| Старался ли и мог ли Транквиллин возбудит в своих маленьких слушателях интерес к истории, это для нас опять неизвестно. Очень может быть, что если не преподаватель, то самое содержание предмета, независимо от его хорошей или дурной постановки, привлекало к нему внимание некоторых даровитых учеников, к числу которых бесспорно принадлежал и Евф. Болховитинов. – Покончив с синтаксическим классом, Евгений занимается далее риторикою и поэзиею – в риторическом классе (с 1782 по 1784 г.) и философиею в философском, – пока в сентябре 1785 г. не поступает в Моск. Академию. Здесь, как и в Семинарии, мы тоже не видим его за занятиями историею. Посланные сюда «обучаться философии и богословию, а паче греческому языку... в надежду учительства» 16 ,•Болховитинов и занимался, конечно, главным образом, этими науками. Кафедры истории русской церкви в ту пору в Академии еще не было, она учреждена м. Платоном Левшиным уже в 1805 г. 17 , – существовала лишь кафедра одной всеобщей церковной истории, слушание которой и могло возбуждать или поддерживать в молодом студенте интерес к исторической науке. Обучаясь в Академии, любознательный Болховитинов в тоже время слушал еще лекции в Университете. Здесь всего ближе к истории стояли чтения И. М. Шадена, бывшего профессором «Нравоучения, Прав естественного и народного и Политики» 18 . Чрез них он «старался поддержать в слушателях любовь и уважение к охранительным началам и недоверчиво относился к Монтескье за его равнодушие к монархии которая была политическим идеалом Шадена» 19 Это недоверие к великому французскому мыслителю поселилось навсегда и в Евгении, что одно уже красноречиво говорит за влияние на него московского профессора 20 . С другой стороны ничем иным, как этим влиянием можно объяснить ту добрую память, какую Болховитинов сохранил о Шадене: Шаден, как известно, завел при Университете пансион, где воспитание велось, без сомнения, в том же направлении, в котором предлагались и чтения, и Евгений в письме к Македонцу от 22 окт. 1803 г. |
| Мало обратив внимания на предшествовавшее и современное Евгению состояние русской исторической науки, проф. Николаевский тем самым не совсем рельефно оттенил значение его работ и не отмежевал им достойного места в нашей историографии. He будем отмечать других, детальных пробелов в статье о. Николаевского, – скажем лишь, что она не в состоянии удовлетворить того, кто хотел бы знать покойного Киевского митрополита, как церковного историка. Между тем высокопреосв. Евгений вполне заслуживает, чтобы его знали главным образом с этой стороны, так как он в своей научной деятельности был историк русской церкви по преимуществу. Имея в виду пополнить этот пробел в нашей ученой литературе, мы первее всего поговорим о тех влияниях, под которыми из Евгения вышел историк вообще и историк русской церкви в частности, и с этою целию коснемся обстоятельств нескольких первых годов его жизни. Было бы напрасною попыткою искать зародыша в Евгении интереса к истории во влиянии на него семьи, в среде которой он прожил всего лишь 9 с небольшим лет (1767–1777 гг.) и глава которой, священник Алексей Андреевич, едва ли и сам был любитель истории, – по крайней мере об этом мы не имеем свидетельств ни в одной биографии Болховитинова. Едва ли также можно категорически утверждать, что история обратила на себя серьезное внимание маленького Евфимия (мирское имя будущего митрополита) за время его семилетнего пребывания в духовной Семинарии родного Воронежа, где он начал обучаться прямо со 2-го – синтаксического – класса в январе 1778 г. Утверждение или отрицание в данном случае возможно было бы только при существовании архивных известий о занятиях Болховитинова в эту школьную пору. Но таковых до нас не сохранилось 14 . История, однакож, преподавалась в Воронежской семинары. Ей учился Евгений у иеродиакона Транквиллина в синтаксическом классе. Но что это был за курс истории, того мы не знаем. Одно можно сказать, что то не был курс церковной истории, преподававшейся в тогдашних семинариях только в богословском классе 15 ; да не был курс и русской гражданской истории, в то время еще неизвестной нашим семинариям; остается общая гражданская история, которую, вероятно, и изучали воронежские семинаристы. |
