| Чтобы оценить всю важность этого вопроса, надобно иметь в виду, что, по установившемуся обычаю нашей Церкви, собственно на литургии для священнослужителей полагается три земных поклона и никак не больше четырех, а именно: один после освящения Св. Даров, другой – на «Отче наш», третий – при чтении «Ослаби, остави», перед причащением Св. Таин, и четвертый при словах: «се прихожду к Бессмертному Царю»... Напротив того, есть очень много священников, которые кладут земные поклоны и на проскомидии, и на литургии совершенно без разбору, когда придется; а иные не иначе читают самые молитвы: «Царю Небесный» и проч. в начале литургии, или Херувимскую песнь, как стоя на коленях, и даже полагают земные поклоны по литургии, перед жертвенником, приступая к потреблению Св. Даров и т. п. Что сказать на это? Другого лучшего ответа на этот вопрос мы не может указать кроме того, который излагается в известной книге, составленной во времена патриарха Иоакима по поводу возникшего тогда вопроса о времени пресуществления Св. Даров, под заглавием «Остен». В своей статье VIII «О поклонении на литургии Телу и Крови Господни», в ответе на вопрос пятый, Остен прекрасно рассуждает: «и непрестанно кланятися не есть зло. Обаче подобает храните благочиние и древняя предания святых отцев и обычай великия церкве» 20 . А в силу этих преданий и обычая, как мы сказали, у нас принято совершать земные поклоны на литургии только по освящении Св. Даров и на «Отче наш» и т. д. В частности, что касается поклонов перед жертвенником на проскомидии и на великом выходе, то, по несомненному замечанию того же «Остена», «убо не пресущественным еще в Тело и Кровь Христову хлебу и вину поклоняющийся смертно грешат, яко слагатель слова “о благоговейном во храме Божием стоянии” о поклонении каковом глаголет: яко поклоняющийся на великом входе (и, конечно, на проскомидии) хлебу и вину... таковии прельщаются и смертно грешат, и хлебу отдающе поклон Божий, хлебопоклонницы бывают» 21 . На это, само собою, нам скажут, что полагая земные поклоны в тех или других местах литургии, помимо поклонов, принятых в практике, совершающие это делают вовсе не пред Св. |
| Итак, пока еще есть время, душа, оставь смрадные дела и начни добрую жизнь, поспеши, ускори и воззови с верою: согрешил я, Господи, без числа согрешил я пред Тобою, но знаю благоутробное Твое человеколюбие; почему припадаю и молюся Твоей благости, да приидет на меня, Владыко, Твоя милость, потому что смущается моя душа и болезнует о своем разлучении с окаянным и скверным моим телом. Владыко, будь ко мне милостив! Да не увидит душа моя темного взора лукавых демонов, но да приимут ее Твои святые и пресветлые ангелы. Ты, имеющий власть прощать грехи, прости их и мне, чтобы предстать мне пред Тобою без всякой скверны на лице души моей. Да не восхитит меня грешного темная рука князя мира сего, чтобы ввергнуть меня в глубину ада, но Ты предстань мне, будь моим избавителем и заступником. Помилуй, Господи, душу мою, оскверненную страстями жизни сей, приими ее, очистив покаянием и исповеданием. Не посрами меня пред ангелами и человеками, но пощади меня, Боже, и помилуй меня. Ибо трепещу и боюсь судного дня, будучи обличаем моею совестью; горько сожалею о злых моих делах и недоумеваю: что буду отвечать Тебе, безсмертному Царю? Прогневал я Тебя несказанно. Как дерзну, скверный и блудный, воззреть на Тебя, страшного Судию? Но, Господи славы, Отче Благоутробный, Сыне Единородный и Душе Святый! Помилуй меня, избави меня тогда от огня неугасимого и сподоби стать одесную Тебя, Судия праведнейший! Аминь. (Из слова преподобного Нила Сорского ). 