| Письмо епископу Виталию (Щепетеву): «Алфавит библейский , сколько вижу... не подает о себе высокаго мнения. Книга не представляет расположения предметов правильнаго и удобнаго к употреблению и назиданию. Тексты кажутся собранными в кучу из разных мест, а не разобранными по предметам учения и размышления. Но главная беда то, что литографированный перевод ветхозаветных книг ожесточил ревность против всякаго перевода Священнаго Писания на русское наречие. Нет ни малейшей надежды, чтобы позволили напечатать сей алфавит» (Письма. 1887. С. 70–71). 20 марта. Резолюция на отношении помещицы о дозволении совершить богослужение в последние дни Великого поста и в праздник Св. Пасхи в храме, закрытом по указу Консистории: «Как из архитекторской сметы видно, что здание не угрожает падением, и предполагается исправить оное починкою; а в предосторожность от падения кирпичей в арке устроен прочный деревянный станок, то, в уважение сей просьбы и приближающагося праздника Пасхи, духовное Правление немедленно предпишет благочинному, прибыв на место, освидетельствовать настоящее положение здания, и есть ли местный причт и помещица примут на свою ответственность, что принятыя меры совершенно обезпечивают от опаснаго случая, объявить разрешение продолжить в сей церкви священнослужение до совершения праздника Пасхи» (Резолюции. Т. 5. Ч. 1. С. 84. 9762). 24 марта. Отношение министру императорского двора, князю Π. М. Волконскому: «...для исполнения Высочайшей благотворительной воли поручил я преосвященному викарию Московскому, под его председательством, образовать комитет из двух старейших архимандритов и двух протоиереев с секретарем; к открытию достойных воспользоваться Высочайшим милосердием употребить правила, которыя в таковом же точно случае употреблены были в прошедшем 1840 году; к точному исполнению Высочайшей воли употребить всевозможное и самое неукоснительное тщание и составить список удостоиваемых с изъяснением уважений» (Резолюции. Т. 5. Ч. 1.С. 94. 9782). 25 марта. Резолюция на консисторском определении по жалобе пономаря на притеснения, якобы делаемые ему священником: «Причетника, подозреваемого в татьбе и священником прикрытаго, справедливее было бы оставить с татьбоукрывателем на его ответственности, нежели как переводить к другому и невиннаго подвергать опасению татьбы» (Резолюции. Т. 5. Ч. 1. С. 11–12. 9611). |
| О том, что во юдоли сей плачевной всегда нужно каяться и плакать о грехах своих Глава Девятая. О том, чтобы всегда памятовать о смерти и не прельщаться тленными вещами мира сего Глава Десятая. О том, что ни в одной вещи мира сего нет покоя, в Одном только Господе Боге – вечный покой Часть Третья Глава Первая. О том, чтобы не предаваться сребролюбию, но возлагать свое упование на одного только Бога Глава Вторая. О том, чтобы никому не завидовать ни в одной вещи мира сего Глава Третья. О том, чтобы не гневаться и не злопамятствоватъ ни на кого Глава Четвертая. О том, чтобы в скорбях не очень скорбеть Глава Пятая. О том, что все святые всю жизнь свою проводили в скорбях и печалях Глава Шестая. О том, чтобы все случающееся претерпевать доблественно Глава Седьмая. О том, чтобы не лениться, но всегда трезвиться – бодрствовать – в деле Божием Глава Восьмая. О том, чтобы не быть ленивым и не унывать, но всегда – день и ночь – усердствовать и заботиться о себе Глава Девятая. О том, чтобы всегда возбуждать себя к усердию и теплоте Господней Глава Десятая. О том, чтобы все желание свое устремлять к Богу и к Нему прилепляться любовию Глава Одиннадцатая. О том, чтобы к Одному Господу иметь любовь и ничего не почитать выше Его любви Вместо введения «Алфавит духовный», составленный св. Димитрием, митрополитом Ростовским, есть книга весьма замечательная во многих отношениях, особенно же она замечательна по содержанию, изложению и расположению ее предметов. По содержанию: Высказав сначала главную мысль, что причиною Адамова падения было его неразумие – ненадлежащее знание себя, мира и Бога, потом святитель в настоящем своем творении собирает мысли и чувства, направленные против тройственной похоти, произошедшей от падения Адама и заразившей весь род человеческий, – похоти плоти, гордости житейской и похоти очес, дабы таким образом неведению противопоставить ведение и вооружить христианина на борьбу с главными страстями и пороками, от которых происходят и все прочие грехи. |
