| Духовные власти могли-бы тогда встать близко к делу, принять на себя контролирующую роль, и тем самым, удовлетворить своему честолюбию, которое было оскорблено делом Дионисия, когда оно велось вне всякого участия Московского духовенства. В таком же духе, как речь к Салтыкову, написано и другое сочинение Арсения – послание к протопопу Ивану Лукьяновичу. Мы ничего не знаем об Иване Лукьяновиче, но судя потому, что Арсений обращается к нему с просьбой о ходатайстве перед митрополитом, нужно думать, что это был влиятельный у митрополита человек. 502 «Государю священному протопопу Ивану Лукьяновичу, начинает это свое послание Арсений беспомощный нищий чернец Арсеньишко Глухой Селижаровец, со слезами тебе, государю, челом бью, умилостивися, государь Иван Лукьянович, вступися, государь, за мою бедность, буди мне бедному помощник, сижу, государь, на Кирилловом подворье окован железы узкими и скорбными, а иногда в темне месте и смрадие заключаем. Буди, государь, печальник митрополиту Сарскому и Подонскому, чтобы митрополит меня бедного нищева чернца свободил, понеже ему государыня великая старица инока Марфа Ивановна дело дала на волю» 503 . Что значит это участие Марфы Ивановны в таком деле, в котором, по видимому, она не должна иметь доли? Раньше мы видели, что в кельях у нее происходило какое-то «испытание» Дионисия, а теперь вот из послания Арсения видим, что от нее вышло даже разрешение митрополиту так или иначе свести счеты с исправителями. Она была, таким образом, одним из главных лиц в решении участи исправителей. Что это значит? На решение этого вопроса проливает некоторый свет следующее замечание Арсения же в послании к Салтыкову: «и не довольно стало господий наших к преложению ярости на кротость сие едино, еже наши труды уничтожити и омрачити, но и государыни благоверныя и великия старицы иноки Марфы Ивановны приложища прекроткое и незлобивое сердце на ярость подвигнути, во еже озлобити нас» 504 . Мы думаем, справедливо будет понять это место так. Духовные власти, осудившие Дионисия и товарищей, постарались повлиять на царя через его мать, чтобы царь осудил исправителей на более тесное заключение: они вооружили против исправителей Марфу Ивановну, а последняя по- влияла в этом же роде на царя; так, что он отдал все дело на усмотрение своей матери. |
| Явилась счастливая мысль о необходимости прежде печатания исправлять церковно-богослужебные книги чрез сличение многих древних списков той или иной книги. Эта мысль значительно шире подобной же мысли Стоглава: Стоглав требовал только, чтобы книги писались с добрых переводов (т. е. по одному какому-нибудь так или иначе признанному добрым списку книги), а до сличения многих списков он не додумался; тогда как этот способ гораздо вернее мог привести к цели. Итак, мысль Максима, усвоенная с некоторым ограничением Стоглавом, у нас не умирала, а в начале XVII века ожила с новой силой Печатная буква, хотя и закрепила прежние погрешности в книгах, придала им некоторый авторитет, но не для людей, державшихся за книжную букву взгляда Максима. Вот почему, когда задумали напечатать важную в церковно-богослужебном отношении книгу – потребник, то нашли нужным прежде напечатания проверить ее, исправить по многим наиболее древним спискам. Откуда же вышла эта счастливая мысль о более серьезной постановке дела издания и печатания книг, где живо было сознание о неисправности наших книг, одним словом, где ожил дух Максима? Он, оказывается, ожил там, где преп. Максим провел последние годы своей жизни, – в Троицком Сергиевом монастыре. При решении вопроса об инициативе в таком деле, как лучшая постановка издания богослужебных книг, естественно остановиться мыслею на высших чинах церковной иерархии, или же вообще на тех лицах, которые всего ближе стояли к этому делу, каковыми были тогда Московские архимандриты, протопопы и попы: эти лица, по выражению современников особенно должны были «болеть о благочестии.» Однако обстоятельства дела показывают, что честь такой инициативы никому из Московского духовенства не принадлежала. Дело исправления требника и других книг не только началось и было совершено в Троицком монастыре, но там же было и замышлено. Это видно с одной стороны из того, что исправителями являются все Троицкие старцы да еще подмонастырские священники, а с другой стороны из того, что до первого вызова Троицких старцев в Москву для дела исправления в монастыре уже обращали серьезное внимание на разногласие в разных списках потребников и на неисправность других книг. |
