| Собираясь помещать свой «Новый опыт исторического словаря» в «Друге Просвещения», Болховитинов писал графу: «Я намерен и вас вовлечь в сие сотрудничество, потому что, признаюсь, без помощи вашей не могу обойтись, а в чем именно, о том буду предлагать вам вопросы» (стр. 108–109: письмо от 80 ноября 1804 г.; ср. стр. 129 и 137, письма от 4 ноября 1805 г. 512 и 31 октября 1806 г.). «Кого заметите пропущенным, прошу уведомить меня... Вы живете в большем свете и вам легко дополнять незнание мое. А притом Москва есть столица литературы русской» (стр. 109, письмо от 4 декабря 1804 г.). В следующем письме Евгений «предлагает» Хвостову «помогать ему (Евгению) целыми статьями» (7 января 1805 г., стр. 110). Хвостов, действительно, помогал преосвященному труженику, отвечая на разные его «вопросы»; но если судить только на основании их опубликованной переписки, вопросы и ответы касались исключительно светских писателей. Что же касается писателей духовного чина, то в данном случае дело ограничивалось поправкою рукою графа тех ошибок и пробелов, какие замечал в Словаре или сам он (о чем и доносил всегда автору, дожидаясь его разрешения на поправку), или же преосв. Евгений. Так, в рукописи последнего, отосланной в редакцию, был помещен в число писателей Антоний Зибелин, a Анастасий назван Братановичем и Братановским. Хвостов, не известно на каком основании, не признал первого писателем и в этом смысле доносил о нем Евгению. Евгений, судя по его ответному письму от 23 января 1805 г. (стр. 110), стоял за Антония, «отдавая» в тоже время «все на волю» графа, который и исключил Зыбелина из цеха писателей, не попавшего, таким образом, ни в одно издание Словаря и угодившего уже только на страницы Филаретовского «Обзора» (т. II, стр. 377, по изд. 1884 г.). Касательно Братановского наш автор писал в тоже время: «Я не знал, что справедлив и потому ошибся. Прошу поправить» (ib). Хвостов, разумеется, поправил. По его же просьбе и указанию, последний исправлял и дополнял биографию м. Амвросия Подобедова , «между разговором (с которым) Евгений узнал нечто поправить в статье о нем (своего) Словаря» (стр. |
| 694 На этот раз Евгений не считал для себя авторитетным и суждение Шлецера о Степенной книге, которую он называет «ужасным чудовищем» («Нестор», т. 1., стр. ряд по изд. Языкова), нанесшим много вреда русской истории. По Шлецеру, говорит г. Лятошинский, Степенные книги, «как источник, никуда не годятся для древнейшей российской истории: он часто лишены хронологии, наполнены несносными баснями и более говорят о церковных, чем гражданских происшествиях. Ему, поэтому, редко приходится пользоваться (ими) и чаще всего для того, чтобы уличать в баснословии». (Август Л. Шлецер и его историческая критика. Киев, 1884 г., стр. 18). 695 Не знаем, почему эти строки выпущены в «Словаре светских писателей», в ст. о Байере (т. I, стр. 26–28), – может быть, потому, что в статье о Татищеве он несколько уже снисходительнее отнесся к нему. Статья эта написана не позднее 1812 г., когда была окончена первая редакция Словаря. Упомянув о мнениях касательно Татищева, Шлецера и Болтина, наш автор продолжает: «впрочем, нельзя отнять чести у Татищева, что он первый начал рассматривать наши летописи критически и не имея еще таких пособий, какие ныне открыты государственными архивами, отечественными и чужестранными, споспешествованием многих иностранцев, углубившихся в нашу историю, изданием самых летописей наших, спорами и критиками наших и чужестранных ученых, объяснил нам многое в нашей истории» (т. II, стр. 194). В тоже время митрополит Евгений указывает в «Российской истории на существование и многих неисправностей (стр. 195). 700 Его Палинодия, сравнительно богатая церковно-историческим содержанием, не была известна в печати до 1878 г. М. Евгений, как мы знаем, пользовался ею в рукописи. 701 Акты исторические, собранные знаменитою Археографическою Экспедициею, между копии есть не мало актов и грамот, касающихся русской церкви, стали появляться в печати только еще с 1836 г., когда м. Евгений доживал уже последние дни своей жизни. 702 Биографии и характеристики. Карамзин, как историк. Спб., 1882 г., стр. 210–211. – Такими черными, но более густыми красками рисует состояние исторической и вспомогательных к ней наук и М. П. Погодин (см. его соч. – « Н. М. Карамзин », ч. II, стр 24–25). |
