| Пусть этот сон мне жизнь сменила Тревогой шумной пестроты; Но память верно сохранила И образ тихой красоты, И сад, и вечер, и свиданье, И негу смутную в крови, И сердца жар и замиранье – Всю эту музыку любви. Алексей Апухтин В уютном уголке сидели мы вдвоем, В открытое окно впивались наши очи, И, напрягая слух, в безмолвии ночном Чего-то ждали мы от этой тихой ночи. Звон колокольчика нам чудился порой, Пугал нас лай собак, тревожил листьев шорох… О, сколько нежности и жалости немой, Не тратя лишних слов, читали мы во взорах! И сколько, сколько раз, сквозь сумрак новых лет, Светиться будет мне тот уголок уютный, И ночи тишина, и яркий лампы свет, И сердца чуткого обман ежеминутный! Зельвин Горн Улица Первой Любви Я сам бы не сделал подобной ошибки, Но вдруг, оторвав от земли, Понес меня ветер легко, как пушинку, На улицу Первой Любви. Я думал ,что память мою укачали Бесчисленные поезда, Что чувство печали, той светлой печали Заснуло во мне навсегда. Но кажется вот-вот и смех твой хрустальный Раздастся в знакомом окне И взгляд удивленный и жгучий, как тайна, Рванется мгновенно ко мне. Не зная о том удивительном лете, Не зная о девушке той, На улицу эту принес меня ветер, Решив подшутить надо мной. И я ухожу с виноватой улыбкой По улице Первой Любви От этой чуть-чуть заскрипевшей калитки, От этой весенней травы. Но кажется вот-вот и смех твой хрустальный Раздастся в знакомом окне, И взгляд удивленный и жгучий ,как тайна, Рванется мгновенно ко мне… Эдуард Асадов Вторая любовь Что из того, что ты уже любила, Кому-то, вспыхнув, отворяла дверь. Все это до меня когда-то было, Когда-то было в прошлом, не теперь. Мы словно жизнью зажили второю, Вторым дыханьем, песнею второй. Ты счастлива, тебе светло со мною, Как мне тепло и радостно с тобой. Но почему же все-таки бывает, Что незаметно, изредка, тайком Вдруг словно тень на сердце набегает И остро-остро колет холодком… О нет, я превосходно понимаю, Что ты со мною встретилась, любя. И все-таки я где-то ощущаю, Что, может быть, порою открываю |
| Недавно индийцы выстроили, впрочем, один каменный магазин из опасения огня, которому наиболее подвержены деревянные строения. Это новое строение довольно обширно и поместительно, в сорок квадратных футов. Армяне, следуя их примеру, также начали возводить себе подобное строение и вывели уже основание в вышину человека. Вскоре по приезде моем в город Астрахань товарищ губернатора, Никита Иванович Апухтин, прислал ко мне нарочного просить меня пожаловать к нему. На другой же день я отправился к нему и имел честь увидеть там и г-на губернатора со всем его семейством и с несколькими госпожами, одетыми и причесанными по-немецки: все они собирались уже уехать, и коляски их дожидались их на дворе. Меня приняли чрезвычайно вежливо и попотчевали вином и пивом, после чего губернатор объявил мне, что князь Борис и сам его царское величество писали обо мне к нему. Затем он обратился ко мне с просьбою посещать его ежедневно и сказать ему, чем он может служить мне. Я поблагодарил его, и он тотчас же распростился и уехал со своим обществом. Когда он ушел из комнаты, помощник его (т. е. губернатора) пригласил меня с одним товарищем по путешествию, Яковом Давыдовым, в другую комнату, где угощал нас разными персидскими лакомствами, беседовал со мною чрезвычайно любезно и ласково, что казалось в нем весьма естественным и свойственным его природе. В следующие дни я решился обозреть окрестности и нашел, что большая часть садов состоит из виноградников и других плодовых деревьев, преимущественно из яблонь, груш, слив и абрикосов, плоды которых не из лучших родов. Но там есть дыни