| — Водкой лекарство запивает! Во лихой вояка! — Ага, разбежался, будет тебе такой чин с горькой вонючкой знаться! — Коньяк! — оспорил простака Булдаков, большой знаток напитков и жизни, сразу все служивые заткнулись, они не знали, что такое коньяк, но уважали незнакомое слово. Совсем недолго пробыл в подсобке генерал. Вернувшись в столовую, он вышел на середину зала, дождался затишья. — Все!.. — Генерал, сделав паузу, подышал. — Все безобразия исправим. Питание постараемся улучшить насколько это возможно. Только служите ладом, ребятушки, на позиции ведь готовитесь, врага бить, так не слабейте духом и телом, слушайтесь командиров. Плохое обращение будет — жалуйтесь… — Генерал еще подышал и добавил: — В военный округ, по инстанциям, ребятушки, по инстанциям… Иначе нельзя! Иначе порядок совсем нарушится. Народ был разочарован и речью, и визитом генерала. Разве это нагоняй! Да эти мордовороты-тыловики отряхнутся и по новой жировать начнут. Служивые гадали потом, куда девалась знаменитая генеральская ложка. С кухонной челядью что они хотели теперь, то и делали, дразнили ее, обзывая ведерком битыми, помоями мытыми, коли попадало совсем жидко в таз, грозились писать самому генералу. Дело кончилось тем, что дежурным и доходягам работники кухни перестали давать добавку. На виду у алчущих добавки масс, толпящихся у раздаточного окна, как у царских врат иль “жадною толпою у трона”, выскребут остатки картох из баков, вычерпают самые жоркие одонки похлебки и хлесь это добро в отходы для свиней. Не у раздаточных окон, на помойках, возле служебного входа толпились теперь из казарм ушедшие доходяги с консервными баночками в руках, чтоб наброситься на свиньям предназначенные отбросы. Битые генералом, развенчанные толпой, кухонные деятели глумились над ними: “Благодарите товаришшев своих за услугу…” А уж в раздаточное окно сытые эти мордовороты бросали тазы с хлебовом, кашей, будто снаряды в казенник орудия, норовя хоть немножко да расплескать бесценного продукта, не воспринимали никаких замечаний. “Талончик, талончик! — кричали да еще добавляли хари бесстыжие; — Пошевеливайся, служивые, пошевеливайся!..” |
| Делаем контур: Дойдя до конца, начинаем наматывать на противоположные друг другу булавки в произвольном порядке насколько хватит веревки: Необходимо прижимать углы, так чтобы нитки в этих местах плотно прилегали друг к другу: Если намотать ниток мало, звезда не сможет хорошо держать форму: В конце нитка должна оказаться на той булавке, с которой начинали наматывать. Самостоятельно звезда высохнет через 5-6 часов, для быстроты можно высушить её при помощи фена. Но высушенная естественным образом звезда может получиться крепче: Снимаем звезду с губок. Если на ней остались следы от поролона, значит, ПВА был недостаточно жидко разбавлен. Закрепляем звезду на палочке. Можно украсить её блестками, дождиками и т.п.: Свернуть Игрушка из ленты и бусин Инструкция Что понадобится: Загибаем ленту так, чтобы начало ленты было сверху: Протыкаем ленту ниткой с иголкой так, чтобы узелок остался наверху: А к низу пришиваем бусину, проведя иголку с ниткой наверх: Пришиваем вторую бусину сверху: Снова делаем загиб. И пришиваем следующую бусину: Каждый следующий загиб делаем чуть меньше, чтобы было похоже на елку: Каждый загиб перемежаем бусиной: Последнюю бусину пришиваем так же, как и все остальные. Закрепляем нитку: Чтобы сделать петельку, нужно еще раз через ленту попасть в последнюю бусину, сделать из нити петельку нужной длины, вернуться в бусину, провести иголку через ленту и еще раз нитку закрепить: Свернуть Рождественская подвеска (мобили) Инструкция Что понадобится: Палочки корицы привязываем узлом: Снизу веревки можно привязать бубенчик: Корки пришиваем иголкой, делая петлю иголкой через одну и то же отверстие, его, кстати, можно заранее проколоть шилом: Также пришиваем и апельсины, лучше прокалывая через корку, а не через мякоть. Можно перемежать всё бусинами: Шишки привязываем: Привязываем получившиеся нити к кольцу. Если сделать не меньше трех нитей (лучше 5), элементы мобилей, раскачиваясь, будут красиво перестукиваться между собой: Анастасия Берхина, педагог Центра для детей и родителей «Рождество»: |
