| 22 ). Тогда поругание окружило Его!.. Красная хламида облекла Его!.. Терновый венец возложили на главу Его, над которою трепетала рука Предтечи!.. Очи Его завязали и биениями били Его!.. Слова проречений требовали от Него!.. И иными непомерными (терзаниями) терзали!.. Увидев эти страсти Христовы, помраченный сребролюбием Иуда — разомрачился и весьма раскаялся, но не припал к покаянию, говорим: ко Христу — и, горько плача, не оплакал беззаконие свое, подобно Петру, но пошел и поверг сребреники там, где их приял, и сказал: «Зло сотворил я, возьмите ваши сребреники…» Отвечали ему книжники и сказали: «Ты узришь…» И были озабочены, говоря между собою, что не достоит класть их в корвану; озабоченно они вопрошали, что с ними сделать? Наконец, сделали странно-погребальницу, которая обретается и поныне… Потом Иуда, бросив там сребреники, удалился в глубокое место и, удаляясь, был озабочен, что такое сделать там (в овраге). Когда, он размышлял об этом, пришел ему (на ум) скверный помысл совершить самоубийство. Внял нечистый нечистому и совершил то дело следующим образом. На месте, где он размышлял, было одно дерево, как нарочно для казни. Тотчас снял Иуда с себя пояс, который был из верблюжьей шерсти, одним концом его затянул свою шею, другим — привязал себя к дереву… ветвь в тот же час наклонилась (т. е. когда он свергся, чтобы повиснуть)… Бог же не хочет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему. Всевозможным образом действовал Бог, чтобы не повесился (Иуда), ибо Иуда был все же человек. Бог ожидал покаяния Иуды. Но Иуда не освобождал себя из петли, чтобы пойти, припасть к подножию креста и сказать: «Я Тебя распял, прости меня!.. Моя злая мысль вознесла Тебя на крест; благосердствуй обо мне…» Если бы изрек он перед крестом эти три слова, исполнив их и делом (выразив свое покаяние), Христос принял бы его. А каким же исполнить делом? Дело сие: дабы слезил горько, стенал рыдая и жалостно плакал; но Иуда так не поступал (т. е. не хотел повергнуться на землю перед крестом Христовым во спасение свое), но повергался на землю, чтобы повеситься (не взирая на то, что) ветвь приклонялась, а на кресте был предружелюбнейший Христос (о Котором Иуда мог быть несомненно уверен, что Он не отвергнет его покаяния)!.. |
| Преподобный Павел спросил Антония: почему меня постигла такая неудача? Преподобный Антоний ответил: «Два слова, которые ты сказал наедине, были воспящением для тебя». Преподобный Павел вопросил: «Что это были за два слова, которые я промолвил, отче?» Отвечал ему св. Антоний: «Отчего это преподобный посылает больных своих ко мне?» Услыхав эти слова преподобного Антония, Павел изумился и сказал: «Отче, как тонка беседа монаха в одиночестве», т. е. ужели могут оказать влияние на духовную жизнь столь тончайшие помыслы в одиноком монахе? И отвечал преподобный Антоний: «Послушай, чадо мое Павле! Благодать Божия в душе подобна блеску в хрустальном сосуде, самомнение же, рождающееся при одиночестве, есть как бы удар, нанесенный хрустальному сосуду; расколотился хрусталь и пропал блеск. Так бывает и у монаха в одиночестве; стал высокомудрствовать монах — отнялась от него сила божественной благодати, он низвергается с высоты смирения, ниспадает в глубину заблуждения и уподобляется Деннице, ибо Денница чрез высокомудрие заблудился, свергся с высоты небесной и ниспал во глубину адскую». Изумился преподобный Павел, услыхав такое слово от преподобного Антония, ужаснулся и не мог ничего промолвить преподобному. И сказал ему преподобный Антоний: «О чем помышляешь, чадо мое, что ничего не говоришь?» Павел тотчас сказал преподобному Антонию: «Благодарю тебя, отец мой, что избавил меня от заблуждения мира сего». И сказал ему преподобный Антоний: «Благодари! И да возблагодарим Бога, приведшего нас в сию святую монашескую жизнь! Но, чадо мое Павле, враг не спит, и ни на мало не престает в работе своей, будучи непрестанным делателем зла. Благодарение же Богу, которое ныне воздаем, да пребудет от нас Ему до конца!.. Но да не воздадим, чадо Павле, потом Богу неблагодарностию вместо благодарности, ибо конец ублажается, о, чадо мое Павле!.. Начало монашеского подвига есть как бы цвет пшеницы, конец же есть хлеб трапезный… Помысли, чадо мое Павле, какое испытание терпит цвет пшеничный от животных, от людей, от птиц, от погоды, пока не придет на трапезу; какие опасности должен он миновать, чтобы прийти на трапезу! |
