| Древнеславянский Апостол. Послание святого Апостола Павла, по основным спискам четырёх редакций рукописного славянского апостольского текста с разночтениями ил пятидесяти одной рукописи Апостола XII–XVI вв. Выпуск 1. Послание к Римлянам. Сергиев Посад, 1892; Выпуск 2. 1Послание святого Апостола Павла к Коринфянам, по основным спискам четырёх редакций рукописного славянского апостольского текста с разночтениями из пятидесяти семи рукописей Апостола XII–XVI вв. Издание Отделения Русского языка и словесности Императорской Академии Наук. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1906; Выпуски 3, 4, 5. 2 Послание святого Апостола Павла к Коринфянам, к Галатам и к Ефессянам, по основным спискам четырёх редакций рукописного славянского апостольского текста с разночтениями из пятидесяти шести рукописей Апостола XII–XVI вв. Издание Отделения Русского языка и словесности Имп. Академии Наук, Сергиев Посад, 1908, составленный профессором И.К. Евсеевым. Указанный труд Г.А. Воскресенского – издание древнеславянского Апостола, вып. 1–5, в трёх книгах – представляет естественное завершение давнего исследования автора о славянском переводе Апостола – «Древнеславянский перевод Апостола и его судьбы до XV в. Опыт исследования языка и текста славянского перевода Апостола по рукописям XII–XV вв., М. 1879». Наблюдения и выводы исследования почти без всякого изменения принимаются автором и в издании апостольского текста. Как и в исследовании, автор делит славянский апостольский текст списков XII–XV вв. на четыре редакции («разумея под редакцией не отдельные разночтения, а последовательное, проходящее через весь Апостол исправление или новый перевод» 1 . Редакции эти в общем характеризуются автором таким образом: 1) древнейшая югославянская, более или менее первоначальная, 2) русская XIV века, неизвестного исправителя, 3) русская же XIV в., содержащаяся в списке Нового Завета, писанном собственноручно святителем Алексием (и в другом списке этого перевода – собрания Погодина 27). 4) русско-болгарская XV века, содержащаяся в полном списке Библии 1499 г. и во множестве бумажных рукописей Апостола XV–XVI вв. 2 Как и в исследовании, основными списками этих редакций в издании приняты: для первой редакции – Толковый Апостол 1220 г. Московской Синодальной Библиотеки 7–95; для второй – Толстовский Апостол XIV в., Императорской Публичной Библиотеки, собрания графа О.Л. Толстого 5; для третьей – «собственноручный список Нового Завета святителя Алексия», хранящийся в ризнице Чудова монастыря, XIV в., а со 2 вып., сверх того, и собрания Погодина 27, XIV же века; для четвёртой – полный список Библии 1499 года. |
| 1. Введение Источником литургической традиции Русской Церкви является К-польская Церковь , богослужение которой (см. Византийский обряд) было перенесено на русскую почву в X–XI вв. Помимо К-поля на русское богослужение оказали сильное влияние обычаи мон-рей св. горы Афон. Практика южнославянских Церквей – Болгарской и Сербской отразилась в русском богослужении в меньшей степени, совсем незначительным было латинское влияние. Постоянно изменяясь, пережив в ходе своего развития две крупные реформы, русское богослужение не только обогатилось прекрасными текстами и последованиями русского происхождения, но и сохранило многие сокровища литургического наследия Др. Церкви, забытые другими Церквами. Православное богослужение состоит из двух составляющих: вневременной – литургии и таинств и связанной со временем – служб суточного круга и сложной системы праздников годовых подвижного, неподвижного и седмичного кругов. В христианской Церкви после IV в. выработались два типа богослужения – кафедрально-приходское и монастырское. В IV–X вв. монастырское богослужение