| Можно, следовательно, ссылаться на греческие книги и не знать греческого языка 391 . Наконец, в подтверждение мысли, что Дионисий и его сотрудники при исправлении книг не пользовались греческими переводами, должно сказать, что в описях книг, открытых в типографском архиве, не упоминается до 1649 года ни одной греческой книги, а отсюда можно заключить, что таких книг в типографской правильне до этого времени ни одной и не было, и следовательно, ими еще не пользовались при правлении, а обходились одними славянскими печатными и харатейными книгами. Только во второй половине XVII века встречаются известия о приобретении для библиотеки книг греческих 392 . Если же в учреждении, специально организованном для исправления и издания книг, не озабочивались приобретением греческих богослужебных книг для сличения с ними наших славянских, то это, конечно, значит, что тогда еще не была сознана необходимость в таковом сличении – и даже мысль о подобном сличении была чужда представителям этого дела: считалось вполне достаточным для печати сличать старые славянские списки, которые в глазах тогдашних русских людей пользовались неменьшим уважением, как и греческие издания. Этого общего настроения не были чужды, конечно, и наши исправители. Имея в руках славянские списки требника за 150–200 лет, они чувствовали, что имеют для своего дела весьма твердую почву и ничтоже сумняся могут опираться на нее. Известно, что некоторые из наших исправителей были впоследствии справщиками, а один из них – Арсений – был некоторое время даже во главе справы. Если бы Арсений чувствовал необходимость в сравнении наших книг с греческими и если бы с другой стороны он знал греческий язык, то почему-бы ему было не озаботиться приобретением для правильни греческих книг, когда он имел к тому полную возможность? Очевидно, это произошло от того, что Арсений держался относительно исправления книг тех же мыслей, каких и все: наиболее старый, или же так или иначе признанный исправным славянский список богослужебной книги, по сличении его с другими подобными списками, брался в основание, когда нужно было печатать книгу. |
| Но если уничтожение обряда могло вызвать оппозицию со стороны простого народа, то по поводу уничтожения слова (и огнем) должно было ждать протеста прежде всего от людей книжных. Раньше мы видели, какой шум поднял из–за этого слова Антоний Подольский; но теперь у нас речь о времени после грамоты патриарха Филарета, а следовательно протест книжников, если он существовал, теперь должен быть направлен против дела не частных лиц, а против церковного правительства и авторитета патриархов. Несомненно, и после 1625 года оставались еще убежденные приверженцы слова: и огнем, но так как грамота Филарета 1625 г. 9 дек. ослушников, не желавших оставить слова и огнем, предписывала отлучать и держать «в великом смирении», то, естественно, что эти убежденные сторонники слова: и огнем призамолкли и нехотя подчинились распоряжению патриарха. При патриархе Филарете не повторялась уже борьба за слово и огнем; но при преемнике его патриархе Иосафе, лично не заинтересованном в деле, снова раздался голос в. защиту слова: и огнем. Голос этот шел от лица, стоявшего на высокой иерархической ступени – от митрополита Новгородского Аффония. В 1689 году митрополит этот написал сочинение, озаглавленное им следующим образом: «предисловие избранно в мале от Евангелия и от Апостола и от Божественных писаний о духовной силе и о благодати невидимо подаваемыя свыше действием святаго Духа в благодати крещенья и в день пятдесятный о действии-же Св. Духа» 535 . Хотя по надписанию это сочинение имеет главным предметом таинство крещения и сошествие св. Духа на апостолов, но оно, как увидим, ближайшим образом касается слова: и огнем – даже этот последний вопрос, занимает в нем более видное место, чем другие. Особенно-же важно для нас то, что оно относится критически к мыслям, высказанным исправителями в их сочинениях, и то, что один из последних сделал на это сочинение довольно подробные замечания. Следовательно, поименованное сочинение представляет собою как-бы продолжение полемики исправителей с защитниками слова и огнем, главным представителем которой на первых порах явился Антоний Подольский. В силу всего высказанного сочинение Аффония заслуживает полного нашего внимания. |
