| Вся же трудность в собирании совершившихся там чудес заключалась в том, что они, не записываемые никем, большей частью пришли в забвение и существовали лишь в темном отголоске народных сказаний, без тех подробностей, которые необходимы иногда к разъяснению и полноте события. Султан Мурад, предпринимая поход на город Багдад , шел с войском сухим путем мимо Никомидии; когда он приблизился к городу и поравнялся с монастырем святого великомученика Пантелеимона, то пожелал узнать, что это такое? Ему отвечали: «Кешишь-ханэ» (монашеский двор); но султану послышалось: «Хырсыс-ханэ» (что значит хищнический двор); слова созвучные, но противоположные одно другому. Приняв, таким образом, монастырь за разбойничий притон, султан тут же велел разбить его, и повеление это немедленно исполнили: от монастыря сохранился один параклис и гроб святого великомученика. При этом разорении, на удивление многим, остались несколько колонн храма, и на них удержался почти весь купол (без стен), в котором были разные изображения святых, как бы взиравших на необузданное своеволие деспота. По разорении монастыря султан отошел от города и расположился вдали от него лагерем, в месте, называемом Килез. Ночью во сне является ему святой великомученик Пантелеимон и грозно говорит: «Зачем ты разорил мой дом? Если теперь же не воздвигнешь его снова – ты и войско твое погибнут!» Проснувшись, султан счел это за мечту и не обратил никакого внимания на сон; но святой явился ему во вторую и третью ночь, повторяя те же слова. Это смутило султана. В третий раз султан вскочил в испуге, но и наяву ему еще виделся являвшийся во сне молодой человек, только что угрожавший ему за разорение его (как он выражался) дома. Пораженный таким видением, султан спросил бывших при нем: «Что это за дом, который, не доходя Измита (бывшей Никомидии. – Ред.), разорили по моему повелению?» Ему отвечали, как и прежде: «Монашеский двор». – «Как же, – возразил султан, – тогда вы сказали, что разбойничий притон? Вот три ночи сряду является ко мне во сне молодой человек и не дает мне спать, беспокоит и с угрозою упрекает: «Зачем разорили мой дом?» Увидав свою ошибку, а вместе и боясь в действительности пострадать от святого великомученика, султан тут же отдал приказание своим военачальникам – возобновить монастырь в три дня. К такому распоряжению он подвигнут был и внезапным недугом сына: тот опасно заболел в день разорения монастыря и лежал при смерти. |
| Царь спросил: – Какая власть дана тебе от Бога? – и святой ответил: – Учить закону Божию единоверных мне христиан: да, исполняя заповеди Его, уклоняются от всякого зла. – Ты лжешь! – с гневом воскликнул султан. – Сознайся в своем преступлении, в котором обвиняет тебя мое правительство донесением. – Я сознался чистосердечно во всем, – сказал преподобный. – Если не веришь, я в руках твоих: делай что хочешь с. 717]. Тогда султан повелел сечь его и учеников его бичами. Ни слова не произнес и не простонал преподобный при тяжком мучении, как будто не он, а кто другой претерпевал бичевание. Вслед за тем ввергли их в темницу. На другой день была новая пытка. По повелению султана, истязатели сжимали бинтами главы их, от чего святой не потерпел никакого зла, а у диакона Иакова выступил из своего места глаз. На этого диакона более всего нападал султан и всячески старался отвлечь его от Христа, но напрасно. После этого святых исповедников отправили в Адрианополь для новых пыток. Спустя немного времени прибыл туда Селим-паша: докладывая о содержащихся в узах трех иноках, он говорил, что один из них пророчески предсказывает людям будущее. Султан, слыша это, обрадовался и немедленно приказал призвать преподобного. Когда явился узник, султан спросил его: «Сколько лет я буду еще жить?» – «Девять месяцев», – отвечал преподобный. – «Не знаешь что говоришь, – возразил султан. – Я должен еще быть в Родосе», – «Ты умираешь и зачем же хочешь в Родос?» с. 718] Пророчество преподобного впоследствии сбылось. По повелению султана преподобного с учениками опять ввергли в темницу. Чтоб найти причину убить невинных, султан послал одного из пашей своих спросить святого, какого он мнения о своем Христе и о Магомете? Когда паша предложил преподобному этот вопрос, он отвечал с твердостью: – Христос наш есть совершенный Бог и совершенный человек, – и потом объяснил ему таинство воплощения и все домостроительство спасения Божия и промышления о человеке. – Но как думаешь ты о нашем пророке? – спросил паша преподобного. |
