| Студенческие годы Г. Павского пришлись на время становления духовного образования в России. Его ученичество удивительно совпало с основными вехами реформ конца XVIII – начала XIX вв., которые должны были положить начало созданию новой школы. В год его поступления, 1797-й, Александро-Невская главная семинария была переименована в академию, что выражало намерение не только поднять ее престиж до академий Московской и Киевской, но и постепенно повысить уровень преподавания. В 1809 г., следующем после завершения им обучения в Александро-Невской академии, происходят принципиальные изменения во всем строе духовного обучения. В Санкт-Петербурге была открыта высшая школа нового образца – Санкт-Петербургская духовная академия, первое подобного рода учебное заведение в России. Предполагались новые учебные программы, новый учебный процесс. Герасим Петрович был рекомендован к поступлению. Создание Санкт-Петербургской духовной академии было во многом уникальным начинанием. На ее курсе (порядковый номер курса обозначал набор, а не год обучения), 1809–1814 гг., проверялись новые требования и подходы к образованию. курс сформировали только по завершении обучения и уже с этого второго набора обучение по курсам шло параллельно, а сами наборы следовали один за другим обычно с интервалом в два года. Если обучение курса длилось пять с половиной лет, то в дальнейшем пришли к четырехгодичному циклу, включавшему два образовательных уровня – низшее и высшее отделения, с соответственным подразделением учебных предметов по двум разрядам. Реформа 1809 г. четко обозначила образовательные ступени в духовном образовании, где академическая определялась как высшая и ей предъявлялись соответствующие требования. Предполагалось изменение методики преподавания. Отдельно оговаривалось требование развития творческих способностей студентов – акцент ставился не на «зазубривание», но осмысление. Данный подход явственно звучит в Проекте устава новой Академии (окончательно Устав был утвержден в 1814 году, при выпуске и формировании курса): «Добрая метода учения состоит в том, чтобы способствовать к раскрытию собственных сил и деятельности разума в воспитанниках; а посему пространные изъяснения, где профессора тщатся более показывать свой ум, нежели возбуждать ум слушателей, доброй методе противны. По сей же самой причине противно доброй методе диктование уроков в классе. В добром учении необходимо нужно требовать в уроках самых строгих отчетов, и заставлять студентов самих изъяснять истины, ими открытые, вызывая их к тому задачами и вопросами и исправляя тут же их погрешности. Собственное упражнение студентов в сочинениях есть одно из существенных правил доброй методы; но сочинения сии должны быть всегда сопровождаемы от профессоров здравою критикой». |
| В 1890 году Александр Павлович опубликовал свой перевод книги " Христианская этика " датского теолога Ганса Лассена Мартенсена (Hans Lassen Martensen, 1808-1884) . В 1892 году вышел в свет его перевод книги ординарного профессора Лейпцигского университета Х.Э. Лютардта " Апология христианства " . 20 ноября 1889 года А.П. Лопухин был избран Советом Санкт-Петербургской академии на должность экстраординарного профессора кафедры древней гражданской истории . В 1903/1904 учебном году ему было вменено в обязанность чтение лекций и по новой гражданской истории вместо вышедшего в отставку профессора Н.А. Скабалановича. К сожалению, этот год был последним в жизни А.П. Лопухина. 22 августа 1904 года Александр Павлович скончался. Похоронен он был на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры. Двадцать лет преподавательской деятельности А.П. Лопухина в духовной академии были для него одновременно временем интенсивного научного и литературного творчества. По словам П. Потехина, он проявил на этом поприще " редкую не только в русской, а даже и в иностранной литературе производительность. О нем, как об Оригене , по справедливости можно повторить слова блаженного Иеронима, что за свою жизнь он мог столько написать, сколько иной за свою жизнь не может прочитать " . Своим трудолюбием и работоспособностью Александр Павлович удивлял всех, кто его знал. В последний год своей жизни он тяжело болел, но не прекращал своих трудов. Общавшийся с Лопухиным в это время профессор-богослов А.