| Тактика действий по просвещению инородцев определилась уже при первых случаях обращения в христианство, во время пребывания миссионеров в Бийске и Сайдыпском форпосте. Вначале архимандриту Макарию необходимо было познакомиться с теми, кого он собрался просвещать, узнать среду, в которой они жили, и условия, в которых предстояло действовать. Восемь месяцев провел он в разъездах по Бийскому округу, благодаря чему получил представление о характере инородцев, об уровне их умственного и нравственного развития, о их духовных потребностях, религиозных верованиях, быте, языке, а также о расположении их кочевий и стойбищ. Одним из главных препятствий, вставших перед первым алтайским миссионером, стал языковой барьер. Трудности здесь пришлось преодолевать немалые. Тюркоязычные алтайские племена говорили на множестве различных наречий, которые никто никогда не исследовал. Своей письменности и единого литературного языка алтайские племена не имели, и никаких памятников письменности у них не было. Основателю миссии пришлось самостоятельно изучать все языковое многообразие Алтая, не имея ни учебников грамматики, ни словарей, ни даже постоянного переводчика. И архимандрит Макарий разработал алтайский алфавит, составил лексикон из 3000 слов, создав, таким образом, алтайскую письменность, в основу которой он положил русский алфавит. Начал он с того, что стал записывать все услышанные слова, выражения и поговорки алтайцев. Однако этот бессистемный словарь не давал ключа к уразумению законов языка; кроме этого, в него попадали слова из разных наречий. Начальник миссии старался как можно больше общаться с местными казаками и теми инородцами, которые понимали русскую речь. Для этого совершались даже специальные поездки: в сентябре 1830 года он, например, ездил в Антониевский форпост, за 120 верст от Бийска, чтобы встретиться с казаком Кудьяровым, знатоком алтайских наречий. Еще при оглашении Элески с помощью димича (старшины) 61 Егора архимандрит Макарий «изложил на татарском наречии важнейшие христианские истины, в виде краткого Символа» С. 94]. С помощью инородца И. Еримиева он перевел затем молитву Господню и десять Заповедей, а также краткое исповедание веры. После этого Символ веры был переведен «на калмыцкий язык» . Ч. 3. С. 338]; в дальнейшем был составлен на телеутском наречии краткий катехизис и повествование о сотворении мира и падении человека. |
| Пользу местных языков архим. Макарий признавал не только в отношении проповеди, – он вводил их и в богослужение 77 и в школу. Школьное обучение, в котором о. Макарий видел надежную поддержку миссионерскому делу, он завел с первого же года. Сначала в Майме он обучал детей квартирного хозяина, затем завел общую школку. Потом устроена была школа в Улале, а с приездом на Алтай в 1840 г. Софиии Вальмон в Майме была заведена и мирская школка. Лично о. Макарий вел школьное дело с большой любовью к детям и с глубоким знанием детской души. Характеризует его с этой стороны рассказ одного из его учеников: когда он приходил к ним в дом, то сейчас же пускался в беседу с ребятами, – рассказывал им из свящ. истории, учил молитвам, пел с ними краткие молитвословия, поощряя усерднейших и понятливейших кусочками сахару. Позанявшись с детьми, архим. Макарий иногда шутил и играл с ними, даже бегал взапуски и, притворно уступив какому-нибудь пятилетнему пузану, награждал потом победителя сахаром. Систематическое, школьное обучение о. Макарий старался поставить так, чтобы чрез детей действовать и на взрослых, которым они должны были передавать то, что видели и слышали в классе. С этой целью он желал, чтобы и учебники удовлетворяли духовным нуждам взрослых, наравне с детьми. Сам он составил «Начальное учение человеком, хотящим учитися книг Божественного писания», заключающее в себе русско-славянскую азбуку, краткий молитвослов и выборки из свящ. писания, расположенные в систематическом порядке христианской догматики (1841). Но русский язык библейских текстов не позволил сочинению архим. Макария быть обнародованным («Ппсьма», 66). По той же причина не было разрешено к напечатанию другое его произведение – «Алфавит Библии» (1841), систематически расположенный свод текстов свящ. писания на русском языке, предпринятый уже в интересах одних взрослых 79, 80). Объясняя генерал-губернатору московскому, кн. Д. В. Голицыну, у которого о. Макарий добивался содействия напечатанию «Алфавита», почему последний может иметь миссионерское значение для Алтая, он писал: «...доношу, что некоторые из числа новокрещенных инородцев говорят по-русски, как русские, что некоторые из них выучились, а другие учатся читать и писать по-русски, что вместе с новокрещенными детьми учатся русской грамоте дети русских людей и что многие новокрещенные инородцы живут в одних селениях с русскими; что миссия необходимо должна действовать и на русских людей, дабы они своими образами содействовали и миссии в распространении евангелия между иноплеменными, и что мы, если Господь благословит, получивши из Москвы благотворительной печатный Алфавит Библии, немедленно начнем приготовлять его к печатанию на телеутском наречии» («Письма», 215)... |