| Произведши не малый переполох в обществе, возбудив целый ряд вопросов, дело преп. Дионисия необходимо должно было оставить очень заметный след по себе – особенно в кругу тех лиц, которые были наиболее заинтересованы этим делом; а заинтересованными в нем являются все передовые люди того времени – представители русской церкви (митр. Иона, патр. Филарет), духовные власти, а также немало выдающихся светских лиц. Несомненно, в продолжении более целого года, когда Дионисия судили, когда дважды собирали по его делу торжественные соборы, – дело это составляло предмет оживленных толков. Вспомним об Антонии Подольском, заводившем речь об этом деле даже на рынке и находившем там немало слушателей. Указание на то, какое сильное впечетление произвело оно в Москве, находим даже в послесловии к Октоиху, напечатанному в 1619 году, где говорится, между прочим, что тогда в Москве «воста зельная буря, разгореся велик пламень и возмутися напрасное волнение». 554 Дело преп. Дионисия было именно такого характера, что невольно должно было заставить призадуматься русских людей – и преимущественно русских книжников. В самом деле, сначала осуждение Дионисия, как еретика, – осуждение на столько гласное и, так, сказать, торжественное, что об нем узнала и заговорила и демократическая Москва, а затем еще более торжественное оправдание и даже – прославление Дионисия – это такие явления, над которыми должны были подумать многие и многие русские люди. Дионисий, признанный и оглашенный злым еретиком за некоторые изменения в книгах, вдруг признается двумя патриархами – Иерусалимским и московским не только не еретиком, но высокопросвещенным мужем, истинным служителем Божиим, страдальцем за правое дело: обстоятельство никоим образом не могшее пройти бесследнно! Для самого простого ума вывод отсюда был ясен: значит, изменения в богослужебных книгах возможны, и вероятно подобный вывод сделали тогда многие из Московского духовенства или по крайней мере те из них, которые не был привержены к букве до ослепления. |
| 389 О том же, каким переводом преимущественно руководились исправители при исправлении требника, у Арсения нет упоминания, а есть оно только у Дионисия и Наседки, которые оба согласно говорят, что они руководились старым Макарьевским переводом, каковым мы с вероятностью признаем список требника с служебником, описанный в «Опис. рукоп. М..Синод. Биб.» под 375. 390 Кроме рукописных требников, у исправителей был один печатный, о котором упоминается у Арсения; это, конечно, был служебник, напечатанный в 1602 году и подлежавший исправлению. Но в вопросе об исправлении книг Дионисием занимает видное место следующий частный вопрос: были ли у исправителей при деле греческие переводы требника, и далее: знали ли они греческий язык и, следовательно, могли ли пользоваться греческими списками книг? В сочинениях исправителей, составленных значительно позднее самого дела, есть некоторые выражения, которые подали повод всем исследователям утверждать, что они знали греческий язык и пользовались греческими требниками. Выражения эти следующие. Дионисий в свой речи говорит: «тако-ж и в греческих печатных нет» (т. е. слова «и огнем»). Арсений Глухой в речи к Салтыкову: «и в греческих переводех у Арсения архиепископа Суздальского, четырех патриарх в четырех переводех не писано же и огнем.» Эти выражения исправителей сами по себе взятые, действительно, могут вызвать мысль, что у исправителей были под руками греческие переводы потребника, и они сами сверяли их и просматривали. Но в справедливости этой мысли можно сильно посомневаться, когда мы рассмотрим их в связи с предыдущими выражениями и сопоставим с некоторыми другими известиями, сохранившимися как в сочинениях исправителей, так и в других памятниках. Препод. Дионисий, прежде чем говорить о греческих переводах – о том, что в них нет слова «и огнем,» упоминает что у них (исправителей) под руками было больше двадцати переводов, в которых во всех слова «и огнем» неписано, – и затем уже прибавляет, что и в греческих переводах нет этого слова. |