вкуса удивительного, лучше персидских и всяких других. Виноградники свои русские растят до высоты человека, затем подрезывают их так, чтобы выше они уже не росли, и привязывают их к жердям. Виноградные ягоды на этих кустах были черные или темно-синие и довольно мясистые, крупные, как это говорили мне, потому что я был там в такое время, когда ягод этих на дереве видеть сам не мог. Виноград, произраставший в частных садах у армян и других жителей, собирается и продается большею частью на торгу; но вино выделывается из того винограда, который растет в садах или в упомянутых выше виноградниках, исключительно принадлежащих царю, который получает от этого значительный доход. |
| Вернувшись в конце июля 1897 года из Бад-Наугейма в Шахматово, Блок узнал печальную новость: дедушка Андрей Николаевич Бекетов был разбит параличом. Сестра милосердия возила его по саду в кресле. В таком состоянии он прожил еще пять лет (скончался 1 июля 1902 года). Зимой 1897/98 года поэт занимался декламацией и мелодекламацией (стихи Апухтина, Фета, Алексея Толстого). Он разучивал роль Ромео и ставил в Шамхатове сцену у балкона. В это время он серьезно мечтает о карьере актера. В домашней анкете на вопрос, кем бы он хотел быть, он ответил: «артистом императорских театров», а на вопрос, какой смертью желал бы умереть, — написал: «на сцене от разрыва сердца». Весною 1898 года Блок окончил гимназию. После поездки в Бад-Наугейм он внезапно и резко изменился: стал общительнее, развязнее; одевался щеголем, ухаживал за барышнями, вел светскую жизнь. В «Дневнике» 1918 года хранится запись об этом периоде: «Я был франт, говорил изрядные пошлости». С. М. Соловьев в «Воспоминаниях» подтверждает эту самооценку: «В августе 1898 года я встречал Блока в перелеске на границе нашего Дедова (имение Соловьевых). Показался тарантас. В нем — молодой человек, изящно одетый, с венчиком золотистых кудрей, с розой в петлице и тросточкой. Рядом — барышня. Он только что кончил гимназию и веселился. Театр, флирт, стихи. Уже его поэтическое призвание вполне обнаружилось. Во всем подражал Фету, идей еще не было, но пел. Писал стереотипные стихи о розах, воспевал Офелию, но уже что-то мощное и чарующее подымалось в его напевах». В восьми верстах от Шахматова, на высокой горе, было расположено Боблово — имение знаменитого химика Дмитрия Ивановича Менделеева: старый парк с огромным трехсотлетним дубом, фруктовый сад, цветники. Новый дом на вершине горы, с широкими террасами. Старшая дочь Менделеева от второго брака была на год моложе Блока; они вместе гуляли детьми; потом дедушка привозил Сашу в Боблово, когда ему было 14 лет. Но первая сознательная встреча произошла летом 1898 года. В «Дневнике» 1918 года Блок записывает: «Я приехал туда (в Боблово) на белой моей лошади и в белом кителе со стеком. Меня занимали разговором в березовой роще mademoiselle и Любовь Дмитриевна, которая сразу произвела на меня сильное впечатление…» М. А. так описывает будущую невесту поэта: «Любовь Дмитриевна носила розовые платья и великолепные золотистые волосы заплетала в косу. Нежный бело-розовый цвет лица, черные брови, детские голубые глаза и строгий неприступный вид… Высокий рост, лебединая повадка, женственная прелесть…» |