4. Почему мы не страшимся страшного суда? Поминай, говорил древний мудрец, последняя твоя, и вовеки не согрешити. А разве мало мы имеет таких напоминаний? Вот в душе нашей, после греховного усыпления, пробуждается совесть, зовет на суд с собой и грозно требует отчета в наших делах: не ясно ли это напоминает нам о том великом суде, на который позовет нас Бог ? – Смотрите: природа так нередко потрясается громами, бурями, землетрясениями: не напоминает ли это нам о будущем великом превращении мира, о тех ужасах, которые будут предшествовать ужаснейшему из всех дней – дню судному? Пусть же, христианин, память о страшном суде будет неразлучна с тобою, при каждом твоем деле, слове и мысли, и ты не совершишь тех греховных действий, которые теперь творишь; и твои уста не изрекут тех праздных слов, которые теперь износят; и в твоем сердце не найдут места такие мысли, которых ты сам иногда стыдишься. |
| В следовавшую затем ночь Григорий в сонном видении сподобился увидеть блаженную Феодору в светлой обители, которая была уготована Богом преподобному Василию. В сей-то обители, небесною славою озаренной и неизреченных благ исполненной, блаженная Феодора, молитвами угодника Божия, и была водворена. Таким образом, кому она усердно и трудолюбиво служила в сем Мире, в обители того сподобилась пребывать в жизни вечной, по его святым молитвам. Увидев ее, Григорий возрадовался и насладился продолжительною беседою с нею, как будто бы он говорил с нею наяву. Григорий спросил Феодору, как она разлучилась от тела, как претерпела смертные страдания, что видела по своей кончине и как миновала воздушных духов [ 39 ]. Она же начала передавать ему следующее: — Чадо Григорий! О страшной вещи спрашиваешь ты меня, о которой даже ужасно и вспоминать. Видела я лица, которые никогда не видала ни раньше, ни после, слышала речения, которых никогда не слыхала до того. И что я расскажу тебе? Тогда предо мною предстало все то лютое и греховное из дел моих, о чем я позабыла было, но, молитвами и помощью отца нашего, преподобного Василия, все это не было вменено мне и не удержало меня от входа в эту обитель. И что я скажу тебе, чадо, о болезни телесной, о жесточайших страданиях, которые претерпевают умирающие? Подобно тому, как если кто-нибудь брошенный в сильный пламень, горя, как бы истаевает и обращается в пепел, так и болезнь смертная разрушает человека. Воистину люта смерть для подобных мне грешников, ибо истину говорю тебе, что и я была делательницею грешных дел, праведных же дел своих я совершенно не помню. Когда я приблизилась к концу жизни моей и настал час разлучения души от тела, увидела я множество эфиопов [ 40 ], стоявших вокруг одра моего; лица их были черные, как сажа и смола, очи горели как угли огненные, и весь вид их был столь же страшен, как вид огненной геенны. И начали они производить шум и смятение: одни ревели, как скоты и звери, другие лаяли, как псы, некоторые выли, как волки; при этом все они, с яростью смотря на меня, грозили мне, набрасывались на меня, скрежеща зубами, и хотели тут же поглотить меня. Приготовляли они и хартии [ 41 ] как бы в ожидании судьи некоего, имеющего прийти туда, и развертывали свитки [ 42 ], на которых были написаны все злые дела мои. И была убогая душа моя в великом страхе и трепете. Тогда претерпевала я не только муки смертные, происходившие от разлучения души с телом, но также жесточайшие страдания от видения тех страшных эфиопов и грозной ярости их, и это было для меня как бы другою смертью, более тяжкою и лютою. Я старалась отвращать взор мой от видения то в одну сторону, то в другую, чтобы не видеть мне страшных эфиопов, ни слышать голосов их, — но никак не могла избавиться от них, — ибо везде было их бесчисленное множество, и не было никого, кто бы помог мне. |