| Злополучной оказалась судьба второй части словаря, касающаяся светских писателей. Сначала этот материал печатался в журнале Н.И. Греча «Сын отечества» (1821–22), затем в «Опыте краткой истории русской литературы» (1822) того же Греча, но вскоре публикация оборвалась. В 1826 г. граф Хвостов попытался возобновить публикацию словаря светских писателей, но его замыслам не пришлось осуществиться. Сам владыка Евгений за год до своей смерти передал рукопись археологу И.М. Снегирёву, который в переработанном виде издал 1-й том труда митрополита Евгения (Болховитинова) . Однако не встретив сочувствия к своим попечениям со стороны публики, передал рукопись известному историку и издателю журнала «Москвитянин» М.П. Погодину, который в 1845 г., через восемь лет после смерти митрополита Евгения (Болховитинова) , наконец, издал 2-томный «Словарь светских писателей» . Кроме митрополита Евгения (Болховитинова) , над биобиблиографией светских русских писателей параллельно трудились В.Г. Анастасевич, Д.Н. Бантыш-Каменский (сын Н.Н. Бантыш-Каменского). И всё же словарь митрополита Евгения благодаря обилию фактического материала не имеет себе равных. Ещё из биобиблиографических материалов хотелось бы назвать следующие: «Обзор русской духовной литературы» харьковского архиепископа Филарета (Гумилевского) , охватывающий документы с IX в. до 1883 г.; «Биобиблиографический словарь русских писательниц» (1889) князя Н.Н. Голицына, собравшего и обобщившего материалы о так называемой «дамской литературе». Говоря о репертуаре русской книги, нельзя не упомянуть о двухтомнике П.П. Пекарского «Наука и литература в России при Петре Великом» (1862). Этот труд можно с полным основанием назвать научным исследованием в области книговедения и библиографии. Особый интерес представляет, опубликованное во 2-м томе, «Описание славяно-русских книг и типографий 1698–1725 годов». В него включены книги, напечатанные не только гражданским шрифтом, но и церковно-славянским, а также изданные в Амстердаме на латинском языке. Материал в двухтомнике расположен в хронологическом порядке по времени издания источника, имеются именной и предметный вспомогательные указатели. В аннотациях к книгам раскрывается не только их содержание, но нередко и история текста публикации, связь с другими книгами, история издания самой книги, дальнейшая её судьба. В приложении даётся история русских типографий. |
| был избран почетным членом только что основанного тогда Общества Истории и Древностей Российских» 25 . Сам преосвященный Евгений называл его впоследствии «первым (по времени) систематическим библиографом» 26 . Его библиографическими познаниями и средствами он, как увидим впоследствии, воспользовался при составлены своих словарей; к нему же адресуется за помощию при сочинении «Исторического изображения Грузии в политическом, церковном и учебном ее отношении» (Спб. 1802 г.) 27 и при своих работах над Мстиславовою грамотою 28 . Оба – и Бантыш и Евгений – занимаются историею российской иерархии и историею унии (о чем речь впереди), русскими дипломатическими посольствами 29 и историею Киевской академии 30 . Евгений, подобно Каменскому, тоже не переставал всю свою жизнь рыться в архивах, вблизи которых ему приходилось жить. А состоя библиотекарем Воронежской семинарии (с сент. 1789 г. по июнь 1790 г.), он пересматривает документы прежде всего относительно самой библиотеки, собирает их, приводит в порядок и заключает в одну особую книгу; затем обращает внимание на диссертации и другие школьные сочинения, собирает и их, переплетает, составляет, им каталог или реестр» и проч. 31 , – словом, делает тоже (хотя и в меньших размерах), что и В.-Каменский в своем Архиве. Известно, что преосв. Евгений приложил свои руки и к библиотекам Александроневской академической и новгородской Софийской. – Имея все это в виду, все точки соприкосновения ученой деятельности Бантыша и Болховитинова, всякий согласится с нами, что последний попал под сильное влияние первого. Из некоторых писем Каменского к воронежскому епископу Тихону III мы узнаем, что он доставлял нашему студенту разные книги и «оказывал много других пособий» (Николаев, стр. 49). Вероятно, также, что он знакомил его с кругом своей деятельности, ее целями и задачами, тем самым заинтересовывал впечатлительного юношу, знакомого уже с научно-историческим движением эпохи и подготовлял из него энергического пособника этому движению, – пособника, усвоившего в большей части своих работ характер и направление своего руководителя, который, как известно, сам позаимствовался направлением у Миллера. |