сильно отличалось от кафедрального составом служб суточного круга, но литургия в мон-рях совершалась так же, как и в приходских храмах. К Х в. в К-поль-ской Церкви в кафедральном богослужении использовался Устав Великой церкви (церкви Св. Софии в К-поле), а в монастырском – Студийский устав (устав к-польского Студийского мон-ря). Уставы почти не регламентировали чинопоследования литургии и таинств, записывавшиеся в Евхологиях. Основой Студийского устава был Часослов палестинской лавры прп. Саввы Освященного, являвшийся основой также устава самой лавры прп. Саввы – Иерусалимского (савва-итского). Кроме того, студийский устав использовал систему праздников Устава Великой цер-кви, причем скупая гимнография Устава Великой церкви дополнялась песнопениями студий-ских и палестинских авторов. Литургия и таинства в Студийском мон-ре совершались по кафе-дральному Евхологию церкви Св. Софии. Русская Церковь до XIV в. использовала Студийский устав и связанный с ним корпус богослужебных книг. Литургия и таинства до XIV в. совершались по чинопоследованиям к-польского Евхология X–XI вв.; в XIV–XV вв. эти чинопоследования сменились более поздней византийской редакцией XIII–XIV вв. В XV в. Русская Церковь перешла со Студийского устава на поздний вариант Иерусалимского устава – неосавваитский, выработанный на Афоне. Смена уставов прошла без потрясений в силу сходства Иерусалимского и Студийского уставов, имевших одну основу. В XV – сер. XVII в. литургическая традиция Русской Церкви постоянно обогащалась новыми текстами и последованиями, но существенных изменений не претерпела. Находившаяся в XV – сер. XVII в. в составе Литвы и Польши Западнорусская митрополия испытывала католическое влияние, отразившееся в богослужении и в западнорусских литурги-ческих книгах этого периода. |
| В 1468 г. впервые упоминается настоятель М. П. м. игум. Иоаким ( Строев. Списки иерархов. 27. Стб. 216). Однако в ранних источниках основание мон-ря напрямую не соотносилось с деятельностью прп. Мефодия. По наблюдениям Г. В. Попова , в пользу основания обители в 1-й пол. XV в. косвенно свидетельствует датировка происходящей из мон-ря единственной древней деисусной поясной иконы св. Иоанна Предтечи, авторство к-рой принадлежит одному из учеников прп. Андрея Рублёва . Время создания этого образа дискуссионно. В. Н. Лазарев датировал икону 2-й четв. XV в. ( Лазарев. 1980. С. 9), а Попов - 1-й пол. XV в. ( Попов. 2007). Однако она могла оказаться в М. П. м. и позже предполагаемых дат (напр., в качестве вклада). Более точным свидетельством времени основания М. П. м. является иммунитетная грамота царя Иоанна IV Васильевича Грозного от 28 апр. 1547 г., выданная монастырским властям. В этом документе отмечены прежние пожалования рус. князей в пользу монастыря, начиная с дмитровского кн. Петра Дмитриевича (время правления 1399 (1401/02)-1427). Это был один из младших сыновей Владимирского, Московского и Новгородского св. блгв. вел. кн. Димитрия Иоанновича Донского и св. блгв. вел. кнг. Евдокии Димитриевны . Крестник прп. Сергия Радонежского пожаловал М. П. м. села Ивановское, Бестужево, Новоселки, Поповское, Александровское, Нестеровское, Белавино и Говейново вместе с деревнями и угодьями ( Будовниц. 1966. С. 154). Поскольку Дмитров и его округ сильно пострадали во время набега темника Едигея в дек. 1408 г., пожалование кн. Петра Дмитриевича скорее всего состоялось после 1409 г., вероятно в 1417-1427 гг., когда Сев.-Вост. Русь пострадала от эпидемий и мора. Связь князя со сподвижниками прп. Сергия Радонежского неслучайна. Известны пожертвования кн. Петра Дмитриевича и его жены в пользу Троице-Сергиева и московского в честь Богоявления мужских монастырей, имеются также сведения об общении прп. Кирилла Белозерского и правителя Дмитровского удела. В свете этого поддержка кн. Петром Дмитриевичем на территории своего княжения новой обители представляется закономерной. По предположению Попова, «выбор духовного наставника из числа учеников радонежского игумена вообще выглядит вполне устойчивым для князей московского дома в конце XIV и начале XV в.» ( Попов. 2007. С. 221). Поэтому время основания прп. Мефодием М. П. м. можно отнести не к посл. трети XIV в., а к самому кон. XIV - 1-й четв. XV в. |