| Пусть мысли о высоте сана и собственном не достоинстве не оставляют пастыря день и ночь, сушат в нём мозг, истощают плоть, лишают бодрости, не позволяют ходить с поднятыми высоко взорами. Это – страх спасительный, гордыни, особенно если его пастырские дела явятся благоуспешными. «Сие смиряет сердце, сокращает ум, налагает узы на язык, и заставляет думать не о начальстве, но о том, как самому избегать грядущего гнева, очиститься, умудриться, стать светом, руководителем»... Величие, высота, достоинство, чистые существа – всё сие пусть удерживает его долу и соделывает смиренным 774 . Молитвенная надежда на Божью помощь поможет пастырю достойно и непостыдно проходить его высокое и ответственное служение 775 . Таким образом, достойное прохождение обязанностей возлагает на пастыря долг стяжать необходимые добродетели, которые способствовали бы ему в его великом деле. К изложению учения св. отца о качествах, требуемых от пастыря, мы теперь и переходим. Глава 2-я. Учение св. отца о качествах лиц пастырского звания «У нас цель всякого слова и дела – нести к совершенству тех, которые нам вверены». (1, 218). Как уже замечено, величие и достоинство пастырского звания налагают на носителей его известные обязательства, удовлетворением коих обусловливается самая возможность звания. Св. Григорий Богослов , излагая мысли об идеальных качествах пастыря, предъявляет ряд требований, который можно классифицировать следующим образом. 1) Пастырь должен иметь призванье к пастырскому служенью и быть хорошо подготовлен к прохождению его. «Если ты о Христе муж, чувства у тебя обучены и имеешь ясный свет ведения, то вещай Божию премудрость, глаголемую в совершенных и в тайне сокровенную, и, при том, когда откроется случай и будешь иметь поручение», – так в общих чертах св. отец характеризует кандидата пастырства 776 . Частнее, под призванием он разумеет внутреннее душевное расположение и готовность посвятить себя на служение Богу, сопровождаемые преданностью себя волю Божией, сознанием правоспособности к прохождению его и постоянным смиренным трудом для уготования себя в избранный сосуд Божий. |
| Освободившись от дольнего мира и переселившись в идеальный, духовный мир, человек становится равноценен ангелам и живет общей с ними жизнью. Вообще, Григорий Нисский считает, что духовный человек должен всегда пребывать в ангельском мире. И первый человек «танцевал среди хоров ангелов». О Василии Великом он пишет: «поднявшись над всем миром и чувствуя себя как бы в тесноте в мире видимых стихий, он не мог вытерпеть даже видеть над собою небо, но подымался душой за пределы всего и, подымая голову выше чувственной сферы космоса, он посещал умные существа и кружился с небесными силами без того, чтобы тяжесть плоти препятствовала путешествию его духа…» Духовный или умный мир есть таким образом мир Божественных откровений, ангелов и душ. Григорий Нисский как будто бы склоняется видеть в ангелах олицетворенные идеи сущего. Но всякое живое, духовное существо неизмеримо богаче чем какая бы то ни было идея, хотя вполне возможно, что всякий дух усвояет себе какое–либо свойство, как свое особое и личное, и что он имеет особую связь с чем–либо в мире или свою особую деятельность и назначение в нем. Созерцание духовной реальности связано для Григория Нисского с созерцанием будущего, т. е. конечной судьбы вселенной: «никто не может быть назван мудрым, если он не обнимает в своем созерцании будущего». Будущее важно не только потому, что оно ожидает нас. Христианство верит, что в конце истории совершится полная победа добра над злом, а Григорий Нисский не верил даже в вечность ада. Поэтому конечная судьба мира совпадает с идеальным его состоянием: в ней мы видим то, что должно быть, — норму и совершенство сущего… Св. Григорий причислял к небесным созерцаниям и духовную историю мира: изначальное блаженство духов с Богом, падение ангелов и людей, нисхождение Сына Божия на землю для спасения человечества и Его торжественное возвращение на небо со спасенным Им навсегда человечеством. Посколько вся история мира (его творение, спасение и вечное преображение) связано со Христом, ее можно понимать, как историю Христа. |