А. Бронзов (1858-1919) вспоминал о нем в своей статье-некрологе, написанной 24 августа 1904 года: " Человек явно умирал, но думал не о смерти, не о покое, а о новых и новых трудах! Трудился почти в гробу, трудился " тяжко болящий и немощной " (так он подписался под последним своим ко мне письмом). Много ли таких людей?! Да, он был пример, достойный подражания для всех и каждого " . Собранные вместе сочинения А.П. Лопухина составили бы десятки объемистых томов. Большая часть их посвящена двум темам: религиозной жизни западного общества и библейской истории. |
| Академическое правление, надеясь, что Мегунтов оправдает благоснисхождение своего начальства и успехами в учении и благонравием в поведении, и чтобы не отнять у Мегунтова способов к образованию и воспитанию, 4-го марта по содержанию ректорского репорта докладывало пр. Амвросию. На докладе он 4 марта написал: «студента Мегунтова, во уважение искренняго его раскаяния и испрошения прощения от о. ректора, принять паки в академию, позволив ему продолжать учение в оной, однако ж с тем, чтобы обязался он письменно быть послушным начальству и повиноваться всем распоряжениям онаго». От Мегунтова взяли требуемое обязательство и пустили в класс. Судьба воспитанников Правительство, учреждая казанскую академию, предназначало сделать Казань сосредоточием образования духовного юношества восточного края российской империи, имело в виду приготовить из духовных питомцев пастырей и служителей церкви й учителей духовного юношества. В именном Высочайшем указе от 18 декабря 1797 года изображено: «попечение о благоустройстве церкви и призрение к служащим ей почитая одною из главнейших обязанностей царствования, признали мы за благо на пользу оной, следующия распоряжения: как просвещение и благонравие духовного чина способствует просвещению и утверждению добрых нравов и в мирских: то и полагаем начальнейшею надобностью устроение в лучшем, по возможности, виде духовных училищ, и для сего повелеваем: сверх бывших до ныне двух духовных академий в Москве и Киеве, учредить таковыя же духовныя академии в С.-Петербурге при Александроневском монастыре и в Казани, вместо находящихся там семинарий, снабдя их всем, званию сему соответствующим и для преподавания наук потребным». Другим Высочайшим указом от 11-го января 1798 года на имя преосвященного митрополита Гавриила повелено было: «потребный для благоустройства академий и семинарий порядок утвердить во-первых в Невской академии, с тем, чтобы, применяясь уже к тому, и в прочих академиях и семинариях таким же образом учение происходило, и чтоб во все показанныя четыре академии были присылаемы из епаршеских семинарий отличившие себя успехами ученики для усовершенствования себя в познании высших наук и образования к учительским должностям». Так как ближайшим назначением академического образования было приготовление воспитанников к достойному прохождению священнического и учительского звания; то и распределение их по местам соответствовало этой цели. Многие академисты, по распоряжению начальства или по собственному желанию, до окончания полного курса, переходили в другие высшие учебные заведения. Другие выходили в светское звание и поступали на места гражданского ведомства, некоторые поступали в монашество, в военную службу. Исключаемые определялись к служительским и мастерским работам в академии. Словом, распределение академистов было чрезвычайно разнообразно. 1) Поступление в епархиальное ведомство |