| Итак, классики славянофильства XIX в. философски обосновали цивилизационную самобытность России. В этом их непреходящее значение перед русской культурой. В 40-х гг. XIX века славянофильство в основном в своей теоретической основе было создано. Развивать и углублять его, практические реализовывать, пришлось уже Ивану Аксакову. Жизнь чиновника Как трудно живется на Руси!.. Есть какой-то нравственный гнет, какое-то чувство нравственного измора, которое мешает жить, которое не даст установиться гармонии духа и тела, внутреннего и внешнего существования, фальшь и пошлость нашей общественной атмосферы и чувство безнадежности, беспроглядности давят на нас.... И. С. Аксаков Иван Аксаков с детства отличался серьезностью, склонностью к интеллектуальной деятельности. В детстве он болел скарлатиной, и, что бы не заразить многочисленных братьев и сестер, родители его временно изолировали. С родными Иван общался через записки, художественный стиль которых приятно поразил отца. " Иван будет великий писатель! " - сказал Сергей Тимофеевич, ознакомившись с одной из записок сына. Однако только домашнего, пусть даже аксаковского, образования, было недостаточно. Аксаковы всегда служили царю и стране, но при этом всегда считали, что только образованный человек может быть настоящим дворянином. И в конце апреля 1838 года Иван, не достигший еще 15-летия, отправился в Петербург, поступать в Училище Правоведения. Это было совсем недавно, в 1835 году, созданное по инициативе М. М. Сперанского, высшее учебное заведение, готовящее кадры для гражданской службы. Расположенное на Фонтанке, д. 6., Училище Правоведения отличалось высоким уровнем обучения. Позднее его закончили писатель М. Е. Салтыков-Щедрин, композитор П. И. Чайковский, политический деятель К. П. Победоносцев, поэт А. Н. Апухтин, критик В. В. Стасов, художник А. Н. Серов. Но это было позднее, а пока Училище еще делало первые шаги. Иван Аксаков стал первым из числа самых знаменитых выпускников. В Петербурге Иван Аксаков жил у своей тетки Надежды Тимофеевны Карташевской. |
| Случай этот ещё более подвинул Картушина в его ревности к увещанию своих пасомых «жить по заповедям Божиим». Часто произнося проповеди сам, (даже после утомительной по продолжительности службы в первый день Пасхи Картушин говорил проповедь на тему о значении праздника) раскольничий лже-архиерей побуждает к тому же и своих подчинённых попов. Для большинства из них это совсем непосильная задача и они додумались до того, что приобрели себе проповеди в Бозе почившего Святителя Филарета, Митрополита Московского, и бесцеремонно переделывают их к прославлению раскола и к порицанию Церкви Православной, т. е. всё то, что Святитель говорил о Православной Церкви, они применяют к расколу и – наоборот – его наставления к заблуждающимся в вере относят к православным. Переезд Картушина с Апухтинки на новую резиденцию в Рогожском тупике ожидается в первых числах июня, после чего раскольничий лже-архиерей предполагает предпринять для отдохновения поездку на Кавказ, вместе с своим секретарём Алексеем Богатенковым, а по возвращении оттуда, переберётся на дачу в селе Кучине, по Нижегородской железной дороге, любезно предоставленную владелицею П. И. Миловановой. В Апухтинской моленной, как слышно, некоторое время служба по праздникам будет совершаться приезжими в Москву раскольничьими попами. Раскольничий архиепископ в Москве, по своему положению, является как бы первенствующим над всеми остальными раскольничьими архиереями, а потому и назначение каждого из них зависит во многом от Московского лже-архиерея. Нет ничего удивительного, что в настоящее время весь старообрядческий мир весьма интересуется вопросом, кого изберёт Картушин кандидатом на место скончавшегося на днях раскольничьего архиерея Самарского и Симбирского Алексея. Покойный раскольничий архиерей присутствовал в Москве перед Великим постом на последнем раскольничьем соборе и, между прочим, во время своего пребывания в Москве, поднял вопрос об учреждении в Петербурге старообрядческого экзархата, надеясь сам попасть в экзархи, но неумолимая смерть не дала ему дождаться решения задуманного вопроса. |