| 1602 г. августа 7–7 ноября (в Москве был). – Посланник императора Рудольфа II в Персию доктор прав Стефан Какус (Кокос, Какас) с грамотой императора о пропуске его в Персию для объявления о начатии войны против турок и с прошением, дабы равномерно и он шах, с своей стороны, разорвав с турками мир, обратил на них свое оружие. 1603 г. августа 8 (от) – 24 июня 1604 г. (подана). – Рекомендательная грамота императора об архиепископе Терновском в Болгарии Дионисии Палеологе Рали. 1604 г. февраля 15–3 июня (отпущен). – Гонец Балтазар Мерл с известием о едущем в Москву великом после. – Прибыл в Москву 31 мая. 3 июня принят и отпущен. 1604 г. февраля 11–20 июля (приняты). – Послы барон Андрей Логау и Альбрехт дерф с грамотами императора Рудольфа II и эрцгерцога Австрийского Максимилиана (для переговоров о продолжении навсегда дружбы между обеими державами). 1606 г. ноября 25–10 мая 1607 г. (был в Москве). – Гонец Гектор Муралд с грамотой царю Василию Шуйскому эрцгерцога Австрийского Матиаша (Матвея), коею он, прося о выдаче задержанной серебряной посуды и других вещей, принадлежащих придворному его служителю Филиппу Голбойну, уверяет, что он не имел никаких сношений ни с лже-Дмитрием, ни с воеводою Сендомирским. 1607 г. Гонец Андрей Натарь с грамотой императора Рудольфа к царю Василию Шуйскому. 1612 г. Гонец Юсуф Григорьев на обратном пути из Персии к императору предлагал князю Пожарскому избрать московским царем брата императора Максимилиана. 1612 г. ноября 1 – март 1613 г. (прибыли в Москву). – Гонец Юсуф Григорьев (вторично) с возвращавшимся в Персию персидским послом Мурша-Кулибеком и с ехавшим туда цесарским послом Адамомд / Адорно (Дорн). – Григорьев и Адарно в Москве были схвачены и сосланы – первый в Уржум, а второй в Ярославль, потому что не имели грамоты от императора к царю Михаилу. – Григорьев в 1622 году был еще под стражей. – Адорно впоследствии принял православие и в 1654 году умер под стражей. Из первоначальных мест ссылки они потом были переводимы не раз в другие места (Свияжск, Кострому). |
| Среди сочинений Григория – догматические трактаты, знаменитый диалог «О душе и воскресении к Макрине» (христианская стилизация Платонова «Федона»), ряд аллегорических толкований на библейские тексты, проповеди и письма. Стиль Григория тяжеловеснее и скованнее, чем стиль его товарищей по каппадокийскому кружку; свободное риторическое владение словом было для него не так органично, как для Василия или Григория Назианзина . Но в текстах чисто философского содержания его язык делается прочувствованным и выразительным, так что даже самые отвлеченные мысли подаются с пластичной наглядностью; даже несколько велеречивая торжественность удачно оттеняет значительность мысли. (О СМЫСЛЕ МУЗЫКИ) В чем же состоит суть того несказанного и божественного наслаждения, которое разлил по своим назиданиям великий Давид и благодаря которому его уроки так легко усваиваются человеческой душой? По–видимому, всякий тотчас назовет причину, по которой мы с удовольствием занимаемся псалмопением и всем подобным: благозвучный переход речи в напев повинен в том, что такие занятия доставляют нам радость. Что же, можно ответить и так, – и все–таки я скажу: даже если такой ответ верен, им нельзя удовольствоваться без дальнейшего рассмотрения вопроса. Мне кажется, что философия, проявляющая себя в мелодии, есть более глубокая тайна, нежели об этом думает толпа. К чему я клоню? А вот какое рассуждение о нашей природе довелось мне слышать от одного мудреца: человек есть некий микрокосм 129 , заключающий в себе все, что можно найти в макрокосме. Между тем, порядок мироздания есть некая музыкальная гармония 130 , в великом многообразии своих проявлений подчиненная некоторому строю и ритму, приведенная