| Духом Святым вещающего, высокомудрении и гордостию недугующие диаволею, яко высокомудра и горда отвращаются, то словес его ужасающеся, паче нежели умиляющеся. От чрева же и учений тонкословствующаго, и противу спасения своего лгущего, вельми похваляют и приемлют». Равным образом только те книги в точном смысле могут быть назван «духовными», который написаны под влиянием Святаго Духа. Не увлекайся общим потоком, но следуй по узкой стези вслед за святыми Отцами. Ты полюбил мое: сообщаю — тебе, как я старался вести себя. Написал ты мне в письме твоем: «Бегай людей и спасешься»! — был вещий глас к Арсению. Как же любящему безмолвие сносить тесноту общежития наравне с новоначальными и еще мятущимися охотно?» — Когда святый Арсений был в столице, при Дворе Царском, и молился Богу, при повстречавшемся ему искушении, не зная, что делать, то был ему глас: «бегай человек, и спасешься!» — И тебе был этот глас, раздавался он в душе твоей, когда ты жил среди многокозненного мира; ты послушался его, удалившись в уединенную обитель. Ты сделал это с простотою сердца, искренностию, простотою намерения, с малым, предуготовительным знанием монашеской жизни. Тебя повстречали неожиданные скорби и недоумения! Что до того? — Бог любит тебя, хочет даровать тебе милость Свою, упремудрить тебя, — так говорил святый инок-старец, святому иноку-юноше, жаловавшемуся на скорби. — Бог послал скорби; Он пошлет и утешение. Когда святый Арсений был уже в монастыре, — опять молился Богу: «Господи! научи меня, как мне спастись!» Ему дан был ответ уже полнее: «Арсений, бегай людей, молчи, безмолвствуй: это корни безгрешия». — И ты уже в обители услышал: «Приучись к молчанию», которое очень много способствует безмолвию. Уже в обители ты услышал: «умри для людей» — тоже, что и «бегай людей». Ты услышал: «научись безмолвию между людьми, при посредстве душевного подвига». Арсений Великий, говаривал в наставление братии из своих опытов: «подвизайся, сколько у тебя сил, чтоб внутренним твоим деланием, которое ради Бога, было побеждено все внешнее». |
| 730. Авва Арсений Великий объяснил охотнику (на примере натянутого лука) необходимость по временам послабления в подвиге См. также: Рассудительность . Ловец пришел для ловли диких зверей на гору аввы Антония. Увидев, что авва утешает братию, он соблазнился этим. Старец, желая успокоить его и показать, что нужно иногда предоставлять братии некоторое послабление, сказал ему: “Вложи стрелу в лук и натяни его.” Охотник сделал это. Старец сказал: “Еще натяни.” Охотник натянул лук туже. Старец опять говорит ему: “Натяни еще более.” Охотник отвечал: “Если сверх меры натянуть лук, то он переломится.” На это авва Антоний сказал: “Так бывает и в деле Божием. Если будешь сверх меры напрягать силы братии, то они скоро отпадут от дела Божия; необходимо по временам давать им послабление.” Ловец, услышав это, выразил свое согласие и пошел от старца с большой пользой, а братия, утвердившись в правильности воззрения на свой подвиг, разошлись по келиям. (Еп. Игнатий. Отечник. С. 38. 196). 731. Некий монах, прежде бывший пастухом, увидел, что болящий авва Арсений лежит на подушке, и соблазнился; но когда узнал, какую великую роскошь оставил авва в миру, и сравнил со своей прежней и настоящей жизнью, то понял превосходство Арсения См. также: Рассудительность ; Соблазн . Рассказывали об авве Арсении. Однажды, когда он сделался болен в скиту, пресвитер перенес его в церковную больницу, положил на постель, небольшая подушка была у него под головой. Один старец пришел посетить авву Арсения. Увидев его на постели и под головой у него – подушку, соблазнился и сказал: “Таков-то авва Арсений! Вот на чем он почивает!” Пресвитер отвел его в сторону