| Устав, введенный прп. Феодосием в Печерском монастыре, был уставом прп. Феодора Студита в редакции патриарха Алексия, в нем предусматривалось общежительное (киновийное) устройство монастырской жизни . Но судьба Студийского устава в его дисциплинарной части, требовавшей строгой киновии, оказалась весьма печальной: основы монастырского общежития очень скоро преданы были забвению, и монашество почти везде придерживалось особножительства. Впрочем, и идиорритма не всегда становилась основой монастырской жизни, XII–XV вв. можно даже назвать эпохой без монастырского устава, и это хорошо показано в замечательной работе Серебрянского о монашестве Псковской земли в XIII–XV вв. Существует, правда, сочинение под названием «Правила святого Кирилла, Русского митрополита, о монашеском благочинии и о содержании всяком», которое, вероятно, составлено было действительно митрополитом Кириллом, греком по происхождению (XIII в.); оно встречается в рукописях XVI и даже XVII вв. и содержит в себе сравнительно обстоятельный общежительный устав. Вероятно, этот устав не был известен в XIV–XV вв., сомнительно даже, вводился ли он в каком бы то ни было монастыре . По всей вероятности, о нем ничего не знал и прп. Сергий Радонежский, когда занимался устройством иноческого жития в Московской Руси. Вначале он, как говорилось, ввел в своем монастыре особножительный устав и лишь впоследствии, не без сопротивления братии, переустроил монастырский быт на основе общежительного устава. Его ученики следовали примеру преподобного и, основывая новые монастыри, вводили в них строгую киновию, которая, однако, не везде прижилась . Вопрос об основах монастырской жизни был не вполне ясен для русского иночества XIV–XV вв., об этом говорит, например, история Спасо-Каменного монастыря, в котором игумен Дионисий (незадолго до 1389 г. и по 1418 г.) ввел сначала строгий общежительный Афонский устав, но впоследствии и сам он, и некоторые монахи придерживались идиорритмы . В Троице-Сергиевом монастыре общежительный устав продержался недолго. Когда в 1478 г. там некоторое время пребывал прп. Иосиф Волоцкий, монастырь жил по особножительному уставу, что подтверждается некоторыми документами . Хотя мы знаем, что в XIV–XV вв. идиорритма постепенно вытесняла киновию, у нас нет почти никакого материала, который помог бы ответить на вопрос, чт?о представляло собой это особножительство в древнерусском монастыре. Но у нас множество сведений о том, что общежитие не привилось во многих монастырях; сложившийся тогда строй монастырского быта подвергался очень острой критике, а это значит, что в действительности монастырский быт не соответствовал ни нормам подлинной идиорритмы, ни требованиям киновийного устава . |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ИВАН (ум. между 1487 и 1490, Великое княжество Литовское?), «крылошанин», писатель, профессиональный книгописец, видный член московского придворного еретического кружка (см. Жидовствующие ). Немногочисленные сведения об И. Ч. сохранились в его записях на рукописных книгах (где он трафаретно-униженно именует себя «Ивашко Чръной, якоже именем, такоже и делы», «Ио(анн) Чръны званием и деанми»), в посланиях Новгородского архиеп. св. Геннадия (Гонзова) и в «Книге на новгородских еретиков» («Просветителе») прп. Иосифа Волоцкого. И. Ч. не следует смешивать (как это делал, напр., Е. Е. Голубинский ) с Иваном Самочёрным, братом архим. Юрьева новгородского мон-ря Кассиана, сожженным в 1504 г. из-за принадлежности к жидовствующим. Известен ряд книг, в переписке и сверке текста к-рых принимал участие И. Ч. и на которых он оставил записи с упоминанием своего имени: Летописец Еллинский и Римский 2-й ред. (РГБ. Пискар. 