| В академии Болховитинов изучал полный курс философии и богословия, сверх того – греческий и французский языки; вместе с тем он посещал в Московском университете лекции по всеобщей нравственной философии и политике, опытной физике, всеобщей истории, французского красноречия и немецкого языка. Посещение лекций замечательных профессоров университета в сочетании с изучением языков позволило ему не только следить за ходом развития европейской науки и литературы, но и послужило серьезным основанием для его научных исследований. Становлению научных интересов Болховитинова немало способствовало его знакомство с известным историком и археографом, опытным архивистом Н. Н. Бантыш-Каменским, который руководил его первыми шагами на научном поприще и, собственно, являлся единственной исторической школой для молодого ученого. Влияние Бантыш-Каменского на Болховитинова сказалось не только в выборе предмета для научных работ – истории, но и в характере и направлении его будущих трудов: в добросовестном, хотя нередко и мелочном, подборе фактов, систематизации их по внешним признакам, без надлежащей критики и пр. Помимо того, у Евфимия Болховитинова сложился еще один круг общения. Он довольно близко сошелся с «Дружеским ученым обществом» Н. И. Новикова и стал одним из его членов, делал для него переводы и выполнял корректуру переводных изданий. Новиковское общество было первой русской просветительской организацией, и, возможно, тесные контакты с ним повлияли в дальнейшем на взгляды Болховитинова. По окончании в 1788 г. академии он был направлен в Воронежскую духовную семинарию в качестве преподавателя риторики, греческого языка, курса греческих и римских древностей, церковной истории и философии. Следует отметить, что понимание значения образования пришло в Россию вместе с проникновением принципов европейской культуры. Процесс распространения образования в большой степени оказался в руках наиболее образованного слоя – духовенства. Нужда в специалистах различных направлений заставила черпать их преимущественно из числа слушателей духовных школ и представителей духовного сословия. Так, проведение екатерининской губернской реформы рекрутировало на административную службу тысячи семинаристов. Для народных и медицинских школ, Московского университета кадры изыскивались в той же среде. В результате, по свидетельству историка русской церкви А. В. Карташева , высшие классы Санкт-Петербургской семинарии в 1788 г. практически опустели 2 . |
| Кроме высших церковных иерархов, предметом иерархических трудов м. Евгения были еще монастыри, духовные школы, русские святые, церкви и пр. О всем этом говорили и в прошлом столетии. Тогда же позволяли себе говорить в биографии того или другого архипастыря и о событиях, случившихся в его время и имевших только хронологическую связь с его именем. Не отстал от своих предшественников в этом случае и м. Евгений. Но разница между ними та, во 1-х, что событиям этим он отводит порою весьма почтенное место, принося тем самым большую пользу истории отечественной церкви (напомним для примера историю унии в Истории киевской иерархии), а во 2-х, та, что он в прибавлениях к своим работам (Описание Киево-Софийского собора и Описание Киево-Печерской лавры) или в самых работах (История кн. псковского и История российской иерархии) публикует множество ценных, сырых церковно-исторических материалов, не говоря уже о гораздо обширнейшей утилизации последних для этих работ. Но сверх всего этого высокопреосв. Евгению посчастливилось составить капитальнейший «Словарь духовных писателей», которым никто не занимался ранее из специалистов – церковных историков и который крайне дорог для истории духовного просвещения в России. Публикуя разные сырые материалы, м. Евгений горячо и справедливо верил в их громадную пользу для церковно-исторической науки. «Для нас русских, писал он Анастасевичу 10 марта 1815 г., и своей материи по истории и статистике в каждой губернии столько набрать можно, что достанет на журнал многих годов. Жаль только, что не обращают на сие внимания». «Ваше мнение об архивских книгах и бумагах весьма справедливо, замечал Евгений в письме к тому же Анастасевичу от 24 апр. 1813 г. Сколько сей старины нашел я в Вологде кучами? Но рыться в них труд преотвратительный. A они осветили бы промежутки нашей истории. Щербатов за напечатание грамот действительно заслуживает больше благодарности, нежели за свою историю. Говорят, что и Карамзин не упускает грамот и на каждый том почти столько же