| Кир ликовал. Он пришел к нам проститься, в новенькой длиннополой шинели, ушанке с бобриковым козырьком и с рюкзаком за спиной. Стоял декабрь, в комнате топилась буржуйка. Света и воды не было. Кирочка ворвался как вихрь, розовощекий от мороза, шумный от успеха. Разделся, обнял маму и прижался лицом к ее плечу. Затормошил меня и закричал, что скоро вернется с победой. Потом усадил меня на диван, поближе к пламени буржуйки, взял школьный альбом для рисования и стал набрасывать мой портрет… для истории блокады. Мучительно хотелось есть и спать, но приходилось терпеть, раз уж это так нужно Кирочке и Истории. Что-то не удавалось в моем портрете. С рисунка глядела отчаянно некрасивая, полусонная девочка в свободном свитере, из воротника которого жалобно торчала тонкая и жалкая шея. Кирочка бросил рисовать, сказав, что нет во мне ничего героического для истории города, и пообещал, что дорисует меня после войны. Не успев обидеться, я провалилась в очередной голодный обморок, что часто бывало со мной и пугало маму. Когда я очнулась, Кирочки уже не было. На столе лежала буханка хлеба и кусочек сахара. Это был его военный паек, который он, несмотря на мамины протесты, достал из своего и без того тощего рюкзака. Мама отрезала по большому куску хлеба, и мы славно поужинали, благодарно думая о Кирочке и не предполагая, что больше его не увидим. Кирочка еще раз приходил к нам, но не застал: мама была в госпитале, я — в детском доме. Наша соседка по квартире сказала, что нас спрашивал молодой военный, на шинели которого… висел пустой рукав. Соседка не могла припомнить, какой руки не было. Она не знала, что мы живы, и сказала ему, что, вероятно, нас уж нет на свете. Кто это мог быть, Кир или Петя? Имени нашего гостя соседка не запомнила, а по отчеству он был Дмитриевичем. Значит, это был Кирочка. После войны пришло горестное письмо Дмитрия Ивановича: Кирочка лишился правой руки… Мишина мама декабрь 1941 В комнате было холодно. Железная печурка давно погасла. Я зябла. И вдруг пришла ОНА, Мишина Мама — мама мальчика, утонувшего в Валдайском озере во время нашей нелепой эвакуации в деревню Середа. На следующий день после приезда в Середу мама вынуждена была поехать в Валдай к местному начальству — просить еды и помощи в обустройстве. В ее отсутствие, несмотря на строгий запрет, шумная ватага мальчишек бросилась в озеро купаться. Миша и Витя попали в омут и утонули… |
| При Протопресвитере военного и морского духовенства Желобовском введено и получило полное свое применение «Новое положение об управлении церквями и духовенством военного и морского ведомств». Участвуя в разработке «Положения», он содействовал практическому приложению новой системы военно-духовного управления к жизни, по водворению порядка и благочиния по всем сторонам деятельности лиц подчиненного ему ведомства. Была составлена инструкция благочинным, выясняющая правильные отношения благочинного к Протопресвитеру, священникам и ктиторам полковых церквей, с указанием обязанностей благочинного по наблюдению как за благосостоянием военных церквей, так и за пастырской деятельностью полковых священников во всех ее видах: богослужения, учительства, письменной отчетности. Новое положение об управлении церквями и духовенством военного и морского ведомства получило полное действие во всех своих частях с введением в 1892 году новых окладов содержания военно-морского духовенства, утвержденных в 1887 и 1890 гг. По ходатайству Протопресвитера, определением Св. Синода от 730 июля 1893 г. утвержден новый устав Николаевской богадельни гвардейского и гренадерского духовенства. Согласно параграф у 5 этого устава, преимущественное право на поступление в богадельню имеют священно- и церковнослужители Гвардейского и Гренадерского корпусов, оставившие службу по преклонности лет и болезненному состоянию, и их вдовы и сироты. В 1894 году устроена швейная мастерская для шитья духовенству ряс и подрясников, а в храмы риз, облачений и священных одежд, равно им же предоставлено право просфоропечения для некоторых военных церквей. При деятельном участии генерал-лейтенанта Г.