| Применительно к обозначению словесного творчества оно стало вытеснять исконные слова, выражавшие понятие слова как носителя целостного духовного смысла: verbum («слово, выражение, речь, глагол») и vocabulum («слово, название, имя»). С тех пор в западном, восходящем к латинскому, понятии литературы всегда видится россыпь письменных знаков и слышатся обозначаемые ими звуки. Этот оттенок рассыпчатого «буквализма» проявляется в расширительных значениях множественного числа у латинского litterae: «буквы», но также «сочинения, науки, образование». При этом буквы (литеры) для латинского языкового самосознания – это отнюдь не условные значки, не имеющие самостоятельной силы и значения. В отличие от более самостоятельных греков, латинские авторы не стали переводить восточную магию букв в плоскость условной аналогии со стихиями мироздания. Так, например, Лукреций (I в. до Р.Х.) возвращает в поэме «О природе вещей» соответствующие идеи Демокрита к их исходному магическому смыслу: «Имеет значенье, с какими И в положенье каком войдут в сочетание те же Первоначала и как они двигаться будут взаимно… Даже и в наших стихах вид имеет большое значение, Расположение букв и взаимное их сочетание: Теми же буквами мы означаем ведь небо и землю, Солнце, потоки, моря, деревья, плоды и животных; Если не полностью все, то все-таки большая часть их Те же и в самых вещах: материи все измененья – Встречи, движенья, строй, положенье ее и фигуры – Необходимо влечет за собой и в вещах перемены». (II: 1007–1017. Перевод Ф.А. Петровского) . В русле «литературного» мировосприятия латинский алфавит, подобно древнееврейскому, представляется вместилищем исходных духовных сущностей, необходимых для творения бытия: «Латинский алфавит является идеографическим отражением великих греческих мифов он преподносит нам удобное для использования “выражение” фундаментальных истин, содержащихся в человеке и во Вселенной, истин живых, “божеств”, которые представляют собой манифестацию единой истины, созидательной и суверенной» . |
| «Настало время, когда мы все осознали тот факт, что только политика искреннего уважения к самобытности каждой личности и народа, самоотверженной любви и смиренного служения, “политика“, основанная исключительно на духе и законах Царствия Божия, может служить основанием православной миссии». 359 То, что является для владыки Анастасия Яннулатоса ключевым моментом в его попытках придать импульс обновленному православному миссионерству, было присуще православным миссиям с ранних времен. Не всегда отчетливо выраженное, часто завуалированное уважение к самобытности народа может быть подтверждено множеством примеров. Как еще расценить стремление миссионеров сохранить местный язык, создать для него алфавит? Язык является одним из наиболее существенных, если не самым важным национальным признаком. 360 Труд св. Кирилла, подарившего славянам алфавит, и св. Стефана, сделавшего то же для зырян, был не только делом евангелизации народа, но в то же самое время попыткой сохранить его культурное наследие, его национальную идентичность. Еще одним элементом православной миссионерской практики, облегчавшим восприятие и воплощение Православия в различных местных культурах, был личный пример многих миссионеров, использовавших инкарнационный подход. Следуя определенному типу православной духовности и сознательно или бессознательно подражая Господу, который «обнищал ради вас» ( 2Кор.8:9 ), эти миссионеры жили в «евангельской нищете». 361 В дополнение к духовным преимуществам такой образ жизни (его вели святые Макарий Глухарев, Николай Касаткин и многие другие) сводил к минимуму отрыв миссионеров от местной культуры. У миссионера нет средств на проведение коренных перемен. Даже если в его распоряжении оказываются какие-то средства, он старается использовать их так, чтобы минимизировать ущерб, наносимый культуре коренного народа. Поскольку во многих странах, где действовали западные миссии, до сих пор широко применяется заморская материальная помощь, легко понять, как пребывание в евангельской нищете может свести до минимума вредные воздействия на культуру народа-аборигена. Бережное отношение к культуре и понимание ее ценностей являются основополагающими принципами лучших образцов православных миссий. |