| …Немногие понимают нашу любовь к Вольфсгартену. Здесь нет красивых видов, леса со всех сторон, и мы спрятаны от любопытных глаз. Увы, у лесов сейчас вид неприглядный, так как было нашествие гусениц, они съели всю листву у буков и похоже, будто наступила зима. Но я обожаю это место, хотя в этом году, увы, мне не пришлось кататься верхом, а это здесь моя главная радость – рано утром, перед завтраком, проскакать по лесу. Ты должен постараться полюбить это место, хотя бы ради меня. Сегодня серо и уныло. Увы, я снова не смогла пойти в церковь, так как собираюсь подняться только к обеду. Я хочу быть в полном порядке к твоему приезду. Вчера после обеда я легла в постель и так пока и остаюсь. Поэтому сегодня я чувствую себя лучше, так что, когда ты приедешь, у меня снова будет цветущий вид и щечки, как маков цвет… Эрни и Даки кружат вокруг меня, когда я получаю письмо, чтобы выяснить, когда ты приедешь. Когда я вижу слугу с телеграммой, сердце у меня подпрыгивает в надежде, что это добрая весть… Тому, кто принесет мне, наконец, хорошую весть, грозит опасность, что я повисну у него на шее. Мой родной, драгоценный, дорогой Ники, мой будущий муж, которого я так безумно обожаю, твоя любящая, глубоко преданная невеста, Аликс. Вольфсгартен, 24 сентября 1894 года, письмо А-116. Мой родной, дорогой Ники, Самое нежное спасибо тебе за твое милое письмо и записку с охоты. И тому, и другому я обрадовалась чрезвычайно и еще больше, чем когда-либо, захотелось тебя видеть – я жду и надеюсь… Дорогой мой, мы должны быть терпеливы. От нашего беспокойства нет ничего хорошего, оно приносит нам только неудовлетворенность. Подумай, с каким трудом мы пережили наши пять лет – трудно, но мы были мужественны. Так и сейчас мы должны переносить разлуку, только чем больше мы знаем друг друга, тем труднее это становится. Но Господь Бог лучше знает, зачем Он нас так испытывает, и мы должны со смирением подчиниться. Вознаграждение будет в свое время. Всегда ведь больше наслаждаешься чем-либо, если должен долго этого ждать, а потом вдруг получаешь. |
| Кроме меня там еще были будущий отец Иосиф и отец Христофор, который служит в Архангельске сейчас. Старец сказал владыке, если ему нужны образованные ревностные монахи, можно нас постричь. Таким образом и нас благословил на монашество. Мы тут же написали прошение на постриг и буквально в эту ночь в Антониево-Сийском монастыре нас постригли. После этого владыка сказал, чтобы мы поучились монашеской жизни, а потом «посмотрим, что с вами делать». Вот так, сразу после МИФИ, после Москвы оказался в монастыре. Но я был искренне счастлив, хотя было нелегко. Это была настоящая монашеская жизнь, настоящие труды, начиная с мытья туалета, других послушаний, стирки и всего прочего. Также на грядках трудились, картошку собирали. Потом меня келарем назначили на какое-то время. Единственное, наверное, не удалось коров подоить и уздечки сделать для лошадей, хотя мой товарищ и там тоже успел попрактиковаться… Было тяжело, для меня нагрузки были немыслимыми. Постоянно хотелось спать. Иногда, воткнув лопату в землю, которой нужно было копать, я думал, что сейчас на этой лопате и повисну. Думал, что даже год не продержусь, не то чтобы всю жизнь. Самое интересное, самое знаменательное, что на постриг нам подарили по Типикону каждому. Этот Типикон до сих пор является моей настольной книгой. Это было одно из первых компактных изданий. Обычный Типикон огромный, а этот был компактным, репринт хороший. Сейчас уже, спустя годы, как Вы оцениваете этот опыт монашеской жизни на Севере? Что он вам дал? Его нельзя переоценить, так как это реальный, жизненный опыт. Мне рассказывали, как игумен однажды смотрел в окно, а там Варнава идет. Он возьми да скажи: «Смотри, какой радостный. А что он радуется?» А я искренне радовался, что живу по-монашески и разрешился от всех печалей. Почему не Андреевский монастырь? Мне было в Москве тесно и вообще как-то душно. Почему-то меня тянуло дальше, хотелось настоящей подвижнической и отшельнической монашеской жизни. Это жизнь извилистая и трудная, но это необыкновенный опыт возрождения. |