прилагает примечаний; для обыкновенных читателей это не важно, но для исследователей драгоценно». В другом письме к Анастасевичу, именно, от 27 янв. 1815 г., преосв. историк косвенно определил и значение своих розысканий по части надписей и публикации их: «О небрежении нашем о надписях древних я с вами соболезную. Но замечу вам, что в Новегороде при всем моем старании не сыскал я ни одной древней надписи. Видно праотцы наши не охотники были до надписей или потомки все заклали в фундаменты и стены. Сими мелочами словесности нации занимаются обыкновенно уже по насыщении большими творениями словесности; а мы еще мало отведали и больших; и потому не скоро аппетит придет до малых. От предложений ваших московскому Обществу истории о списывании и собирании надписей я отказываюсь, зная, что оно долго еще будет в ребячестве. |
| О Кирилле Туровском (XII в.) преосвященный Евгений говорит (т. I, стр. 330–333) на основании Калайдовича и на основании своих собственных открытий. «Кирилла, епископа туровского Я пропустил в своем Словаре, сообщал он Румянцеву 16 апреля 1820 г. Но после написал краткое жизнеописание его в прологе под 28 ч. апреля. А в одной старописьменной Кормчей потом увидел я 10 статей под его именем. Из них только последние 5 помещены и во 2-ой части напечатанной Кормчей, но без его уже имени. Вслед за тем получил я от Калайдовича уведомление, что он нашел до 17 сочинений сего епископа. Я просил его уведомить меня о них подробнее. Но он прислал мне только одни оглавления их» (Пер., стр 31). Далее, Евгений выражает надежду иметь их у себя в отдельном полном издании. А так как для последнего требовались и находки самого преосвещенного, то по просьбе Румянцева (стр. 32–33), он, вероятно, и сообщил о них предпринявшему издание Калайдовичу. Румянцев, кроме того, просил Евгения определить территории древнего Турона, в ответ на каковую просьбу наш автор старался доказать, что Туров находился близ Пинска в Литве (Пер., стр. 41–43; письма от 17 февраля, 18 марта и 5 апр. 1821 г.). Любопытно, однако, что сам Евгений не верил уже впоследствии в свои доказательства, так как в Словаре он предпочел свидетельсгво Кириллова «Жизнеописания», по которому Туров помещается близ Киева (т. I, стр. 330). 518 В. Г. Анастасевич, в письме от 4 Февраля 1819 года названный Евгением «каталогоманом», а в письме от 28 мая 1820 г богатым «библиографическими шпаргалами» (ср. письма от 11 января 1813 и 22 окт. 1820 г.), и в литературе известен, как биограф светских писателей, занимаясь которыми, он без сомнения, встречался и с духовными авторами и о них сообщал сведения Евгению. В 1822 г. Анастасевич отпечатал свои «Список всех российских светских писателей (числом 270) от Рюрика до наших дней, по азбучному порядку» (см. 22 и 23 «Прибавлений» к Русскому Инвалиду). И Евгений писал ему 28 окт. 1821 г.: «Я одобряю соревнователей за намерение издать хоть именной список наших писателей с указанием века и года смерти. |
| 535 Имеем в виду «Второе прибавление к описанию славяно-росс. рукописей, хранящихся в библиотеке гр. Толстого», Строева. Москва. 1827 г., in 8°. – В самом «Описании», нужно заметить, помогал Строеву и м. Евгений своими «советами» и указаниями (Барсуков, – Жизнь и тр. П. М. Строева, стр. 123). 536 Так, обозревая в 1813 г. подведомственный Бантышу архив, преосвященный «много записал, любопытного, особливо в рукописях» (письмо его к Анастасевичу от 14 марта 1814 г., Древн. и Нов. Россия, 1880 г., т. 18, стр. 343), а также «имел в руках (тамошние) каталоги» (письмо к Румянцеву от 20 янв., 1824 г., Пер., стр. 95). 537 См. сборн. ст. Ак. Наук по отдел. русск. яз. и слов., т. 29, 1882 г., стр. 450, 451, 452–3 и 485–492. 538 В «Материалах к Словарю м. Евгения» сохранилась «сделанная им, вероятно, из какого-либо каталога, выборка заглавий сочинений, распределенных по авторам без соблюдения алфавитного порядка» 41, Сб. ст. Ак. Н., V, I, стр. 252). 539 Сп. его же – «Жизнь и труды М. П. Погодина», Спб., 1888 г., кн. 1, стр. 272; и Кочубинского – «Начальные годы русского славяноведения», стр. 356–357. 540 В Т-к, говоря и своей статье «Библиограф» и его предшественники, 1825–1888» о «Библиографических листах» Кеппена, замечает даже, что м. Евгений сам «содействовал (последнему) доставлением разных сведений» (Русская Старина, 1889 г., февр., стр. 403). 541 Предисловие было составлено от имени редакции «Друга Просвещения». «Не судите, что я прсдисловие написал от имени всех журналистов, извинялся Евгений пред Хвостовым 30 нояб. 1804 г. Чрез это в стыд я вас не введу, а самому мне выкапываться не хочется, да и нас прошу ничего не упоминать о мне» (Сб. ст. Ак. Наук, V, I, стр. 108). 542 Имеется в виду, очевидно, «Опыт исторического словаря о росс. писателях» (1772 г.) Н. И. Новикова, славное имя которого было запрещено тогда употреблять в печати. 543 нации, пояснял Евгений Анастасевичу в письме от 1 окт. 1820 г., доказывается не одним национальным языком, но и совершенным знанием других». |