| После смерти Плавильщикова книжная торговля и библиотека перешли к его приказчику А.Ф. Смирдину, который сумел расширить и усовершенствовать предприятие своего патрона. Его книжная лавка стала своеобразным салоном для интеллектуалов, который посещали виднейшие писатели и учёные России. Значительно пополнился фонд библиотеки. И не только новыми изданиями, но и ценными приобретениями за прошлые годы. К 1828 г. фонды библиотеки достигли 20000 названий. Именно в это время и издаётся «Роспись российским книгам для чтения из библиотеки Александра Смирдина» , каталог, не утративший своего справочного значения и в наши дни. В «Росписи» были раскрыты многие анонимы и псевдонимы, она снабжена вспомогательными указателями имён и заглавий, описания источников в ней более точные, чем в «Росписи» Плавильщикова. Эта «Роспись» библиотеки Смирдина получила высокую оценку своих современников. К ней в 1829, 1832, 1847 гг. выпускались дополнительные «Прибавления». Многими библиографами XIX века вновь ставится задача создания репертуара русской книги. Доминирующее положение здесь занимает биобиблиография. Творчески развивает эту проблему митрополит Киевский и Галицкий Евгений (Болховитинов) . Ещё будучи учителем и библиотекарем Воронежской духовной семинарии, будущий митрополит задумывает и частично осуществляет составление «Всеобщей хронологии знаменитых мужей, прославившихся искусствами, науками, изобретениями и сочинениями во всём свете от начала мира до наших времён» . В 1802 г. первая часть первого тома была подготовлена к печати и разрешена цензурой, но осталась неизданной. Однако работа продолжалась. И в 1805–06 гг. в журнале графа Д.И. Хвостова «Друг просвещения» митрополит Евгений начинает печатать «Новый опыт исторического словаря о российских писателях, природных и чужестранных, умерших и живых» . Словарь включал около 300 имён и оборвался на букве «К». В течение нескольких лет митрополит Евгений (Болховитинов) исправлял и дополнял свой словарь, но попытка издать его через «Общество истории и древностей российских» оказалась неудачной. Тогда владыка Евгений выделил из словаря только духовных писателей и на средства графа Н.П. Румянцева, под наблюдением В.Г. Анастасевича издал в двух частях «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина Греко-Российской Церкви» (1818). Однако и здесь его преследовала неудача. Словарь был настолько обезображен многочисленными опечатками, что и автор, и издатель сняли с титула свои имена. Второе издание, исправленное и умноженное, было выпущено в 1827 г. К нему прилагались вспомогательные алфавитный и хронологический указатели. По оценке Н.В. Здобнова, «на этот раз словарь отвечал самым строгим научным требованиям того времени». 12 |
| А чтобы еще более успокоить их, сам отведал ухи, тогда как постоянно соблюдал пост во всей строгости». (Жизнь новоявленного угодника Божия Тихона... С.61–62). 142 «Замечательное, – дополняет митрополит Евгений (Болховитинов), – сказывают о его посещениях: он часто приезжал к друзьям незваный, и обыкновенно в такие для них случаи, когда его присутствие бывало для них по обстоятельствам очень нужно, так что без того хотели бы они сами призывать его. Сие случалось наипаче при раздорах семейств, при разделе наследств, при расстройстве детей и тому подобном. Когда появлялся он между ними, то встречаем был как посланник небес, лобызаем как благодетель и друг и внимаем как отец и наставник. Все его беседования одушевлены были кротостию и поучением к братолюбию. Никто не смел при нем изъявлять вражды… и кого он признавал виновным, тот беспрекословно и сам сознавал себя. Он не выезжал из такого дому, пока не укротит строптивых, пока не примирит всех и не водворит согласия. Тогда удовольствие и радость его были совершенны; а оставляя их, призывал он на всех благословение Божие. Миротворение почитал он блаженнее самой милостыни. «Милостивии, – говорил он, – по обетованию Христову, только сами помилованы будут; а миротворцы сынове Божии нарекутся». Посему-то каждая весть о примирении врагов и без него всегда радовала его». (Евфимий Болховитинов, прот. Полное описание жизни Тихона... С. 74–75) 143 Ам. 8, 11. 144 Рим. 10, 11. 145 1 Кор. 4, 16. 146 Филарет (Гумилевский), архиеп. Русские святые, чтимые всею Церковью или местные. Опыт описания жизни их. Чернигов, 1863. С. 49. 147 Евфимий Болховитинов, прот. Полное описание жизни Тихона... С. 34–35. 148 В должности пономаря и без стихаря. Поделиться ссылкой на выделенное Все материалы, размещенные в электронной библиотеке, являются интеллектуальной собственностью. Любое использование информации должно осуществляться в соответствии с российским законодательством и международными договорами РФ. Информация размещена для использования только в личных культурно-просветительских целях. Копирование и иное распространение информации в коммерческих и некоммерческих целях допускается только с согласия автора или правообладателя |
