндские хроники, книги Лифляндские, Эстляндские и Курляндские. Есть сведения об использовании Евгением в этой работе немецких источников. Помог в получении необходимых книг и документов граф Н.П. Румянцев: он, например, снабдил Болховитинова ценными материалами из Кеннигсбергского архива, выписками из Польского гербовника и др. Вчерне «История» была завершена уже в 1818 г., но Евгений оттягивал завершение работы, и она была издана только в 1831 г., в Киеве 80 . |
| Будьте как дети, – призывал Господь, – чисты, честны, непосредственны. Старец Нектарий не похоронил своего детства – оно жило в нем рядом с его великой духовной мудростью. Он мог и пошутить, и посмеяться даже в глубокой старости. А когда его келлию в Скиту Оптиной Пустыни обшаривали чекисты, они нашли там много игрушек «Ты что, ребенок?» – спросили они старца. «Да, – ответил он, – я ребенок». Он знал, конечно, что чекисты не поймут сказанного им, но не нашли они здесь и ничего из того, что хотели найти – ни золота, ни бриллиантов… Они искали драгоценностей вещественных, а о духовных-то, укрытых в сокровищнице сердца, которым цены нет, они и понятия никакого не имели. Но был старец Нектарий арестован именно как «укрыватель ценностей» – не мирских, а Христовых. На святом порожке Спирит В. П. Быков у старца Нектария в Иоанно-Предтеченском Скиту В 1913 году в Москве появилась на прилавках книжных магазинов книга Владимира Павловича Быкова «Тихие приюты для отдыха страдающей души. Лекции-беседы». Надо знать духовно-нравственную атмосферу того времени, кануна Первой мировой войны и революции, чтобы оценить необычность вышедшего издания, – оно резко выделилось из плотного теософски-спиритического строя тогдашней культуры и открыло ясный горизонт Православия. Быков публично говорил о русских монастырях, более – об обителях Калужской губернии, среди которых самым ярким было сияние Оптиной Пустыни с ее духоносными старцами. На лекциях автор проектировал на экран виды монастырей, которые ему для этого любезно предоставил собравший коллекцию замечательных снимков епископ Трифон (Туркестанов) . Лекции имели огромный успех. То, что говорил Быков, для многих было откровением, освобождением от обмана, радостью. Никого не смущало, что эти лекции-беседы ведет человек, совсем недавно имевший громкую славу великого спирита, издателя газет и журналов, распространявших дух противления Христу среди русской интеллигенции. Магия, оккультизм, теософия… В книге своей Быков очень откровенен, – с сильнейшим покаянным чувством рассказывает он подробности своей спиритической деятельности и постепенного пробуждения. «Я делал это по слепому неведению, – писал он, – по искреннему увлечению в глубокой уверенности, что это и есть тот истинный путь, которого так бесконечно-настойчиво, так жадно ищут многие в наш век; обманывал, быв обманут, но это меня не оправдывает, так как те, которые шли по моему указанию в тенеты лжи, в тенеты спиритизма, оккультизма, теософии, – тонули и гибли там так же, как и те, которые самостоятельно падали в эту мертвой хваткой поглощающую бездну… Но… я верю, неистощимое милосердие искупившего нас Своею кровью Господа – безгранично, и молитвы Церкви – чудодейственно плодотворны, и им, и только лишь им теперь я вверяю и себя, и тех, которые, благодаря моим заблуждениям, стали на скользкий путь пагубного увлечения. Господь выправит и их, и мои пути!» |
| Весной 1816 года пр. Евгений переехал во Псков, как архиепископ Пскова и всей Лифляндии и Курляндии: начались новые заботы, новые отвлечения от научных занятий; но «древности того времени, от которого осталось мало, а известно еще меньше, привлекательны для сердца русского и среди сует дневных». Сердце русское пр. Евгения оживило во Пскове его любознательный ум и его научную деятельность новыми силами. Он оставался во Пскове не более шести лет; а сделал значительно более, чем в восемь лет, проведенных в Вологде и в Калуге, и занявшись древностями земли Псковской, общими и частными, взялся и за старые свои запасы Новгородские, в которых, конечно, не мог не найти и много такого, что было нужно для новых исследований. Припоминая труды пр. Евгения, оконченные и предпринятые во Пскове, в порядке времени их появления, на первом месте следует поставить «Замечания на грамоту в. к. Мстислава Владимировича и сына его Всеволода Мстиславича, удельного князя Новгородского, пожалованную Новгородскому Юрьеву монастырю»: они напечатаны в первый раз в Вестнике Европы 1818 года (выпуски 15, 16 и 20) и потом в другой раз в Трудах Общества древностей (III: 1:64) 28 . Эта грамота не только в то время, когда открыл ее и потом работал над ней пр. Евгений, но и после многих открытий, сделанных по русским древностям позже, достойна была особенного внимания археолога как