| Перечень этих товаров приводит РИА «Новости»: «До этого Япония ввела запрет на экспорт 57 позиций товаров, также с 18 марта, 31 из которых — товары общего назначения, а еще 26 — технологические элементы, включая программное обеспечение. В частности, запрет на экспорт, который также вступит в силу 18 марта, распространяется на полупроводники, радары, сенсоры, лазеры, средства связи, записывающие устройства и их компоненты, осциллографы, спектрометры, усилители сигналов, генераторы сигналов, резисторы, криптографическое оборудование, телекамеры, оптические фильтры, фторидное волокно, а также на навигационное и радиоэлектронное оборудование, оборудование для подводного наблюдения, дайверское оборудование. Также в списке значатся дизельные двигатели, комплектующие для тракторов, газотурбинные двигатели для самолетов и их комплектующие, оборудование для нефтепереработки». И ещё. Понимая, что у подвергшихся японским «санкциям» В. Путина, С. Лаврова или С. Шойгу едва ли есть авуары в японских банках, токийские политики вслед за американцами изыскивают «друзей Путина», которые, согласно публикациям на Западе, «прячут за рубежом его несметные богатства». В то время, когда я имел возможность посещать Японию, ко мне были «подходы» с просьбой назвать имена «ближайших к Путину людей, пользующихся его особым доверием». Так как я друзей президента не знаю, приходилось разочаровывать любопытных собеседников. Однако японцы продолжают составлять списки «подозрительных». Токио уже ввёл персональные санкции против заместителя руководителя Администрации президента России Алексея Громова, заместителя руководителя Администрации президента России и пресс-секретаря президента России Дмитрия Пескова , заместителя руководителя Администрации президента России Дмитрия Козака, первого заместителя руководителя Администрации президента России Сергея Кириенко, главы Чеченской Республики Рамзана Кадырова, предпринимателей Бориса Ротенберга и Алишера Усманова и др. В японском санкционном списке оказалась также официальный представитель МИД Мария Захарова, заместители министра обороны России Юнус-Бек Евкуров, Алексей Криворучко, Тимур Иванов, Дмитрий Булгаков, Юрий Садовенко, Николай Панков, Руслан Цаликов, Геннадий Жидко, генеральный директор Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству Дмитрий Шугаев, начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба России (ГРУ) Игорь Костюков, гендиректор «Рособоронэкспорта» Александр Михеев, член Совета Федерации, бизнесмен Сулейман Керимов, депутат Государственной думы Андрей Скоч, а также бывшая жена Игоря Сечина Марина Сечина. |