| В это-то время мы застаем Евгения Болховитинова преподавателем в воронежской семинарии. Мы видели труды его здесь по история русской церкви, и теперь скажем, что он усилил преподавание ее в духовно учебных заведениях: программа его лекций в воронежской семинарии была полнее программ академических, эпоха до нашествия татар отделывалась в его лекциях обстоятельно. Перешедши из Воронежа в петербургскую академию, Евгений перенес и сюда свои труды по истории. Записки его по церковной истории, читанные студентам академии, хотя излагали вместе общецерковную и русскую историю, но обзор последней в них был расширен. Изложение русской церковной истории разделялось им на три периода: до татар, до изгнания татар, и до упразднения патриаршества. Под руководством Евгения студенты академии с охотой занимались историей русской церкви и писали отдельные исследования, которые потом, как мы видели, читались на публичных актах и привлекали многих посетителей. М. Амвросий, в донесении св. синоду, с особенною похвалой отзывался об успехах студентов в русской истории 35 , и преосв. Евгений имел полное право писать о себе: «До нас в Петербурге этого не бывало; а если правду митрополит и другие говорят, то де и впредь не скоро будет». С назначением на архиерейскую кафедру, преосв. Евгений не перестал следить за преподаванием русской церковной истории в семинариях и академиях. Любовь к этой науке и высокий сан дали ему возможность ввести преподавание истории во все духовно-учебные заведения. Быв вызван в Петербург для рассуждения о преобразовании духовно-учебных заведений, преосв. Евгений внес в свой проект особый пункт о необходимости усилить преподавание отечественной церковной и гражданской истории в духовно-учебных заведениях. Благодаря участию м. Амвросия, замечание его было принято во внимание при дальнейшем рассуждении о преобразовании учебных заведений, и в уставе, выработанном комитетом, преподаванию истории дано было право гражданства в духовных учебных заведениях. а на преподавание русской церковной истории предписывалось обращать особенное внимание 36 . |
| «О предрассудках» (Рук. сб. К.-С. с. б. 592, стр. 12, л. 3). В предисловии к Слов. светских писателей Евгений прямо заявляет, что в нем он намерен вести речь «об одних умерших только писателях по примеру иностранных исторических словарей» (стр. V). 472 О желании Д. И. Хвостова составить словарь русских писателей красноречиво говорят опубликованный в 1859 г. «Письма и записки (к нему) от разных лиц» (светских и духовных, повинных в авторстве). (Библ. зап. 8, стр. 238–243). 473 По крайней мере «Письма и записки», адресованные к Хвостову оканчиваются на 30 июня 1802 г. (стр. 243). В след. письмах (стр. 243–248) о словарных материалах нет и помину, а есть, напротив, указание на собирание их о. Евгением (стр. 248–249). 475 Письмо это помещено в Сборн. академии Наук по отдел. русского языка и слов. (т. V. в. I, стр. 97). Так как вся «Переписка Евгения ст. граф. Д. И. Хвостовым» помещена в этом томе и выпуске «Сборника», то на будущее время мы станем указывать (для краткости) одни только страницы его. 476 Письмо это писано, между прочим, по поводу статьи о Княжнине, выписанном из Евгениевского Словаря (стр. 98) и отпечатанной потом и «Друг Просвещения» (1804 г., ноябрь). Статья эта, написанная при помощи Ив. Аф. Дмитревского, который, по словам Болховитинова, помогал ему и во многих других статьях «Словаря» (стр. 99), составлена, как извещал Евгений Хвостова от 25 октября 1804 г., «слишком за два года пред сим» (стр. 107), т. е. около половины 1802 г., – как раз, значит, тогда, когда покинул свои Словарные работы сам Хвостов и когда, по нашему мнению, энергично взялся за них наш преосвященный автор. 477 Свой Словарь гл. Евгений печатал в «Друг Просвещения» под заглавием «Новый опыт истории словаря о российских писателях, названный так в отличие от устаревшего уже «Опыта исторического словаря о российских писателях Н. И. Новикова (1772 г). 478 Еще 19 апреля, извещая Хвостова о посылке Б.-Каменскому июньских биографий, Евгений оговаривался: «Июль, думаю, не скоро отделаю, ибо в нем заботит меня статья «Болтин» (стр. |