И. Бобрикова в 1896 г. за 18 тысяч рублей приобретена обществом в гор. Кременци, Волынской губернии, обширная благоустроенная усадьба с большим фруктовым садом. Здесь общество предполагало устроить женское духовное училище для сирот военных священно-церковнослужителей. По предложению о. Протопресвитера на братском собрании военного духовенства 19 мая 1898 года всеми присутствующими с искренней любовью было заявлено желание из добавочного, за десять лет службы в военном ведомстве, жалования отчислять 2 процента на воспитание и образование сирот дочерей священно-церковнослужителей, часто остающихся без всяких средств даже к существованию. |
| —431— жизни, не остановили ни протесты против этого шага многих, ни явная слабость его хрупкого организма. Увы! печальная действительность – на стороне протестовавших: А. В. скончался не от неприятельской пули, а от изнурительной болезни. Значительная часть двух лет военной службы А. В. прошла на курортах, в больницах, госпиталях. Жаль этого милого, доброго человека, жизнерадостного, с улыбкою отдававшего дань всему тому, что его захватывало... Он отдался благородному порыву жертвы за родину. Но умирал с мыслью об Академии, с горячим желанием быть погребенным возле нее... О последних днях и погребении А. В. имеем из Парижа три письма. Приводим их в извлечении. «В воскресенье 30 июля, пишет нашему о. Ректору его родственник Ф. С. Успенский, в 11 ч. утра в военном госпитале Michelet в предместье Парижа Vanves скончался А. В. Ремезов. До последних минут он сохранил бодрость духа. Он сгорел, как свеча. В последний раз, когда я его видел, он много говорил о родной Академии и в частности о Вас. Похороны его состоялись 1-го августа. Отпевание было в церкви госпиталя. Отпевал, за болезнью посольского пр. Смирнова, прот. погибшего русского крейсера «Пересвет» Каллистинов. Присутствовало много русских офицеров, и представители французской армии, а также городской голова Vanves. Погребение состоялось на местном кладбище. Были произнесены речи городским головою Vanves и полковником генерального штаба Бобриковым. Рано умер А. В... Его жаль до души». – А вот что пишет проф. И. В. Подову псаломщик Парижской посольской церкви М. В. Леонович : «Вспоминал Вас с бедным А. В. Ремезовым. Боюсь я за него. Очень плох. Настоящие живые мощи. Кожа да кости. Только глаза светятся ясным умом, как и прежде, и придают особую, необыкновенную красоту его желтому иконописному облику. Еще не так давно он чувствовал себя гораздо лучше и даже ходил, а теперь снова приносят его на одре в храм, чтобы не беспокоить раны... – (Из другого письма – от 1 го августа). «..Образовавшаяся у него после операции рана приковывала его к постели или к специальному сиденью... Но, несмотря на мучительную болезнь… он продолжал живо интересоваться |
| Иоанна Матвеевна была первой и последней любовью поэта; у него была бурная эротическая жизнь, драмы, увлечения, связи, но, несмотря на все измены, — ей одной он оставался верен. 