| Монастырь в последнее время, говорят, еще поправился. Бывший перед о. Каллиником Игумен (теперешний Русанийский) довел дело его до полного запустения. Удивляться надобно, как еще уцелели его книжные и иные сокровища. Мы пожертвовали от своего страннического запаса в корван его лепту вдовицы (166 пиастров), поблагодарили старца за обязательную внимательность и доверчивость к нам, а братий за ласки и услуги, и направились к воротам или, все равно, к заменяющему их, филологически родственному с ними, вороту навесной комнаты. Куда девалось прежнее чувство страха? Я даже с каким-то неуместно-храбрым любопытством рассматривал все подробности подъемной машины, весело сел на разостланную на полу сетку, и чуть не напрашивался на критический момент, когда повисну над бездною. – Час вам добрый! – прогремел на прощанье о. Игумен, и я, стиснутый, сдавленный, скрюченный, едва успел промолвить: εχ σασ! как очутился в фатальном отверстии и пошел сперва кружиться, а потом плавно спускаться на дол земной. Имел дух уже не зажмуриваться и вглядывался во все. Ранее, чем ожидалось, мы из метеоритов обратились – сказать бы хоть – в троглодитов. Гигантские скалы, запиравшие собою со всех сторон небольшую площадку, действительно напоминали собою стенки пещеры, нагибаюшиеся к верху и оставлявшие по середине окошко для просвета и для ветра. Спустившийся прежде нас столпник развязал нас, попросил типически наших молитв, и пожелал нам счастливого пути. Что-то, отзывающееся благом, чуть не счастием, прошло по сердцу, когда я поднял глаза на ужасающую высь, и осознал себя не на ней... Нет, не всякий пригоден для довольствования тем порядком жизни, который стоит под рубрикою „отречения“ – в неисчислимой разновидности его, и в частности – отбытия, отшествия, отречения, так сказать, отсечения себя от целокупности природы, – всего привеченного, приуроченного, присвоенного сердцем! Отдыхая, я сделал для себя слабый набросок карандашом в записную книжку редкого и навсегда памятного зрелища Метеорского столба или и прямо: Метеора, как его зовет вчерашний Никодим. |
| Оглядываюсь назад на свою прошлую жизнь и понимаю Господь был щедр для меня. Я родилась в большой и дружной семье, где была седьмым ребенком. У нас были замечательные родители, которые научили нас жить и трудиться. И у меня всё сложилось университет, семья, дети, успешность и продвижение в работе, друзья, большой уютный дом, энергия и здоровье. За всё это надо было бы с благодарностью и с молитвой приходить в храм Божий не только в Пасху и Рождество , а быть там каждое воскресенье. Не была… Не ходила… Семейные дела по выходным казались важнее. Да только это не оправдание! Теперь понимаю это душевная скупость, бездуховность, непонимание того, что всё дано Господом и Он ведет нас по жизни. Меня Господь повернул к себе, дав мне испытание тяжелой болезнью. За последние два года две серьезных операции, а 16 февраля 2017 года, как приговор, прозвучал для меня новый диагноз онкология, 3я стадия. Шок! Слезы, растерянность. Что делать?! «Поехали в церковь», сказал мне мой близкий человек, мой друг Григорий. Я кивнула, сквозь слезы, прошептав: «Поехали, Гриша». Он привел меня прямо в кабинет к батюшке и сам сказал ему о причине моего визита. Священник о. Георгий подвел меня к иконам в своем кабинете, показал на образы Пресвятой Богородицы «Целительница» и «Всецарица» и сказал мягко, почти по-отечески: «Молись Богородице о спасении своем, Она