| от Рязанской епархии: протоиерея Михаила Дмитриева (1873-1937), священника Николая Карасева (1901-1937), протоиерея Евгения Харькова (1891-1037), протоиерея Анатолия Правдолюбова (1862-1937), протоиерея Константина Бажанова (1879-1937), протоиерея Александра Туберовского (1881-1937), Александра Устюхина (1882-1937), Татьяны Бякиревой (1890 — около 1948), Петра Гришина (1870-1937), Евсевия Тряхова (1870-1937), Михаила Якунькина (1878-1937), Дорофея Климашева (1869-1937), Лаврентия Когтева (1880-1937), Григория Берденева (1890-1937), Феклы Макушевой (1901-1954), Евдокии Мартишкиной (1880-1947), Анны Ивашкиной (1894-1948), Татьяны Егоровой (1879-1937); от Таллинской епархии: епископа Ревельского Платона (Кульбуша; 1869-1919) и иже с ним убиенных протоиерея Михаила Блейве и протоиерея Николая Бежаницкого, расстрелянных в 1919 году в Тарту; от Тобольской епархии: протоиерея Ефрема Долганева († 1918), священника Михаила Макарова († 1918), священника Петра Карелина († 1918) и мирянина Константина Минятова († 1918), пострадавших вместе с епископом Гермогеном (Долгановым;, † 1918); от Ярославской епархии: епископа Романовского Вениамина (Воскресенского; 1871-1930), священника Александра Абиссова (1873-1942), священника Андрея Добрынина (1874-1938), священника Василия Аменицкого (1872-1938), священника Владимира Вятского (1879-1939), священника Глеба Апухтина (1885-1937), священника Евгения Елховского (1869-1937), священника Евгения Попова (1879-1937), священника Иакова Архипова (1888-1937), священника Иоанна Дунаева (1885-1938), священника Иоанна Плеханова (1879-1938), священника Петра Григорьева (1895-1937), священника Иоанна Смирнова (1884-1937), священника Иоанна Талызина (1888-1937), священника Николая Дунаева (1878-1937), священника Николая Ершова (1888-1937), священника Николая Любомудрова (1862-1918), священника Николая Никольского (1882-1937), священника Николая Орлова (1881-1937), священника Николая Розова (1892-1938), священника Николая Ушакова (1876-1937), священника Петра Богородского (1878-1938), священника Петра Токарева (1881-1937), священника Сергия Заварина (1885-1938), священника Сергия Мирковича (1877-1937), священника Михаила Горбунова (1878-1938), иеромонаха Григория (Воробьева; 1883-1937), иеромонаха Мардария (Исаева; 1886-1938), иеромонаха Иерофея (Глазкова; 1889-1937), диакона Алексия Введенского (1903-1937), монахини Анны (Благовещенской; 1898-1937), Анастасии Лебедевой (1899-1945), Анны Шашкиной (1888-1949), Иоанна Короткова (1885-1941), Марии Даниловой (1884-1946), протоиерея Михаила Белороссова (1869-1920), священника Александра Елоховского (1858-1918), священника Александра Смирнова († 1918), священника Иоанна Виленского (1857-1918). |
| иеромонаха Максима (Попова; 1876–1934) Киприана Яценко (1878–1935) от Черниговской епархии: архиепископа Черниговского Василия (Богоявленского; 1867–1918) архимандрита Матфея (Померанцева; †1918) Алексия Зверева (†1918) от Чимкентской епархии: архиепископа Великоустюжского Николая (Клементьева; 1873–1937) архиепископа Омского Алексия (Орлова; 1862–1937) епископа Ивановского Бориса (Воскобойникова; 1875–1937) схиархимандрита Елевферия (Печенникова; 1870–1937) протоиерея Владимира Смирнова (1885–1937) протоиерея Николая Толгского (1886–1937) священника Анатолия Бержицкого (1873–1937) священника Афанасия Милова (1877–1937) священника Василия Бова (1877–1937) священника Владимира Панькина (†1920) священника Владимира Преображенского (1873–1937) священника Димитрия Легейдо (1880–1938) священника Иоанна Миронского (1877–1937) священника Иоанна Смирнова (1872–1937) священника Константина Аксёнова (1888–1937) священника Михаила Мякишева (1879–1937) священника Николая Протасова (1867–1937) священника Феодора Маляровского (1885–1937) священника Феодосия Беленького (1885–1938) иеромонаха Гавриила (Владимирова; 1873–1937) иеромонаха Илариона (Цурикова; 1856–1937) иеромонаха Иоанна (Лаба; 1863–1937) игумении Евы (Павловой; 1879–1937) монаха Михаила (Марченко; 1871–1938) монахини Марии (Рыковой; 1892–1937) монахини Нины (Шуваловой; 1869–1937) монахини Серафимы (Горшковой; 1893–1937) монахини Евдокии (Перевозниковой; 1880–1937) Наталии Сиваковой (1872–1941) Феодора Захарова (1874–1937) Людмилы Петровой (1879–1937) от Ярославской епархии: митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского; 1854–1928) епископа Романовского Вениамина (Воскресенского; 1871–1930) протоиерея Андрея Добрынина (1874–1938) протоиерея Василия Аменицкого (1872–1938) протоиерея Михаила Белороссова (1869–1920) протоиерея Николая Розова (1879–1941) протоиерея Николая Розова (1892–1938) священника Евгения Попова (1879–1937) священника Александра Абиссова (1873–1942) священника Александра Елоховского (1858–1918) |
| Ранее же были отдельные преподаватели языков. С 1814 года греч. язык соединялся с кафедрой церковной истории, еврейский с математикой, французский – с гражд. историей, немецкий – с словесностью. По латинскому языку отдельных уроков не полагалось 56 , так как самое преподавание основных предметов происходило на латинском языке, а в 1812 г. было даже предписано говорить по латыни учениками между собою и с учителями, даже вне классов; во всех классах назначались сочинения на лат. язык, а сверх того, упражнение в латинском красноречии входило в курс преподавания словесности. Поэтому в конспектах некоторых из преподавателей словесности видим указания на то, что было сделано по предмету латинской словесности. При этом указываются и латинские писатели, которыми занимались ученики. У Толмачева (1813 г.) указаны: Цицерон, Гораций, Квинтилиан, Квинт Курций, Вергилий, Плиний. По назначению наставника Смирнова (1814–1819 г.), ученики низшего отделения должны были читать известных латинских авторов ( Лактанция , Плиния, Цицерона) и в конце недели давать отчет о прочитанном. По этому поводу ректор сем. Иннокентий в 1815 г. писал о Смирнове академ. правлению, что он «недостатки сведения в учениках по латинскому языку восполнил своим особенным прилежанием, поощрениями и требованиями». Профессор Раменский (1820 г.) разбирал с учениками из речей Цицерона – за Архия; Ливиеву речь Пакувия к Перолле; Цицеронову повесть о приключении с Канием; назначал ученикам кроме латинских сочинений письменные упражнения в переводах с латинского. Пред уроками словесности у него читалось и разбиралось Стригеллиево изъяснение на Нов. Завет, на лат. языке. У Аменицкого заведено было, чтобы ученики в свободное время переводили с латинского и вписывали переводы в заведенные для того тетради, которые представлялись учителю еженедельно, по субботам. Начальство, с своей стороны, неоднократно обращало внимание на усиление занятий лат. языком. Так в 1826 г. семинарское правление, по записке ректора Антония, само обратило внимание на увеличение занятий лат. |
| Социализм мне (как и В.С.Соловьеву в цитированном выше отрывке) представлялся закономерным итогом всего исторического развития, историческим этапом, через который должен был пройти мир. Я не мог не признать много положительного и в советской действительности: ликвидация социального неравенства, повышение культурного уровня (это были годы ликвидации неграмотности). В то же время методы грубого насилия, варварского уничтожения религии, насаждение подхалимства были налицо. Не довольствуясь книгами, я обратился к живому свидетелю — к Екатерине Димитриевне Аменицкой (старой политкаторжанке), члену Общества старых политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Чудесная была старушка. Быстрая, тоненькая, как девочка, кривая на один глаз, аккуратная, подтянутая, когда надо — строгая и крикливая, и необычайно добрая. Бестужевка (выпускница Бестужевских курсов), пошла она в революцию. Стала участницей народнических кружков, ходила в народ, угодила на каторгу (примыкала к эсерам), вернулась после 1905 г., перешла к народным социалистам, вернулась к учительской работе, переводила Гегеля. После революции заведовала в течении 13 лет школой при университете, где я начинал свою учебу. Здесь-то и познакомилась и подружилась с моей бабушкой. В 1930 г. (как беспартийная) была отставлена от заведования, одно время преподавала биологию. Беседы с Екатериной Димитриевной многое мне дали и многое для меня уяснили. Она боготворила народ и в то же время не делала никаких иллюзий: народ темен, дико невежественен, тонет в пьянстве, и никто практически с ним не работает, никому до него дела нет. Его подавить, увлечь, обмануть ничего не стоит. Надо с ним работать, надо отдать ему душу, не ожидая никаких непосредственных результатов, никакой благодарности, никакого отклика. Пройдет очень, очень много времени, пока наша деятельность даст свои плоды. «И просвещенный наш народ Сберется под святое знамя» . Знамя свободы, равенства и братства. И только тогда установится настоящий демократический строй. Народ отбросит все ложное, гнилое, сохранит все ценное. |
| Справка: По распоряжению Преосвященного Ректора, хранившиеся при делах Совета документы священника Аменицкого и Н. Кузьмина были выданы им на руки при выбытии из Академии. Определили: Принять к сведению. —55— XII. Прощение вольнослушателя Академии Алексея Величкина: «По выдержании приемных испытаний в Академию в прошедшем 1909 году, я, по недостатку мест, не был принят в число студентов. В виду того, что в настоящее время, с начала года, отсутствуют два студента и в будущем 1910–1911 учебном г. на втором курсе будут два свободных места, то я и осмеливаюсь покорнейше просить Вас, Ваше Преосвященство, допустить меня до держания переходных испытаний и зачислить мне этот год. – При сем считаю необходимым довести до сведения Вашего Преосвященства, что лекции я посещал с начала года и написал все, требуемые от студентов 1-го курса, письменные работы». Справка: Указом Святейшего Синода от 8-го апреля 1902 года за 2747 вновь подтверждено было, что «допускаемые, на основании § 115 устава духовных академий, по усмотрению Епархиального Преосвященного, к слушанию академических лекций посторонние лица правом подвергаться переходным испытаниям и подавать сочинения на соискание ученой степени или звания не пользуются». Определили: В виду изложенного в справке, – просьбу вольнослушателя Алексея Величкина отклонить. На сем журнале резолюция Его Преосвященства: «1910 г. мая 20. Утверждается. Журнал сей получен мною 17-го мая. Епископ Трифон». 10 мая 1910 года 5. Присутствовали, под председательством Ректора Академии Феодора, Епископа Волоколамского, Инспектор Академии – и. д. ординарного профессора А.П. Шостьин , заслуженный ординарный профессор Μ.Д. Муретов, ординарные профессора – А.П. Голубцов , А.И. Введенский , С.С. Глаголев и А.А. Спасский; экстраординарные профессора – С.И. Соболевский, И.В. Попов , С.И. Смирнов , Μ.Μ. Богословский и Д.И. Введенский . —56— Отсутствовали: заслуженные ординарные профессора А.Д. Беляев и Н.А. Заозерский – по болезни; ординарный профессор Μ.Μ. Тареев и экстраординарный профессор Н.Г. Городенский – по нахождению в отпуске; экстраординарные профессора Π.П. Соколов и И.Μ. Громогласов – по домашним обстоятельствам и экстраординарный профессор А.П. Орлов – по нахождению в заграничной командировке. |