| С 24 января 1822 года – архиепископ Киевский. 16 марта того же года возведен в сан митрополита Киевского и Галицкого, назначен членом Святейшего Синода и избран членом Виленского университета. С 1823 года – член Киевской духовной академии; с 1826 года – почетный член Академии наук. С 1827 года – доктор философии Дерптского университета. С 1829 года – член Санкт-Петербургского университета. В 1834 году избран членом Королевского Копенгагенского Общества северных антиквариев. С 1835 года – член-корреспондент статистического отделения совета Министерства внутренних дел. Скончался 23 февраля 1837 года. Митрополит Евгений прославился как ученый иерарх, оставивший после себя много научных трудов. Его научные исследования включали в себя область археологии, русской истории и Церковно-исторических древностей. Митрополит Евгений отличался исключительным трудолюбием. Он дорожил каждой минутой и в письмах изливал свое неудовольствие о потерянном времени. «Нельзя не удивляться тому, – говорил преосвященный Филарет Киевский, – какое множество перебрал он старинных рукописей, актов и книг и каким обладал трудолюбием и ученостью». По отзыву историка М.П. Погодина, «это был человек, который не мог пробыть ни одного дня без того, чтобы не ознаменовать его трудами на пользу истории». Он много времени уделял научной деятельности, но это не мешало ему быть неутомимым проповедником слова Божия. Преосвященный обличал суемудрие раскольников, строго относился к лицам, неблагоговейно стоящим в храме Божием. Проповеди митрополита отличались живостью и глубиной мысли. По характеру своему митрополит Евгений был скромен и прост. Вот как рассказывал о нем H. Н. Мурзакевич. «Давно зная имя митрополита Евгения Болховитинова как доказанного знатока русских древностей, я полагал, что он, как и многие его собраты, недоступен или невнимателен к мелким людям. Ключарю я откровенно сказал свое мнение. В доказательство противного, – отвечал ключарь, – вы теперь же можете видеть высокопреосвященного. Любопытство видеть ученую личность одолело нерешительность. |
| иерархии под статьею о Колмове монастыре» 155 . Далее, как нам известно, в сб. 262 (л. 1–162) помещен устав препод. Иосифа Волоколамского со множеством поправок руки Амвросия: непосредственно за ним вшит лист, на одном столбце коего Амвросием помещена «выписка статьям и словам, на которые сделано указание цензором», а на другом – «Мое (Амвросия) мнение». Ту и другое Амвросий отправил к Евгению. Последний сделал несколько весьма важных замечаний по поводу мнения и указания. Так, против оговорок Амвросия – «не понимаю смысла сих» слов (в уставе), которые подчеркиваешь цензор, или – «не знаю, что значит Евгений делает пояснения. В двух случаях Амвросий, соглашаясь с цензором, пишет: «исключить»; но Евгений замечает: «не должно» или «нет», и далее поясняет почему. В одном месте находим прямое доказательство того, что лист был нарочно послан Амвросием к Евгению. «Поскольку, пишет Евгений, тут текста у вас не выписано, то я и не знаю сего излишка», на который вместе с цензором указывал Амвросий. – Наконец, на полках библиотеки Киево-Соф. собора хранится несколько уже раз цитованный нами сборник 168, который содержит в себе черновые Амвросиевские записи, относящиеяся к 1 ч. Истории рос. иерархии, с самым печатным экземпляром этой последней, испещренным пометами и поправками пензенского владыки, и который составляешь называвшийся уже нами поправочный экземпляр Амвросия, взятый м. Евгением из Святейшего Синода. В нем нет никаких поправок и дополнений нашего автора; но на самом деле он дополнял его, – и дополнял во многом, как то видно из сличения настоящего экземпляра с изданною Евгением в 1827 г. 1-ою ч. Истории рос. иерархии. Это же сличение даст нам возможность показать, что именно Евгений заимствовал из заготовленного Амвросием и насколько 2-е издание 1-ой ч. Истории рос. иерархии (1827 г.) может называться Евгениевским и насколько Амвросиевским. Сначала укажем взятое Евгением у Амвросия, означая лишь книги 1-ой ч. Истории рос. иерархии, их главы, статьи этих последних и номера или цифровые подразделения самых статей 156 : Кн. |
