Остается верным одно, что какими-то сторонами указ 312 года препятствовал благосостоянию христиан, но какими и каким образом, это остается нерешенным, а следовательно, для вопроса о содержании эдикта 312 года ничего нельзя сказать определенного и бесспорного на основании той отрывочной фразы Миланского эдикта, которую комментирует Кейм. Четвертый аргумент Кейма имеет значение, как мы сказали выше, но и то ограничительное; ясно, что указ 312 года не давал тех благодеяний христианам, какие даны эдиктом Миланским, но следует ли отсюда, что указ 312 года был враждебен христианам – не видно с полной ясностью. После этого само собой понятно, имеет ли право историк вместе с Кеймом утверждать, что указ 312 года издан Константином из страха перед могуществом христианства и имел целью поставить какие-то препоны и «плотины» для быстро распространявшегося христианства в Империи? Разумеется, нет. Третье и последнее мнение, высказанное по поводу изучаемого нами указа Константина 312 года, высказано Цаном. Это мнение не походит ни на первое, ни на второе из мнений, уже рассмотренных нами. Цан в существе дела снимает с Константина ответственность за эдикт 312 года и в некотором роде даже вычеркивает этот эдикт из истории законодательных отношений Константина к христианству. Вот сущность воззрения Цана. Он полагает, что эдикт Константина 312 года есть не что иное, как пояснение эдикта Галерия 311 года, пояснение, необходимость которого требовалась этим последним эдиктом. В эдикте Галерия, в конце его, находим такое замечание: «Другой грамотой (epistola) мы дадим знать начальникам, что нужно наблюдать в отношении к христианам» 556 . То есть Галерий обещает, что по издании эдикта 311 года будут еще изданы другие грамоты второстепенного значения, в которых точнее будут указаны условия, на которых давалась толерантность христианам. Так как история таких грамот не знает, то, говорит Цан, можно полагать или что этих грамот вовсе не было издано, или же что они потеряны, не дошли до нас. Но предполагать, что таких грамот совсем не было издано, нельзя, хотя Галерий и умер тотчас по издании эдикта 311 года, так как эдикт 311 года издан не от лица только Галерия, но и от лица Константина с Лицинием; поэтому чего не успел сделать первый, имели возможность и обязаны были сделать двое последних.

http://azbyka.ru/otechnik/Aleksej_Lebede...

А если могли сделать это и даже обязаны были, то нет основания полагать, чтобы они не сделали этого. Указ Константина 312 года, догадывается Цан, по всей вероятности и есть та грамота, какую хотел издать Галерий в добавление к эдикту 311 года, но не успел издать за смертью. Цан даже полагает на некоторых соображениях, что эта грамота издана была Константином не от собственного только лица и Лициния, но и от лица Галерия, обязавшего царственных его наследников исполнить его волю. Что указ Константина 312 года и есть именно та грамота, какую обещал издать в пополнению к эдикту 311 года Галерий, это Цан доказывает так: адресуется указ 312 года именно тем лицам, которым хотел адресовать пояснительную грамоту Галерий – начальникам, облеченным судебной властью, judicibus; 557 содержание указа 312 года именно таково, каким должно было быть содержание дополнительной грамоты, обещанной Галерием: в указе 312 года указываются условия (conditiones), на которых даровалась свобода христианского исповедания, а этого-то именно и хотел разъяснить Галерий особой грамотой, он намеревался разъяснить, что должны были начальники наблюдать в отношении к христианам (quid debeant observare); тон эдикта Константина 312 года недружелюбен к христианам, но не иного характера должна была быть и грамота, какую обещал Галерий, так как и сам толерантный эдикт Галерия не дышит особенным благоволением к христианам. Доказательства тождества обещанной грамоты Галерия и эдикта Константина 312 года, замечает Цан, очень решительны. Он даже делает еще один шаг далее в разъяснении происхождения и характера указа Константинова, о котором мы говорим; он не прочь допустить, что эдикт Константином издан еще при жизни Галерия, в том же 311 году, в котором появился толерантный указ этого императора, вслед за этим эдиктом 558 . Взгляд Цана на эдикт Константина 312 года представляется наиболее верным и заслуживающим внимания, но и он требует поправок и пояснений. С Цаном следует согласиться, что Константин издал не какой-либо в собственном смысле новый указ, но что он лишь пояснил тот указ, какой издан был Галерием.

http://azbyka.ru/otechnik/Aleksej_Lebede...