| д.). Готовых библиографических описаний» справочных изданий, хронологических таблиц в распоряжении ученых начала XIX века еще не было, и Болховитинов оказался в числе первых русских собирателей славянских древностей. Петербургские его труды стали важнейшим звеном в ряду последующих изданий: церковных, исторических, археологических, филологических. В 1804 году Евгения назначают епископом Старорусским и викарием Новогородским. Его четырехлетнее пребывание в Новгороде становится важнейшим этапом в деле изучения провинциальных русских древностей. В Новгороде его интересовала прежде всего библиотека Софийского собора, богатая древними ценными рукописями и книгами, часть которых тогда еще не была разобрана и описана. Работа по разбору рукописей библиотеки Софии, архиерейского епархиального архива, монастырских библиотек и архивов принесла вполне ощутимые результаты: было найдено, скопировано, изучено несколько десятков интереснейших рукописных книг, грамот, актов, описей. С одного из списков, найденного в архиве архиерейского дома, протоиерей Софийского собора Ни кифор составил подробное «Описание новгородского Софийского кафедрального собора», проверенное и отредактированное Евгением и впоследствии широко использовавшееся в описаниях новгородских древностей во второй половине XIX века (архимандрит Макарий, граф М. Толстой и др.). Текст этой рукописи был опубликован в начале XX века в трудах XV археологического съезда. Самой интересной и важной находкой Болховитинова в Новгороде стала «древнейшая из подлинных княжеских грамот русских» – Мстиславова грамота Юрьеву монастырю ИЗО г. Живя в Новгороде, Евгений устраивал даже археологические раскопки. Именно он сделал первое, очень точное наблюдение о глубине культурного слоя: «В самом городе она очевидно приметна, и на городской стороне по набережным местам, инде аршин 8-м или 9-ть должно копать до материка». На основе собранного материала в 1807 г. Евгений написал «Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода» – первое серьезное исследование, посвященное важнейшим проблемам новгородской истории. |
| – Не знаем, почему Евгений не всегда вводит в свои статьи эпизоды о переводе славянской библии с греческого языка. Так он ни слова не говорит о трудах по этой части архиеп. новгородского Геннадия (т. I.. стр. 89–92), м. Киприана (I., 320–329) и м. Алексея, вовсе даже и не помещенного в Словаре духовных писателей. VII. О Кормчей книге, ее переводе на славянами язык, составе, списках и редакциях: I, 174, 251–2, 254, 257–259, 316–7, 334; II., 26, 132, 142-З. На самых лучших страницах Словаря (т. I, 324–329), посвященных вопросу о Кормчей, преосв. исследователь ведет речь о первоначальном появлении ее в России, переводе с греческого и различии ее редакции и изданий. В статье о Киприане (по поводу которого заведена эта речь), помещенной в «Друге Просвещения» (1806 г. 12), ничего такого Евгений еще не говорил. В 1-м издании Словаря (т. I., стр. 353–357), хотя и говорил, но гораздо короче (нет, напр., указаний на различия славянских Кормчих); с другой стороны, тут же есть и небольшой лишок сравнительно со 2-м изданием Словаря. Все это доказывает постепенность ознакомления Болховитинова с славянскими Кормчими, что и должен иметь в виду характеризующий его, как исследователя данного юридическая памятника. VIII. Рассуждения по части церковной археологии и филологии: I, 165–166; II., 234–251 (в ст. о св. Стефане пермском). Любопытно начало Евгениевского трактата, помещенного в этой статье. «Жизнеописатель Стефанов и почти все наши летописи, говорит Евгений, утверждают, что св. Стефан изобрел для Зырян пермские буквы и перевел на их язык книги, которых однакож ныне у Зырян нигде не обретается. Предмет сей давно уже обращал на себя любопытство изыскателей древности; а в недавние времена сделался даже спорным и потому заслуживает обстоятельнейшее розыскание по историческим и местным сведениям» (стр. 234), которое далее и следует, нося вместе с положительным и полемический характер. (Тоже и в 1-м изд. Словаря: том II, стр. 612–631. Несколько короче в Вестнике Европы за 1814 г. 16 и в «Волог. |
|
|