3 апреля 1898 года Брюсов отмечает в дневнике: «Переехали на Цветной бульвар. Живу „в своей семье“ снова». Мэтр декадентства пребывает в патриархальном купеческом мире, изображенном Островским. З. Гиппиус вспоминает: «В то время Брюсов жил на Цветном бульваре, в „собственном доме“. То есть в доме своего отца, в отведенной ему маленькой квартире… В калитку стучат кольцом, потом пробираются по двору, по тропинке меж сугробами; деревянная темная лесенка с обмерзшими, скользкими ступенями. Внутри— маленькие комнатки, жарко натопленные, но с полу дует». В кафелях печей отражались листы больших латаний, стоявших в горшках. Критика истратила много остроумия, чтобы отгадать «символический» смысл брюсовского знаменитого стихотворения: Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене. Для Ходасевича— это просто «реальное описание домашней обстановки». Брюсов встречал гостей в обществе своей жены, Иоанны Матвеевны, и сестры жены, Брониславы Матвеевны. Он был гостеприимным хозяином, но, ехидно прибавляет Ходасевич, «металлическая спичечница, лежавшая на столе, была привязана на веревочке». Поэт поражал странным сочетанием декадентской эстетики с московским мещанством: скромный, с короткими усиками, с бобриком на голове, в пиджаке обычнейшего покроя и в бумажном воротничке, он читал стихи порывисто, с коротким дыханием, высоким голосом, переходящим в поющие вскрики. В 1898 году Брюсов подводит итоги своих размышлений об искусстве. Вызванная им к жизни символическая школа должна иметь твердую теоретическую базу. Статья Льва Толстого об искусстве вдохновляет его на изложение своей собственной теории. 18 января он записывает в дневник: «Важнейшее событие этих дней — появление статьи гр. Л. Толстого об искусстве. Идеи Толстого так совпадают с моими, что первое время я был в отчаянии, хотел писать письма в редакции, протестовать — теперь успокоился и довольствуюсь письмом к самому Толстому». Действительно, он написал Толстому, прося его упомянуть в примечании, что эти взгляды он уже высказал в предисловии к «Chefs d " œuvre». Письмо неизвестного декадента, вероятно, немало удивило Толстого и последствий не имело. Впрочем, Брюсов напрасно приходил в отчаяние: случайное и чисто внешнее сходство между идеями великого писателя и взглядами главы символистов никем не было замечено. Брюсов с жаром принимается за свою «книгу». «Окружаю себя книгами и тетрадями, — пишет он. — Вновь и вновь вникаю в Лейбница и Канта, читаю Державина и „Гамлета“. Обратиться в книжного человека, знать страсти по описаниям, жизнь по романам, — а, хорошая цель!.. Я должен во что бы то ни стало написать свою книгу, иначе я буду несчастен, потеряю веру в себя». |
| Бестолковое, бездумное сидение за накрытым клеенкой кухонным столом не могло продолжаться бесконечно… Петр в который раз автоматически пощупал свое опухшее, разбитое лицо; скривившись, прикоснулся языком к кровоточащей щербине на месте двух свежевыбитых зубов. Хорошо, что жена уже давно перестала дожидаться его ночных возвращений домой с частного извоза, и ложилась спать… Только расспросов ему сейчас и не хватало! И откуда только вынырнула эта долбаная черная «бэха»?! Петр и опомниться не успел, как надсадный скрежет его замызганной «копейки» о лощеное крыло иномарки дал ему знать, что с ним случилось самое страшное в этом проклятом 1994 году: он покоцал бандитскую тачку! Обреченно, как загипнотизированный, как барашек перед закланием, он сам вылез навстречу двум раскачанным «быкам» в спортивных костюмах и высоких кроссовках. Из-за их спин выплыл еще один, в малиновом пиджаке и черных, бритвенно-отглаженных брюках… Тяжелые орангутаньи морды и стрижки «бобриком» у всех троих почти не отличались друг от друга. Для начала Петра со вкусом впаяли лицом о капот его собственной машины, после чего братва доходчиво объяснила ему, что на нем теперь висит десять тысяч баксов. Если он, гнойный чухан, не привезет их послезавтра по указанному адресу, то будет включен нехилый счетчик. А потом – пусть прощается с жизнью и сам лох, и его жена-лошиха, и дети-лошата… («У тебя ж их трое; плодитесь, б….», – глумливо пояснил бригадир в красном пиджаке, листая страницы его паспорта). Получив напоследок мощного пня в живот, упавший на колени Петр краем глаза