162/М. 597), 1485 г.; «Лествица» прп. Иоанна Синайского с копией записи митр. св. Киприана 1387 г. (ГИМ. Увар. 447-Q/Цар. 182), 1487 г.; Сборник ветхозаветных книг с Хронографом Троицким (РГБ. Унд. 1), посл. четв. XV в. И. Ч. использовал разработанный, достаточно мелкий и красивый полуустав, восходящий к рус. почеркам, сформировавшимся в 1-й пол. XV в., в эпоху второго южнослав. влияния (см. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ). Редакторские пометы и правка И. Ч. обнаружены также на полях Сборника ветхозаветных книг кон. XIV (?) - нач. XV в. (РГБ. Троиц. Фунд. 2), послужившего оригиналом для рукописи РГБ. Унд. 1 ( Клосс. 1971; СКСРК, XIV, С. 175-176, 65). Нуждается в дополнительном исследовании вопрос о принадлежности И. Ч. глосс (в т. ч. «пермских») на полях рукописи РНБ. F. I. 3, содержащей ветхозаветные книги 16 пророков с толкованиями (см.: СККДР. Вып. 2. Ч. 1. С. 394). Это украинско-белорусский кодекс с сильно болгаризированной орфографией (даже считающийся в литературе южнославянским или молдавским, см., напр.: ПССРК, XV. С. 87, 439 438); Алексеев А. А. Текстология славянской Библии. СПб., 1999. С. 165), который датируется не ранее рубежа XV и XVI вв. (ПССРК, XV. Доп. С. 47, 438); т. о., речь может идти о копиях глосс И. Ч.; факт, по-видимому, имеет значение для истории пребывания книжника в Литовском великом княжестве (см. ниже). |
| Μ.С. Егорова Аскетический текст в древнерусской традиции: поучения преподобного Исаака Сирина и автокоммуникация Источник История текста поучений преподобного Исаака Сирина в русской культуре насчитывает уже более 600 лет. Самая ранняя рукопись «восточнославянского извода», содержащая полный текст первого тома поучений преподобного Исаака, датируется рубежом XIV–XV вв. Это список, хранящийся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки в собрании М. П. Погодина (Погод. 1028) 1 . В русском списке «Пандектов» Никона Черногорца 1381 г. из Синодального собрания ГИМ также находятся обширные выписки из «Постнических слов» – так обычно именуются в славянской рукописной традиции сочинения сирийского старца. Современного читателя от первых русских иноков, познакомившихся с переводом на славянский язык, отделяет огромная временная дистанция. Что мы знаем о ранней славянской и, собственно, русской рецепции поучении прп. Исаака? Благодаря источниковедческим разысканиям А. в. Горского и К. И. Невоструева 2 архимандрита Леонида (Кавелина) 3 еще в XIX в., И. С. Маслова 4 в начале XX в. и Е. Э. Гранстрем и Н. Б. Тихомирова 5 в 80-е гг. XX в. ранняя история славянской версии памятника оказалась в достаточной степени осмыслена и описана. Все исследователи единогласно связывают появление славянского перевода поучений прп. Исаака с возрождением древних монашеских практик в Византии на рубеже XIII–XIV вв. Распространение среди славян идей исихазма обусловило повышенный интерес к творениям таких святых отцов, как Григорий Синаит , Иоанн Лествичник , авва Дорофей , Никита Стифат , Афанасий Александрийский , Диадох Фотики йский , Исихий, Филофей Синаит, Василий Великий , Симеон Новый Богослов , Дионисий Ареопагит (Псевдодионисии). Особенно активно в начале XIV столетия в многоязычных книгописных мастерских монастырей Константинополя и Афона