| Я сделала «недовольную морду» и пошла… В глубине души засветилось что-то радостное, хотелось поблагодарить, поклониться батюшке, но я этого не сделала, а только просто под дождем пошла. Село Песчаное стояло высоко. Дорога на Павловку за селом сразу спускалась вниз, под гору. Прошла я только село наше, и дождь перестал лить. И отчего-то так радостно мне стало! Спустилась вниз, перешла поле. Дальше опять подъем, на холме — сосновый лесок небольшой. Пошла через лесок, чтобы в деревне в грязи не увязнуть. Так и дошла до большой асфальтированной дороги «Каменка — Обоянь». Что делать? Иду. Впереди мостик деревянный через речку, а на другой стороне — дубовый лесок. Радует, что хотя и очень далеко идти, но все-таки нет распаханных полей и грунтовых жидко-грязных дорог. Под ногами — крепкая дорога. И вдруг откуда ни возьмись «козлик» — машина военного времени. На всякий случай подняла руку. «Козлик» остановился: садись. Взял меня шофер и довез до самой Обояни. «Козлик» мчался по степной дороге, а у меня душа пела от удивительной милости Божией. От Обояни до Белгорода — автобус. В Белгороде отчеты наши принимала женщина-бухгалтер, назначенная уполномоченным. Сидели бедные старосты церковные в очереди, понуро ждали придирок к их отчетам. Формы отчетности нарочно были запутанные, а мужички старенькие, полуграмотные, всякий только в душе Бога молил, лишь бы сдать отчет, а то служить в храме на праздник запретят. В тот день сдать отчет мне уже не удалось. Ночевала при церкви Святого Иоасафа Белгородского в нетопленной комнатушке, где были только столы и скамейки, как в школьном классе. Утром отстояла в храме утреню и одна из первых сдала отчет. И все-таки придрались: почему я не привезла квитанцию об оплате взноса нашей церкви в «Фонд мира»? Мы эти деньги внесли в отчет. Я просто не знала, что нужно квитанцию с собой захватить. Пообещала, что, вернувшись в Песчаное, вышлю квитанцию почтой. Отправляюсь в обратный путь. Уже 3 декабря. Вечером — праздничная всенощная. Как бы к ней успеть вернуться? Доехала от Белгорода до Обояни на автобусе и не ожидала, что будет там автобус Обоянь-Каменка. Этим путем можно с другой стороны добраться до села. Еще радость — с утра подморозило, земля окаменела, грязь замерзла. |
| Я кончил речь и пошел к Ивану Павлычу целоваться. С другой стороны к нему полез целоваться Валька, и мы столкнулись лбами. До сих пор мне хлопали довольно жидко, но когда мы столкнулись лбами, раздались оглушительные аплодисменты. После меня выступила Таня Величко, но я уже не слушал ее, потому что приехал Николай Антоныч. Он вошел в зал – толстый, солидный, снисходительный, в каких-то широких брюках, и, немного наклонясь вперед, стал пробираться к президиуму. Я видел, как наша бедная старая Серафима, та самая, которая когда-то по комплексному методу обучала нас «утке», побежала перед ним, расчищая дорогу, – а он шел, не глядя на нее и не улыбаясь. Я не видел его после той безобразной сцены, когда он кричал на меня и ломал пальцы, а потом плевался, – и нашел, что с тех пор он значительно переменился. За ним шел какой-то человек, тоже довольно толстый и тоже немного наклонясь вперед и не улыбаясь. Без сомнения я бы никогда не догадался, что это за человек, если бы Валя не шепнул мне в эту минуту: «А вот и Ромашка». Как, это Ромашка? Такой причесанный, солидный, с таким большим, белым, вполне приличным лицом, в таком превосходном сером костюме? Куда делись желтые кошачьи космы? Куда делись неестественно круглые глаза – глаза совы, – которые не закрывались на ночь? Все было приглажено, прибрано, по возможности смягчено, и даже тяжелый квадратный подбородок стал теперь не очень квадратный, а скорее полный и тоже вполне приличный. Если бы Ромашка мог по своему желанию вылепить себе новое лицо, он бы лучше, кажется, не вылепил. Пожалуй, на свежего человека он мог теперь произвести даже приятное впечатление. Николай Антоныч прошел в президиум, он за ним, и все, что делал Николай Антоныч, делал за ним Ромашка. Николай Антоныч сдержанно, но в общем сердечно поздравил Кораблева, – не поцеловал, а только протянул руки. И Ромашка только протянул руки. Николай Антоныч окинул взглядом президиум и прежде всех поздоровался с заведующим гороно. И вслед за ним – Ромашка. Но – может быть, это покажется странным – Ромашка держался увереннее, смелее. |