заметил, как его серпасто-молоткастый документ брезгливо бросили на приборную доску «бэхи». Часа три он тупо просидел в машине, стараясь не думать ни о чем, пока не наступило то время, когда можно было быть уверенным, что Лиза легла спать и хотя бы сегодня не будет никакого клохтанья… «Пусть хоть еще одну ночь побудет счастливой», – подумал новоявленный лох и терпила. И ведь не понимает она, за своими микроскопическими житейскими проблемами, до чего же она сейчас счастлива… Как не понимал и он сам, пока вот так просто и буднично в его жизнь не ворвалось нечто очень, очень плохое… Десять тонн зеленых за два дня! С тем же успехом на него можно было повесить и десять лимонов за два часа: их достать было не просто сложно; их достать было вообще никак! |
| В феврале 1904 г. Н.В. Краинский был утвержден в звании директора Виленского губернского тюремного комитета и получил «Директорский билет на право посещения тюрем». Служил он врачом и в «Виленском Обществе исправительных земледельческих колоний и ремесел, приютов для несовершеннолетних преступников». Вошел в состав Виленского отделения Императорского музыкального Общества, где занимал должность вице-директора. Работая по Министерству внутренних дел, он близко сталкивался со многими деятелями этой эпохи. Он лично и по службе знал И.Г. Горемыкина, Д.С. Сипягина и др. министров и товарищей министров. Судьба сводила его с такими столпами Империи, как финляндский генерал-губернатор Н.И. Бобриков. Работал он и в непосредственном подчинении киевского генерал-губернатора М.И. Драгомирова. Лично пользовался расположением В.К. Плеве, которого имел честь принимать у себя и отношение которого к Н.В. Краинскому засвидетельствовано в его блестящем отзыве, данном в заседании Государственного Совета в январе 1904 г. Приказ об этом Николай Васильевич хранил всю оставшуюся жизнь, как «честь, которой редко кто удостаивался на службе Империи». Когда началась Русско-японская война, Н.В. Краинскому «не сиделось спокойно», и он отпросился в четырехмесячный отпуск в Манчжурию. Министр В.К. Плеве отнесся к этой идее сочувственно, так как Николай Васильевич мотивировал свое желание изучением на поле действий военной психологии, и дал просимый отпуск. 29 апреля 1904 г. Н.В. Краинский вышел в отставку, а 10 июня выехал на театр военных действий. Судьба свела его в одном вагоне скорого поезда с ехавшим на войну генерал-майором (тогда) князем Г.И. Орбельяни, командиром так называемой «дикой» или «кавказской конной бригады», который взял его в качестве «бригадного врача-добровольца». В Манчжурии он не раз попадал в самые опасные ситуации. Следует заметить, что именно в годы русско-японской войны впервые было обращено внимание на специальную организацию психиатрической помощи на фронте. В апреле 1904 г. при 1-м Харбинском сводном госпитале открыли психиатрическое отделение, а затем и специальный психиатрический госпиталь. |
| Дикарь только говорил: – Нравственно то, когда я украду у соседа корову, безнравственно то, когда он украдет у меня. Не в том ли теперь «новая нравственность»? А ведь такое именно нравственно гнусное мировоззрение сеяла и сеет теперь не одна газета. Это возвеличивание и возведение на пьедестал убийц, от руки которых пали Бобриков, Плеве, Луженовский, Богданович, Коновницын, Чухнин; эти карточки с изображениями тех деятелей «освободительного движения», которые запятнали себя кровью; эти восхваления их именно за убийство; вся такая нечестивая проповедь убийства, все эти призывы к крови развращают в корне общество, особенно же молодое поколение неустановившихся юношей и девушек, ищущих подвига, но подвига геройского, карта иного, показного, театрального. И вот пред нами без числа и без конца безусые грабители и убийцы! Вы сочувствуете «освободительному