| 6 ч. мною получено письмо из Кашина от прот. И. Аменицкого; от 3 числа от. протоиерей писал мне: «Имею честь благопочтительнейше преподнести Вашему Высокопреосвященству жизнеописание Преподобного Отца нашего Саввы Вишерского в 150 экземплярах, усерднейше прося Милостивого Архипастыря и Отца принять этот слабый труд. Сим даром я имею счастие выразить мою сыновнюю признательность Милостивейшему Отцу Архипастырю за милости, явленные моему недостоинству». На это я отвечал 8 числа: «Достопочтенный о Господе о. Протоиерей! Благочестивая ревность ваша о славе соименного мне Угодника Божия, преподобного отца Саввы Вишерского, выразившаяся в написании его иконы и составлении его жития, достойна похвалы и одобрения. Присланные Вами мне печатные экземпляры жития преподобного Саввы принял я с искреннею благодарностию. Прилагаемое у сего примите с любовию.» 7 числа получено было мною два письма: одно из Ярославля, а другое из Москвы. Из Ярославля от 5 числа писал преосвященный архиепископ Ионафан: «Полученные мною сего 3 декабря две брошюры о праздновании двадцатипятилетнего вашего святительского служения послужили мне утешением и вместе горьким упреком в опущении братского долга по отношению к Вашему Высокопреосвященству. Я обязан был приветствовать Вас с юбилейным вашим торжеством, скажу более – лично присутствовать на этом торжестве с выражением моих искренних благожеланий, коими преисполнено мое сердце к Вашему Высокопреосвященству; но до сего 3 декабря я решительно и не читал в газетах, и ни от кого не слыхал о времени вашего юбилейного торжества. И потому усерднейше прошу Ваше Высокопреосвященство простить грех неведения и опущения братского долга». Из Москвы от 6 числа писал мне Матв. Ив. Соколов: «Весьма Вам благодарен за присылку мне описания вашего юбилейного торжества. Читая брошюрки, я как будто лично присутствовал тут, все созерцал, купно с прочими ликовал и душевно умилялся. Да что значит, что Первосвятитель 511 не удостоил Вас своего приветствия? – Верно гневается за что-нибудь. Преосвященному Никандру 512 он прислал громаднейшее письмо на большом почтовом листе к юбилею его». |
| Сверх сего, в состав прежде преподаваемой в Семинарии эстетики значительную составляет часть обозрение драмы, коея теория и образцы есть ли не вредны для готовящихся быть служителями церкви и проповедниками Евангелия, то по крайней мере излишни. Посему, преподавание собственно называемой эстетики в семинарском курсе исключить». Впоследствии, не составляя отдельного предмета, эстетика входила в курс словесности вообще. В конспекте Смирнова (1819 г.) видим уже основы системы, утвердившейся впоследствии в семинариях. Rhetorica. I. Praeliminaria. II. De propositionibus. III. De periodis. IV. De chriis. V. De orationibus: A) De inventione, B) De electione. C) De dispositione. D) De elocutione. VI. De actione sive pronuntiatione. Pars practica. Просодия: A) Латинская. В) Российская. – По отзыву ректора сем. Иннокентия (1815 г.), профессор словесности Смирнов «некоторых (учеников) в немалом количестве приучил мыслить с такою основательностию, какой от малолетних не можно бы и надеяться», преподавал «с устными дополнениями того, что знать нужно, но автором (т. е. в учебник ) опущено и достаточным изъяснением, – что у автора оставлено в темноте и сбивчивости». О нем же ревизор Филарет писал в 1817 году: «И. Смирнов есть профессор твердый в понятиях, настоятельный во внушениях, искусный в применении к уму начинающих». У Аменицкого (1825 г, изложено подробнее – De eloquentia: роды красноречия, но вообще по системе Бургия, как отмечено и в его конспекте. Отдел поэзии – на русском языке. Для лучшего понятия о том, что преподавалось ученикам С. -петербургской сем. на уроках