| Оменков Лавр, крестьянин, 1495 г., Новгород Ометюк Иван Семенович Кулебакин [см. Кулебакин], 1548 г., Звенигород Омешатов Иван, городовой приказчик, 1574 г., Кашин Онанка см. Оманка Онищины , 1525 г., Каргополь Онуча, Онучины : Семен Иванович Онуча Данилов, первая половина XVI в.; Онучины, вторая половина XVI в. и позже, Нижний Новгород; 1565 г., Казань; конец XVI–XVII в., Арзамас [см. Ветхий] Оншутин Сухой [см. Сухой], крестьянин, 1502 г., Белоозеро Оня Осип Афанасьев, крестьянин, 1600 г., Арзамас Опалевы : Никита Семенович, 1550 г.; Яныш [см. Яныш] Замятнин [см. Замятня], 1586 г., Новгород [см. Немир, Неустрой, Одежа] Опалишин Асташ, дьячок, первая четверть XV в., Переяславль Опалкин Смирной [см. Смирной], посадский человек, 1608 г., Нижний Новгород Опара, Опарины : Опара, XVI в., в Новгороде несколько лиц; Потеха [см. Потеха] Иванович Опарин, 1599 г.; Иван Опара, крестьянин, 1643 г., Кострома Опара – закваска, тесто в кващне Опас Небытов [см. Небытов], казнен в 1570 г., Новгород Опахало Кирилл, крестьянин, 1498 г., Новгород Опенок ( Оценок ? – С. В.) Сумаков (Сумороков) [см. Сумак, Суморок], писчик, 1502 г., Белоозеро Опишин Игнатий, крестьянин, 1495 г., Новгород [Ср. Безопишин] Оплач , крестьянин, XVI в., Новгород Ср. оплачка – оплакивание покойника Оплачеевы ( Оплечуевы ), XVI в., Новгород и Псков; Тимофей, городовой приказчик, казнен в 1570 г., Псков Опляшихин Григорий, таможенный целовальник, 1632 г., Соль Вычегодская Опочинины : Дмитрий Степанович, писарь, середина XV в., Углич; Грязной [см. Грязной] Опочинин, подьячий, позже дьяк, 1566–1576 гг.; Опочинины, XV–XVII вв., Углич и Кашин Опранин Федор Семенович, 1577 г., Суздаль Опура , поп, первая половина XV в., Соль Галицкая Ср. деревня Опурина возле Солигалича Опурить – помочиться (Даль) Опухлый , крестьянин, 1498 г., Новгород; Третьяк [см. Третьяк] Опухлый, крестьянин, 1572 г., там же Опухта, Опухтин (позже – Апухтины ): Федор Юрьевич Опухта, родоначальник фамилии Апухтиных, начало XVI в.; Азей [см. Азей] Лукьянович Опухтин, 1612 г., Волхов |
| Очерк, посвященный Императрице Екатерине Великой, закончим стихотворением А.Н. Апухтина: Недостроенный памятник Однажды снилось мне, что площадь русской сцены Была полна людей. Гудели голоса, Огнями пышными горели окна, стены, И с треском падали ненужные леса. И из-за тех лесов в сиянии великом Явилась женщина. С высокого чела Улыбка светлая на зрителей сошла, И площадь дрогнула одним могучим криком. Волненье усмирив движением руки, Промолвила она, склонив к театру взоры: «Учитесь у меня, российские актеры, Я роль свою сыграла мастерски. Принцессою кочующей и бедной, Как многие, явилася я к вам, И также жизнь моя могла пройти бесследно, Но было иначе угодно небесам! На шаткие тогда ступени трона Ступила я бестрепетной ногой – И заблистала старая корона Над новою, вам чуждой, головой. Зато, как высоко взлетел орел двуглавый! Как низко перед ним склонились племена! Какой немеркнущею славой Покрылись ваши знамена! С дворянства моего оковы были сняты, Без пыток загремел святой глагол суда, В столицу Грозного сзывались депутаты, Из недр степей вставали города... Я женщина была – и много я любила... Но совесть шепчет мне, что для любви своей Ни разу я отчизны не забыла И счастьем подданных не жертвовала ей. Когда Тавриды князь, наскучив пылом страсти, Надменно отошел от сердца моего, Не пошатнула я его могучей власти, Гигантских замыслов его. Мой пышный двор блистал на удивленье свету В стране безлюдья и снегов, Но не был он похож на стертую