и спросил: “Какая у тебя была работа в деревне?” Он сказал: “Я был пастухом.” – “Как ты жил?” – спросил далее пресвитер. Он отвечал: “В больших трудах я жил.” Пресвитер спросил его: “А ныне как живешь ты в келии?” Старец отвечал: “Ныне живу я гораздо спокойнее.” Тогда пресвитер говорит: “Видишь ли ты этого авву Арсения? В миру он был отцом царей; тысячи слуг, опоясанных золотом, в ожерельях и шелках, предстояли ему, и драгоценные ковры были под его ногами! Ты, будучи пастухом, не имел в миру такого успокоения, которое теперь имеешь, а он имел в миру все удовольствия, теперь же не имеет их. И как ты теперь покоишься, так он терпит нужду.” Услышав это, старец пришел в сокрушение, поклонился и сказал: “Прости меня, авва, я согрешил. Совершенная правда, что авва Арсений смиряется, а я покоюсь.” И, получив пользу, старец удалился. (Достопамятные сказания. С. 23. 36). |
| — Клавдия, вы не переживайте так, — миролюбиво улыбнулся Владимир Олегович. — К вам, товарищ Орлов претензиев нет, вы наш, а этот господин пусть определиться, что он будет пить, а потом разговаривайте, сколько влезет. — «Сколько влезет»… Великий и могучий, — вздохнул Арсений Васильевич. — Что ж, это похоже знак. И хоть трамваи в вашем городе не ходят… Короче, господин определился. — Давно бы так, — одобрила Клавдия. — Мне кажется, вон та бутылочка смотрит на нас, — Арсений показал на витрину. — Клавочка, господин писатель хотел сказать, что будучи искушенным мной и вами… — Чего вы такое говорите, товарищ Орлов? А еще интеллигентный человек, статьи всякие умные пишите. Никого я не искусала, тем более на пару с вами. — Вы просто чудо, Клавочка… Понимаете, быть искушенным… Тьфу ты, сам запутался. А ведь действительно — великий и могучий… — Вы о себе что ли? — усмехнулась Клавдия. — Я о русском языке, милая… Только когда содержимое бутылки уменьшилось более чем на половину, Орлов сказал писателю: — А ведь вы первый, кто догадался, что анекдот не без провокаторского душка. Но, надеюсь, все-таки, что называя меня провокатором, вы не считаете меня подобием попа Гапона. Я вообще не люблю попов. — Это видно, — спокойно ответил Арсений, — какой толстовец любит, как вы сказали попов. — А откуда вы знаете, что я — толстовец? Да, кстати, и что я журналист — откуда знаете? — Сколько вопросов… С какого начать? Пожалуй, начну с последнего. То, что вы журналист — у вас на лице написано… — Что, так вот прямо и написано? — Ну да. Плюс детали. Мы не были знакомы, а вы знали, кто я. Следовательно, читали газету о встрече в библиотеке. Читали внимательно, ежели на таком фото смогли меня разглядеть. Что еще? На подушечках пальцев у вас небольшие мозоли. Наверное, лет двадцать, пока не появился компьютер, на пишущей машинке стучали. Ну и наконец, из кармана вашего пальто торчит три или четыре номера районной газеты. Вряд ли купили. Взяли из редакции для себя и знакомых. — Хм, неплохо, Арсений Васильевич… |
| Ответ. В миру очень много нуждающихся в человеческом участии — это не только наши родственники, но и люди совершенно незнакомые, которые ничем не хуже. То, что нам хочется помочь именно нашим родным, говорит не о том, что они особенно достойны помощи и действительно в ней нуждаются как терпящие скорби, а о том, что мы по-человечески их любим, имеем привязанность, пристрастие к этим людям. Желая им помочь, мы тем самым удовлетворяем собственное самолюбие, это, во-первых. Во-вторых, если мы начнем думать о тех людях (пусть даже и не о своих родственниках), которые нуждаются в нашей помощи, то будем вынуждены, оставив монашеский подвиг, вернуться в мир и стать, например, сестрами милосердия. Получается, любовь к ближнему, проявляющаяся в таком простом виде, для нас значит больше, чем