древнейшая из русских грамот, уцелевших в подлиннике, а следовательно и тщательного разбора. Разбор ее, сделанный пр. Евгением тогда, когда у нас еще почти не было попыток трудов такого рода, был явлением очень замечательным и по внимательности к разным вопросам, возбуждаемым грамотой, и по тщательности ответов на них. Он не утратил своего значения и теперь как образец трудов этого рода – между прочим и в палеографическом отношении, указывая, как надобно издавать памятники древнего письма и вглядываться в особенности их написания. В 1821 году издал он пять тетрадей о разных монастырях земли Псковской (Светогорском, Крыпецком, Святогорском Успенском, Псковском Иоанно-Предтеченском и Никандровой пустыне): небольшие монографии с приведением данных, дотоле неизвестных. |
| При этом желательно иметь ввиду, что законодательство о всеобщем обучении имеет два аспекта. Первый – «общедоступность», которую мы только что обсудили, и второй аспект – «обязательность», «то есть нормативное требование к населению, которые под угрозой административного или даже уголовного преследования (например, в СССР – под угрозой лишения родительских прав) обязаны отдавать детей в школу» . Если откинуть мелкие и непринципиальные замечания и придирки, то можно сделать вывод, что Думе желалось подправить правительственный законопроект, отражавший волю Государя по двум взаимосвязанным моментам. Во-первых, сделать начальное образование максимально светским, и присоединить к Министерству народного просвещения церковно-приходские школы, находящиеся в ведомстве Святейшего Синода. То есть, отдать практически всю систему начального образования, предварительно секуляризовав до мыслимого предела, исключительно в руки земств. А во-вторых, сделать такое секуляризованное образование не просто обязательным, но принудительным. Как и стало потом в СССР. Женская школа в селе Леушино, у ныне затопленного Иоанно-Предтеченского женского монастыря. Фото Прокудина-Горского 1909 год Напомним, что уже просто всеобщее школьное образование вступало в противоречие со статьей 173 раздела «О родительской власти» Основных Законов, позволяющей родителям не отдавать ребенка в школу. Императорское Правительство было склонно считаться с таким установками, прежде всего крестьянских масс. Считаться с господствующим образом жизни основной массы русского народа, который и является одним из факторов, определяющих динамику и направление народной грамотности. И не ломать этот образ жизни и быт об коленку. Очевидно было, что при правильно поставленном народном образовании народ, − в истинном значении этого слова, − и сам потянется к нему. «Министерство народного просвещения считали необходимым строить свою политику с учетом предпочтений крестьянских семей» . . Ольгинская женская гимназия в Павловске – уездном городе Воронежской губернии |
| Каково же было их удивление, когда Родимая, уже слезавшая с печи, повторяла все те же слова! Усевшись на лавку, она громко расхохоталась, продолжая: «ан не поеду, не поеду, сама уйду»... Вдруг растворилась дверь, и вошел (нанятый) крестьянин; не долго думая, Родимая подошла к нему и, прежде чем успел он что-либо сказать, обратилась к нему со словами: «прыток ты, парень, – да невпопад; сани готовы, лошадь впречь не долго, а кучер-то не готов еще, не исправен; поди-ка, парень, прежде исправься, а там и повезешь меня». Он хотел что-то произнести в свое оправдание, но она продолжала: «ладно, не мели более», а затем, подошед к нему, шепнула что-то на ухо, после чего он совсем растерялся, упал ей в ноги и молча удалился. Почти вслед за ним и Родимая, забрав свои палки и черепки, вышла, низко поклонившись хозяину, все еще сидевшему в каком-то оцепенении от недоумения о всем происшедшем, сказав ему: «спасибо тебе, Никитушка, за хлеб – за соль, прости Христа ради, что гораздо уж надоскучила». Между тем вернулась и хозяйка, но уже после ухода Родимой, и застала всех в какой-то грусти, словно растерянных. Так как они и сами ничего не понимали, то и могли передать ей лишь слова Родимой, затем разговор ее с парнем и быстрый ее уход от них. Как ни страшилась выговора от своего мужа хозяйка, а не могла утаить от него всего случившегося, в чем она горько раскаивалась и со слезами, просила прощения. Они разослали по всем направлениям искать Родимую, чтобы упросить ее вернуться к ним, но нигде не могли найти ее. Немало смущались о сем все Беляевы и не могли успокоиться, особенно хозяин с хозяйкой, которая считала себя погрешившей против Бога, оскорбив Его избранницу, и боялись они, чтобы не наказал их за это Господь. Всем своим односельчанам рассказывали они «свой грех», как они выражались. Не молчал сам о себе и парень Сергей, нанятый обманом увезти Родимую: он, не скрывая, признавался, что она обличила его в его тайном грехе, от которого он положил твердое намерение исправиться. Впрочем, незлобивая Евдокия не замедлила снова посетить своих Спасских друзей. |
