| 203 Между тем, уничтожение крепостного права послужило новым поводом к частым недоразумениям и жалобам со стороны помещиков и гражданской власти на священников, с одной стороны, за то, что они вмешиваются в дела крестьян по отношению их к помещикам, а с другой, что они уклоняются от разъяснения им дела, так что сами священники и епархиальное начальство поставлены были в затруднительное положение, как поступить в одном случае и как в другом, подобном ему, чтобы не возбудить жалобы на себя. Наглядной иллюстрацией подобного ненормального положения вещей может служить дело, возникшее в 1862 году по отношению в Литовскую духовную консисторию Гродненского губернатора, по поводу отказа одного приходского священника от подписи поверочных актов за неграмотных крестьян. В ответ на это отношение консистория справедливо отозвалась, что «по делу об освобождении крестьян от крепостной зависимости неоднократно поступали жалобы на приходских священников за якобы неправильные толкования ими нового положения для крестьян и даже требования со стороны губернаторов о строгом внушении духовенству не принимать на себя разъяснения крестьянам оного положения, а потому неудивительно, что теперь тоже сельское духовенство, запуганное строгою ответственностью за вмешательство в дела крестьян, отказывается от подписи поверочных актов». С другой же стороны, консистория находила, что обязать официально сельское духовенство к подписи поверочных актов, по приглашению и, хотя бы, с согласия крестьян и мирового посредника, значило бы «дать сему обстоятельству такой вид, как бы священники особенно обязаны быть миротворцами и помогать благому делу по новому устройству участи крестьян». Вследствие сих соображений, консистория предписала духовенству, чтобы оно, «в удовлетворение доверия к ним крестьян, вообще не отказывалось от подписи, за неграмотностью их, поверочных актов, коль скоро к сему приглашают их сами крестьяне и коль скоро, по прочтении пред ними сих актов, окажется, что содержание оных вполне для них понятно, и что на все изъясненные в них условия они добровольно соглашаются, принимают и нимало не прекословят». |
| Из источников Сократовой «Истории» Иееп особенно внимательно рассматривает вопрос об отношении этой «Истории» к собранию соборных актов, сделанному Савином. 130 Вот сведения о Савине, как излагает их указанный исследователь. Савин, по известиям Сократа, был приверженцем македонианской ереси, занимал епископскую кафедру в Ираклее во Фракии и известен сочинением под заглавием «Собрание соборных актов». Его труд начинался обзором соборных рассуждений в Никее, на I Вселенском соборе, и был доведен до царствования Валента. Дожил ли Савин до царствования Феодосия Великого, остается неизвестным, хотя некоторые ученые и утверждают это. Будучи македонианином, Савин несочувственно относился к православным и был далек от того, чтобы признавать важность заслуг Афанасия Великого . Сократ нередко обличает его за пристрастие к арианам: «Собрание актов» Савина было не простым сборником соборных актов, но оно передавало сведения и о тех спорах и беседах, какие имели место на соборных заседаниях; об этом с ясностью можно догадываться на основании некоторых замечаний, какими сопровождает Сократ свои выдержки из труда Савина. Как сборник соборных актов и изложение соборных бесед и диспутов, этот труд был важным историческим источником, тем более что он, по всей видимости, был очень богат документами. Не должно думать, что это был простой сборник документов и простая передача епископских бесед на соборах. Нет. Излагатель сопровождал помещаемые акты и известия различного рода критическими замечаниями, направленными к похвале и прославлению одних явлений и лиц, и к порицанию и осуждению других лиц и происшествий. Это ясно видно из «Истории» Сократа. Поэтому исследователь полагает, что «Собрание» Савина было чем-то вроде церковно-исторического труда. Вместе с этим исследователь делает предположение, что известия Сократа по своему происхождению обязаны в значительной мере Савинову труду. Он находит очень любопытным, что православный историк V в. в существенных частях своего труда пользуется враждебным ему арианским источником. |