любовь к Богу. Такое неправильное, примитивное понимание любви к ближнему, в сущности, перечеркивает смысл монашеского подвига. Так можно упрекнуть любого подвижника: вместо того чтобы «эгоистически спасать свою душу», достигать великих высот святости, молиться, как, например, это делал Арсений Великий (во время стояния на молитве он становился как бы огненным — настолько он был пронизан действием Божественной благодати), лучше бы он помогал каким-нибудь больным, прокаженным и тому подобное. Но Арсений Великий не только не помогал никаким больным, но, даже если к нему за наставлением приходили монахи, он редко когда отверзал уста, а чаще всего даже ничего им не говорил, поскольку ему было сказано Богом: «Бегай людей и спасешься». Поэтому те, кто посещал его, молча уходили со скорбью. Получается, что Арсений Великий, хотя и был образцом уединения, жил неправильно? Кому же нам тогда следовать? Если мы избрали уединенный образ жизни, считая его более удобным для своего спасения, значит, не должны сворачивать с этого пути. Допустим, кто-то из вас видит недостаток монастырской жизни в невозможности помогать ближним. Но помогать ближним очень тяжело. Больной, например, может роптать: мы ему помогаем, а он нас ругает, и такое бывает. В результате мы можем прийти к такому образу жизни, который покажется нам легким. Как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж. |
| Преподобный Арсений Великий жил сначала при дворе царском, был учителем царских детей и проводил жизнь в славе, роскоши, богатстве и почестях великих. Но когда оставил мир и ушел в пустыню, то в последней предался самым суровым подвигам воздержания; сна почти не имел, молился день и ночь, носил одежду хуже всех и своим житием даже удивлял всех. Но вот однажды случилось следующее. Раз преподобный Арсений заболел, и иноки, сжалившись над ним, снесли его в больницу, постлали ему постель, положили в головах мягкую подушку и на таком уготованном одре оставили его. Когда преподобный был в больнице, случайно пришел в нее один чужой монах и, увидав Арсения лежавшим на мягком одре, воскликнул: «Так это-то хваленый отец Арсений? Если бы он был свят, разве лег бы на мягкую постель?» Эти слова услышал бывший в то время в больнице священник и, взявши воскликнувшего за руку, отвел его в особое место и спросил: «Скажи мне, брат, когда ты был в мире, кем ты был и каково было житие твое?» Инок отвечал: «Я пас скот и проводил жизнь мою во многих трудах и печалях». Священник еще спросил: «Ну а теперь как живешь?» Монах сказал: «Теперь ничего, в покое живу, нужное все имею и сплю спокойно». Священник продолжал: «Хорошо, но теперь рассудим: справедливо ли ты осудил отца Арсения? Знаешь ли, кто он? Когда он жил в мире, он именовался отцом царей, ему предстояли в светлых одеждах тысячи рабов, постель его была драгоценная, а богатство неисчислимое. Ты же, когда пас скот, был одним из нищих и не имел такого покоя, какой обрел, ставши монахом. Итак, ты ныне после трудов мирских покоишься, а отец Арсений после покоя мирского и изобилия подвизается и нищету несет. Справедливо ли же о нем судишь?» Тут пристыженный монах, к счастью, понял свое заблуждение относительно суда над преподобным, пал священнику, вразумившему его, в ноги и просил прощения. Теперь, кажется, ясно становится, что судящие других по самим себе несправедливо так поступают и что в таком суждении о других они всегда могут ошибиться. Да и как судить по себе? Всем ли даны от Бога одинаковые силы? Все ли способны нести непременно одни и те же подвиги? Все ли поставлены Богом в одинаковых условиях жизни и в одинаковых званиях и состояниях? Все ли служат Богу только подвигами, которые могут видеть люди? Не многие ли несут