движению»; пусть так. Подолгу совести отстаивайте и высказывайте убеждения ваши, если в них видите счастье и спасение отечества: но осудите смело, и честно, и открыто все гнусные средства для достижения задать «освободительного движения», призовите и призывайте общество к мирной работе, а не к террору! В области духа завоевания можно делать только духовною работой; если же тот или иной вам угодный строй вы будете насаждать под страхом бомб и браунингов, строй этот, не покоящийся на внутреннем убеждении членов общества и государства, завтра сам собой рухнет. Но пока он рухнет, он вызовет такие же бомбы и браунинги с противоположной стороны. И, не высказав в свое время осуждения убийству со стороны ваших единомышленников, как вы сможете осуждать убийство, с нравственной стороны, у ваших противников? И выйдет: в нюже меру мерите, возмерится вам. А в жизни общества и государства выйдет: дом, разделившийся в себе, запустеет... Убийство всегда и во всех случаях должно быть осуждено нравственно-здоровыми людьми и всеми нравственно-здоровыми органами общественной мысли и совести, каковыми являются журналы, газеты. Да будет стыдно тем, кто сеял на Руси семена крови и кровавых распрей! |
| Встретились молча глазами. – Но разве это будет работа? – сказал Гучков. – Ничего не поделать, – вздохнул Ободовский. – Всюду так. А иначе будет хуже. Вздохнул и Гучков. Перешёл поприятнее. – Ну как в поливановской комиссии? Ободовский был там вне всех личных натяжений, напряжений и соперничества, наиболее беспристрастен. – Да может, вы меня оттуда исключите? – хмурился. – Нелепо я там выгляжу, единственный штатский. – Да за это я больше всего вас там и ценю, Пётр Акимыч. Брови Ободовского под русо-седеющим бобриком головы иронически передёрнулись. Он не улыбнулся, но искринка юмора прошла в глазах: – Я думаю, им недостаёт военной косточки. – Ах вот как! – засмеялся Гучков. Повысилось у него настроение после черноморцев. – И в чём же? – Перед Советом. Уж очень заискивают. Уж очень спрашивают разрешения и выкладывают им все материалы. И каждое только мнение, высказанное на комиссии, попадает в газеты и разносится во все казармы и окопы. И солдатами воспринимается как уже реальность. Что ж это будет? – Да, это чёрт знает что! Подкрутите их. Тут Гучков вдруг решился: ни у одного генерала не спрашивал, а у Ободовского первого и спросить. – Скажите мне, Пётр Акимович, совершенно entre nous: а что вы думаете о генерале Алексееве? Можно его назначить Верховным? Брови Ободовского застыли асимметрично. Сжатые губы прокачались в раздумьи. – Вот, – решился Гучков, достал ему из стола папку с последним унылым письмом Алексеева о развале и слабости армии. Ни от одной фронтовой делегации не веяло подобным. – Прочтите. Ободовский не удивился. Отсел в комнате тут же, быстро прочёл, вернул. – Ну что? Пожал нервными плечами. Но ответил без всякого колебания: – В настоящее время – не годится он в Главнокомандующие. Гучков мысленно поставил в графе Алексеева второй минус, первый был свой. Ободовский ни минуты не задерживался дольше дел. Вот уже всё кончил, и: – Некоторый неловкий случай. Сегодня Керенский просил меня привезти к нему на встречу нескольких полковников из Военной комиссии. |