| После этого в течение десяти лет на заседаниях Комитета ни разу даже не помянули о музее, хотя для него поступали изредка кое-какие вещи. Только уже из протокола заседания 12 марта 1885 года мы узнаём, что, при приёме Комитета вновь определённым в 1884 году секретарём Л. Б. Вейнбергом, в Комитете оказались образцы минералов, ископаемых и сельскохозяйственной промышленности Воронежской губернии, состоявшие из разных видов ископаемого угля, глины, железных руд, ископаемых окаменелостей, образчиков разных сортов овечьей шерсти и проч. Когда и как были собраны в Комитете эти вещи, из протоколов общих собраний Комитета не видно, и это ясно показывает степень интереса к учреждению музея в тогдашнем составе Статистического Комитета, среди секретарей и членов которого никто не отличался любовью к вещественным памятникам старины, хотя впрочем и были лица, занимавшиеся историей и изданием древних актов (М. Ф. Де-Пуле, Ф. К. Яворский, М. М. Скиада, Н. В. Воскресенский и Г. М. Веселовский). Об этом можно судить и по тому, как хранился при Комитете архив, с таким трудом собранный и приведённый в порядок Второвым и затем сданный им на хранение в Комитет. Древние, самим временем пощаженные, акты здесь ждала печальная участь. Хотя после Второва печатание актов и нашло себе продолжателей в лице уже упомянутых де-Пуле и Яворского и, кроме того, Елагина, Л. Б. Вейнберга и А. А. Полторацкой, которые издали в свет весьма значительную часть их, но далеко не все эти издатели умели и хотели бережно обращаться с подлинными актами и сохранять их для потомства. Елагин, известный автор «Истории русского флота» 16 , увёз с собою в Петербург множество актов в 13 тюках для того, чтобы воспользоваться ими, как источниками для этого труда; и когда после этого они были возвращены в Комитет, то в прежний порядок уже не были приведены, а хранились в столь невозможном виде, что к некоторым обветшавшим и обтрепавшимся в грязных мешках документам нельзя было прикоснуться. (Напечатанные курсивом слова составляют собственное выражение Б. Г. Карновича, ревизовавшего в 1884 году делопроизводство Комитета). «Грамоты и прочие исторические документы валялись во врачебном отделении губернского правления в изодранных и плесенью покрытых коробках на полу, сколько помещалось. Остальные документы валялись на лестнице, ведущей в уездное полицейское управление» 17 . При таком способе хранения актов и пользования ими для печатания, нисколько не странно, что из 2186 тетрадей актов, собранных Второвым, к 1893 году не оказалось налицо 119 тетрадей. При этом из драгоценнейших для местной истории царских грамот едва уцелела четвёртая часть: их было 212 тетрадей и кроме того 442 отдельных не сшитых в тетради грамот, и из этого количества утрачено 152 тетради и 226 отдельных грамот!... 18 |
| Губернским Статистическим Комитетам и прочим местам, а также лицам, командируемым в губернии от Главных Управлений, в случае надобности извлечь какие-либо статистические сведения из хранящихся в Консисториях церковных книг и актов, предоставляется командировать в Консистории своих чиновников для извлечения потребных сведений в самой Консистории в присутствии ее чиновников, обязанных наблюдать за сохранностью церковных книг и актов. Командируемым для означенной надобности посторонним чиновникам, Секретарь Консистории обязывается оказывать возможное содействие к облегчению их труда, как напр. объяснять им способы составления, достоверность и полноту тех книг и актов, значение принятых для них форм, предъявлять сделанные в Консистории для представления высшему начальству извлечения из церковных книг и актов, если такие извлечения уже составлены и по содержанию своему могут быть нужны для командировавшего чиновника и т. п. (Указ. 20 Января 1866 г.) Преосвященные, по отношению от начальников губерний о командировании ими чиновников для извлечения сведений о движении народонаселения в Империи из метрических документов, допускают их к этому однажды в год к 1 Февраля в самых Консисториях и в присутствии двух членов, Секретаря, или его помощника и архивариуса. (Указ. 31 Мая 1852 г. но отн. М. В. Д.) Епархиальное духовенство и благочинные обязаны своевременно доставлять по принадлежности требуемые сведения о движении населения Империи православного исповедания, согласно составленной Центральным Статистическим Комитетом при Министерстве Внутренних Дел форме, ведомости о движении населения православного вероисповедания в Империи и напечатанным на ней в виде объяснений правилам. (Указ. 3 Мая 1866 г.) Епархиальные Преосвященные озабочиваются составлением по данной им от Святейшего Синода программе исторического и статистического описания вверенных им епархий, собрав для этого нужные сведения из подлинных актов, хранящихся в архивах, библиотеках и других местах епархиального ведомства. Составленные таким образом как полные описания, так и отдельные их статьи могут быть, по распоряжению Преосвященных и по надлежащем рассмотрении их в цензурном отношении, печатаемы или отдельными книжками, или в современных изданиях преимущественно духовных, с отнесением в первом случае расхода на их напечатание на счет местных епархиальных сумм. (Указ. 1868 г. 77 ср. Указ. 1850 г.) |