| Н. Потапова, также преподавателя логики и еще новой философии. Корпоративная жизнь преподавателей Петроградской академии во многом отличалась от Московско-Посадской. Здесь профессоры и бакалавры не жили в таком близком общении, как в Сергиевом Посаде. Немногие, человек шесть (В. И. Долоцкий, Н. И. Глориантов , А.И. Предтеченский , И.Е. Троицкий , Т. В. Барсов , П.Ф. Комаров), имели казенные квартиры в здании академии, остальные были рассеяны по Петрограду, и если первые естественно часто виделись, то последние жили особняками как друг от друга, так и от академических насельников, имея особый круг знакомых и родных, что представляло свои выгодные и невыгодные стороны. Материальное положение преподавателей столичной академии оказалось также несколько иным, чем в скромном Посаде. Правда, по примеру Московской и вслед за ней, и в Петроградской академии существовала такая же прибавка, от Александро-Невской Лавры, к казенному жалованию: ординарному профессору (вместо 858 р.) – 1200 р., экстраординарному (вместо 429 р.) – 900 р., бакалавру (вместо 429 р.) – 700 р., но этих средств было недостаточно при дороговизне столичной жизни, в особенности для людей семейных. Для примера возьму себя. Нанял я квартиру за 300 р. в год (25 р. в месяц), осталось 400 р. – на всё про всё; более чем скромное содержание! Так прожили мы конец 1867 и весь 1868 год; к концу 1868-го, началу 1869-го, с выходом инспектора архимандрита Хрисанфа на ректуру в Петроградскую семинарию, я получил прибавку в 200 р., на меня перевели его оклад – экстраординарного профессора (900 р.), в виду моего семейного положения, хотя я и не был возведен в это звание. Считал себя счастливым, располагая в месяц уже 75 р., а за исключением платы за квартиру, – 50 р. Но это счастье было очень кратковременное; продолжалось оно месяца два-три. Перед преобразованием академий по новому уставу, месяца за три-четыре до 30 мая 1869 г. (время утверждения устава), Лавра отказалась давать прибавки к нашему жалованию, в виду будущих возвышенных окладов содержания, в размере университетских. |
| Митрополит Платон особое внимание уделял преподаванию древнееврейского языка. В риторском классе с 1786 г. в качестве дополнительного предмета была введена история древней Церкви, именовавшаяся Священной историей, излагавшаяся (как и в последующем столетии) по И. М. Шреку (Schröckh) (1733–1808). В Москве и Киеве изучались немецкий и французский языки, а в Киеве — еще и польский. Прочие дисциплины были представлены географией, математикой и медициной. Церковный устав (Типик) в Московской Академии стали изучать лишь с 1798 г. Преподаватели Московской Академии выступали в городских церквах с поучениями и проповедями на темы, которые по большей части назначал лично митрополит Платон; чаще всего они касались этики Нового Завета . В 1806 г. в Московской Академии появился еще один предмет — история Русской Церкви, который читался по только что вышедшей «Краткой российской церковной истории» митрополита Платона. Весьма любопытна изданная по этому поводу инструкция самого митрополита: «Не худо б было, ежели б учеников еще испытывать, все ли они одобряют, или в чем не сумневаются ли, или не делают ли на что разумную критику. В таком случае сумнения объяснять, а разумную критику похвалять, неблагоразумную же поправлять» . з) После преобразования в 1797 г. Александро–Невской и Казанской семинарий в академии Святейший Синод занялся проблемой преподавания и воспитания в духовных учебных заведениях в целом. Результатом явился указ Святейшего Синода от 1798 г., представлявший собой Устав духовных школ. Он не предполагал каких–либо реформ в собственном смысле слова, но в некоторых отношениях являлся все–таки определенным шагом вперед. Курс богословского класса был в нем, рассчитан на три, а философского — на два года. Назначение на некоторые должности успевающие студенты могли получить уже на третьем году богословского класса. Обучение в обоих классах проводилось на латинском языке. Помимо обычных для семинарий предметов вводились краткая история Церкви, герменевтика, систематическая догматика и апологетика, богословская этика и пасхалия; кроме того, предписывалось чтение Библии с разъяснением наиболее трудных мест, Кормчей книги и «Книги о должностях пресвитеров церковных». |