редактируются старые и создаются новые славянские переводы аскетических текстов. Terminus ante quem для сочинений прп. Исаака Сирина в славянской рецепции – это конец XIII – начало XIV в., когда, возможно в Болгарии, появляется самый ранний перевод с греческого языка на славянский первого тома трудов сирийского старца. Чуть позднее, приблизительно в 30-е гг. XIV в., в одном из монастырей Афона (скорее всего, в Лавре св. Афанасия) создается новый, независимый от первоначального перевод «Постнических слов», содержащий в себе более полный текст поучений Исаака также из 1-го тома 6 . Композиция первого тома разнится в обоих переводах и не находит себе прямого соответствия в греческой рукописной традиции, о чем можно судить на основании последнего исследования греческих списков, осуществленного М. Пираром 7 . В ближайшее столетие тексты сирийского подвижника получают широкое распространение среди южных славян, о чем свидетельствует масса болгарских и сербских списков этого времени. На Руси сочинения прп. Исаака во втором – «афонском» – переводе появляются, как уже было сказано, не ранее конца XIV в. |
| Герб рода Волконских один из знатнейших рус. княжеских родов, потомков старшей ветви черниговских Ольговичей. Прямым предком В. является св. блгв. вел. кн. Михаил Всеволодович Черниговский († 1246). Его внук, кн. Иоанн Юрьевич, владел «дольницей» в Тарусском княжестве и вместе с родными братьями в 1-й четв. XIV в. принимал участие в продаже Киевскому митр. свт. Петру части родовых земель в верховьях р. Оки, на к-рых в XIV в. возник 1-й в Сев.-Вост. Руси митрополичий город - Алексин. Наследники кн. Иоанна Юрьевича Тарусского и Волконского, князья Феодор и Мстислав Тарусские, в составе войск св. блгв. вел. кн. Димитрия Иоанновича Донского участвовали в битве с ордой Мамая на Куликовом поле, где погибли 8 сент. 1380 г. С кон. XIV - нач. XV в., когда Тарусское княжество окончательно распалось на неск. мелких уделов, а г. Таруса перешел под власть вел. кн. Василия I Димитриевича , стольным городом предков В. стал Волконеск (совр. Тимофеевское городище). Здесь В. построили церкви во имя Пречистой Богородицы и св. князей Бориса и Глеба . В сер. - 2-й пол. XV в. нек-рые В. служили правителям Литовского великого княжества и Воротынского княжества. Представители старшей ветви В., внуки живших в 1-й пол. XV в. князей Константина, Иоанна и Феодора Конинских, на рубеже XV-XVI вв. служили всем родом вел. кн. Иоанну III Васильевичу со своих земель, расположенных в Алексинском и Тульском уездах. В. принимали активное участие в береговой службе и отражении набегов крымских татар, строили осадные дворы в Туле и Переяславле Рязанском. В сер. XVI в. они попадают в Государев двор, к этому же времени относятся первые вклады В. в Троице-Сергиеву лавру . Особым вниманием со стороны В. также пользовался белёвский в честь Преображения Господня муж. мон-рь . В XVI - нач. XVIII в. в обе обители от имени В. неоднократно поступали наиболее крупные денежные и вещевые вклады. Связь с Троице-Сергиевой лаврой позднее помогла В., когда в 1686 г., во время их спора с кн. Оболенскими, власти обители, основываясь на документах своего архива и рукописного собрания, подтвердили их происхождение из рода тарусских князей. |