| П. Румянцев явился инициатором собирания и издания дипломатических актов. По его поручению Н. Н. Бантыш-Каменский издал 1-й том «Собрания государственных грамот и договоров». После его смерти в 1814 г., помощниками Румянцева в издании последующих томов, были А. Ф. Малиновский и К. Ф. Калайдович. Затем, уже в николаевскую эпоху, археографическими исследованиями занимались Я. И. Бердников и П. М. Строев, которые совершали экспедиции по древним книгохранилищам, в особенности, монастырским, сделав опись ряда библиотечных и архивных фондов, скопировав множество документов. Собранные ими материалы легли в основу издания 4-томных «Актов археографической экспедиции» (1836) и, последовавших за ними, «Актов юридических», «Актов исторических» и «Дополнений к актам историческим». В 1846 г. археографическая комиссия, подготовившая эти публикации, приступила к грандиозному предприятию – систематическому изданию «Полного собрания русских летописей». Самое громкое событие в российской историографии Александровской эпохи – выход 12-томной «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина . Этот знаменитый труд до сих пор читается, в отличие от «Историй» его предшественников, не только профессионалами. Этим он в значительной мере обязан своим литературным качествам, своим слогом, хотя и риторическим, часто напыщенным и манерным, но не тяжеловесным, какими воспринимаются сочинения писателей докарамзинской эпохи, понятным без усилий и, по-своему, ярким. Труд Карамзина затмил историков 18 столетия, может быть, и не вполне заслуженно. Чтобы не перегружать, не утомлять читателя, Карамзин поместил тексты документов, их критический анализ, различные справки источниковедческого характера в примечания, которые составили отдельную серию томов, предназначенных для специалистов и чрезвычайно ценных, тем более, что некоторые из помещенных или процитированных тут источников, впоследствии, были утрачены. «История» Карамзина основана на тщательном и критическом изучении летописей, актов и иных материалов. |
| Однако ж и окончательный вид актов не мог гарантировать состави- —55— телей его от посторонней критики. Могли найтись, и действительно встречались недовольные актами, даже по заканчивании их составления. Нужно знать, что сторона обвиняемая и подвергающаяся суду на известном соборе, во время производства дела, вела свои записи происходившего; и в случае если она находила, что записано в актах не то и не так, что и как происходило на деле, она заявляла протест против нотариев и требовала сличения своих записей 923 с актами собора. Интересно отметить, что и свидетели, являвшиеся с своими показаниями на собор, в случае если они находили, что их слова искажены в актах, с своей стороны тоже заявляли протест против составителей актов 924 . Таким образом акты соборные не избавлялись от действия общественного контроля и тогда, когда собор закончился и акты его получили окончательную редакцию, само собой разумеется, что в случае подобного рода протестов имелось в виду доказать, что акты „злоумышленно изменены нотариями“ 925 . Из этого видно, что дело нотариев, дело записывания прений и речей соборных, а также составления окончательной редакции актов требовало от них большой внимательности терпения, честности и правдивости, словом: всего того, что могло бы гарантировать историческую достоверность таких важных документов, как акты соборные. Эти документы рождались на свет при таких условиях, которые, судя по-человечески, могли давать ценный в научном отношении плод. Подлежащие власти и ещё более сами нотарии прекрасно знали, что заявления протестов против верности актов дело очень серьёзное. Один патриарх, в виду одного подобного протеста, внушительно говорил нотариям: „замечайте вы, нотарии, потому что против вас идёт спор“. Сами нотарии, в случае вышеуказанных протестов говорили: „составление актов притягивает нас к делу, по- —56— тому, что они составлены не другим кем“, и прибавляли: „нам предстоит опасность не за маловажное“ 926 . Но какому наказанию подвергались провинившиеся, мы не знаем. |