| профессор Фёдор Герасимович Елеонский (12.04.1836–03.11.1906) Библейские переводы Отзывы Религиоведение Священное Писание Ветхого Завета профессор Фёдор Герасимович Елеонский Доктор церковной истории, заслуженный профессор СПбДА, специалист по ветхозаветной библейской истории и истории Библии. Биография Родился в 1836 году в Нижегородской губернии, в семье диакона. Новую фамилию Елеонский получил, согласно принятой тогда практике, при поступлении в семинарию. Окончив Нижегородскую духовную семинарию (1859), был отправлен для продолжения образования, как один из лучших выпускников, в Санкт-Петербургскую духовную академию. В академии получил звание магистра богословия, защитив диссертацию «О состоянии русского раскола при Петре I». После окончания Академии в 1863 году, преподавал в духовных семинариях: сначала Рижской, затем — в Казанской, а с 1864 года — в Литовской. В том же 1864 году был назначен преподавателем Виленского училища для девиц духовного звания. В 1865 году стал библиотекарем Литовской духовной семинарии, а в 1867 году — членом педагогического собрания правления семинарии. В 1870 году вступил в преподавательский состав Санкт-Петербургской духовной академии; по представлению профессора академии И. В. Чельцова, избран на должность доцента академии кафедры библейской истории. В 1875 году перешел на должность экстраординарного профессора, а в 1884 году защитил докторскую диссертацию по теме: «История израильского народа в Египте от поселения в земле Гесем до египетских казней» (СПб., 1884), и вступил в должность ординарного профессора. С 1890 по 1896 год Ф. Г. Елеонский исполнял обязанности заведующего Санкт-Петербургской Синодальной типографией. В 1891 году получил чин действительного статского советника, в 1896 году — звание заслуженного профессора, в 1897 году вышел в отставку, в 1898 году был избран почетным членом СПбДА. Награждён орденом св. Станислава 1-й степени. Умер в Санкт-Петербурге в 1906 году, похоронен на Никольском кладбище в Александро-Невской лавре. |
| Да благоденствует Россия и да будет надо мною и над нею благословение Божие». Брукзаль, 30 Июня 1814 г. 182 . Государь прибыл в Павловск 12, а в С.-Петербург 13 Июля. На другой день, 14 Июля, был всенародный торжественный молебен в Казанском соборе. Восторгу народа не было предела. Государь торжественным Манифестом засвидетельствовал свою признательность всем сословиям народа за подъятые ими подвиги и принесённые жертвы в трудное время войны, даровав каждому сословию знаки своего Монаршего благоволения 183 . В это то время, полное величия, блеска и славы, народного энтузиазма и счастья, поднесены были Государю доклады Комиссии Духовных Училищ о совершившемся окончании первого курса С.-Петербургской духовной академии, как первом счастливом опыте правительственных забот об усовершении духовных училищ; о мерах к преобразованию второй, Московской академии и другого учебного округа; о тщательнейшем пересмотре и исправлении уставов всех духовно-учебных заведений, высших, средних и низших, которые должны служить на будущее время руководством в их деятельности; об установлении классных окладов по учёным степеням доктора, магистра и кандидата богословия. Утвердив все эти доклады, Государь выразил признательность всем членам Комиссии, потрудившимся в этом деле, почтив особыми рескриптами митрополита Амвросия и ректора академии, архимандрита Филарета за успешное окончание первого академического курса и труды в образовании духовного юношества. Вслед за тем, 30 Августа, в особом Высочайшем указе на имя Комиссии Духовных Училищ, Государь выразил свои мысли о воспитании духовного юношества. Мысли эти вполне выражали то настроение, в котором он находился в то время. «Утвердив – сказано в Высочайшем указе, – всё, что Комиссия Духовных Училищ мне представила докладом своим 27 числа сего месяца, Я нужным считаю изъяснить мои намерения о воспитании духовного юношества. Первый учебный курс Александро-Невской академии кончен, образовавший учителей для второго курса С.-Петербургского округа и открытия вновь Московского: то я желаю, чтобы Комиссия обратила своё внимание, как на сих новообразованных учителей, так и на самые училища, чтобы устроить их в прямом смысле училищами истины. |