в согласие сама с собой, себе самой созвучная и никогда не выходящая из этой созвучности, нимало не нарушаемой многообразными различиями между отдельными частями мироздания. Ведь когда музыкант трогает струны плектром, он извлекает мелодию именно из разнообразия звуков, и притом, если бы все струны издавали один и тот же звук, мелодия вообще не могла бы родиться. Совершенно таким же образом пестрое смешение вещей в мировом целом, повинуясь некоему стройному и ненарушимому ладу и само с собой согласуясь через соподчинение частей, творит вселенскую мелодию. Эта мелодия внятна для ума, ничем не развлекаемого, но поднявшегося над чувственными ощущениями и слушающего напев небес. (Как мне представляется, таким слушателем был и великий Давид, когда он, наблюдая разумную стройность движения небес, расслышал, как эти небеса повествуют о славе Бога, своего устроителя.) Поистине из мирового созвучия рождается гимн непостижимой и неизреченной славе божьей: этот гимн – согласованность мироздания с самим собой, слагающаяся из противоположностей. |
| Но буря не унималась, волны захлестывали то нос корабля, то палубу, и все уже думали, что настал смертный час. Но к концу второй недели внезапно разорвались тучи, море стало быстро успокаиваться и истерзанный корабль пристал к берегу — все остались живы, все были целы. И как будто родившись во второй раз, молодой поэт, выйдя на берег, поблагодарил Бога, оглянулся на водную пустыню, которую пересек, и сказал: «Господи, отныне моя жизнь будет принадлежать Тебе». Но как вы понимаете, для того чтобы что–то делать, надо иметь инструмент, а инструмент должен быть хорошим, и он, желая отдать себя на служение Богу, решил закалить свою волю и свою веру. Вместе со своим другом по имени Василий, тоже юношей из благочестивой семьи, из той же области, где он жил, и с которым вместе учился, отправился в лес. Около водопада, где шумела река и никого не было, построили эти два молодых человека хижину. Конечно, им было непривычно это делать, ведь они были горожане, но они построили хижину и стали там жить. Утром они вставали, когда всходило солнце, обращались на восток с молитвой, славя Господа, потом принимались за необходимые дела, потому что надо было и ручей отвести, чтоб не смыло их дом, и хижину укрепить, и раздобыть пищу и сделать многое другое, к чему они были непривычны. Конечно, было трудно, но молитва, работа, чтение, дружеское общение — ведь они были оба молоды и хорошо понимали друг друга — все это скрасило трудности жизни в лесу. А потом все начало меняться. Василий, человек энергичный, целеустремленный, покинул пустыню, отправился в свой родной город, стал священнослужителем и вскоре совсем еще молодым был избран епископом. Этот Василий нам известен как Василий Великий — праздник его мы праздновали совсем недавно, 1 января по старому стилю, 14–го — по–новому. А друг его, поэт Григорий, — это Григорий Богослов, память которого мы будем праздновать на этой неделе, послезавтра. Поэтому сегодня я и вспомнил о нем, об этом великом вселенском святителе. Так он, Григорий, начинал свою жизнь. |
| Потом ввел строгий порядок во все подведомственные ему монастыри, по обстоятельствам того времени находившиеся в великом неустройстве; раздал им печати, записал их по порядку в общую книгу. Притом установил, чтобы и монастыри в общую казну великой церкви вносили ежегодно соразмерное с их состоянием количество денег. С ревностью заботился Григорий о восстановлении и обновлении местных церквей, с дозволения правительства, при содействии бывших тогда в силе единоплеменников. Таковы были попечения Григорьевы о клире церковном. А в 1798 г. Патриарх целую Амвракию избавил от угрожавшей ей гибели. Островами ионическими владели в то время французы; они, посылая провозвестников свободы в Превезу и в приморские места Арты, возбудили