Остается верным одно, что какими-то сторонами указ 312 года препятствовал благосостоянию христиан, но какими и каким образом, это остается нерешенным, а следовательно, для вопроса о содержании эдикта 312 года ничего нельзя сказать определенного и бесспорного на основании той отрывочной фразы Миланского эдикта, которую комментирует Кейм. Четвертый аргумент Кейма имеет значение, как мы сказали выше, но и то ограничительное; ясно, что указ 312 года не давал тех благодеяний христианам, какие даны эдиктом Миланским, но следует ли отсюда, что указ 312 года был враждебен христианам — не видно с полной ясностью. После этого само собой понятно, имеет ли право историк вместе с Кеймом утверждать, что указ 312 года издан Константином из страха перед могуществом христианства и имел целью поставить какие-то препоны и " плотины " для быстро распространявшегося христианства в Империи? Разумеется, нет. ______________________ Евсевий. Ист. IX, 1. См. конец главы " О толерантных указах " . ______________________ Третье и последнее мнение, высказанное по поводу изучаемого нами указа Константина 312 года, высказано Цаном. Это мнение не походит ни на первое, ни на второе из мнений, уже рассмотренных нами. Цан в существе дела снимает с Константина ответственность за эдикт 312 года и в некотором роде даже вычеркивает этот эдикт из истории законодательных отношений Константина к христианству. Вот сущность воззрения Цана. Он полагает, что эдикт Константина 312 года есть не что иное, как пояснение эдикта Галерия 311 года, пояснение, необходимость которого требовалась этим последним эдиктом. В эдикте Галерия, в конце его, находим такое замечание: " Другой грамотой (epistola) мы дадим знать начальникам, что нужно наблюдать в отношении к христианам " То есть Галерий обещает, что по издании эдикта 311 года будут еще изданы другие грамоты второстепенного значения, в которых точнее будут указаны условия, на которых давалась толерантность христианам. Так как история таких грамот не знает, то, говорит Цан, можно полагать или что этих грамот вовсе не было издано, или же что они потеряны, не дошли до нас.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=101...

Наконец, указ Константина 312 года не выражал никакого почтения к христианской религии, он называл христианство нелестным именем «суеверия». Ибо из эдикта Максимина открывается, что здесь, как и в указе Галерия, христианство названо суеверием: Таково было содержание эдикта Константина 312 года, если мы восстановим оное при помощи эдикта Максиминова, объявленного в том же 312 году, несомненно, под влиянием вышеназванного эдикта Константинова. Теперь спрашивается: если эдикт Константина 312 года не различается по содержанию от Галериева эдикта 311 года, то на каком основании так строго относится к нему указ Миланский? Почему этот последний находит эдикт 312 года «не соответствующим духу кротости», обставляющим исповедание христианства «многими различными и тяжкими условиями?» Действительно ли указ 312 года мог отвлекать христиан от христианства и влечь их к подножию языческих алтарей, как предполагает Миланский эдикт? Нами прежде было разъяснено 562 , что указ Галерия был вообще благоприятен для положения христиан, что он значительно улучшил положение христиан в сравнении с прежними временами, что если он и мог создавать какие-либо стеснения для христиан, то ничего такого история не знает. Но если так, почему же Миланский эдикт столь строго относится к эдикту Константина 312 года, имевшему в своих основах указ Галерия 311 года? Галерий, нет сомнения, хотя и объявил толерантность в отношении к христианству, но все же он рассматривал христианство лишь как «неизбежное зло», как то, что своим существованием не приносит счастья для Империи. Если Константин в эдикте 312 года стоял на этой же точке зрения, – а это представляется несомненным, – то эта точка зрения для Константина, когда он издавал Миланский эдикт, когда он решил вполне переменить политику в отношении к христианам, должна была быть очень несимпатична. Законодатель, заявлявший себя Миланским эдиктом, столь благосклонным к христианам, должен был всякий из прежних указов, изданных в пользу христиан, т.е. толерантных, найти несоответствующим задаче и предъявляющим в отношении к христианам условия тяжелые и заслуживающие порицания, а таким и был, и должен был быть Константин.

