| Страшное время бироновщины кончилось с восшествием на престол Елизаветы Петровны, которое и в духовенстве, и в народе встречено было общим восторгом. Проповеданное слово с церковных кафедр прославляло новую государыню, как спасительницу России от иноплеменного ига, восстановительницу православия и народности. Всем были известны ее русский характер, чисто русское благочестие, любовь к духовенству, духовным книгам и проповедям, к богослужению и благолепию церковной обрядности. Такой же осталась она и на престоле – ездила на богомольям, в Троицкую лавру ходила раз пешком, соблюдала все посты, делала пожертвования по монастырям и церквам. Ее духовник протоиерей Феодор Дубянский был важной силой при дворе. Православно-церковного направления был и самый близкий к ней вельможа, Алексей Григорьевич Разумовский, родом из простых малороссов. Началось возвращение из заточений и ссылок всех страдальцев бироновского времени. Из известных нам лиц до этого счастья дожили Лев Юрлов, М. Родышевский и Игнатий Смола (скончавшийся, впрочем, всего через месяц по воцарении Елизаветы); прочие уже умерли. Феофилакт тоже скончался в 1741 г. еще при правительнице Анне Леопольдовне, восстановленный в своем сане всего за 4 месяца до кончины. В 1742 г. Елизавета издала весьма важный общий указ, которым первоначальный суд над духовными лицами был предоставлен Св. Синоду и по политическим оговорам. Сам Св. Синод, вместе с Сенатом доселе подчиненный сначала верховному совету, потом кабинету министров, был восстановлен с упразднением последнего в своем прежнем достоинстве высшего административного места с титулом «правительствующего». Ободренные благочестием Елизаветы, члены Синода Амвросий Юшкевич Новгородский (преемник Феофана) и Арсений Мацеевич Ростовский, один из энергичнейших архиереев того времени, оба малороссы, подали доклад, в котором писали, что если государыне не угодно будет прямо восстановить патриаршество, то пусть бы она по крайней мере дала Синоду президента и самый Синод, как церковно-правительствующий, устроила из одних архиереев без архимандритов и протопопов, упразднила бы при нем и должность обер-прокурора с коллегией экономии, ибо он носит титул Святейшего и есть правительство духовное, в котором светским лицам и делать нечего. |
| Кейзерлинг от 16-го ноября 1740 г. доносил: «как ни велико неудовольствие короля и министров на насильственное отнятие греческих церквей и другие преследования благочестивых, однако ж мало достаточных способов, которыми можно было бы надеяться пресечь такое внедрившееся зло; ибо ни власти королевской, ни министерства, по здешним государственным уставам и зело великой силе духовенства, к тому не достаточно». Кейзерлинг хотел на сейме 1740 г. добиться назначения комиссаров: но сейм «обыкновенное заключение возымел» т. е. не состоялся. По окончании сейма король тотчас же поспешил в Саксонию «для своего викариатства в империи.» Так как туда же повелено было ехать канцлерам, то Кейзерлинг обещал стараться, «дабы по меньшей мере дальше налоги и утеснения греческих единоверцев по возможности предупреждены были». «Примас регни, прибавлял он, хотя в том много способствовать мог бы, однако ж его ревность к вере так велика, что у него для распространения веры все дозволяется и за безгрешно поставляется». 581 Резидент Голембовский в донесении от 12-го февраля 1741 г. объяснив, что за несостоянием сейма и отъездом короля дела остались в прежнем положении, писал: «все то, что в пользу греко-российской веры при таком состоянии учинить могу, в том состоит, что я, по присылающимся ко мне частным жалобам, отчасти злые следствия, кои от утеснения сей веры в свое время произойти могут, имеющим в том участие людям представляю, отчасти же дружеским прошением их на другие мысли привести стараюсь». Принятие императрицей Елизаветой Петровной дел о защите зарубежных православных под свое особое покровительство. – Взаимные пререкания по этим делам между Синодом и Коллегией