| М.В. Дмитриев Глава 1. Православие в Великом княжестве Литовском и Польском королевстве во второй половине XVI в.: церковные институты и перемены в религиозной культуре Основная задача настоящей главы книги состоит в том, чтобы охарактеризовать институциональные основы развития православной церкви украинско-белорусских земель в XVI в., показать, каково было состояние православной культуры и в чем состояли сдвиги в интеллектуально-религиозной жизни православных земель Речи Посполитой во второй половине XV–XVI в. Взаимное обособление Киевской и Московской митрополий в XV веке Один из самых кардинальных фактов в истории Украины, Белоруссии и России – разделение их церквей вслед за разрывом политического единства в XIII–XIV вв. Некогда единая православная церковь Киевской митрополии в XIV веке оказалась разделена на две части. Одна оказалась теснейшим образом связана с Московским княжеством и затем Русским государством, другая – с Великим княжеством Литовским и Литовско-Русским государством. Митрополичий престол был перенесен в XIV веке (в 1322 г.) в Москву. Литовские князья, разумеется, стремились добиться независимости духовенства украинско-белорусских земель от московского митрополита. В какой степени крепкими и систематическими оставались связи московских митрополитов с литовско-русскими епархиями, сказать трудно из-за скудости источников и неразработанности проблемы. Процессы церковно-административного обособления Московской и Киевской митрополий привели к возникновению двух автокефальных церквей в середине XV века. Формальной акт разрыва церковного единства выразился в том, что в 1458 г. папа Каллист III рукоположил в митрополиты Киевские и всея Руси Григория, ученика перешедшего в унию с Римом и ставшего кардиналом Исидора, а собравшийся 1459 г. в Москве церковный собор заявил о непризнании новопоставленного киевского митрополита, который в 1469 г. восстановил канонические связи с Константинопольской патриархией. Хотя московский митрополит не признал власти Григория над украинско-белорусскими землями, разделение митрополий стало свершившимся фактом 110 . Оно было обусловлено двумя основными причинами: во-первых, развитием украинско-белорусского и русского православия в границах двух отдельных государств, каждое из которых стремилось подчинить церковь своему контролю и оградить ее от вмешательства извне; во-вторых, крахом Византии в 1453 г., что окончательно подорвало и без того достаточно эфемерную к XV в. власть константинопольских патриархов над восточно-славянскими церквами. Правда, в конце XVI в. роль патриархов в жизни украинско-белорусского православия снова возрастает, что было связано, однако, не столько с усилением их власти как таковой, сколько с ходом религиозно-политической борьбы в Речи Посполитой накануне заключения Брестской унии и культурными процессами этого времени. |
| Повесть о Петре, царевиче ордынском Подготовка текста и комментарии Р. П. Дмитриевой, перевод Л. А. Дмитриева «Повесть о Петре, царевиче ордынском» была написана в Ростовской земле, имевшей в XIV–XV вв. свою богатую литературную среду. На основании историко-литературных явлений, отразившихся в «Повести», время ее создания следует отнести к 70–80-м гг. XV в. В основу повести положена легенда об ордынце – основателе монастыря или церкви. По мнению М. О. Скрипиля (Повесть о Петре, царевиче ордынском//Русские повести XV–XVI веков. М.; Л., 1958. С. 430–432), этот тип легенды в сложившемся виде начал бытовать на Руси с XV в. При написании второй части «Повести», как полагает М. О. Скрипиль, были использованы летописные записи, ведшиеся при Петровском монастыре. Литературный талант автора «Повести» проявился прежде всего в том, что он сумел органично объединить названные источники. Последовательность изложения легенды автором «Повести» тесно связана с достоверными фактами из истории Ростовского княжества в пределах от 50-х гг. XIII в. до 20-х гг. XIV в. Следует отметить, что в исторических документах не упоминается ни имени самого Петра, ии его потомков. Симпатии автора на протяжении всей «Повести» явно на стороне Петра и его рода. Произведение было написано не только для прославления Петровского монастыря и его