http://azbyka.ru/otechnik/Aleksej_Lebede...

Миланский эдикт, как мы заметили выше, скорее упраздняет эдикт 312 года, чем согласуется с ним. О содержании эдикта 312 года дает хотя краткое, но определенное сведение указ Миланский. Здесь говорится об указе 312 года в духе порицания и осуждения. Именно, читаем здесь следующее: " Так как в прежнем указе, которым дано право (свободно исповедовать свою религию), мы упоминали о многих и различных условиях, то этим некоторые отвлечены были от сохранения своей религии " . Вследствие чего " мы признали за нужное устранить о которых упоминалось в первом нашем указе (т. е. 312 года) касательно христиан, отменить и все то, что в нем представляется жестоким и несогласным с нашей кротостью " (Евсев. X, 5). Из этих слов указа Миланского, высказывающего суждение о предшествующем указе 312 года, совершенно ясно, что этот последний не был в собственном смысле благоприятным для христиан, и даже наоборот, он представляется препятствием к благополучию и благоденствию их. Некоторые сведения о том, каков был в самом деле указ 312 года, в чем заключались те " условия " , на какие ссылается указ Миланский, может дать один указ императора Максимина, прямо касавшийся христиан и появившийся в том же 312 году, но не принятый во внимание такими учеными, как Гизелер и Неандер. Чтобы иметь право пользоваться сейчас названным указом императора Максимина для разъяснения содержания Константинова эдикта 312 года, следует указать те основания, в силу которых такое пользование можно признать позволительным и справедливым. Император Максимин, правивший Востоком, в своей законодательной деятельности представлял, можно сказать, эхо законодательной деятельности прочих императоров, правивших Империей в то же время и имевших больше прав или желания издавать указы, обязательные для государства. Максимин представляет собой такого императора, который весьма тщательно заботился о ненарушимом поддержании римско–императорского " концерта " (читатель, конечно, помнит, что с 284 до 323 года Римской империей правили одновременно не один, а несколько императоров на правах совокупного властительства в государстве).

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=101...

Il. XXIV 209 сл.), иной раз упоминается неск. мойр (Ibid. 49). Боги трактуются часто как исполнители воли судьбы (см. выше о золотых весах Зевса; возвращение Одиссея домой боги выполняют по решению судьбы - Idem. Od. V 41 сл.; Афина приближает смерть Гектора, т. к. она решена судьбой - Idem. Il. XV 612-614). Вместе с тем боги и судьба могут отождествляться, т. е. непонятные явления приравниваются к воле разумных богов. Так, кони предсказывают Ахиллу гибель от божества, а он говорит о воле судьбы (Ibid. XIX 417-421), участь Патрокла решается и судьбой и богами «вопреки судьбе», «сверх судьбы» (Ibid. XVI 849). Но есть тексты, где сказано, что герои действуют «вопреки судьбе» - πρ μοραν (Ibid. XX 336; Idem. Od. I 34), «сверх судьбы» - πρ ασαν ( Homer. Il. XVI 780). Именно поэтому на совете богов в 1-й песни «Одиссеи» решено отпустить Одиссея на родину ( Idem. Od. I 77-87). Здесь-то и начинает проявлять себя свободная воля героев, ведущая к дерзостной гордости, к-рая и погубит их в конце героического века. Гесиод (Ησοδος) в отличие от Гомера, автора грандиозных героических текстов известен 2 небольшими поэмами (не считая фрагментов) - «Теогония» и «Труды и дни». Гесиод систематизатор мифологических теогоний и генеалогий, родоначальник мифографов и дидактического эпоса. Поскольку «Труды и дни» связаны с биографией реального поэта, начнем с ее фактов, хотя «Теогония» создана раньше. Небольшая поэма (828 гексаметров) написана как наставление беспутному брату Персу, неправедным путем, подкупив «царей-дароядцев», получившему наследство и промотавшему его. Но это повод, чтобы сделать целый ряд обобщений о человеческом роде в прошлом и настоящем, о тяжелом времени, в к-ром приходится жить. Жанр, созданный Гесиодом, имел многовековую историю и подражателей на лат. почве, вплоть до средневек. сочинителей. «Теогония», поэма о рождении мира, поколениях богов и генеалогии героев, представляет Гесиода как систематизатора мифологии, пытавшегося упорядочить процесс мифотворчества (мы не останавливаемся на маленькой поэме (480 стихов) «Щит Геракла», подражающей описанию щита Ахилла в «Илиаде» ( Idem.