иностранных дел С восшествием на престол императрицы Елизаветы Петровны оживились надежды православных. Благоприятным обстоятельством казалось и то, что во главе духовного правительства в России стоял человек, собственным горьким и тяжелым опытом знавший несчастное положение зарубежных православных. Это был новгородский архиепископ Амвросий Юшкевич, бывший прежде (в 1731–1734 гг.) настоятелем (старшим) Виленского Святодуховского монастыря. Белорусским епископом на место Иосифа Вилчанского, переведенного архиепископом в Москву, назначен брат его, бывший старшим Виленского же Святодуховского монастыря, Иероним Волчанский. |
| Амвросий Юшкевич говорил с церковной кафедры, что Елисавета «преславная победительница избавила Россию от врагов внутренних и сокровенных. Такие-то все были враги наши, которые, под видом будто верности, отечество наше раззоряли, и смотри, какую дьявол дал им придумать хитрость. Во-первых, на благочестие и веру нашу православную наступили; но таким образом и претекстом, будто они не веру, но непотребное и весьма вредительное христианству суеверие искореняют. О, коль многое множество под таким притвором людей духовных, а наипаче ученых, истребили, монахов поразстригали и перемучили! Спроси ж за что? Больше ответа не услышишь, кроме сего: суевр, ханжа, лицемер ни к чему негодный. Сие же все делали такою хитростию и умыслом, чтоб во вся в России истребить священство православное и завесть свою нововымышленную безпоповщину. Разговору большаго у них не было, как токмо о людях ученых: о Боже! как-то несчастлива в том Россия, что людей ученых не имеет и учения завесть не может! Незнающий человек их хитрости и коварства думал, что они то говорят от любви и ревности к России; а они для того нарочно, чтоб где-нибудь сыскав человека ученаго, погубить его. Был ли кто из русских искусный, например, художник, инженер, архитект, или солдат старый, а наипаче ежели он был ученик Петра Великаго: тут они тысячу способов придумывали, как бы его уловить, к делу какому-нибудь привязать, под интерес подвесть, и таким образом или голову ему отсечь, или послать в такое место, где надобно необходимо и самому умереть от глада, за то одно, что он инженер, что он архитект, что он ученик Петра Великаго. Под образом будто хранения чести, здравия и интереса государства, о коль безчисленное множество, коль многия тысячи людей благочестивых, верных, добросовестных, невинных, Бога и государство весьма любящих, в Тайную похищали, в смрадных узилищах и темницах заключали, гладом морили, пытали, мучили, кровь невинную потоками проливали! Кратко сказание – всех добрых, простосердечных, государству доброжелательных и отечеству весьма нужных и потребных, под разными претекстами губили, раззоряли и во вся искореняли, а равных себе безбожников, безсовстных грабителей, казны государственныя похитителей, весьма любили, ублажали, почитали, в ранги великие производили, отчинами и денег многими тысячами жаловали и награждали». |
| В период коронации императрицы Елизаветы митрополит Арсений составил пространную записку «О благочинии церковном», которая была представлена императрице Елизавете за подписями архиепископа Амвросия (Юшкевича) и владыки Арсения. Записка митрополита Арсения состояла из двух частей. В первой части давалась критика управления Русской Церковью с точки зрения церковного права, и доказывалось, что институт Святейшего Синода при отсутствии Патриарха не имеет канонической основы. Во второй части описывались «нападки и грабительства» Коллегии экономии с. 184]. Из всего сказанного автор делал вывод о необходимости восстановления патриаршества. В крайнем случае, владыка был готов мириться с существованием синодального управления, но совершенно независимого от государства и возглавляемого либо Патриархом, либо иерархом равным ему по полноте власти. Не Петр I, говорилось далее в записке, являлся подлинным виновником антицерковных реформ, а его советчик архиепископ Феофан (Прокопович), который был одержим «духом протестантским и чуть ли еще не горшим» с. 184-185]. Записка митрополита Арсения «О благочинии церковном» явилась первым официальным протестом российской иерархии против синодальной системы. Протест возымел действие лишь отчасти. Сама система осталась незыблемой, но указом императрицы от 15 июля 1744 года управление церковными вотчинами было из ведения Коллегии экономии передано Святейшему Синоду с. 185-186]. В это время дворяне продолжали ставить вопрос о реквизиции церковных земель. Для решения этой задачи императрица Елизавета под их давлением учредила при Дворе особую Конференцию. В итоге 30 сентября 1757 года императрица подписала именной указ, который требовал, «чтобы архиерейские и монастырские имения управлялись не монастырскими служками, а отставными офицерами» и деревни были отданы помещикам с. 443-444]. Митрополит Арсений, заручившись поддержкой единомышленных ему архипастырей, написал канцлеру графу А.П. Бестужеву горячее письмо, а также ходатайствовал к императрице через графа Разумовского. Благодаря этим ходатайствам императрица Елизавета фактически отказалась радикально провести реформу. Осведомленная о мнениях авторитетных церковных иерархов, она остановила проведение закона в жизнь, сказав: «как хотят после моей смерти, а я не подпишу» с. 458]. |
| Север Европы заявил свой протест югу, папе и императору по тем же причинам, по каким германцы боролись с римским влиянием, – по причинам, которые двигали толпы норманнов на европейский юг, и также потому, что, сравнительно недавно приняв христианский закон север Европы не имел времени свыкнуться с папской властью. Те же причины влияли и в России. Новгородский север долго удерживал свою самостоятельность, долго влиял на значительную часть России и сравнительно недавно был обращен в христианство : корелы крещены в 1227 г., христианство в пермской области распространилось только в ΧΙV столетии. Что население, подчинившееся власти церковной, легче подчинялось гражданской, и наоборот – в этом едва ли кто сомневается. Северный человек в Европе и России поставлен был в такие условия что объединительные стремления власти церковной и гражданской встречали наиболее сопротивления с его стороны. Влияние протестантства на русский раскол было усмотрено, между прочим, преосв. Игнатием воронежским. Известно, что выгорецкая беспоповщинская община отворяла радушно двери своей обители людям «лютерского» закона. Едва ли многие, однако, видели эту связь между западноевропейским протестантством и русским расколом. Феофан Прокопович , известный сторонник лютеранства между духовными лицами своего времени, писал «увещание к невеждам», разумея под «невеждами» раскольников. Нельзя предположить, чтобы Феофан Прокопович оказывал расположение к протестантству лишь как к религии любимой его Германии, «матери всех стран», по его выражению 12 , чтобы он не смотрел благосклонно на идеи и дух протестантства. Противники его утверждали, что учреждение Синода было взято с лютеран. Если, расположенный к немецкому протестантству, Феофан Прокопович видит в раскольниках лишь «невежд» и – будучи по воцарении Анны первым лицом в русском духовенстве – содействует строгому преследованию раскольников, то очевидно он не видел ничего общего между протестантством и расколом. Да видели ли многие это сходство и из последователей раскола? Амвросий Юшкевич в царствование Елизаветы Петровны говорил, что раскольники защищаются тем, что устройство Синода взято с протестантов 13 . |