умы легкомысленных к возмущению безмятежных, и некоторые из них стали носить знак французской демократии (кокарду). Узнает об этом соседний паша янинский Али, и уведомляет В. Порту, представляя дело сие, как настоящее отложение, и предлагая, что он добровольно готов вразумить нарушителей порядка. Но оттоманское правительство, зная честолюбивые намерения Али, велело остаться ему в покое, готовилось же в Амвракию, для восстановления спокойствия, послать другого пашу с многочисленным войском. Григорий, уведомленный о сем некоторыми из своих единоплеменников, пишет прошение к Порте, вызываясь быть посредником, и прося предоставить Церкви прекращение упомянутых смятений, в которых, как он думает, обвиняют его единоземцев больше по одному подозрению, по причине соседства с ними французов. Порта благосклонно согласилась на посредничество Патриарха. И Григорий, немедленно избрав доблестного мужа, известного и благоразумием и образованностью, а именно, своего протосинкелла, Иоанникия визаитийскаго, посылает его в Арту, уполномочив надлежащими грамматами Церкви. Иоанникий, отправившись и разумно все устроив, возвратился с доношением муллы артскаго, свидетельствующим, что в тех местах господствует совершенная тишина, и нет повода опасаться возмущения, а вместе привез и прошение жителей Арты, удостоверяющих в верноподданническом их повиновении державе оттоманской. Когда Патриарх представил сие Порте; удостоверилась она бумагами и словами Григорьевыми в безмятежии той страны, и клеветы Алиевы рассеялись, как дым; Амвракия освободилась от опасности, какою угрожало вооружение против нея оттоманов, и от бедствий, какие бы за тем последовали. |
| Но жизнь Григория нельзя назвать ровной и спокойной. Дело в том, что уже тогда турки сельджуки стали кусок за куском отхватывать у Византийской империи ее законные земли, сначала в Малой Азии, а потом уже и на Балканах. В один из турецких набегов на Фессалоники, Григорий, который был на стенах города и молился о победе над неприятелем был похищен турецкими пиратами и целый год находился в плену у турок, пока его не выкупили сербы. И даже находясь в плену он продолжал христианское делание. Он всерьез стал просвещать турок христианством и обращать их в свою веру. После возвращения из плена, Григорий Палама почувствовал скорое приближение смерти, сделал последние распоряжения, передал свои записи своему преданному ученику – Николаю Кавасиле и мирно отошел к Богу со словами: «Иду в высь». Чему же учил нас Григорий Палама? Послушаем его речи. «Внешний наш человек пусть исполняет свои телесные дела, а внутренний весь пусть будет посвящен на служение Богу и никогда не отстает от этого духовного дела умной молитвы, как заповедует нам и Богочеловек Иисус, говоря в святом Евангелии: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему. Который втайне» (Мф. 6, 6). Темница души есть тело, двери наши – пять чувств телесных. Душа входит в темницу свою, когда ум не блуждает туда и сюда по делам и вещам мирским, но находится внутри нашего сердца. Чувства наши затворяются и остаются такими, когда мы не даем им прилепляться ко внешним чувственным вещам, и ум наш, таким образом, остается свободным от всякого пристрастия мирского и сокровенной умной молитвой соединяется с Богом Отцом своим». Благодаря посту и воздержанию внешний человек вянет; насколько же он вянет, настолько внутренний человек обновляется, как говорит Апостол (2 Кор. 4, 16). Упитанный желудок, сказал некто, не рождает тонкого ума; следовательно, суживаемый от поста и воздержания, он по необходимости и ум делает тонким. Таким образом, благодаря этому совершается все прекрасное и хорошее. Пост и воздержание – это двойное кольцо стен, и живущий за ними наслаждается большим покоем, как бы гражданин Иерусалима. Ибо Иерусалим в переводе означает «мир». |
|
|