| Кроме того, если бы речь шла об александрийской или антиохийской (против Schwartz " a, ибо резонно предполагать антиохийское происхождение лишь начала и конца дошедших до нас актов и самого имени Аполлос) обработке, то цитата из Платона имела бы совершенно другой вид (см. ниже наш анализ разночтений актов с Климентом Александрийским и Евсевием с одной стороны, и Феодоритом – с другой); 4) интерполятор века не мог знать в деталях юридических реалий века, не говоря уже об исторических и языковых hapax " ax актов; 5) ни одно из предположений современных исследователей о позднейшей обработке актов (за исключением предисловия и заключения их) не обосновано убедительно и доказательно (установление отдаленных параллелей не может служить не только хронологической, но даже генетической аргументаций). Кроме того, ученые анализировали какую-либо одну из сторон актов, не принимая во внимание всех особенностей и не учитывая постоянно армянской версии. Предпринятое нами рассмотрение двух языковых редакций актов в совокупности убеждает, как мы полагаем, в оригинальности и неинтерполированности греческого текста. 700 Так предлагал переводить Griffe, 76 (le sentiment, la volonté). Ср. y Freudenberger " a, 123 и примеч. 69–70 704 Ср.: «И это – совершенно ошибочный взгляд, к сожалению, впрочем, разделяемый еще многими, будто трехвековая эпоха до Константина Великого была порой необузданного насилия в отношении христианства, будто во все это время они не имели никакой юридической охраны, никаких гражданских прав и стояли вне покровительства законов» 336). 706 Paulsen, 120. SVF II, fr. 716 (р. 205 16–23 ); p. 144 sq. (особенно fr. 449, p. 147; fr. 458, p. 149–50); fr. 1013 (p. 302 17 sg ). Подробнее об указанных ниже стоических терминах и их значении см., напр.: Рожанский, 105–6, особенно: Столяров 1995, 108 и 118. 711 См. работы прот. Н. Афапасьева (1991, 53–5; 1994, 9–-21; 1995). Именно так понимает Аполлония и Мах (45–7, где разбираются все возможные возражения, чтобы понимать под «жертвой» только молитвы), считая, что мученик «говорит или по крайней мере думает» о евхаристии. |
| О возможности такого плана нечего и говорить. Крещение, по его практическому значению для человека, представляет собою едва ли не самое важное для него таинство в ряду прочих таинств. В то время, как без принятия других таинств, при известных условиях, каждому еще возможен доступ к благодатному царству Христа, – без крещения, этой единственной двери ко спасению, он совершенно невозможен. «Аще кто не родится водою и Духом, сказал сам Спаситель мира, установивший таинства, не может внити в царствие Божие» ( Uoah. III, 5 ). Но все более или менее важные акты богослужебного культа, как языческого, так и христианского, уже вследствие этой важности, отличаются в своем совершении тем большею сложностью. То-же самое нужно сказать и о крещении. В ряду других таинств, как актов богослужения частного, это таинство, вместе с своею важностью, едва ли не представляет собою и самый сложный акт, совмещающий в себе не малое число других частных актов, каковы, напр. наречение имени, оглашение, освящение воды и т. д. Каждый из этих последних актов, находясь в тесной связи с другими актами крещального чина, в то же время настолько самостоятелен, что всегда может стать предметом отдельного исторического обозрения. Совершение миропомазания тоже заключает в себе два самостоятельных акта (самое миропомазание и чин омовения в восьмой день частей тела, помазанных миром), из которых каждый в нашем историческом исследовании можно рассматривать отдельно. Что касается до выгод такого приема, то и они также несомненны. Только при таком приеме пред нами ясна будет историческая судьба всяких частных актов намеченных нами чинопоследований. Правда, при чтении исследования, изложенного таким приемом, нельзя сразу следить за общим развитием исследуемых чинопоследований в их целом виде и гораздо труднее составить себе оное после чтения всего исследования. Но такой кажущийся недостаток, вполне устранен, когда мы после раздельного обозрения всех, составных актов намеченных чинопоследований и вопросов имеющих отношение к совершению последних, присоединим обширное заключение ко всему нашему исследованию, где и представим, на основании всего сказанного выше, общий очерк истории рассмотренных чинопоследований. |