| 11 тому, кто распространяет дурную славу, и тому, кто ее рассеивает: одно и то же может быть сделано по многим мотивам, а потому обвиняющему надо чернить, беря наихудшую , а защищающемуся — наилучшую. Скажем, если Диомед избрал Одиссея; первому , что он счел Одиссея самым доблестным, второму — что нет, но трус и потому для него не соперник. 1 XVI. Итак, речь шла о дурной славе. Что до повествования, то в эпидейк- тических оно идет не подряд, а по частям, ибо остановиться надо на тех деяниях, которые образуют для речи. Ведь речи слагаются из того, что вне искусства (ибо не говорящий — виновник деяний), и того, что от искусства; а последнее — в том, чтобы показать, что существует, если он неправдоподобен, либо — сколь велик, либо — все ото 2 вместе взятое> . Потому иногда и не надо вести повествование подряд, что так делается трудно удержать в памяти показываемое. , из того-то мужествен, а из того-то — что мудр или справедлив. Притом та речь не в меру простовата, а эта — с разнообразием и не плоская. 3 Известное напоминать, и потому многое вовсе не нуждается в повествовании. Если Ахиллу хочешь сказать похвальное слово — ; ведь все знают его деяния — но воспользоваться ими следует. А если Критию — нужно: немногие знают… 4 Нынче в ходу смешные разговоры, будто повествование должно быть быстрым. Это как некто на вопрос хлебника, замесить ли тесто круто или жидко, возразил: «А хорошо замесить не можешь?» Так и здесь. Не нужно растягивать повествование, как не нужно тянуть ни со вступлениями, ни с доказательствами. Но ведь и там «хорошо» — не быстро и не кратко, а в меру, то есть говорить столько, сколько требуется, чтобы 1417а разъяснить дело или заставить судей думать, что дело было, или что нанесен вред, или что совершено преступление, и прочее, как будет желательно; а для противоположной — противоположное. 5 Попутно следует включать в повествование все, что подтверждает твою добродетель (например, «я всегда внушал ему справедливое поведение, увещевая не бросать детей»), или чужую порочность («а он мне отвечал, что где он будет сам, будут у него и другие дети», как, по словам Геродота, ответили взбунтовавшиеся египтяне), или все, что понравится судьям. |
| Именно за таким занятием и застал его немецкий комендантский патруль, когда он, расположившись со своим компасом и букварём в дубовом кустарнике, снимал план местности с речкой и новым мостом, который Ваня действительно разведал в камышах. Нетрудно себе представить, что случилось потом. Ваня сопротивлялся яростно и отчаянно. Но что мог поделать мальчик против двух солдат немецкого комендантского патруля? Скрутив Ване за спину руки и толкая его прикладом, они повели его через новый мост, на гору, в лес. Здесь они втолкнули его в глубокий, тёмный блиндаж и заперли. 14 Через некоторое время за Ваней пришёл солдат и отвёл его в другой блиндаж на допрос. Блиндаж этот, над которым снаружи между стволами сосен висела растянутая маскировочная сеть, был просторный, тёплый и освещался электричеством. В углу мурлыкало радио. Посередине, за длинным сосновым столом, вбитым в пол, сидели рядом мужчина и женщина. Мужчина был немецкий офицер в тесном френче с просторным отложным воротником чёрного бархата, обшитым серебряным басоном, что придавало ему погребальный вид. Лица немца Ваня не видел, так как оно было прикрыто рукой с тонким обручальным кольцом и грязными ногтями. Ваня видел только худую шею, красную, как у индюка, желтоватые волосы и сплющенное мясистое ухо. Офицер имел вид человека, крайне утомлённого бессонницей и раздражённого слишком ярким