монету, На скопище бесцветное льстецов. От смелых чудаков не отвращая взоров, Умела я ценить, что мудро иль остро: Зато в дворец мой шли скитальцы, как Дидро, И чудаки такие, как Суворов; Зато и я могла свободно говорить В эпоху диких войн и казней хладнокровных, Что лучше десять оправдать виновных, Чем одного невинного казнить, – И не было то слово буквой праздной! Однажды пасквиль мне решилися подать: В нем я была – как женщина, как мать – Поругана со злобой безобразной... Заныла грудь моя от гнева и тоски; Уж мне мерещились допросы, приговоры... |
| мне возвращал. В годы обучения в реальном училище моими любимыми предметами были Закон Божий, география и естественная история, а математику я не любил. Почтенный наш законоучитель, протоиерей о. Николай Варушкин, прежде чем начать урок Закона Божия, возглашал, обращаясь к классу: – Очередной богочтец! На этот призыв законоучителя обычно выходил я, нередко тем самым выручая одноклассников, не знавших молитв. А после этого я сообщал о. Николаю, кого нет в классе, и, наконец, на вопрос: «Каких святых сегодня память?» – обстоятельно, внятно сообщал краткое жизнеописание чтимого в данный день святого. Иной раз по общей просьбе учеников, желая отвлечь внимание законоучителя (собиравшегося вызвать кого-либо из учеников, в том числе не знавших урока), я задавал какой-либо вопрос религиозного характера, хотя и несколько отвлеченный. Отец Николай, довольный интересно поставленным вопросом, откладывал в таких случаях в сторону журнал и говорил: – Сегодня я спрашивать не буду. Займемся разъяснением заданного Анисимовым вопроса. Только прошу не мешать, не шуметь. Кто не хочет слушать, уходите из класса. В таких случаях уходило обычно из класса до перемены не менее одной трети всего состава учащихся. Зато оставались все интересующиеся религиозными рассуждениями батюшки и в их числе даже караимы и евреи. Наряду с глубоко развитыми во мне чувствами религиозности и отвлеченного от повседневной действительности умовоззрения я не чуждался дружеских взаимоотношений с одноклассниками, а также со сверстниками – соседями по жилому дому. Всякие игры, веселье, песни, танцы и музыку я любил. Единственное, что я не любил и не умел, – это лазать по деревьям, по крышам, ловить и убивать птиц, бороться и драться. В старших классах реального училища я увлекался чтением произведений русских классиков. С захватывающим интересом и глубоким волнением я прочел романы национального русского гения Ф. М. Достоевского. Меня восторгало мастерство певца русской природы И. С. Тургенева. Я восхищался, читая незабываемые страницы Н. В. Гоголя. Из поэтов любил и часто перечитывал А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Г. Р. Державина и А. Н. Апухтина. Но, повторяю, властителем моего мышления был да и теперь остается Ф. М. Достоевский. Герои его бессмертных произведений всегда служили и служат для меня примером веры в Бога, любви к людям и Родине. Великие русские писатели с их возвышающим человеческую душу творчеством были и будут для подрастающего поколения, как и для меня в свое время, прекрасным вдохновляющим примером и источником разумного мировоззрения, благотворно влияющим на развитие ума и воли молодежи. |