| О. Василий пробовал было возражать: «что ж, что черен? за то не пьяница, человек хороший». – «Не пьяница, так пьявица», отвечала она: «впрочем, мне-то все равно, как хочешь, твоя дочь; – я почему знаю?» Как ни хотелось о. Василию выдать дочь за этого «подходящего» человека, тем более что тот поступал и на хорошее место, но все же побоялся сделать это, и свадьба не состоялась. Казалось бы, странно священнику слушать каких-нибудь бредней юродивой полудурьи-крестьянки, как тогда многие и говорили; но бредни эти не замедлили оправдаться. Подруга дочери о. Василия, сделавшаяся вместо нее женой молодого священника, неоднократно говаривала ей: «какая ты счастливая, что Господь отнес тебя от этого брака». Все семейство о. Василия имело большую веру и расположение к Родимой; если сама она долго не приходила к ним, они посылали за ней лошадь и просили посетить. Родимая, однако, как уже и сказано, не переставала юродствовать, пребывая верною своему подвигу до конца своей жизни. Этим отчасти она прикрывала свою прозорливость и, делая кому-либо предостережение или обличения, делала это иносказательно и незаметно, даже так, что ее, бывало, и побьют, и выгонят. Так однажды, пребывая у этого о. Василия в селе Любце и пользуясь тем, что все, будучи заняты своими делами, не обращали на нее внимания, она стала вдруг все выносить из комнат и складывать под березу в их огороде. В это время о. Василий, отлучавшийся куда-то, входил на крыльцо и, увидев Родимую, выносящую вещи из дома, сказал ей: «что ты это делаешь? куда и зачем уносишь из дома?» – «А туда, куда и сам понесешь», отвечала она. Он, разумеется, остановил ее работу и младшей дочери своей, которая сидела, углубившись в шитье себе платья, и не замечала, как Родимая стала из других комнат выносить вещи и мебель, велел обратно принести их. Пока дочь исполняла это приказание, оставив свое шитье на месте, где сидела, Родимая вдруг схватила его и, не говоря ни слова, бросила все в топившуюся печь. Оскорбленные таким поступком, и дочь и отец стали бранить Родимую и грозили выгнать ее. |
| Эти вопросы тесно связывались между собою по той причине, что, если бы последовало разрешение на содержание почтовой станции, то семейный раздел Родионовых не должен бы быть допускаем, в виду сложности и ответственности станционного дела и необходимости при нем хозяйского надзора. Долго пришлось двум снохам искать «Родимую», постоянно переходившую из одной деревни в другую и не имевшую определенного места. Дело это было зимой, в Рождественском посту. «Родимая», сидевшая в одной избе, вдруг соскочила с места, быстро побежала на улицу, захватив с собою откуда-то колокольчик, и понеслась, позванивая по улице деревни, разгоняя всех встречных криками: «сторонитесь, почта едет, почта едет, аль не видите». Таким образом, она пробежала и между двумя своими снохами, входившими в эту деревню, ударив одну из них колокольчиком, повторяя те же слова. С ними не остановилась Родимая, но, пробежав между ними, направилась далее по дороге и скрылась, так что им не пришлось ничего говорить с ней; но им больше ничего и не надобно было, так как они поняли из ее поступка и слов все, что им было надо и что не замедлило оправдаться. В конце декабря месяца было получено разрешение Родионовым содержать почтовую станцию с начала следующего года. Молва о жизни и прозорливости Родимой быстро распространялась по всей окрестности и за пределами ее. Все искали ее видеть и считали за счастье принять ее в дом и успокоить. Только сама-то она не искала себе покоя, предпочитая ходить по улицам, не разбирая ни ненастья, ни грязи, которых она даже, казалось, искала, заграждая тем себе лишние приглашения домохозяев. Надобно сознаться, что, не смотря на все усердие покоить в своем доме эту рабу Божию, дело это было нелегкое: всегда грязная, в лохмотьях, наполненных массой насекомых, всегда с палками и с узлами всякого мусора, всегда ворчащая про себя какие-то несвязные слова, отрывки которых иногда выкрикивала, с почти постоянно суровым видом, она была даже страшна для видевших ее в первый раз. Входя в избу, она всегда располагалась в переднем углу; тут она раскладывала все свои пожитки, состоявшие из обрывков тряпок, бумажек, песку, камней и буквально всякого мусора, и Боже сохрани, если кто предложит «выбросить эту дрянь за дверь». |