| Елисавета могла безнаказанно делать выходки против Остермана: человек, которого недавно величали царем всероссийским, должен был теперь бороться за сохранение своего значения и при настоящем правительстве. Главный враг его граф Головкин не был опасен по своей недаровитости, болезненности и отсутствию энергии; но Головкину помогали другие: генерал-прокурор князь Трубецкой и австрийский посланник Ботта, который, видя, что Остерман холодно относится к интересам Марии Терезии, передался на сторону Головкина и сделался его гувернером, по выражению английского посланника Финча. Но борьба с Остерманом была трудна, особенно в такое смутное время; и как прежде Бирон для противодействия Остерману ввел в Кабинет сперва Волынского, а потом Бестужева, так и теперь партия, противная Остерману, для той же цели решается призвать снова Бестужева. В движении против Остермана, который «запечатал Камень веры», Головкин и Трубецкой нашли верного союзника в новгородском архиепископе Амвросии Юшкевиче; всем вместе удалось уговорить правительницу возвратить Бестужева из ссылки. И вот Алексей Петрович снова в Петербурге и прежде всех иностранных министров делает визит маркизу Ботта. Между тем одно из желаний Елисаветы было исполнено: Шетарди привез ей манифест, изданный шведским главнокомандующим графом Левенгауптом для «достохвальной русской нации», которой объявлялось, что шведская армия вступила в русские пределы только для получения удовлетворения за многочисленные неправды, причиненные шведской короне иностранными министрами, господствовавшими над Россиею в прежние годы, для получения необходимой для шведов безопасности на будущее время, а вместе с тем для освобождения русского народа от несносного ига и жестокостей, которые позволяли себе означенные министры, чрез что многие потеряли собственность, жизнь или сосланы в заточение. Намерение короля шведского состоит в том, чтоб избавить достохвальную русскую нацию для ее же собственной безопасности от тяжкого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании и предоставить ей свободное избрание законного и справедливого правительства, под управлением которого русская нация могла бы безопасно пользоваться жизнью и имуществом, а со шведами сохранять доброе соседство. Этого достигнуть будет невозможно до тех пор, пока чужеземцы по своему произволу и для собственных целей будут господствовать над русскими и их соседями-союзниками. Вследствие таких справедливых намерений его королевского величества должны и могут все русские соединиться со шведами, и, как друзья, отдаваться сами и с имуществом под высокое покровительство его величества, и ожидать от его высокой особы всякого сильного заступления. |
| Для лучшего уяснения отношений, господствовавших при тогдашнем дворе, характера лиц и способа их действий приведет следующий рассказ. У Амвросия Юшкевича сидит гость, действительный статский советник Темирязев; ведется разговор политический. «Остерман, – говорит хозяин, – делает в государстве многие неправды; думаю, что и в нынешней шведской войне он больше виноват; я на него многократно государыне говаривал, только к нему ничто не льнет». Темирязев: «Да и манифест о правлении великой княгини, чаю, он сочинял!» Архиерей: «Он, он! Да и регенту он все помогал, все действия его, только к нему ничто не льнет!» Темирязев: «Смотрите, преосвященный, как он регента сверстал с великою княгинею!» Преосвященный встрепенулся, принес манифест: «Ради Бога покажи, в которой речи он сверстанье учинил?» Темирязев показал ему, что по смыслу манифеста великая княгиня должна править на том же основании, как правил Бирон. «Поставь против этой речи точки, я малопамятен», – сказал ему архиерей. Темирязев поставил точки. «Хорошо, – продолжал преосвященный, – я пойду к государыне и покажу на него, Остермана, все, что это подлинно все его дело». Дня через два Темирязев опять приехал к архиерею спрашивать, как идет дело. «Доносил я государыне об этом, – отвечал Амвросий, – она изволила сказать, что подлинно тем обижена, да не только тем, что с регентом ее сверстали и дочерей ее обошли; а про Остермана ничего не изволит говорить, к нему ничего не льнет; он и книгу у нас запечатал, Камень веры; я сколькократно на него просил государыню, чтоб ту книгу распечатать, только не мог милости получить, и поднесь книга запечатана, и во всем он все мешает через генералиссимуса, для того и мы ему противны, что он не одного снами закону. Знает ли тебя фрейлина Менгденова, она очень у великой княгини в милости». «Не знает», – отвечал Темирязев. «Ну так ты пойди к ней, – продолжал архиерей, – и про манифест, как сравнена великая княгиня с регентом, скажи, и ту речь покажи, и то ей подкрепи, что все это – дело Остерманово; может, что она будет великой княгине на него представлять». |