великие и тяжкие труды ради своего спасения тайно от всех, лишь перед Отцом их, «Иже в тайне»? Кто, кроме Бога, может знать внутренние, сердечные расположения человека? И по одним ли, наконец, внешним действиям, которые могут видеть люди, судит человека Бог ? Что нам на это возразят привыкшие судить о других по самим себе? Думаем, что ничего не возразят, потому что в предложенных вопросах изложены истины непреложные. Если же ничего не возразят, то понятно, что лучше всего они после этого сделают, если в своем доселе ошибочном суждении о других сознаются и навсегда таковое суждение оставят. Аминь. В тот же день |
| Чего же я боюсь? Я не могу разделиться между Богом и людьми. Знаете, легче угодить Богу, чем людям. У мириадов ангелов одна цель и одна воля воспевать Бога и служить по его повелениям. А у каждого человека свои желания, и цели у всех людей различны. Поэтому гораздо труднее, как я уже сказал, угодить людям, чем Богу. Вот почему он всей душой возлюбил безмолвие и был осторожен в общении с людьми и все время стремился общаться только с Богом. Поэтому его келья находилась на тридцать и даже больше миль от других. Как-то к нему пришел один из самых старых отцов и сказал: – Отче, меня угнетают помыслы, что я по своей старости уже не могу так поститься и тяжело работать, как раньше. Наверное, мне следовало бы посещать слабых и больных. Ведь это тоже проявление любви. Божественный Арсений, сразу распознав коварное лукавство бесов, сказал: – Иди к себе, ешь, пей и спи, сколько тебе нужно, только никогда не покидай свою келью. Когда после варварского нашествия Скит опустел, авва Арсений ушел вместе с другими отцами. Покидая Скит, он плакал, сгорая от тоски по безмолвию. Он знал, что перемещения и переходы с места на место верная смерть для монахов. Ведь они рассеивают и губят все блага, обретенные безмолвием. Братья слишком часто сталкиваются с тем, с чем не следовало бы, видят не нужное и слышат неподобающее. Другой раз авва Арсений пришел к монахам, жившим рядом с заводью, и в ней камыши покачивались от тихого дуновения ветерка. Он (прислушался) и спросил: – Что это у вас за землетрясение такое? Кто поистине возлюбил безмолвие, тот не выносит даже воробьиного чириканья. А мы сможем ли, сотрясаемые столькими землетрясениями, с чистым сердцем безмолвствовать в пустыне? Однажды великий Арсений услышал, что какой-то брат идет к нему. Он стал бросать сверху камни на дорогу, чтобы не дать ему пройти. Конечно, у него вовсе не было никакой ненависти к гостю, потому что он больше других питал любовь к ближнему. Ему просто хотелось сохранить безмолвие пустынножительства, чтобы ничто не нарушало его созерцания. |
| Установив такой образ жития, Арсений Великий по большей части оставался безмолвен, когда кто-нибудь из братии или из мирян его посещали. Следующее происшествие покажет, как он поступал иногда с посетителями, как в мире о нём думали, и сколько уединение и безмолвие прославили его у Бога. Некоторый брат пришёл издалека в скит единственно для того, чтобы увидеть Арсения, и упросил одного из церковнослужителей, чтобы представил его к этому великому старцу. Когда они постучались у дверей его кельи, Арсений впустил их и сел безмолвно, потупив глаза в землю. Пришельцы также сидели и молчали. Прошло какое-то время, и ни один из трёх не отверз уст своих. Наконец церковнослужитель, отозвавшись недосугом, пошёл вон; странник, посовестившись остаться один с безмолвным Арсением, также поклонился ему и вышел. Сожалея, что решился на столь дальний путь и потерял столько времени, а не мог услышать ни одного слова от Арсения, странник попросил церковнослужителя проводить его к преподобному Моисею. Какая разность в принятии и обхождении! Моисей