http://pravenc.ru/text/Древняя ...

Отношения феакийских царей Ареты и Алкиноя также можно назвать рудиментами родового общества, где господствовало жен. начало. Во-первых, это брак дяди и племянницы, а по др. версии, они родные брат и сестра, т. е. это кровнородственный брак; а во-вторых, главой дома и повелительницей является Арета, к которой все идут за советом, и Одиссей, прибыв на остров, обращается прежде всего к ней ( Idem. Od. VII 67-77). В гомеровских героях много архаической дикости и необузданности. Ахилл издевается над поверженным Гектором, убивает мальчика, царевича Троила; Аякс, сын Теламона, с 7-кожным микенским щитом могуч, молчалив, но покорен воле Зевса и готов умереть вместе со своими воинами, только просит его разогнать мрак, чтобы погибнуть при свете солнца ( Idem. Il. VII 644-647). О сиянии солнца мечтает и Ахилл в царстве мертвых ( Idem. Od. XI 498). Любимец Афины Диомед, сын Тидея, сражается с богами, ранит Ареса и Афродиту и отступает только перед Аполлоном ( Idem. Il. V - подвиги Диомеда). Тидею Афина хотела даровать бессмертие, но отказалась от этой мысли, увидев, как он грыз голову своего врага. Диомед унаследовал древнюю дикую силу, к-рая в «Илиаде» создает образ дерзкого героя и напоминает Идаса, сына Афарея, боровшегося с Аполлоном за деву Марпессу так, что врагов примирял сам Зевс ( Apollod. I 7. 8, 9). В генеалогии у Одиссея тоже просматриваются древние корни. Ум, находчивость, хитрость Одиссея связаны (схолии к «Аяксу» Софокла) с Сизифом, к-рый будто бы соблазнил Антиклею до ее брака с Лаэртом. Кроме того, отец Антиклеи - Автолик, великий клятвопреступник и вор, сын Гермеса ( Homer. Od. XIX 396-398). Эпические герои гомеровских поэм отнюдь не застывшие типы, а чрезвычайно различные по характеру. Ведь греч. χαρακτρ происходит от глагола χαρσσω - проводить черту, царапать. Гомеровские герои отличаются друг от друга, оправдывая тем самым слова из «Одиссеи»: «Люди несходны, те любят одно, а другие - другое» (Ibid. XIV 228). II. Боги. Если герои, уничтожившие чудовищ давних времен, враждовали в своем царстве между собой, гордились силой, богатством и славой, то и боги, победив в 10-летней войне своих же чудовищных родителей-титанов, овладели миром и поделили его на 3 части после того, как бросили жребий Зевс, Посейдон и Аид, дети Кроноса и Реи. Зевс получил «небо широкое… в облаках и эфире», Посейдон - «море седое», Аид - «подземный безрадостный сумрак». Общими для 3 братьев остались земля и Олимп ( Idem. Il. XV 187-193). Аид не претендует на большую власть. Он принимает в царство мертвых всех насельников земли и потому именуется «богатым», «щедрым» и «гостеприимным». Свою супругу, Персефону, дочь Деметры, он вынужден похитить. Она, осуществляя единение 2 миров - жизни и смерти, в обусловленное время возвращается к матери на 2/3 года, иначе на земле наступит голод. Но супруг дал ей насильно вкусить зернышко граната и тем самым заставил 1/3 года проводить в его владениях.

http://pravenc.ru/text/Древняя ...