| В этой борьбе он был, если и не искренним, во всяком случае — откровенным. «Лучшими силами своей души я ненавижу митры, саккосы, жезлы, свещницы, кадильницы и тому подобныя забавы», — правда, это из дружеского и интимного письма… Суеверий в русской жизни и в быту было тогда, действительно, слишком много. Но ведь Феофан и сам Петр хотели бороться с ними не столько во имя веры, сколько во имя здравого смысла и «общего блага…» До самого воцарения Елизаветы Петровны протестантизм в России был как бы под неким особым и преимущественным покровительством государственной власти и даже государственных законов. Петровское правительство, и не только по соображениям государственной пользы и терпимости, слишком часто готово бывало отожествить интерес протестантов со своим, старалось создать впечатление, что православие есть некий своеобразный, умеренный и ритуалистический протестантизм, что православие и протестантизм легко согласимы, — facillime legitimeque uniantur, как доказывал Петербургский академик Колий, друг Прокоповича, в книге под характерным названиемъ: Ecclesia graeca lutheranisans (Любек 1723). Впоследствии Екатерина II утверждала, что нет «почти никакого различия» между православием и лютеранством, — «le culte exterieure est tres different, mais l " Eglise s " y voit reduite par rapport a la brutalite du peuple…» В Аннинское время, т. е. при Бироне, отношение власти к Церкви было особенно острым. «На благочестие и веру нашу православную наступили, но таким образом и претекстом, будто они не веру, но непотребное и весьма вредительское христианству суеверие искореняют. О, коль многое множество под таким предлогом людей духовных, а наипаче ученых, истребили, монахов порасстригали и перемучили. Спроси ж за что. Больше ответа не услышишь, кроме того: суевер, ханжа, лицемер, ни к чему годный. Сие же все делали такою хитростию и умыслом, чтобы вовсе в России истребити священство православное и завесть свою нововымышленную беспоповщину». Так вспоминал о времени Анны проповедник при Елизавете (Амвросий Юшкевич)… Сам Петр был недоволен Стефаном Яворским за поднятое им дело Тверитинова, за слишком резкую и прямую постановку вопроса о лютеранских противностях. |
| Но Бестужевых сломить было трудно. Из лопухинского дела враги их не могли извлечь ничего, что бы могло набросить хоть тень сомнения не только на вице-канцлера, но и на обер-гофмаршала. Императрица была убеждена в невинности и верной службе обоих братьев; Разумовский и Воронцов были за них; за них был и самый видный из архиереев, новгородский архиепископ Амвросий Юшкевич, успевший приобресть значительный вес при дворе набожной Елисаветы. Когда увидали, что из лопухинского дела Бестужевы выходят чисты, то Лесток начал внушать императрице, что если жена обер-гофмаршала будет наказана, то мужа ее и его брата необходимо будет переместить на такие должности, где бы они не имели возможности отмстить. Елисавета возразила, что она знает верность и привязанность к себе обоих братьев, да и другие люди убеждены в том же относительно их. Последние слова взорвали Лестока, и он решился сказать, что он знает только одного человека, который защищает Бестужевых, – это именно Воронцов; но Воронцов по молодости своей не в состоянии судить об этом деле, и потому на его свидетельства нельзя полагаться. Елисавета передала об этой выходке Воронцову, а тот – Бестужеву. Лесток не унялся и несколько раз подступал к императрице с своими внушениями против Бестужевых, но всякий раз Елисавета выпроваживала его. Защищаемый от Лестока Разумовским и Воронцовым, вице-канцлер нашел средство собственной