| —69— 1883 г. Евл. Александров. Резухина 1729 , разобрать, привести в порядок, переписать и приготовить к печати означенные бумаги. Когда все это было исполнено, оставалось приступить к изданию этого драгоценного материала. Как ни трудолюбив и опытен был в писательстве и архивных занятиях г. Григорович, но он едва ли был в состоянии с успехом совершить столь важный и обширный труд. Посему Константин Петрович обратился ко мне с словесным предложением, не могу ли я принять на себя редактирование предстоящего издания бумаг митрополита Филарета. Разумеется, я весьма охотно изъявил свое согласие на это, сколько лестное, столько же и приятное для меня предложение. И вот 24-го числа сего Октября мне представлено было г. Григоровичем, для предварительного раз смотрения, пять огромных картонов четко переписанных и приведенных в хронологический порядок бумаг разнообразного содержания. Приступивши к рассмотрению этих бумаг, я увидел, что он начинаются с декабря 1824 г., когда Филарет был уже архиепископом Московским. Но как известно, его общественная деятельность началась с 1809 г., когда он, в сане иеродиакона, вызван был в С.-Петербург и ему на первый раз поручено было преподавание в Александро-Невской академии Высшей риторики, и эта деятельность, с течением времени, расширяясь более и более, не могла, конечно, оставаться бесследно. Поэтому мне тотчас пришла мысль отыскивать следы этой широкой деятельности в тех местах, где она совершалась и в тех учреждениях, с которыми она более или менее соприкасалась. Вследствие сего, я поручил своему доброму помощнику Н.И. Григоровичу немедленно обратиться к архивам семинарии и академии петербургских, духовной консистории, бывшей Комиссии духовных училищ, библейского общества, канцелярии Обер-Прокурора и проч. – Затем я просил К. П-ча открыть доступ моему помощнику к архивам: Императорского человеколюбивого общества и Министерств: внутренних и иностранных дел и народного просвещения. Наконец, —70— 1883 г. я вспомнил, что и в Москве, в разных духовных учреждениях, как-то: в Синодальной конторе, в Московской духовной академии, епархиальной библиотеке и др. хранится множество бумаг и дел с именем Филарета. По сему все, что можно было оттуда заимствовать, взято мною чрез посредство г. Обер-Прокурора, или его канцелярии в Петербурге. Таким образом, составилась масса новых бумаг и документов, принадлежавших перу Филарета. – Пока эти новые бумаги и документы переписывались и рассматривались, прошло немало времени. К печатанию их мы могли приступить не ранее, как в половине следующего 1884 года. – Как производилось печатание Филаретовских бумаг, об этом будет говорено в свое время и в своем месте. |
| 938 «1909. Февраля 3. В текущий год предназначен в Академии торжественный акт по случаю 100летнего юбилея Академии. По сему особой еще акт и тоже в воспоминание дня основания Академии считаю излишним», – такова была резолюция митрополита Антония (Вадковского) на этом журнале Совета (Журналы... за 1908–1909 учебный год. С. 279). 939 ОР РНБ. Ф. 322. 3. Л. 4. Каблуков указывал также, что в память 100-летия СПбДА проф. Н. К. Никольский издал со своим предисловием сочинение «гонимого» в свое время прот. Г. П. Павского «Христианское учение в краткой системе» (Там же. Л. 56). 945 Там же. В заседании Совета 22 декабря 1909 г. (после только что отпразднованного юбилея) было объявлено о пожертвованиях в этот фонд: 30 000 рублей поступило от епископа Екатеринославского Симеона (Покровского), выпускника СПбДА 1874 г., 1000 рублей от Александро-Невской Лавры, 100 рублей от бывшего ректора СПбДА архиепископа Сергия (Страгородского) , последним были также переданы в академическую библиотеку I–XXI тома Энциклопедии Герцога-Гаука (Там же. С. 235, 237), 100 руб. поступило от епископа Ярославского Тихона (Беллавина) (ПрибЦВсд. 