| И султан... велел быть Феолипту патриархом... а на меня опалу возложил и послал на остров Родос, и там сидел я в опале четыре года. А на пятый год султан Феолипта отставил от патриаршества, и церковь Божию и все церковное строение разграбил, и учинил в ней мечеть. А за мною прислал и велел мне быть патриархом. Я приехал в Царьград, вижу — церковь Божия разорена и строят в ней мечеть, все церковное достояние разграблено, кельи обвалились. Тогда стал присылать ко мне султан, чтоб мне устроить патриаршую церковь и кельи в ином месте в Царьграде, а мне строить нечем: что было казны и драгоценностей в патриаршей церкви, все забрал султан. И я бил челом султану, чтобы мне позволил идти ради милостыни на церковное строение в христианские государства,— и султан меня отпустил. А я, слышав про такого благочестивого и христолюбивого государя вашего, пришел сюда видеть его царские очи и православную веру и ради милостыни, чтоб государь пожаловал помог нам в наших скорбях и утеснении своею милостынею. А в Царьграде ныне патриарха нет». Далее патриарх рассказал Годунову о своем путешествии чрез литовские земли и о том, что слышал от канцлера Яна Замойского, у которого гостил, и, наконец, прибавил, что «есть у него некоторые речи тайные. И Борис Федорович выслушал их вкратце» . О чем были эти тайные речи? Не о патриаршестве ли Русском? Но речи о Русском патриаршестве, которых всего более ждали тогда от Иеремии, Годунов не стал бы выслушивать только _«вкратце». Да Иеремии и нечего было говорить о патриаршестве, о котором он, как скоро увидим, не привез из Царьграда и сам не имел никакого решения и определенной мысли. Скорее, то могли быть речи о политических делах в Турции и других странах, чрез которые проходил он . О чем бы, впрочем, ни были тайные речи Иеремии, необходимо допустить, что его речами и объяснениями остались у нас недовольны. Здесь все русские сказания об Иеремии внезапно прерываются на несколько месяцев: что было с ним, происходили ли с ним какие-либо сношения, совершенно умалчивают. |
| Он медленно проехал по улицам города к собору Св. Софии. Перед ее вратами он спешился, нагнулся, набрал пригоршню земли и посыпал ей свой тюрбан в знак смирения перед Аллахом. Затем он зашел в храм и несколько мгновений провел в молчании, после чего направился к алтарю. По пути он заметил турецкого солдата, пытавшегося выкорчевать кусок мозаичного пола. Мехмед гневно остановил его и сказал, что разрешение грабить не означает, что можно разрушать здания - их он намерен оставить себе. В соборе еще оставалось несколько греков, которых турки не успели увести в плен. Мехмед приказал освободить их и отпустить с миром по домам. Несколько священников вышли из потайных ходов позади алтаря и просили его о милости. Он тоже послал их по домам, выделив им охрану. Но он настоял, что храм должен немедленно быть превращен в мечеть. Один из его улемов взобрался на кафедру и провозгласил, что нет Бога, кроме Аллаха. Затем сам султан взошел на амвон и склонился перед своим Богом, даровавшим ему победу. На следующий день Мехмед распорядился принести ему всю добычу и отобрал из нее часть, принадлежавшую ему как предводителю. Всех представителей знатных семей, переживших штурм, султан забрал себе. Хотя вначале Мехмед проявил милость к некоторым из них, в течение нескольких месяцев, по тем или иным причинам, почти все представители правящих кругов Византии были убиты или казнены. Мехмед решил лишить византийцев любой надежды на восстановление Империи. Через три дня, когда завершился срок, официально отведенный на грабежи, султан издал фирман, согласно которому все греки, оставшиеся на свободе или уже выкупленные, могли вернуться домой: их жизнь и имущество отныне объявлялись неприкосновенными. Однако число таковых было невелико, да и немногие дома оказались пригодными для жилья. 21 июля султан и его двор покинули завоеванный город и направились в Адрианополь. Константинополь был наполовину разрушен, опустошен и черен от пожаров; повсюду царила мерзость запустения. Церкви были осквернены и ободраны, дома - разрушены и необитаемы, лавки и склады - разбиты и растасканы. |