светом. Его чёрная суконная фуражка с широкими, островыгнутыми полями и большим лакированным козырьком в форме совка висела сзади на гвозде. Эта фуражка, в особенности это старое, заплывшее ухо с волосами в середине произвели на мальчика гнетущее впечатление чего-то зловещего, неумолимого. Что касается женщины, то Ваня не мог понять, кто она такая, хотя почему-то сразу назвал её про себя «учительницей». На ней была старая кротовая кофта с пучком матерчатых цветов на воротнике, вязаная, растянувшаяся на коленях юбка и серые резиновые сапоги. Белокурые волосы, круто завитые рожками, торчали над чересчур высоким и узким лбом, а на толстой переносице виднелся кораллово-красный след очков, которые она держала в руках и протирала кусочком замши. У неё были выпуклые жидко-голубые глаза с острыми зрачками. |
| А что в очах совершается чудо в каком то сравнительном сходстве, дознаем сие из сличения с лучшим, изображающего их красоту. Ибо невеста говорит: «очи яко голубицы» Подлинно прекрасная похвала для таковых очей — непорочность, в какой преуспевают неоскверненные еще плотскою жизнью, но живущие и ходящие духом (Гал.5:25). Ибо духовная и невещественная жизнь отличается голубиным видом, потому что и сам Дух Святый в таком виде сходящим с небеси на воду явился Иоанну. Посему, кто вместо очей поставлен Богом в теле Церкви, тому, если намерен надзирать и наблюдать чисто, надлежит всякую нечистоту порока омыть водою. Но не одна есть вода, омывающая очи: напротив того, невеста говорит, что многие «исполнения» таковых вод. Ибо сколько добродетелей, столько же надлежит представлять себе и источников очистительных вод, от которых очи непрестанно делаются самих себя чище: например, целомудрие есть источник очистительной воды; другой такой же источник — смиренномудрие, истина, правда, мужество, вожделение добра, отчуждение от зла. Сии и подобные сим воды, хотя из одного источника, но собираются различными потоками в одно исполнение, и ими производится очищение очей от всякой страстной нечистоты. Но хотя «на исполнениих вод» те очи, которые по своей невинности и непорочности уподобляются голубицам, однако же купелью для них невеста назначает млеко, ибо так выражается Писание: «измовени во млеце». Приличная похвала подобным очам — сказать о них, что такая голубица, омываясь молоком, делается прекраснее. Ибо, действительно, примечается в молоке, что эта одна жидкость имеет такое свойство — не показывать в себе изображения и подобия чего бы то ни было. Все, что по естеству жидко, подобно зеркалам, делает, что по причине гладкой поверхности появляются подобия смотрящихся в эту жидкость. Но в одном молоке такое кумиротворение не имеет места. По сей причине для очей Церкви весьма совершенна такая похвала — не изображать в себе, вопреки действительности вещей, по обольщению ничего неосуществившегося, погрешительного и суетного, но иметь в виду действительно существующее и не допускать до себя блуждающих взглядов на эту жизнь и мечтательных представлении. Посему-то для чистоты очей совершенною душою признано надежным омовение молоком. |
| Чтобы сразу взять толпу в руки и заставить слушать себя, нужен был сильный прием. Однажды на пьедестал памятника Пушнику влез бородатый солдат в стоявшей коробом шинели. Толпа зашумела: «Какой дивизии? Какой части?» Солдат сердито прищурился. – Чего орете! – закричал он. – Ежели хорошенько поискать, то здесь у каждого третьего найдется в кармане карточка Вильгельма! Из нас добрая половина – шпионы! Факт! По какому праву русскому солдату рот затыкаете?! Это был сильный прием. Толпа замолчала. – Ты вшей покорми в окопах, – закричал солдат, – тогда меня и допрашивай! Царские