словесности, в начале 20-х годов, представляем написанный уже на русском языке, сжато и независимо от учебника, конспект Раменского (1821 г.). I. Введение в правила словесности показывающее: а) определение словесности – подлежательное и предметное; b) условия необходимые для надлежащего успеха в оной, как то: природные дарования, знание словесных наук, знание других наук и упражнение; с) определение и разделение риторики; d) определение и разделение пиитики. II. Приуготовительные правила словесности, показывающие: а) свойство прозы – внутреннее и внешнее; b) свойство поэзии – внутреннее и внятнее; с) наружный состав прозы, или предложения и периоды и их соединение между собою в один период и одно целое сочинение; d) наружный состав поэзии, или стихи и их разделение по свойству стоп, по числу стоп, по последнему слогу и но созвучию; примечание о стихах греческих и латинских: е) предварительные правила сочинения прозою; предварительные правила соч. стихами. |
| О чтении письменных упражнений: ревизор заметил, что по богословию они «сопровождались надлежащею критикою», а по философии «критика состояла большею частию в общей похвале или порицании». Но вообще учебную и нравственную часть Иннокентий одобрил, только об экономической отозвался несовсем одобрительно, о чем будет сказано в своем месте, и представил к вниманию начальства ректора с инспектором и проф. Полиевктова. По поводу этой ревизии было предписание от Комиссии дух. уч. 1) исправить недостатки, согласно замечаниям ревизора, 2) не опускать преподавание пасхалии и усилить тщание об успехах в латинском и греческом языках, 3) войти в рассмотрение, не нужно ли какие либо учебные пособия семинарии противу нынешнего их состояния усилить, 4) подтвердить некоторым учителям (Аменицкому, 71 Е. Успенскому, Ивановскому), чтобы прилагали вящшее попечение об успехах учеников своих». О Полиевктове Комиссия постановила, что «награждать его на сей раз не видит причины». Что же касается перемещенных уже ректора Антония во Псков и инспектора Саввы во Владимир, на те же должности, то «на нынешний раз Комиссия нашла службу их достойною исправления, а не награждения», (преимущественно за упущения по экономии и делопроизводству) и предписала им «избегать прежних погрешностей». Впрочем на характер этих «погрешностей» нет ясных указаний. От времени до времени, вследствие ревизий, или по другим поводам, в семинарию, как видно из предыдущего, присылались предписания: высшего начальства, от правления академии, или чрез это правление от Комиссии дух. уч., или чрез консисторию от св. Синода. Некоторые из этих предписаний касаются учебного дела вообще в семинариях, другие же имеют значение только для петербургской семинарии. Некоторые из таких предписаний уже упоминались, или указаны в своем месте. Сюда относится напр. и Высочайше утвержденное «Положение о способах к улучшению состояния духовенства (от 6 дек. 1829 г., с указом «о принятии вящших способов к образованию духовного юношества», говорится о содержании всех учеников семинарии на казенном, для лучших успехов в занятиях, о задержании младолетних в тех же классах, об ограничении принятия приватных, о преподавании духовных предметов с преимущественным вниманием и проч. |