1910. 9. С. 429), по 100 руб. от епископа Пензенского Митрофана (Симашкевича) и епископа Олонецкого Никанора (Надежина) (Там же. 1910. 14. С. 672) и др. На 12 марта 1910 г. юбилейный фонд составлял 34 995 рублей. Для определения способов употребления этого капитала была создана специальная комиссия, в которую вошли: В. С. Серебреников , И. Е. Евсеев , Н. И. Сагарда , секретарь Совета А. П. Высокоостровский (Журналы... за 1909–1910 учебный год (в извлечении). С. 306). 946 Окончательное решение о дате празднования было принято на заседании Совета 28 сентября 1909 г. (Там же. С. 55). 951 ЦВ. 1909. 50–51, 10 дек. Стб. 1574–1576; 1581–1584. Под первой заметкой стояла дата: 1 декабря 1909 г., под второй – 28 ноября 1909 г. 952 ОР РНБ. Ф. 194. Оп. 1. 29. Л. 50–50 об. Записная книжка Н. Н. Глубоковского . Автографы заметок (первая в двух вариантах, один из них с подзаголовком «юбилейная элегия») сохранились в архиве Глубоковского. ОР РНБ. Ф. 194. Оп. 1. 195, 196. |
| В 1803 г. директор венской библиотеки Ганка-де-Ганкенштейн прислал в св. синод составленное им «Рассмотрение древнейшего, будто бы, кодекса первобытной славянской церкви» с просьбой, чтобы синод дал свое имение в споре австрийских филологов о происхождении и древности кирилловской азбуки. Синод поручил рассмотреть этот вопрос Евгению, как знатоку древних славянских рукописей. Евгений составил на книгу Ганки свои примечания и представил их м. Амвросию, который и сообщил их синоду, прибавив при этом, что разбор книги более относился к делу российской академии 12 . Общий рассказ о деятельности Евгения в Александро-Невской академии должно дополнить описанием его занятий со студентами по русской истории. Лекции, составленные в Воронеже, он читал и в академии, но дополнял их новыми рассказами, заимствованными из истории Татищева и Щербатова и дополненными самостоятельными исследованиями. Под руководством его студенты охотно занимались историей отечественной церкви: Евгений давал им темы, подбирал источники, студенты составляли свои исследования, которые Евгений исправлял, где нужно переделывал; и эти сочинения потом публично читались студентами на годичных академических актах. Таковы: «историческое исследование о соборах российской церкви», «рассуждение о соборном делении, бывшем в Киеве в 1157-м году на еретика Мартина», «рассуждение о книге Православное Исповедание. сочиненной киевским митрополитом Петром Могилой », «историческое рассуждение о чинах греко-российской церкви». Означенные исследования Евгений назвал своими последними трудами в Петербурге над ученическими опытами и в своей авто-биографии поместил в числе своих сочинений. «До нас в Петербурге этого не бывало; а если правду митрополит и другие говорят, то де и впредь не скоро будет. Его бранят, зачем он меня скоро выпустил. А я так хвалю его за это» 13 . Так писал Евгений Македонцу из Новгорода, куда он был определен на должность викария новгородской митрополии. Мы встречаемся с замечательным явлением в истории русского духовного просвещения. Почти все более или менее выдающиеся труды, касающиеся разбора русской церковной жизни и богословской науки, вышли из под пера русских архипастырей. В истории намечены и причины этого явления. Лучшие силы и дарования, выходившие из духовно-учебных заведений, с настойчивым вниманием привлекались доселе к поступлению в монашество, в видах замещения иераршеских кафедр. В руках иерархов сосредоточивалась вся инициатива того или другого направления в религиозном образовании; в их власти была цензура книг; от них поэтому зависела и успешная разработка истории русской церкви. В прошлом столетии российская академия хотела печатать древние российские хронографы и сообщила о том сенату, прося разрешения; сенат в свою очередь переслал дело в св. синод и просил дать свое заключение. |
|
|