встретил их с радостью, упокоил, угостил; подавал им наставления, сам требовал от них совета и, явив всевозможную любовь, напутствовал их благословением. Идя дорогой, церковнослужитель сказал страннику: «Ты видел ныне обоих, Арсения и Моисея; скажи же, который из них показался тебе лучшим?» – «Без сомнения, тот, который принял нас с братской любовью», – отвечал странник. Этот разговор между ними услышал один старец и, восхотев узнать, безмолвие ли Арсения или собеседничество Моисея более угодно Богу, начал молиться и просить небесного откровения. Через некоторое время он узрел в видении два корабля, плавающие по реке; в одном из них был Арсений, и Дух Божий в глубоком безмолвии управлял кораблём; в другом находился Моисей, и Ангелы Божьи, управляя кораблем, в уста его влагали мёд. Это откровение старец объявил прочим мудрым старцам, и все они рассудили, что безмолвствующий Арсений совершеннее, нежели Моисей, всех приемлющий; ибо с Арсением Сам Бог, а с Моисеем Ангелы Божьи пребывают. Единочасное покаяние |
| Установив образ жития, Арсений Великий , по большей части, оставался безмолвен, когда кто-нибудь из братий или из мирян его посещали. Следующее происшествие покажет, как он поступал иногда с посетителями, как свет о нем думал, и сколько уединение и безмолвие прославили его у Бога. Некоторый брат пришел издалека в скит единственно для того, чтобы увидеть Арсения, и упросил одного из церковнослужителей, чтобы представил его к сему великому старцу. Когда они постучались у дверей его келии, Арсений впустил их и сел безмолвно, потупив голову в землю. Пришельцы также сидели и молчали. Прошло несколько времени, и ни один из трех не отверз уст своих. Наконец церковнослужитель, отозвавшись недосугом, вышел вон; странник, посовестившись оставаться один с безмолвным Арсением, поклонился ему и вышел. Сожалея, что решился на столь дальний путь и потерял столько времени, и не мог ни одного слова услышать от Арсения, странник попросил церковнослужителя проводить его к преподобному Моисею. Какая разность в принятии и в обхождении! Моисей встретил их с радостью, успокоил, угостил; подавал им наставления; сам требовал от них совета и, явив всевозможную любовь, напутствовал их благословением. Идучи дорогой, церковнослужитель сказать страннику: «ты видел ныне обоих Арсения и Моисея; скажи же, который из них показался тебе лучшим?» – «Без сомнения тот, который принял нас братскою любовью», – отвечал странник. Сей разговор между ними слышал один ветхий днями старец и, восхотев узнать, безмолвие ли Арсения, или собеседничество Моисеево более угодно Богу, стал молиться и просил небесного откровения. Чрез несколько времени, он узрел в видении два корабля, по реке плавающие: в одном из них был Арсений, и Дух Божий в глубоком безмолвии управлял кораблем; в другом находился Моисей, и Ангелы Божии, управляя кораблем, в уста его влагали медь. Сие откровение объявил прочим мудрым старцам, и все они рассудили, что безмолвствующий Арсений совершеннее, нежели Моисей, всех приемлющий; ибо с Арсением Сам Бог, а с Моисеем Ангелы Божии пребывают 19 . 1184. Как употреблять имущество, что бы оно послужило ко спасению души |