| Прошло еще несколько дней - и турки заняли Буюк-дере своими войсками и возвели в нем укрепления. Обстановка окончательно складывалась не в нашу пользу, тем более, что Англия стала настаивать на пересмотре всего Сан-Стефанского договора по статьям. Наконец, 13 марта пришло известие, что Султан готов принять Его Высочество - и на следующий день произошло давно жданное свидание при чрезвычайно торжественной обстановке. Великий Князь, в мундире, при орденах и ленте ордена Османие (полученного от Султана Абдул-Азиса в 1872 г.), на Императорской яхте «Ливадия» в сопровождении чинов Штаба на пароходе «Константин», отбыл 14 марта из Сан-Стефано. Когда «Ливадия», в начале двенадцатого часа, войдя в Босфор, поравнялась с мысом, на котором раскинулся древний сераль и храм Св. Софии, наш хор музыки заиграл Преображенский марш, а затем «Славься, славься, наш русский Царь». Трепетно билось сердце Великого Князя и всех сопровождавших Его в эти радостные минуты. На турецких судах взвились русские флаги, команды стояли по бортам и реям, с иностранных судов неслось «ура»... Когда «Ливадия», убавив ход, тихо остановилась против султанского дворца Дольма-Бахче, от дворцовой пристани отвалили придворные каики (шлюпки) с нашим первым драгоманом и двумя адъютантами Султана, которые, представившись Великому Князю, предложили Ему, от имени своего повелителя, ехать во дворец. Красивые атлеты-гребцы, в шитых золотом куртках, быстро пронесли Его Высочество и свиту к пристани дворца, на дворе которого стоял караул, отдавший Главнокомандующему воинскую честь. Султан, окруженный министрами и сановниками, в числе коих находился и только что выпущенный из плена герой Плевны Осман-паша, - встретил Его Высочество на площадке перед лестницею, занятою шпалерами адъютантов. Главнокомандующий прошел в гостиную с Султаном и в сопровождении Великого Князя Николая Николаевича Младшего, Князя Евгения Максимилиановича, Принца Александра Петровича Ольденбургского, генерал-адъютанта Непокойчицкого, А.И. Нелидова и первого драгомана Ону. Вскоре Султан вышел в соседнюю приемную, где Его Высочество представил ему находившихся здесь высших генералов, в числе коих были Гурко, гр. Шувалов, Д.И. Скобелев 1-й и М.Д. Скобелев 2-й, Левицкий и др. Затем Султан представил свою свиту Великому Князю, который, здороваясь с пашами, выразил особое удовольствие, увидя Османа-пашу. |
| Как бы то ни было, под влиянием указанного инцидента Геннадий решился переселиться в более людное место. О своем намерении он доложил Магомету II, который вполне благосклонно принял известие. Согласно желанию патриарха султан предоставил ему право перейти на жительство в храм Всеблаженной. Гедеон думает, что патриарх перебрался на новое место жительства или в конце 1455, или начале следующего года. Храм Всеблаженной составлял часть древнего женского монастыря, не покинутого монахинями и в то время, когда патриарх пожелал взять этот монастырь себе под патриархию. Монахини были переведены в какой-то монастырь Предтечи, что в Трулле. Так патриарх водворился на новом месте. Монастырь, сделавшийся патриархией, был очень удобен: севернее храма находился прекрасный дворец, в котором, конечно, и поселился патриарх, вокруг жило много народу, и ничто не напоминало пустынных окрестностей храма Свв. Апостолов. Судя по имеющемуся у нас плану Константинополя XVI в., место, где находилась патриархия после ее перенесения, было прекрасное; сама патриархия имела очень внушительный и почтенный вид — она походила на замок, а вокруг была обширная площадь и простор. Патриархи оставались при храме Всеблаженной почти до самого конца XVI в. В новой патриархии Геннадий имел удовольствие принимать у себя редкого гостя — имеем в виду султана Магомета. Источники удостоверяют, что будто бы случайно султан раз ехал мимо патриархии, обратил на нее внимание, захотел нанести визит патриарху, что, конечно, и исполнил. Беседа Вселенского патриарха с падишахом, по известиям источников, имела очень знаменательный характер. Султан, питая уважение к христианской вере, долго беседовал с Геннадием, интересуясь разными богословскими вопросами. Мы, однако же, не думаем, чтобы визит султана был случаен, а равно не допускаем, чтобы Магомет искренно интересовался христианской религией. Магомету не сразу, конечно, удалось помирить цивилизованный греческий народ с новым варварским правительством; между тем султан хотел привлечь на свою сторону образованных греков. |