| Понятное дело, как же и неприятен должен быть этот памятник для той части христианского мира, которая не приняла собора 879 – 880 гг.! И удивительным в настоящем случае представляется еще то, как эта часть христианского мира, в продолжении многих веков преобладавшая и заправлявшая в важнейших делах науки и истории, попустила уцелеть этому памятнику до настоящего времени? Кажется, всего скорее нужно было бы ожидать, что и этот памятник (т.е. акты собора 879 – 880 гг.) подвергнется той же участи, какой, мы видели, подверглась большая часть важных исторических документов, благоприятных для патриарха Фотия и неблагоприятных для его противников, – как акты соборов 861 и 807 гг.; письма, писанные в пользу Фотия византийскими императорами, восточными патриархами и т. д. Но к счастью, в истории и самым предусмотрительнейшим и искусным людям не всегда удается сделать то, чего бы они желали. Списки соборных актов 879 – 880 гг. во множестве экземпляров распространились по разным странам христианского мира, и противникам Фотия – папистам после 880 г. уже ни однажды не приходилось в Константинополе, и вообще на Востоке, распоряжаться так, как они распоряжались в 869 г.; неприятные для папства соборные акты остались во многих старых архивах и библиотеках. Ученые, ревнители папства пытались другими способами затмить в истории память этого собора. Пытались, сколько возможно, не выпускать этих актов из старых архивов и библиотек – не опубликовывать их. Пытались заподозривать самое существование собора, пускали в ход мнение, что этот собор всецело был измышлен самим Фотием, или, если он и происходил на самом деле, то не так, как это представляется в актах, которые будто бы во всем составе своем сочинены Фотием. Пытались в особенности заподозривать те заседания собора, на которых состоялось подтверждение неприкосновенности древнего символа веры , и таким образом косвенно отвергнуто было западное Filioqne. Затем, когда памятник этот был уже обнародован, и стало невозможно поддерживать такие крайние мнения о нем, стали нападать на отдельный частности, заподозривать подлинность некоторых документов, входящих в состав памятника, заподозривать подписи, находящиеся под ним, указывать на разности редакции в различных списках, нападать на панегирический тон соборных актов по отношению к Фотию и т. д. Но все эти предубеждения мало-по-малу рассеиваются, и новым даже и католическим ученым, чем более внимательно они всматриваются в указанный памятник, тем более приходится отказываться от прежних крайних мнений, и приходить к признанию значения собора 879 – 880 гг. и важности его актов для разъяснения истории Фотия. |
| 667 Из «Acta» видно, что в первый раз он низвержен был по разным обвинениям, как кончилось второе патриаршество его – низвержением или смертью – из указанного собрания документов не видно (Т. II, 142–147 и далее). Вообще скудные наши сведения о пяти патриархах, правивших Византийским патриархатом после Филофея, несколько восполняются «Актами Константинопольского патриархата» Миклошича, но, как мы уже не раз замечали, эти акты весьма мало дают материалов для описания жизни и деятельности патриархов. Впрочем, хоть немногим из этих актов, мы все же воспользуемся ниже. 669 Преосв. Порфирий. Проповедники в Константинополе. Труды Киевской Духовной Академии, 1880, т. II, 503. 674 Так как Антоний на некоторое время должен был уступить престол одному из своих предшественников, патриарху Макарию, то из «Acta patr. Constant…» (II, 146) открывается, на каких условиях он должен был сложить с себя патриаршую должность, уступая ее Макарию. 677 Если не принимать в расчет последнего византийского патриарха (Афанасия), о котором мы ничего не знаем. См. ниже. 685 Митрополит Ираклийский, считавшийся кандидатом на вакантную кафедру, отказался от этого почетного места, ссылаясь на то, что он не принимает унии См. Садов: Виссарион Никейский, с. 199. (Петербург, 1883). 691 Все его сочинения, впрочем, направлены в защиту унии. Вот заглавия их: 1) Апология против исповедания Марка Эфесского ; 2) Ответ на окружное послание того же Марка; 3) К императору Трапезунтскому о прибавке, сделанной в Символе (Migne. Gr. tom. 160, pp. 13–249). О времени их написания см.: De Gregorio, cognomento Mamma, pp. 11 –12 (ibid.). 692 Historia politica. ibidem. – De Gregorio Mamm, p. 10 (где, впрочем, также высказывается и предположение, что он был изгнан из Константинополя). 695 Досифей, патр. Иерусалимский, в своей «Истории иерусалимских патриархов» (кн. 10, гл. 9) старается доказать подлинность актов этого антиуниатского собора; но автор при этом случае показывает больше полемического усердия в борьбе с папством, чем убеждает читателя в подлинности защищаемых им актов. – Вопрос о неподлиниости актов этого никогда и не существовавшего собора основательно раскрыт в русской литературе. См. Папаиоанну: «Акты так называемого Софийского собора (1450 г.) и их историческое достоинство». Визант. временник, т. II. 1895, с. 394 и далее). |
|
|