| 305). Таким образом, преосвященный Евгений лелеял мысль дополнить и исправить и те части этой последней (2–6-ю), в которых шла речь о российских монастырях исправить, при том, с помощию все того же о. Амвросия. И его мысль, как видно, переходила в дело, так как новое издание он называет уже «приготовленным» (имеются в виду, конечно, черновые материалы). 129 Да она и не могла оставаться не осуществленною: если сам Евгений перестал твердить пензенскому владыке о необходимости поправочного издания Истории российской иерархии, то об этом напомнили ему из другого места. «Св. Синод, пишет биограф о. Орнатского – г. Савваитов, усмотрев неоспоримую важность труда преосвященного Амвросия, поручил ему приготовить новое издание Истории российской иерархии по собранным дополнительным сведениям, а для содействия этому делу в 1820 году предписал указами епархиальным архиереям и ставропигиальным монастырям доставить в оный поправки и дополнения, который от многих (но не от всех) и были доставлены». (Странник, 1869 г., ноябрь, стр. 38, примечание). Получив требуемый поправки и дополнения или, как общее выражается преосвященный Евгений в письме к Строеву, «документы» (Барсуков 208),. св. Синод переслал их прямо в Пензу Амвросию (где тот епископствовал с 1819 г). Вслед за св. Синодом пришла было на помощь Амвросию и коммиссия духовных училищ. В рукописном сборнике Киево-Софийской соборы, библиотеки 180 сохранилось 16 рапортов, присланных в Пензу на имя Амвросия в 1822–1825 г. от различных семинарий и духовных училищ и гласивших, что в силу определения коммиссии духовных училищ 1822 г., разосланного чрез академические правления, доставить прямо его Преосвященству подробные исторические сведения о каждой духовной школе для внесения их в Историю российской иерархии, семинария или училище таковые имеет честь при сем почтительнейше ему представить. Почти всеми этими сведениями, доставленными в силу коммисского и синодского распоряжений, Амвросий воспользовался было и, как говорит Евгений, «поправил с них печатный экземпляр той книги» – Истории российской иерархии (Барсуков, стр. |
| 120 1-я ч. «Истории российской иерархии» вышла в свет в 1807 г., II-я в 1810 г:, III-я в 1811 г., 1-я 1812; -я – 1813 и (две половины) – 1815 г. 121 Предполагая такой ход дела мы думаем, что сообщение Евгения Анастасевичу об имеющихся в запасе 2400 экземплярах. «Истории российской иерархии» относится только к последним 5 ее частям. 122 Насколько преосвященный Евгений был заинтересован поправками «Истории российской иерархии», видно между прочим из того факта, что он в июле (6 ч.) 1817 г., когда уже «История» была в продаже, писал Анастасевичу: «Предложите Дипде (июльский ученый), сделать рецензию на «Историю российской иерархии». Польше многое по сей части яснее нашего (стр. 638). Желанной рецензии, однако, не последовало. 123 В письме от 27 января 1814 г. Евгений просит сообщить ему и «поправки Кульчинскому, сделанные Нарушевичем и Чацким» (стр. 340). Ни продолжения, ни поправок этих мы не нашли в оставшихся бумагах преосв. Евгения. Нашли только выписки из книги Кульчинского части – «De Archiepiscopis ае Milropolitis Russiae» (до Афанасия Щептицына включительно). 127 Амвросий, однако, ни того, ни другого из этих трудов не издал. Первый из них не появился даже и в печати. 128 И П. М. Строеву Евгений писал: «Я заметил, что в последующих 5-ти чч. Иерархии много достанется поправлять», («Жизнь и труды П. М. Строева», – Барсукова, стр. 208). 129 Из собрания их, вероятно, Евгений и посылал Анастасевичу 9 декабря 1821 г., потребовавшееся зачем-то ему «Описание Мирожского монастыря черновое», прося «оное (ему) возвратить». (Древняя и Новая Россия, 1881 г., февраля стр. 300). 130 Напечатана она по II т. «Собрания мнений и отзывов Филарета, м. московского и коломенского». Спб. 1885 г., стр. 338–341. Тут же (стр. 338, 341–343) помещен и рассказ о судьбе Амвросиевой поправочной работы, основанный на данных синодального архива. 132 Однако, кто-то и теперь тормозил дело. И. И. Мурзакевич, бывший у Евгения в 1835 г. пишет, что митрополит «вспоминал и о помехах, бывших при 2-ом издании 1-ой ч. |
|
|