| Ее научные результаты ничтожны по сравнению с грандиозной всемирной рекламой, колоссальными затратами и… трудами скромных, малоизвестных в широких кругах полярников дореволюционного времени: Седова, лейт. Вилькицкого, адм. Макарова. Ссылаюсь в этом случае на интимно сказанные слова одного из ближайших сотрудников проф. О. Ю. Шмидта, имени которого назвать не могу – он еще жив. От него же я слышал жалобы на то, что огромную научную силу и могучую энергию О. Ю. Шмидта безрассудно растрачивают на разрешение второстепенных, чисто практических задач по завоеванию Арктики. Известный рейс «Челюскина», в течение которого этот первоклассный мировой ученый нес чисто административные обязанности начальника группы арктических зимовщиков и со свойственным ему темпераментом затрачивал свое драгоценное для науки время даже на выпуск пароходной агитки-стенгазеты, что отмечено самой советской пропагандой, – подтверждает справедливость этих жалоб. В те же годы на всем мусульманском востоке СССР с огромным шумом проводилась «реформа» алфавита. Арабский алфавит, которым пользовались все мусульманские народы, заменялся новым – латинизированным. Это требовало большого труда и знаний, т. к. каждое из многочисленных восточных наречий имеет свои грамматические и фонетические особенности. Председателем всесоюзного комитета по латинизации был назначен старый большевик, друг Сталина, бакинский турок Агамали-Оглы , безграмотный настолько, что при интервьюировании его мною, он твердил лишь одну фразу: – Пиши, пиши: плохой алфавит, совсем плохой… Текст необходимого в интервью мне пришлось сочинять самому под руководством проф. Среднеазиатского университета, арабиста Шмидта , позже погибшего в ссылке. Широкая пропаганда, сопровождавшая эту «реформу» (которая через 10 лет была отменена, и алфавит был на этот раз русифицирован), убеждала восточные народы в огромном культурном ее значении, но на саком деле цель была иная – уничтожение самобытности народных культур советского востока, порабощение мышления масс, отрыв его от религии путем создания невозможности чтения Корана и других мусульманских религиозных книг и, главное, разобщение масс и сильной еще в то время в Хиве и Бухаре мусульманской духовной интеллигенции. |
| Война. Как мы ведем воину с грехом в чувственном мире, так же мы должны противостоять помыслам и в мысленном мире, хотя эта воина труднее, а помыслы быстры и дерзки в своих угрозах и нападениях. В этои воине нам очень поможет изучение опыта, изложенного в Писании и в отеческих повествованиях. Здесь наш ум черпает силу и с помощью отеческих наставлении защищается от мысленнои и невидимои брани. Через это рождается в нас память о Боге, и мы начинаем ощущать деиствие Его божественнои любви, которая непрестанно нас окружает. С этого момента в нас начинает деиствовать самое сильное оружие — молитва, без которои не может быть достигнуто ничего. Святые Отцы, истолковывая изречение пророка Давида воутрия избивах вся грешныя земли (Пс. 100, 8), следующим образом объясняют значение этого подвига. Усилия в духовном делании должны прилагаться с самого начала, иначе ум будет рассеиваться памятью о прошлом, по причине своиственного ему парения. Первыи долг на духовном поприще невидимои и многообразнои брани есть возделывание ума, откуда постыдные помыслы исходят воутрия, то есть берут начало. Это достигается памятью о Боге от стражи утренния (Пс. 129, 5), а также постоянным призыванием всесвятого имени Его, посредством чего обнаруживается наша ревность к подчинению Его божественнои воле. Гордость. Кто познал на опыте Божественную любовь, еще издалека чувствует тлетворныи дух тои отвратительнои страсти, которая называется гордостью. Гордость разлучает человека с Богом, и человек впадает в страшныи эгоизм. Так он навсегда может остаться за пределами соединяющеи всех любви Христовои. Лишь однои этои богоненавистническои страсти достаточно, чтобы уничтожить человека, как прежде она низринула бесплотных и светлых Ангелов. Гордость — корень и начало многочисленных бед, которые душат измученное человечество. Гордость — это хребет «ветхого человека», тело смерти (Рим. 7, 24), это мерзость запустения, стоящая на святом месте (ср.: Мф. 24, 15). Если это чудовище не будет низвергнуто и изгнано из души, Божественная благодать никогда не приблизится, чтобы принести Божественное просвещение и то, что последует за Божественными дарами,— воскрешение человеческого естества. |