| Вот, кажется, простые доблести, но верность им в течение долгих лет говорит о многом. Пищу он принимал только в трапезе, а в келии утром и вечером пил чай, сам себе ставя самовар. Соседа по келии, монаха, считавшегося его келейником, он для своих дел никогда не привлекал, а сам топил печь, убирал келию и приносил воду. Полы мыл сам два раза в год. Много времени отдавал саду, занимаясь прививкой и обрезанием ветвей. Служа по чреде в храме, он все равно свободное время употреблял на труды вместе с братией – убирал картофель, рубил капусту и тому подобное. Келии своей не оштукатуривал и не оклеивал обоями. Делая замечания, не возвышал голоса. Не сидел, разговаривая с подчиненными. По примеру старцев постоянно читал аскетические книги, стараясь делом исполнять прочитанное. Он смиренно считал себя последним грешником и ни с кем за свою жизнь не поссорился. 7 января 1889 года отец Флавиан во время болезни принял по совету старца Амвросия от отца Исаакия схиму. Духовная дочь отца Флавиана Наталья Петровна Киреевская (переданная ему отцом Иларионом) много позаботилась о том, чтобы духовный отец ее имел хорошее питание во время болезни, лекарства и все необходимое. Но все же от употребления рыбы Великим постом он решительно отказался. Скончался он 30 мая 1890 года и 1 июня был похоронен возле могилки старца Илариона. В некрологе, напечатанном в «Калужских губернских ведомостях», было отмечено, что, «сделавшись казначеем, отец Флавиан всего себя посвятил на самую тяжкую трудовую жизнь, день и ночь служил Господу и ради Господа на пользу обители. ...И ранним утром, и днем, и в вечернее время отца Флавиана в одежде простого послушника всегда можно было встретить при исполнении многочисленных монастырских обязанностей, зорко следящим за правильным течением хозяйственной части обители. Без преувеличения можно сказать: настоящее цветущее состояние Оптиной пустыни, и в особенности ее хозяйства, весьма многим обязано именно неусыпным 28-летним трудам почившего отца казначея» 253 . Прежде чем перейти к рассказу о старце Амвросии, чтобы уж потом не прерывать столь значительной темы, обратимся к двум своеобразным и по-своему замечательным личностям: это – схимонах Карп (слепой) и иеромонах Климент (Зедергольм) , поступивший в Иоанно-Предтеченский скит в 1862 году. Расскажем сначала о первом. Отметим, что Карп слепой и отец Климент как бы противоположны друг другу в своем образовательном состоянии: Карп – крестьянин, человек почти неграмотный и «простец», а отец Климент – разносторонне образованный, более того – ученый монах. Тем не менее – что удивительно, но в православном монашестве закономерно – их монашеское устроение одинаково в своих главных чертах. Здесь они равны. |
| Но совершенно особо, грозными словами Он порицает фарисеев, и вы только что слышали эти слова из Евангелия от Матфея (Мф. 22:15 — 23:39). Он порицает их за лицемерие, которое проявлялось в самой чувствительной области человеческой жизни — в сфере религиозной, в сфере отношений человека с Богом. Здесь всякое лицемерие становится не просто грехом, а сугубым грехом; и на примере фарисеев мы понимаем, сколь опасно лицемерить в духовной и религиозной жизни. А ведь бывает так, что человек исполняет внешние церковные предписания, постится, в храм ходит, иногда даже кичится своими «достижениями», создавая некое неправильное о себе представление. Но всякое лицемерие в религиозной жизни есть фарисейство — то самое, которое грозно осудил Спаситель. Эти поучения Господа нашего, обличающие лицемерие, связаны с темой суда. Суд — это явление Божией правды, на суде не может быть никакого лицемерия. На Божием суде никто не может тебя защитить, ни один человек, как никто не может и оклеветать. Все человеческие хитросплетения не имеют никакой силы на суде Божием. Только Господу ведомо тайное и сокровенное, что есть в человеческом сердце, и суд Божий не есть суд человеческий, потому что Бог прозревает внутреннюю жизнь так, как не дано прозреть ни одному стороннему наблюдателю, даже самому пристальному и самому мудрому. Если лицемерие есть попытка ввести в заблуждение других людей, то суд — явление правды Божией — лишает человека всякой маски. Неслучайно поучения Христа Спасителя в преддверии Его страданий связаны именно с этой темой, потому что в ней как в фокусе концентрируется самое опасное, что есть в духовной жизни человека, — ложь, становящаяся второй природой, проникающая и в сознание, и в сердце человека и покоряющая его волю. Наученные великими словами Спасителя, которые мы только что слышали, принесем покаяние пред Господом — у нас есть такая возможность в течение этой Страстной седмицы. Если кто-то поступал, как древние фарисеи, если кого-то обличает совесть, если наши отношения с Богом и ближними исполнены неправды, которую мы так тщательно пытаемся выдать за правду, — принесем искреннее покаяние, памятуя о том, что раскаянный грех не будет нам вменен и на Страшном суде и что только через покаяние лежит путь к оправданию нас в свете правды Божией на Его Страшном суде. Аминь. |
|
|