А как скоро ты примешь его музу, подслащенную лирическими и эпическими стихотворениями, в городе, вместо закона и того, что считается наилучшим будут царствовать удовольствие и скорбь“ (сочинения Платона в русск. иерев. Кар­пова, изд. 2, т. III, стр. 503 – 504). Ясно, что Платон боялся развращающего действия поэм Гомера на нравствен­ную жизнь членов своего города, ибо в них, – как говорит он в другом месте „Политики, – рассказывается о богах много ложного, приписываются богам такие действия, которые не соответствуют чистому поиятию о божестве (там же, стр. 126 и сл.). Но не должно забывать, что взгляд великого мыслителя-идеалиста Греции на Гомера есть более вприористическое суждение, чем вывод из фактов действительности. 33 Ст. 368 и след., особенно 372–373: mediocribus esse poetis Non homines, non di, non concessere columnae. 34 В 391 ст. Орфей называется „interpres deornm“. Слпч. Od. IV, 9, 28, где поэт называется „vates sacer 11 и Od. Ill, 1, 3, где Гораций отличает себя, как поэта, названием „sacerdos musarum.“ Ср. Цицерона: Oratio pro Archia poeta, § 18: quare suo jure noster ille Ennius sanctos appellat poetas, quod quasi deorum aliquo dono atque munere commendati nobis esse videantur. 35 Od. Ш, 1, 1 и сл.; сравн. Od. II. 16, 37 п след.: mihi parva rnra et Spiritum Graiae tenuem camenae Parca non mendax dedit, et malignum Spernere volgus. 39 Стих. 408–411. – Таково же было и мнение Цицерона. „Я признаю, что были многие люди превосходного ума и доблести, и что они сами по себе, не получив образования, только вследствие почти божественного свойства самой при­роды, сделались нравственно выдержанны и серьезны (et mo­derates et graves exstitisse). Я допускаю и то, что чаще для достижения славы и доблести оказывала силу природа без образования, чем образование без природной даровитости. Но я настаиваю на том, что когда к прекрасной и богато одаренной природе присоединялось некоторое систематиче­ское и правильное научное образование, тогда обыкновенно происходило нечто совершенно отличное и единственное. “ Oratio pro Archia poeta, с. 7. § 15. 40 Sat. 1, 4, 43 – 44:Ingenium cui sit, cui mens divinior atque os Magna sonaturum, des nominis hujns (т. e. poetae) honorem. 41 Ibid. ст. 45 и след.– Стоит заметить, что уже Аристо­тель не считал стихотворную форму необходимостью в поэзии и относил мимы Софроиа к произведениям поэтическим, хотя они были изложены прозою (ср. Захарова: По­этика Аристотеля. Варшава, 1885., стр. 55–56). И Гораций прямо (Sat., 1, 4, 40–42) говорит, что еще не поэт тот, кто умеет составлять стихи, напоминающие своею сущностью прозаическую речь т. е. вседневный разговор. 42 Ст. 86–87: Deseriptas servare vices opernmque colores Cur ego si nequeo ignoroque poeta salutor? Ср.ст. 372–373. 400. 264. и др.

http://azbyka.ru/otechnik/Petr_Cvetkov/m...