| 392 Мансветов. Как правились у нас книги. (Приб. к Tbop.cb.Om.m.XXXII, стр.519; опись книг. см. приложении А). 394 Замечательно, что трудившиеся все время вместе Арсений и Наседка говорят различно. Первый решительно говорит, что в греческих переводах слова „и огнем» – нет, второй же говорит, что не знает, есть оно или нет. Как видно, осторожный Наседка поопасался утверждать со слов других. 402 Список, по которому издан первый печатный служебник, надо полагать, есть тот самый, который в Опис. рук. Син. Биб. Горского указан под 362 и относится к XVI веку. (Опис. Син. Биб. III. 1 стр. 88). 408 χατα πασαν ποσιν χωραν χηρυε ι τον μετεωρον τα αγιαζον τα υσατα σια της επ του ΙΙνευματοσ (из сочинений Студина). Мансветов.Цер.Уст. стр.106. прим.2 412 Придает русский народ значение и другим свечам, употребляемым при тех или иных церковных службах. Так, в Тульской губернии свечам, употребляемым при чтении 12-ти евангелий, придают силу предохранять от пожара,если только от церкви и до дома донести их горящими и потом на каждом окне покапать воском их. 413 Обзор некоторых особенностей в чинопоследованиях рукописных требников, принадлежащих С.-Пет. Дух. Акад., привел г. Каратыгина также к тому выводу, что «в древнейших чинах устав освящения воды свечами излагается просто – и перекрестит поп воду свечею трижды – обыкновенный устав рукописей XVI в.». (Христ. Чт. 1877 г., ч. 1, стр. 168). 416 Рук. Син. Биб. 410. л. 380 об. и 381. В некоторых служебниках встречается при освящениии воды еще действие дуновения на воду и оно указывается при произнесении тех слов молитвы, где призывается или только упоминается Дух Святый. Так, в служебнике М. Д. Ак. 86 дуновение на воду указано дважды: 1) по окончании тайной молитвы «Господи Иисусе Христе, единородный Сыне,» которая оканчивается словами: «Тебе подобает всякая слава, честь и поклонение с безначаль- ным Твоим Отцем и со Пресвятым, благим и Животворящим Твоим Духом и 2) при словах молитвы: «Ты бо еси Бог наш, обновивый водою и Духом» (и дунет поп на воду трижды) и после дуновения продолжает слова молитвы: «обетшавший род наш». В служ. 85 дуновение указано после слов: «Ты и ныне, владыко, освяти воду сию, Духом Твоим Святым» (и дунет трижды и перекрестит со свечею рукою трижды). Появление дуновенья можно объяснить, между прочим, тем, что хотели выразить в действии то, что выражали словами (дух – дуновение). По отношению к слову и огнем совершилось обратное: огонь употреблялся сначала в действии, а потом, что выражалось в действии стали выражать и словами, так что внесение слова и огнем, при указании дуновения и знаменования воды свечами или погружения их в воду, было как-бы дополнением чего-то не достающего, т. е. одному действию – дуновению – было соответствующее слово – Дух, а действию со свечами такого слова не доставало, – и вотъ оно явилось. |
| Это произошло не иначе, как только от того, что они подыскивали теоретические основания уже явившемуся в молитве слову (внесенному в чин раньше и по иным побуждениям) и вовсе не думали вносить что-либо новое в книги: они хотели только оправдать, придать высшую санкцию новому слову. Замечательно, что во многих служебниках и требниках погружение свечей в воду было указано и при водоосвящении в чине крещения, и однако это не повлекло за собой появления в этом чине слова «и огнем.» «В крещении же всемирном, говорит Наседка, есть написано свещи погружати, но не писано в том месте «и огнем». 424 Это опять объясняется только тем, что крещенской свече не придавали такого важного значения, как богоявленской, а потому и погружение ее в воду не могло иметь того значения, как погружение свечи богоявленской. Отсюда и объясняется отсутствие слова «и огнем» в молитве водоосвящения в чине крещения. Из сказанного видно, что хотя слово «и огнем» явилось в довольно позднее время, однако почва, на которой оно родилось, была подготовлена гораздо раньше и была настолько сродной духу русского народа, что слово это стало почитаться чем-то неотделимым от обряда, так что уничтожение его в молитве с точки зрения тогдашних книжных людей должно было влечь прекращение употребления свечей при обряде, и даже уничтожение самого обряда. Все это, конечно, более или менее понимали исправители Троицкие, и однако в интересах истины нашли необходимым вычеркнуть это слово, причем, по собственному их свидетельству, они руководились следующими данными и соображениями. Во всех потребниках старых письменных и харатейных, бывших у них под руками, слова «и огнем» – не было, – и только в двух из них слово это было вписано кем-то после: «в одном приписано на поле, а в другом поверх строки приписано» 425 . В печатном же оно вставлено в строку. А так как по соображениям исправителей, «достоит веровати многим свидетелем, а не одному против тысящ» 426 , и так как с другой стороны печатный требник стоит по отношению к древним письменным, как внука «к бабе и прабабе» 427 , то они и исключили слово «и огнем» из потребника. |