| Так, под влиянием В.С.Соловьева, я пришел к христианскому социализму. Христианским социалистом я остался навсегда. На благодарную, вполне подготовленную почву пали и все статьи Соловьева, где он выступает против «победоносцевщины», против всякого мракобесия, против квасного патриотизма; за свободу личности, за права человека. Несмотря на то, что я рос в монархической среде (и отец, и большинство церковников были монархисты), я никогда не сочувствовал монархической идее. Еще в детстве я терпеть не мог никакого деспотизма и никакой единоличной власти. Достаточно было лишь одного толчка, чтобы стать из стихийного демократа демократом сознательным. Таким толчком послужили для меня публицистические статьи B.C. Соловьева. Демократом я остался на всю жизнь. Таким образом, B.C. Соловьев меня совершенно «испортил». Из тихого, религиозного мальчика, полупослушника, я превратился в обновленца, христианского социалиста и демократа. Но этого мало. Вкусив Соловьева, я бросился с головой в омут немецкой философии. И, наконец, достиг Гегеля. Читать его было невыразимо трудно. Как совершенно правильно говорил С.Н, Трубецкой, Гегель — гениальный философ и бездарный писатель. Всякую мысль он стремится выразить, как будто нарочно, так, чтоб она была как можно менее понятна. Получается, как в армянском анекдоте: «Зеленый, длинный, висит в гостиной и пищит. — Что это? — Селедка. — А почему висит в гостиной и пищит? — А это, чтоб ты не догадался!» За «Науку логики» я принялся и бросил — ничего не понимаю, хоть тресни. К счастью, попалась «Феноменология духа». Это нечто более понятное и увлекательное. Более того, я обнаружил, что это перевод Екатерины Димитриевны Аменицкой, которая была заведующей школы, когда я начинал учиться, и дружила с моей бабушкой. Узнал ее адрес и нагрянул к ней на дом: «Екатерина Димитриевна! Помогите!» Милая старушка была уже на пенсии. Приняла меня ласково и помогла. Порекомендовала читать Куно Фишера, а потом уже приниматься за Гегеля. Фишер! Фишер! Целыми днями просиживал я в публичной библиотеке и читал Фишера. |
| О. М. А. 463 скажу только, что она прелукавая женщина; у кого на возу сижу, тому песенки пою – а петь она мастерица. Недавно что-то со Владыкой писали секретно от меня Обер-Прокурору, в похвалу Владыке. О деятельности Вашей Владыка высказался так: «всю Саввину закваску уничтожу». 22-го ч. мною препровождено было в Муром на имя Настоятеля собора, протоиерея Иоанна Любомудрова 464 , с братиею три Банковых 5% билета, по 100 р. каждый, на вечное поминовение моих сродников и присных, при письме следующего содержания: «На память моего четырехлетнего служения при Муромском Богородицком Соборе в священническом сане, препровождаю при сем три Государственных пятипроцентных Банковых билета 1860 г., за 137.304, 137.306 и 137.310, по сто рублей каждый, для вечного поминовения моих сродников и присных по плоти, по прилагаемому при сем реестру, с тем, чтобы причт соборный пользовался по означенным билетам только процентами, а самый капитал оставался бы навсегда неприкосновенным. О получении билетов прошу уведомить меня. О упокоении рабов Божиих: Преосвященнейшего Архиепископа Парфения; протоиерея Михаила; иереев: Василия, Сергия; диакона Петра; чтеца Михаила, младенца Михаила; Николая, Василия 2. Стефаниды, Параскевы, Анны, Александры, девицы Марии. Надежды и их сродников». О получении билетов и о внесении их в опись церковного имущества протоиерей Любомудров донес мне рапортом от 12-го Апреля за 42. Тогда же и с таким же назначением послано было мною также в Муром на имя городского Благочинного священника А. Е. Аменицкого 465 два билета для вручения причту Кладбищенской Воскресенской Церкви, при следующем письме: «Препровождая при сем два Государственных пятипроцентных Банковых билета, 1861 г., за 37218 и 62396, по сто рублей каждый, и с десятью при каждом из них купонами, прошу покорно вручить оные причту Муромской Кладбищенской Воскресенской Церкви, при которой погребены некоторые из моих сродников по плоти, для вечного их поминовения, по прилагаемому при сем реестру, с тем, чтобы причт означенной Церкви пользовался по оным билетам только процентами, а самый капитал оставался бы навсегда неприкосновенным. |
|
|