| Но злой человек постарался ослабить значение показаний патриарха; он стал утверждать, что хотя Василий и родственник патриарху Симеону, но родственник дальний и не имеет права на наследство после этого последнего. Затем он внушил тогдашнему султану Баязиту, что патриарх нашел подставного наследника Симеону и что таким образом стремился устранить казну от тех прав, которые она будто бы имела на спорное имущество. Султан разгневался на патриарха и приказал изгнать его из города, а троим свидетелям в пользу Василия отсечь носы. Впрочем, патриарх не был лишен кафедры и впоследствии снова занял ее, хотя и опять дело не обошлось без тяжких несчастий для него. Подобное же, по крайней мере по своим последствиям, злополучие постигло и патриарха Иоакима I. Однажды султан Баязит прогуливался по улицам Константинополя и прибыл в местность, называемую Хрисокерам. Здесь он обратил внимание на одно здание, выделявшееся своей архитектурой из ряда прочих. Султан пожелал узнать, что это за здание, спросил об этом подвернувшихся ему здесь священников и старшин и, услышав в ответ, что это христианская церковь, опять спросил их, с чьего разрешения она так устроена. Спрашиваемые были простецы и, не задумываясь много над вопросом, прямо объявили, что церковь построена с разрешения патриарха. Султан разгневался на патриарха, который по правилам не имел права давать разрешения на построение новых церквей, и повелел лишить Иоакима кафедры и изгнать. Что касается Пахомия I, то с ним случилось несчастье другого рода. Испытывая материальные нужды и видя оскудение патриаршей казны, Пахомий решился отправиться в Молдавию и Валахию для сбора пожертвований. Он взял с собой большую свиту, состоящую из клириков, монахов и мирян. В Молдавии и Валахии приняли патриарха с распростертыми объятиями; надежды его покрыть свои нужды вполне оправдались: он собрал богатые дары. Приспело время ехать в обратный путь. Патриарх со свитой двинулся домой, доехал благополучно до Силистрии, но здесь его ожидала смерть. |
| – Магомет ваш не пророк, а обманщик и льстец, враг Христа Бога нашего и веры нашей. Никто из людей так не прогневал Бога, как Магомет, и кто надеется на него и считает его пророком, тот погибший с. 718]. Паша передал все это султану. Султан разгневался. Он послал в темницу янычар, обещая им милость свою, если убедят преподобных отречься от Христа. Однако ж все было тщетно. Султан повелел привести к нему святых. Когда их привели, он приказал вновь пытать их различными способами. Однако ж преподобномученики не поколебались в духе терпения. По повелению султана, их опять ввергли в темницу, где и пробыли они три дня. Наконец султан, недовольный столькими пытками, повелел истязателям вывести святых на новое мучение. А затем их снова отвели в темницу. Но еще предстоял страдальцам конечный подвиг. Видя, что они ни во что вменяют всякого рода мучительства, султан велел разрывать на части ноги их железными когтями, бока их опалять огнем и без милости обтирать раны их грубыми полотнами, напитанными солью. Мучимые в течение семнадцати дней, наконец, страдальцы осуждены были на виселицу. Когда святой Иаков пришел на место казни, имея на ногах только кости, лишенные плоти (а двух учеников его исполнители приговора привели совершенно изнемогших), тогда попросил он несколько времени для молитвы и, получив позволение, диакона Иакова поставил по правую руку, а Дионисия по левую и сказал им: – Чада мои! Время отойти нам к возлю бленному Христу, за Которого удостоились мы пострадать. Итак, помолимся Ему о всем мире, о Церкви и возблагодарим за то, что Го сподь, освободив нас от суетного мира, удоста ивает наследия бесконечного Царствия Своего [l.c.719]. Тогда все трое пали на землю и поклонились трижды Богу; потом вынул преподобный три спрятанные частицы животворящих Тайн Христовых и, преподав их ученикам своим, приобщился и сам. Наконец, подняв длани и очи на небо, великим гласом возопил: – Господи! В руце Твои предаю дух мой! с. 719] – и тихо скончался с улыбкой на устах. Видя это, воины сообщили об этом султану, который повелел и мертвое тело повесить, а по правую и по левую сторону святого повесили учеников его. |