| Ответ. В миру очень много нуждающихся в человеческом участии – это не только наши родственники, но и люди совершенно незнакомые, которые ничем не хуже. То, что нам хочется помочь именно нашим родным, говорит не о том, что они особенно достойны помощи и действительно в ней нуждаются как терпящие скорби, а о том, что мы по-человечески их любим, имеем привязанность, пристрастие к этим людям. Желая им помочь, мы тем самым удовлетворяем собственное самолюбие, это, во-первых. Во-вторых, если мы начнем думать о тех людях (пусть даже и не о своих родственниках), которые нуждаются в нашей помощи, то будем вынуждены, оставив монашеский подвиг, вернуться в мир и стать, например, сестрами милосердия. Получается, любовь к ближнему, проявляющаяся в таком простом виде, для нас значит больше, чем любовь к Богу. Такое неправильное, примитивное понимание любви к ближнему, в сущности, перечеркивает смысл монашеского подвига. Так можно упрекнуть любого подвижника: вместо того чтобы «эгоистически спасать свою душу», достигать великих высот святости, молиться, как, например, это делал Арсений Великий (во время стояния на молитве он становился как бы огненным – настолько он был пронизан действием Божественной благодати), лучше бы он помогал каким-нибудь больным, прокаженным и тому подобное. Но Арсений Великий не только не помогал никаким больным, но, даже если к нему за наставлением приходили монахи, он редко когда отверзал уста, а чаще всего даже ничего им не говорил, поскольку ему было сказано Богом: «Бегай людей и спасешься». Поэтому те, кто посещал его, молча уходили со скорбью. Получается, что Арсений Великий , хотя и был образцом уединения, жил неправильно? Кому же нам тогда следовать? Если мы избрали уединенный образ жизни, считая его более удобным для своего спасения, значит, не должны сворачивать с этого пути. Допустим, кто-то из вас видит недостаток монастырской жизни в невозможности помогать ближним. Но помогать ближним очень тяжело. Больной, например, может роптать: мы ему помогаем, а он нас ругает, и такое бывает. В результате мы можем прийти к такому образу жизни, который покажется нам легким. Как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж. |
| – Когда я совершаю длительное бдение, ко мне приходит множество худых помыслов и мучает меня, так что часто я даже не могу их отогнать. Что мне делать? Он ответил: – Либо твое бдение, брат, соединено с гордостью, либо ты подвизаешься выше сил, что тоже нечисто. Постарайся, чтобы твое подвижничество не было сухим и не производило обманного впечатления на тебя и на тех, которые тебя видят, и не ввело тебя в прелесть. – Сколько часов нужно спать? Арсений Великий говорит, что один час. Он ответил: – Арсений Великий говорит спать один час, если ты подвижник. А я тебе говорю: если ты Арсений Великий . По моему мнению, новоначальный, если не имеет брани, должен спать с рассуждением, точно так же, как и есть с рассуждением, чтобы не быть, как одуревшая курица, которая попадает в когти ястреба. Потому что, когда он подвизается выше сил, выматывается и не понимает ни того, что читает, ни того, о чем просит в молитве. Как он может развиться и принести духовные плоды, если еще не имеет духовного запаса? Если же новоначальный имеет брань, то перед тем, как начать жестоко бить свою плоть, ему нужно хорошенько себя исследовать: может быть, виновата не плоть, а гордость, осуждение и т.д. Это можно увидеть, например, если мы примем на себя небольшой подвиг (удаление от людей и бдение), прося Бога, чтобы Он помог нам, а Он не будет помогать. Это и будет доказательством того, что «течет в другом месте». Его спросили: – Я недоумеваю, старче, почему святые отцы, хотя уже совлеклись ветхого человека, продолжали чрезмерно подвизаться? Он ответил: – Брат, ты спрашиваешь меня о земных ангелах, а не о людях. Когда кто-либо совлекается ветхого своего человека, то становится богоносцем. Может ли находящийся в таком состоянии желать вещественного? Иногда они ели что-то, а иногда забывали; то же самое со сном. Ясно ощущаемое присутствие Божие питало их райской сладостью. Поскольку они находились в таком невещественном состоянии, то не имели, в отличие от нас, большой нужды в еде и сне. У них были силы, потому что в них пребывал Христос. |
|
|