| Управлением замосковных имений Екатерины II – Богородицкой и Бобриковской волостями в Тульской губернии и Киясовской в Московской – занимался князь Сергей Васильевич Гагарин, который привлек на помощь в этом деле знаменитого писателя и ученого А.Т. Болотова. Богородицкое и Бобриковское имения были куплены Екатериной IIдля внебрачного сына Алексея (от фаворита Григория Орлова). По имени волости он получил вымышленную фамилию Бобринский. Внуком этого побочного сына царицы и, одновременно, правнуком управляющего ее имениями и был упоминавшийся князь Лев Николаевич Гагарин, владевший Киясовым и Ситне-Щелкановым в 1850-е годы. В 1858 году Лев Николаевич Гагарин был избран дворянством Серпуховского уезда, к которому относилось Ситне-Щелканово и Киясово в те годы, членом Московского губернского комитета об улучшении быта помещичьих крестьян. В 1862 году его неожиданно избрали предводителем всего дворянства Московской губернии. В этой высокой должности он оставался сравнительно недолго – шесть лет, но на его долю выпало непростое время отмены крепостного права и масштабных реформ. Начало и конец жизни князя Л.Н. Гагарина сопровождали трагические события. Он вырос сиротой – мать умерла, когда ему не исполнилось и семи лет, а отец был застрелен злоумышленником, когда юноше шел четырнадцатый год. Однако «раннее сиротство, бывающее всегда великим несчастием и нередко причиною гибели для молодых людей, не подействовало вредным образом на Гагарина…благородный мальчик чувствовал, что у него нет другой опоры, кроме той, которую найдет он в самом себе», – писал в воспоминаниях его друг М.Н. Лонгинов. У Льва Гагарина был единственный сын Владимир «бывший истинным утешением и светлою надеждой родителей». В начале 1868 года Гагарин с женой и сыном поехал заграницу для лечения Владимира от тяжело перенесенной скарлатины, но поездка закончилась бедой. 22 июля князь Л.Н. Гагарин гулял с сыном по сухому дну пруда, когда неожиданно открыли шлюзы. Вода, быстро затопившая все вокруг, погубила обоих. Спастись удалось только воспитателю мальчика. «Потеря такого человека, каким был покойный Гагарин, чувствительна не для одних родных и многочисленных друзей его, но и для всего русского общества», – писал об этой трагедии М.Н. Лонгинов. |
| с. за финский язык и потом 300 р. за эстский, за перевод же богослуж. книг особо (см. ниже), помощник Солнцева по классу живописи – 286 р. с. 345 , техник Коротков 600 р. с, но после него на наем техника 100 – 150 р. и даже 300 р. (1866 г.), преподаватель монгольского языка Попов 1200 р., препод. немецкого языка (с 1856 г.) и французского (с 1857 г.) по 300 р., врач за преподавание еще 143 р. с, каковой оклад, по закрытии медицины, передан учителю при воскресной школе; священник семин. церкви (с 1859 г.) 400 р., дьякон – 300 р. Письмоводители, которых было от 4 до 6, 346 получали от 36 р. до 84 (старший). Наставники из воспитанников дух. академии, по прежнему, получали классные оклады – по ученой степени, пока оставались в духовном звании. В 1845 г. даже было предписано не выдавать классных окладов наставникам овдовевшим, «если только не объявят они письменного желания поступить в монашество». Единовременное пособие, выдаваемое на первоначальное обзаведение воспитанникам академии при поступлении на духовно-учебную службу, в 1843 г. возвышено с 28 р. с. до 50 347 . Казенные квартиры в здании семинарии (до 60-х годов) предоставлены были: ректору, инспектору, эконому, смотрителю дома, помощникам инспектора, (которым дозволено было пользоваться и ученическим столом), так же и секретарю. С июня 1842 г. разрешено давать квартиры холостым наставникам семинарии в бывших семинарских комнатах в Александроневской лавре, но с 1857 г. лавра сама уже нуждалась в этих комнатах и давать квартиры семин. наставникам не находила удобным. Отоплять же квартиры в лавре наставникам приходилось на свой счет, впрочем семинария выдавала иногда дрова, вообще по прошениям наставников, напр. Бобрикову (1849 г.) и Михайлову (1850 г.) положено было отпускать по 10 саж. берез, дров, священнику Денисову в 1850 г. единовременно 5 саж., Красносельскому в 1852 г. единовременно 6 саж., а с 1855 г. ему и Травлинскому, жившим в лавре, по 10 саж. Денежное квартирное пособие получали более заслуженные из преподавателей (Боголюбов и Савваитов) по 100 р. |
|
|