| Затем, в апреле 1159 г. Мануил торжественно вступил в Антиохию. Эскортом за ним шли пешком и без оружия Рено Шатийонский и другие латинские князья. Король иерусалимский ехал на лошади, но тоже без оружия. Император следовал по улицам, украшенным коврами, драпировками (hangings) и цветами под звуки труб и барабанов и пение гимнов к собору, ведомый патриархом Антиохийским в его патриарших одеждах. Восемь дней императорские штандарты реяли над городскими стенами. Подчинение Рено Шатийонского и вход Мануила в Антиохию в 1159 году знаменовали триумф византийской политики по отношению к латинянам. Это был результат более чем шестидесяти лет усилий и борьбы. Несмотря на многие трудности и войны, византийские императоры «никогда не упускали из вида проблему антиохийского княжества, проблему, поставленную во время первого Крестового похода и с того времени никогда не решенную.» В церкви Рождества в Вифлееме сохранилась надпись, датированная 1169 годом, текст которой гласит: «Эта работа была завершена художником и мозаистом Эфраимом в царствование императора Мануила Багрянородного Комнина и в дни Великого короля иерусалимского Амори, и в дни святейшего епископа святого Вифлеема в год 6677, индикта второго.» Связь имени Мануила с именем Амори может указывать, что известного рода сюзеренитет греческого императора был установлен и над иерусалимским королем. Что касается взаимоотношений Мануила с мусульманскими лидерами (princes), то он и Кылыч-Арслан несколько лет имели дружеские отношения и в 1161—1162 гг. султан даже приезжал в Константинополь, где ему был устроен торжественный прием императором. Этот прием детально описан в греческих и восточных источниках. Султан провел в Константинополе восемь дней. Все сокровища и богатства столицы были нарочито показаны знаменитому гостю. Ослепленный блеском дворцового приема, Кылыч-Арслан даже не рискнул сесть рядом с императором. Турниры, скачки и даже морской праздник с демонстрацией знаменитого «греческого огня» были организованы в честь султана. Дважды в день еда приносилась ему на золотой и серебряной посуде и затем не забиралась, а оставлялась в распоряжении гостя. Однажды, когда император и султан обедали вместе, вся посуда и украшения стола были предложены Кылыч-Арслану в качестве подарка. |
| С.). А Патриарх сначала совершенно отвергал все требования болгар; потом показывал вид, что готов сделать им небольшие уступки, наконец прямо протестовал против фирмана султанова и объявил болгар раскольниками. На чем же основывается все право Патриарха над болгарами? Другого основания, по свидетельству истории, нет, кроме одного берата, или указа, которым султан подчинил болгар Патриарху… Теперь султан отменяет свой прежний берат и заменяет его своим фирманом… Следовательно, все право Патриарха над болгарами падает, и у него не остается никакого права удерживать их за собою и противиться фирману султана. Если этот фирман, возвращающий болгарам самостоятельность, незаконен, то незаконным должно признать и тот берат, которым некогда султан передал эту самостоятельность Патриарху, а следовательно незаконна была и вся власть Патриарха над болгарами, продолжающаяся уже целое столетие; незаконно и ныне усиливается Патриарх удержать ее за собою. Но прежний берат султана Патриархия признавала вполне законным… Следовательно, и ныне Патриархия должна признать совершенно законным и имеющим полную силу фирман царствующего султана Абдул–Азиса, возвращающий болгарам их церковную самостоятельность, и должна безусловно покориться этому фирману». Русская Церковь, по мысли архиепископа Макария, должна хранить союз с Константинопольской Церковью, — но не признавать церковных прещений, наложенных на болгар, ибо последние являются истинными чадами Православной Церкви, какими они были и до отделения от Константинопольской Патриархии . Примечательно сохранившееся в Отделе рукописей Российской Государственной библиотеки письмо первого Предстоятеля после восстановления автокефалии Болгарской Православной Церкви Блаженнейшего Экзарха Анфима к деятелю Московского Славянского Комитета Нилу Александровичу Попову. Письмо это интересно для нас потому, что является свидетельством непрекращающихся связей Экзарха с Русской Православной Церковью, с русскими людьми даже в дни напряженнейших отношений болгар с греками. |
|
|