| Всё старческое служение Батюшки построено на евангельских заповедях, на духе евангельском. «Евангелие для отца Кирилла — сила, опора, солнце самой Правды, — пишет А. В. Артемьев, духовный сын отца Кирилла. — И все его ответы, вся его реакция на современную жизнь, она оттуда — из Евангелия, с которым он никогда не расстается». Чтение священной книги укрепляло солдата Ивана Павлова во время военных действий и продолжало оставаться постоянной потребностью всё последующее время. В 80–90-е годы в келье отца Кирилла проходили чтения Библии. Они начинались в девять часов вечера и длились около часа. Затем некоторое время спустя они переместились в помещение под Трапезным храмом. На чтения приходили все желающие: студенты Духовных школ, преподаватели, братия Лавры. С приближением времени все собирались и келейник или сам отец Кирилл приглашал. Вначале читалась молитва, все садились. Отец Кирилл садился в кресло и начинал читать. Встречающиеся малопонятные места он пояснял. Присутствующие могли задавать вопросы, если им было что-то непонятно. Когда чтение заканчивалось, все вставали и отец Кирилл читал завершающую молитву. Келейник приносил после этого бутерброды. Во время совершения литургии при пении Символа веры Батюшка, стоя у престола, мог прочитать несколько строк из святого Евангелия, которое имел в кармане. В конце статьи, посвященной Троице-Сергиевой Лавре и опубликованной в Журнале Московской Патриархии, отец Кирилл советует всем православным больше читать Евангелие. В одной из своих проповедей, произнесенной в 1962 году, он обращается к слушающим: «Брали ли вы в свои руки святое Евангелие с той целью, чтобы проверить, по тому ли пути вы идете, какой в нем указан Господом нашим Иисусом Христом? Если вы этого не делаете, то вы совершаете роковую ошибку, гибельную для вас». Как то, еще при жизни отца Кирилла, старый инок Лавры на вопрос о Батюшке восторженно воскликнул: — Отец Кирилл-то? У-у!.. Он знаток Евангелия большой! Все с ним и советуются… Чуть минутка свободная — он сразу же руку в карман подрясника: там всегда неразлучный спутник его — Евангелие. Очки на нос и читает. Он всегда его носит при себе, маленькое, старенькое, потертое. |
| упражнения – всё, что так мало знакомо современным образованным людям и столь понятно и известно всякому народному начётчику, прежнему и теперешнему. Вот тот алфавит духовный, о котором говорит святитель Тихон: «Два рода учёных и мудрых людей: одни учатся в школах от книг, и множайшие от них суть безумнейшие паче простых и безграмотных, яко и алфавита христианского не знают; ум острят, слова исправляют и красят, но сердца своего исправити не хотят. Другие учатся в молитве со смирением и усердием и просвещаются от Духа Святого и суть мудрейшие паче философов века сего; суть благочестивые и святые, и Богу любезные; сии хотя алфавита не знают, но добро всё разумеют; просто, грубо говорят, но красно и благоприятно живут. Сим, христианине, подражай» (3, 193). И в этом-то и состоит существеннейшее содержание истинного христианства как подвига жизни, содержание, забытое западными исповеданиями, но составляющее центр православной богословской литературы, которая истолковывает всё Откровение божественное, все события и изречения Библии прежде всего в применении к этим ступеням духовного совершенствования. Воплотившийся, смирившийся и воскорбевший о грехе нашем Спаситель принёс в лице Своём и в общении с Собой возможность именно этого духовного делания, и в нём заключается наше спасение. Но одни совершают его добровольно и сознательно, проходя духовную жизнь( Фил.2:12 ), другие проходят последнюю почти помимо воли, исправляясь посылаемыми от Бога страданиями и исполняя церковную дисциплину, третьи только перед смертью очищают раскаяньем свою рассеянность и получают просвещение за гробом, сущность же христианского подвига заключается в аскетизме, в работе над своей душой; в этом же состоит и сущность христианского богословия. Если проследить все заблуждения Запада, – как те, которые вошли в его вероучение, так и присущие его нравам, передаваемые нам через «окно Европы», – то увидим, что они все коренятся в непонимании христианства, как подвига постепенного самоусовершенствования человека. |
|
|