| Тем ярче выделяется черным пятном Петропавловская крепость. Сопоставление быта двух тюрем, одинаково охраняемых одними и теми же солдатами гарнизона, довольно наглядно показывает, что территориальные условия зависели не только от революционной стихии и что, во всяком случае, с этой «стихией» можно было бороться и даже устранить ее. Условия быта в этой вдвойне знаменитой теперь «русской Бастилии» при новом коменданте все же значительно изменились. Самовластие караула, конечно, не было устранено, как мы видели из рассказа Манухина. Оно ярко проявилось, например, в дни сухомлиновского процесса. Корреспондент «Русск. Вед.» отмечал в своем отчете, что Сухомлинов в последние дни имел совершенно измученный вид – «еле держался на ногах». Причина лежала не только в моральных переживаниях, но и в физических, ибо по требованию караула Сухомлинов в крепости подвергался особо строгому режиму – заставляли спать на соломе и т.д. Караул был возбужден обстановкой процесса и той газетной травлей, которая велась вокруг процесса – опять, как говорили, создавалась атмосфера «самосуда». Одно из газетных сообщений передавало, что к зданию суда 2 сентября явились три роты Преображенского полка и потребовали «выдать» им подсудного. Время процесса совпало с «временной» заменой кап. Апухтина другим лицом. Может быть, в этом и была главная причина разнузданности караула. Но обратил ли внимание кто-либо из прокуратуры на ненормальное положение подсудимого? Намеков на это я не нашел 138 . Имеющие власть не реагировали на злоупотребления революционного времени. В этом корень зла. Думаю поэтому, что в рассказы тех мемуаристов, которые склонны ответственность возложить на «стихию», как и тех, кто ответственность перелагает на «демагогов», надо внести существенные ограничения. Например, Романов утверждает, что «для освобождения из-под стражи недостаточно было преодолеть сопротивление некоторых членов комиссии и правительства, но необходимо было еще получить согласие коменданта и самочинного гарнизона Петропавловской крепости. |
| Вечный покой отстрадавшему много томительных лет. Пусть осияет раба Твоего нескончаемый свет! Дай ему, Господи, дай ему, наша Защита, Покров, Вечный покой со святыми Твоими во веки веков!.. Конец 1860х гг. Памятник на могиле Апухтина в Александра-Невской лавре (перенесен в 50е гг. на Литературные мостки Волкова кладбища) с высеченными строками из «Реквиема»: Дай ему, Боже, грехов отпущенье, Дай ему вечный покой! Вечный покой отстрадавшему много томительных лет. Пусть осияет раба Твоего нескончаемый свет! Дай ему, Господи, дай ему, наша Защита, Покров, Вечный покой со святыми Твоими во веки веков! Исход, гл. XIV, ст. ХХ. Когда Израиля в пустыне враг настиг, Чтоб путь ему пресечь в обещанные страны, Тогда Господь столп облачный воздвиг, Который разделил враждующие станы. Одних он тьмой объял до утренних лучей Другим всю ночь он лил потоки света. О, как душе тоскующей моей Близка святая повесть эта! В пустыне жизненной мы встретились давно, Друг друга ищем мы и сердцем, и очами, Но сблизиться нам, верь, не суждено: Столп облачный стоит и между нами. Тебе он светит яркою звездой, Как солнца луч тебя он греет, А мой удел, увы! другой: Оттуда мне лишь ночью веет, И безотрадной, и глухой! < Начало 1870х гг.> Романс П.Г. Чеснокова (1904). В дверях покинутого храма С кадил недвижных фимиама Еще струился синий дым, Когда за юною четою Пошли мы пестрою толпою Под небом ясным, голубым. Покровом облаков прозрачных Оно, казалось, новобрачных Благословляло с высоты, И звуки музыки дрожали, И словно счастье обещали Благоухавшие цветы. Людское горе забывая, Душа смягчалася больная И оживала в этот час… И тихим, чистым упоеньем, Как будто сладким сновиденьем, Отвсюду веяло на нас. Начало 1870х гг. Ораниенбаум Романс П.П. Дервиза (1903). Во время войны Братьям Светает… Не в силах тоски превозмочь, Заснуть я не мог в эту бурную ночь. Чрез реки, и горы, и степи простор Вас, братья далекие, ищет мой взор. Что с вами? Дрожите ли вы под дождем В убогой палатке, прикрывшись плащом, |
|
|