Но предполагать, что таких грамот совсем не было издано, нельзя, хотя Галерий и умер тотчас по издании эдикта 311 года, так как эдикт 311 года издан не от лица только Галерия, но и от лица Константина с Лицинием; поэтому чего не успел сделать первый, имели возможность и обязаны были сделать двое последних. А если могли сделать это и даже обязаны были, то нет основания полагать, чтобы они не сделали этого. Указ Константина 312 года, догадывается Цан, по всей вероятности и есть та грамота, какую хотел издать Галерий в добавление к эдикту 311 года, но не успел издать за смертью. Цан даже полагает на некоторых соображениях, что эта грамота издана была Константином не от собственного только лица и Лициния, но и от лица Галерия, обязавшего царственных его наследников исполнить его волю. Что указ Константина 312 года и есть именно та грамота, какую обещал издать в пополнению к эдикту 311 года Галерий, это Цан доказывает так: адресуется указ 312 года именно тем лицам, которым хотел адресовать пояснительную грамоту Галерий — начальникам, облеченным судебной властью, содержание указа 312 года именно таково, каким должно было быть содержание дополнительной грамоты, обещанной Галерием: в указе 312 года указываются условия (conditiones), на которых даровалась свобода христианского исповедания, а этого-то именно и хотел разъяснить Галерий особой грамотой, он намеревался разъяснить, что должны были начальники наблюдать в отношении к христианам (quid debeant observare); тон эдикта Константина 312 года недружелюбен к христианам, но не иного характера должна была быть и грамота, какую обещал Галерий, так как и сам толерантный эдикт Галерия не дышит особенным благоволением к христианам. Доказательства тождества обещанной грамоты Галерия и эдикта Константина 312 года, замечает Цан, очень решительны. Он даже делает еще один шаг далее в разъяснении происхождения и характера указа Константинова, о котором мы говорим; он не прочь допустить, что эдикт Константином издан еще при жизни Галерия, в том же 311 году, в котором появился толерантный указ этого императора, вслед за этим

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=101...

Другое мнение появилось в науке после времен Неандера и Гизелера и раскрыто с особенной силой и ученостью Кеймом. Мнение Кейма представляет другую крайность в сравнении с мнением, сейчас рассмотренным. Как те ученые смотрят на эдикт с достаточной долей оптимизма, так этот смотрит на тот же эдикт очень пессимистично. Константин Великий становится в глазах Кейма чуть ли не скрытым гонителем христианства до времени издания Миланского эдикта. Средствами, при помощи которых Кейм хочет дойти до понимания содержания эдикта Константинова, служат Миланский эдикт и эдикт Максимина 312 года. При пособии этих документов Кейм приходит к следующим выводам. Исходной точкой в его изысканиях служат те немногие замечания о характере эдикта 312 года, какие находятся в Миланском эдикте ив которых указывается на «многие различные и тяжелые условия», в какие было поставлено христианство законодательным актом 312 года. (Замечания эти уже были приведены нами.) Но так как эти замечания не дают ясного понятия о самом содержании эдикта, то Кейм употребляет все усилия на то, чтобы доискаться, в чем дело. А дело, по его изысканиям, в следующем. 1) Эдиктом 312 года запрещен будто бы был переход из язычества в христианство. К этому заключению приходит Кейм на основании следующих слов Миланского эдикта: «Нам угодно, чтобы по устранении всех условий, касательно христиан, какие изложены в прежнем законе (т.е. 312 года), каждый из тех, кто избирает христианскую религию, свободно и просто, без всякого затруднения, мог соблюдать ее» 551 . 2) Эдиктом 312 года, по суждению Кейма, запрещено было сектантство в христианстве, т.е. не было обеспечено свободное существование сект в христианском обществе и присоединение к ним; дана свобода лишь господствующему христианскому культу. Этот вывод Кейм извлекает как из эдикта Миланского, так и эдикта Максимина 312 года. В Миланском эдикте говорится: «Мы признали полезным, чтобы никто не был лишен свободы отдавать свое сердце, будь то религии христианской или другой религии, какую кто найдет для себя более целесообразной».

http://azbyka.ru/otechnik/Aleksej_Lebede...

   001   002     003    004    005    006    007    008    009    010