основателя, но и с целью утвердить права на земельные угодья потомков Петра и монастыря. К ростовским князьям автор «Повести» относится с пренебрежением. Это позволяет считать, что произведение было написано в то время, когда ростовские князья теряли свою власть и авторитет, а Москва все больше и больше овладевала ростовскими землями. В «Повести» ни разу ни один ростовский князь не назван по имени. По летописям и документальным материалам хорошо известен князь Борис Васильевич, который при епископе Кирилле (после 1237 г.) стал ростовским князем и скончался в 1278 г.; известны имена его внуков и правнуков, о которых говорится во второй части произведения. Возможно, это тоже своего рода выражение пренебрежительного отношения автора к ростовским князьям. Напротив, ростовским владыкам в «Повести» оказывается большое внимание. Упоминание их имен и позволяет связать описываемые события с конкретной исторической обстановкой. В произведении также названы по именам внуки и правнуки Петра, однако достоверность этого нельзя проверить. При сопоставлении описываемых в «Повести» взаимоотношений между князьями и потомками Петра с датами жизни упомянутых в «Повести» исторически достоверных лиц легко устанавливаются хронологические несовпадения. Поэтому надо признать, что автор памятника пользовался письменными источниками, повествующими о церковной жизни Ростовской епархии в XIII–XIV вв., и совершенно вольно, не обращаясь к документальным материалам, передавал историю династии ростовских князей. |
| Уточнить время назначения Д. Г. игуменом Спасо-Каменного мон-ря (и дату его приезда из К-поля в Москву) позволяют следующие обстоятельства. В кон. XIV в. вел. князь Московский не был ктитором Спасо-Каменного мон-ря, обитель перешла под великокняжеский патронат между кон. 40-х гг. XV в. и 1455 г., после окончания феодальной войны ( Турилов А. А. Малоизвестные письменные источники о ярославских князьях кон. XIV - 1-й пол. XV в.//Краеведческие зап. Ярославль, 1991. Вып. 7. С. 135). Известие о приходе иноков этой обители к вел. кн. Димитрию Иоанновичу, вероятно, либо свидетельствует об отсутствии в Москве митрополита, либо маскирует обращение иноков не к вел. князю, а к главе Церкви, которого автор XV в. не хотел упоминать (т. е. нареченному митр. Митяю (Михаилу) или Пимену ). При этом обращение монастырской братии в Москву, а не к епархиальному архиерею было возможно только в случае вдовства Ростовской кафедры либо продолжительного отсутствия епископа на месте. В правление вел. кн. Димитрия Иоанновича подобная ситуация складывалась дважды: после смерти митр. св. Алексия - в 1378-1380 гг.- и после изгания из Ростова еп. св. Иакова - в 1386-1389 гг. Второй вариант находится в противоречии с хронологией Жития прп. Дионисия Глушицкого, родившегося ок. 1362/63 г. и в юном возрасте принявшего от Д. Г. постриг в Спасо-Каменном мон-ре (к 1393 прп. Дионисий Глушицкий уже прошел 9-летний искус послушания в обители). Отсутствие архиерея в Ростове между кон. 1378 и сер. 1379 г. подтверждается свидетельством Жития свт. Стефана, еп. Пермского, к-рый (будучи поставлен в иеродиаконы еп. Арсением) для хиротонии во иерея был вынужден поехать в Москву, где его по повелению нареченного митр. Михаила рукоположил Коломенский еп. Герасим ( Макарий. История РЦ. Кн. 3. С. 88-89). Исходя из этого можно предполагать, что посланцы из Спасо-Каменного мон-ря приезжали в Москву в кон. 1378-1379 гг. (возможно, одновременно со свт. Стефаном), а Д. Г. прибыл из К-поля, вероятнее всего, с патриаршими апокрисиариями зимой 1376/77 г. (о дате посольства см.: Кучкин В. А. Сергий Радонежский и «филофеевский крест»//ДРИ. СПб., 1998. [Вып.:] Сергий Радонежский и худож. культура Москвы XIV-XV вв. С. 18). |
|
|