недобитки! Сволочи! Красные банты понацепляли, так думаете, что мы вас насквозь не видим? Мало что буржуям нас продаете, как курей, так еще и ощипать нас хотите до последнего перышка. Из-за вас и на фронте, и в гнилом тылу – одна измена! Товарищи, которые фронтовики! До вас обращаюсь! Покорнейше прошу – оцепите всех этих граждан, сделайте обыск и проверьте у них документы. И ежели что у кого найдется, так мы его сами хлопнем, без приказа комиссара правительства. Ура! Солдат сорвал папаху и поднял ее над головой. Кое-кто закричал «ура!», но жидко, вразброд. Тотчас в толпе началось зловещее движение, – солдаты, взявшись за руки, начали ее оцеплять. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы кто-то не догадался позвонить в Совет депутатов. Оттуда приехали на грузовике вооруженные рабочие и восстановили порядок. Постепенно митинги в разных местах Москвы приобрели свой особый характер. У памятника Скобелеву выступали преимущественно представители разных партий – от кадетов и народных социалистов до большевиков. Здесь речи были яростные, но серьезные. Трепать языком у Скобелева не полагалось. При первой же такой попытке оратору дружно кричали: «На Таганку! К черту!» На Таганской площади действительно можно было говорить о чем попало, – хотя бы о том, что Керенский – выкрест родом из местечка Шполы или что в Донском монастыре нашли у монахов тысячу золотых десятирублевок, засунутых в сердцевину моченых яблок. |
| – Мы поговорим потом. – Нет, мы поговорим сейчас, – возразил я. – Я комсомолец, а вы меня обвиняете в идеализме. Вы ничего не понимаете. – Что, что такое? – спросил он и нахмурился. – Вы не имеете понятия об идеализме, – продолжал я, замечая с радостью, что с каждым моим словом у него вытягивается морда. – Вы просто не знали, чем бы меня поддеть, и поэтому написали: «идеализм». Недаром про вас говорят… Я остановился на секунду, почувствовав, что сейчас скажу страшную грубость, Потом все-таки сказал: – Что у вас голова, как кокосовый орех: снаружи твердо, а внутри жидко. Это было так неожиданно, что мы оба остолбенели. Потом он раздул ноздри и сказал коротко и зловеще: – Так?! И быстро ушел. Ровно через час после этого разговора я был вызван к Кораблеву. Это был грозный признак: Кораблев редко вызывал к себе на квартиру. Давно не видел я его таким сердитым. Опустив голову, он ходил по комнате, а когда я вошел, посторонился с каким-то отвращением. – Вот что! – У него сурово вздрогнули усы. – Хорошие сведения о тебе! Приятно слышать! – Иван Павлыч, я вам сейчас все объясню, – возразил я, стараясь говорить совершенно спокойно. – Я не люблю критиков, это правильно. Но ведь это еще не идеализм! Другие ребята все списывают у критиков, и это ему нравится. Пусть он прежде докажет, что я – идеалист. Он должен знать, что это для меня – оскорбление. Я протянул Кораблеву тетрадку, но он даже не взглянул на, нее. – Тебе придется объяснить свое поведение на педагогическом совете. – Пожалуйста!.. Иван Павлыч, – вдруг сказал я, – вы давно были у Татариновых? – А что? – Ничего. Кораблев посмотрел мне прямо в глаза. – Ну, брат, – спокойно сказал он, – я вижу, ты неспроста нагрубил Лихо. Садись и рассказывай. Только, чур, не врать. И родной матери я не рассказал бы о том, что влюбился в Катю и думал о ней целую ночь. Это было невозможно. Но мне давно хотелось рассказать Кораблеву о переменах в доме Татариновых, о переменах, которые так не понравились мне! Он слушал меня, расхаживая из угла в угол, Время от времени он останавливался и оглядывался с печальным выражением. Вообще мой рассказ, кажется, расстроил его. Один раз он даже взялся рукой за голову, но спохватился и сделал вид, что гладит себя по лбу. |
|
|