защиты и нападения на врагов во вскрытии и переводе с цифирного языка депеш иностранных министров и получаемых ими от своих дворов рескриптов – средство, разумеется, не придуманное самим Бестужевым, но заимствованное от западных соседей. Почт-директор Аш и академик Тауберт трудились над дешифровкою депеш; вице-канцлер извлекал нужные ему места, снабжал их своими примечаниями и подносил императрице. Разумеется, главное внимание его было обращено кроме депеш Дальона на депеши Мардефельда, потому что он сильно подозревал Пруссию во враждебных замыслах против России, и на депеши Нейгауза посла императора Карла VII, императора милостью Франции и Пруссии и потому тесно связанного с этими обеими державами. Вскрыта и прочтена была депеша Нейгауза, в которой он писал императору по поводу лопухинского дела, что обер-гофмаршал Бестужев может быть удален от двора, тогда как он по уму своему управляет всеми поступками брата вице-канцлера. На это последний заметил: «Вице-канцлер, не видав брата своего 22 года, от 1720 по 1742, собственным своим умом министерство свое управлял». Нейгауз доносил своему двору, что вице-канцлер совершенно предан Австрии и Англии. Бестужев замечает: «Сие злоумышленное внушение Нейгаузу учинено весьма уповательно от подобно такого, который не устрашится дерзнуть и у самой ее и. в-ства против своего знания и совести оклеветать, якобы он, вице-канцлер, от королевы венгерской подкуплен. Всеведущему единому все откровенно, какие и более оклеветания учинены и еще продолжаются. Оный да буди вскоре судиею и воздателем всякому по делам его». |
| 12) Пук стрел, связанный лентою: вся содержит едина. 13) Сноп пшеницы связанный: не жнущаго, но сеющаго. 14) Цитронное дерево, обильное плодами: токмо от солнца. 15) Корону на столе, с надписанием: честь и благолепие. 16) Зерцало с словами: всем равно. 17) Рой пчел с маткою: вси следуют. 18) Орла, держащего стрелы с надписью: страх врагам. 19) Жертвенник, устроенный на подобие сердца: – сердца смиренна Бог не уничижит. 20) Корону, а над нею крест с надписью: под сим безопасна. 21) Меч, наверху коего око, с надписью: сила и провидение. 22) Глобус с короною, от коей изливаются лучи с надписью: Царем прилично. 23) Руно золотое – достойны обретает. 24) Лампаду, горящую с надписью: всем светит. 25) Солнце, на колеснице везомое по небу – вся просветит. 26) Столп огненный – предводит люди. 27) Щит – сохраняет и защищает. 28) Камень иакинф, имеющий силу прогонять скорби, с надписью: печали от сердец прогонит. 29) Корону царскую посреди щитов и прочей арматуры–соблюдайте. 30) Руку, держащую крест из облаков – крепость моя. 31) Ключи, крестообразно сложенные, с надписью: удобные отверсти. 32) Часы столовые – Едино зде начало. 33) Глобус земной, поддерживаемый книгою и мечем, с надписью: сими мир стоит. 34) Имя Еммануила, начертанное во свете, с словами: кто на ны? 35) Сноп золотой, связанный порфировидною повязкой, с надписью: драгое украшается благолепием. 37) Сердце, из которого прозябает роза и лилия, с надписью: сердце мое процвете. 38) Царскую порфиру, украшенную драгоценными каменьями, с надписью: порфирородна облечется. 39) Радугу на небе – провещает ведро. 40) Трубу зрительную с надписью: далече видит. Знаменательные сии картины и надписи сочинены, как полагают, Профессором Штелином при содействии Архиепископа Новгородского Амвросия Юшкевича. Они намекают нам на обстоятельства предшествовавшие и последовавшие вступлению дщери Петровой на родительский престол, на ее права и обеты, на отрадные надежды отечества, на торжество ее над врагами православия, коих надпись и приветственное слово Архиепископа Новгородского называет «тернием, совами и нетопырями;» обращаясь к предшествовавшему Елисавете времени, духовный вития говорит: «у нас не токмо учителей, но и учения и книги их вязали, ковали и в темницы затворяли, и уже к тому приходило, что в своем православном Государстве о вере своей и уст отворить опасно было». |
|
|