| Духа, освящение воды совершалось не через них, но священническим благословением ее с призыванием Св. Духа. 408 Об этом сохранилось, между прочим, древнее свидетельство бл. Августина, который говорит, что таинством креста оглашенные поучаются, вода крещения освящается тем же знамением креста, чрез возложение рук крестившиеся получают дары» (Бес. 75, т. 4 стр. 702). Как разбираемый нами обряд совершался в греческой церкви, таковым же он перешел, конечно, и в славянские переводы богослужебных книг. Совершение его происходило при такой же обстановке. Народ присутствовал при обряде со свечами в руках, но свечи эти в самом моменте освящения воды не употреблялись и с ними не соединялось никакого действия. В одном из древнейших славянских требников, изданном г. Гейтлером по рукописи, находящейся в Синайской библиотеке, с которыми мы познакомились благодаря описанию его И. Д. Мансветовым (в Приб. к Твор. Св. От. т. XXXII, стр. 347), при освящении воды указано только такое священнодействие: «перекрестить поп воду 2 перстом и начинает паки поп пролого вельми» (т. е. продолжает прерванную молитву). В конце молитвы погружение креста изображается таким образом: «и потом вложитъ крест 1 в воду крестя ими и глаголя во славу Святыя Троица Отца и Сына и Св. Духа и ныне и присно и люди аминь». 409 В нашей древне-русской церкви совершение Богоявленского обряда в первые века в моменте освящения воды ограничивалось, несомненно, только этими же двумя действиями: троекратным благословением воды священническою рукою и погружением в воду св. креста, причем последнее из этих действий в некоторых древне-русских служебниках указано соединять со словами: «во имя Отца и сына и Св. Духа» (См. служебн. Син. Биб.– по опис. Горского III, 1. 345, от XIV века). В большей части служебников, какие мы имели возможность просмотреть, указано для освящения воды благословение священническою рукою, а погружение креста во всех. В наиболее древнем служебнике 79 Моск. Дух. Акад. – от XV в.), какой у нас был, указаны именно только эти два действия при освящении воды – и больше никаких. |
| Что это так, – об том мы будем еще говорить в следующей главе. 495 Здесь мы дадим место только той части речн Дионисия. которая находится в известных нам рукописях (Тр. Лавр. 700, Синод. Биб. 416 и 822); а что касается остальной – большой части ее, которая, по нашему убеждению, вошла с некоторыми изменениями в сочинение Наседки в 40 глав (3–31 главы) (см. введение стр. 30 прим.1, то содержание ее изложнм в следующей главе, – в том именно месте ее, где мы будем говорить об ответе Дионисия на соборе 1619 года пред патриархами; – и это по тем соображениям, что Наседка, писавший свое сочинение позднее собора, внес в него и те соображения, пояснения и дополнения, какие Дионисий нашел нужным до ходу соборных рассуждений присоединить к своей речи. (Несколько пояснений высказанных нами здесь мыслей и подтверждающих их мы даем в следующей главе. Отрывок речи Дионисия, находящийся в рук. Лаврской Библиотеки мы помещаем в приложении, как памятннк XVII в. – ценный и доселе неизданный. 499 Во II-м приложении к сочинению мы помещаем буквально эту речь Арсения по рук. Лаврской Библ. как памятник XVII в. – очень важный и доселе неизданный. Кроме упомянутого Лавр. сборника и сборника Моск. Син. Биб, речь Арсения находится еще в рук. Моск. Дух. Акад. 175 и 177. 505 Естественно здесь возникает вопрос: чем же могли вооружить духовные власти «незлобивое сердце Марфы Ивановны» против Дионисия – человека на столько кроткого? Интересный вопрос этот не может быть решен окончательно при настоящих данных, но небезуместны здесь некоторые соображения для решения этого вопроса, который, может быть, побудят лиц, стоящих при хранилнщах древних рукописных памятников поискать более ясных данных для его решения. Нам дело представляется в следующем виде. Благодаря своей энергичной политической деятельности, Дионисий по окончании смуты стал весьма высоко в глазах не только народа, но и большинства светских и духовных властей. Каким необыкновенным почетом и влиятельным положением он пользовался в то время – это, между прочим, видно из подписи его на грамоте, данной тотчас после врекращения смуты на имя кн. |
|
|