твоя защитница, Её всесильные святые молитвы Господь всегда слышит. Давай помолимся». И прямо там, в его кабинете, перед иконами я повторяла за батюшкой молитву и плакала. «Хочешь исповедоваться? » спрашивает. А я и не помню, когда последний раз такое таинство совершала. «Хочу, батюшка!» и мурашки побежали. В пустой церкви, на коленях, в слезах, почти рыдая, я каялась Господу в грехах своих. Спасибо о. Георгию за то, что он тогда помог мне сделать это. За то, что моя исповедь стала искренним откровением перед Богом. Встала с колен совсем невесомая. Мне казалось, что оттолкнусь от пола ногами и повисну в воздухе. Мое «тело» вернулось ко мне только дома, и я снова ощутила в себе свой вес. Что это было? Не знаю… Но это ощущение не забуду никогда. С этого дня я словно обрела новый взгляд на всё вокруг. Меня тянуло в Церковь. Мне хотелось посещать храмы. Меня тянуло туда неудержимо, и мы с Григорием в течение месяца, пока я проходила обследование, посетили почти все церкви и два монастыря в Тюмени, ездили в Заводоуковск, Чимеево, Слободу-Бешкиль. Вдыхала этот церковный воздух, наполненный сладковатым вкусом ладана и запахом горящих свеч. Я вглядывалась в столетние изображения на стенах в церквях и в иконы , намоленные иконы… |
| Впрочем, некоторые из благоразумнейших провинциалы, при обозрении монастыря, давали и с своей стороны, и едва ли не лучшие, в руководство новициушов, наставления. Так в 1782 г. провинциал Иакинф Нестерский, обозрев Почаевский монастырь, предписал супериору Калетинскому к точному исполнению, – чтобы келлии новициушов служили только для ночного отдыха, а в продолжение дня, чтобы они, равно и другие монахи, всегда заняты были наукой, чтением, пением и другими послушаниями, чтобы не собирались по келлиям, не допускали себя к стачкам, смехам и шалостям, – чтобы неопустительно ходили на все богослужения, стояли бы все на клиросе при уставщике, и занимались чтением и пением церковным, по уставу, – чтобы в свободное от церковного послушания время, употребляемы были к работе, по свечному заводу и садовничеству, чтобы менее способные к пению и чтению, учились какому-либо ремеслу и рукоделию, напр. столярству, слесарству, переплетничеству, музыке и пр. 141 Провинциал Василий Роговский в 1790 г. обозревши монастыри всей провинции, и нашедши в них некоторые беспорядки, в окружном своем послании супериорам предписал: чтобы поступающие в монастырь, если знают какое ремесло, продолжали упражняться в оном и по принятии монашества, впрочем, только для монастыря, а не для сторонних, – чтобы приуготовляли себя к профессии по крайней мере лет шесть, – чтобы правила о воспрещении входа в монастырь без предварительного спроса строго были соблюдаемы, – чтобы никто из монастыря один не выходил, ни на самое короткое время, – чтобы женский пол в монастырь не входил, а тем более ни под каким видом в нем не жил, – чтобы по келлиям не было сборищ и погулянок, – чтобы ввечеру все входы в монастырь были заперты, и ключи находились у начальствующего, – чтобы вообще занимались чтением слова Божия, св. Отцов, житий святых, и исповедовались каждый месяц, – чтобы братия являясь к супериору получали у него благословение, равно и, выходя от него, – чтобы у иноков не было ни у кого щегольской мебели, чтобы никто из братии ни к кому не посылал писем, без предварительного показания оных супериору, и чтобы супериор прочитавши предъявленное ему письмо, хотя бы видел, что в нем содержится на него донос или жалоба, не скрывал его, а дозволял отправить оное на почту по адресу, – чтобы супериоры старались всячески сами исправлять погрешности подчиненных им иноков, и не всякий раз доносили провинциалу, разве в случае не принимающих никаких домашних мер к исправлению, – чтобы всякий безнравственный поступок был замечаем в черную книгу, для предъявления ему – провинциалу при обозрении монастыря, – чтобы братия получали все, что им следует «на пищу и одежду», наконец, чтобы в монастыре не было пьянства чрез употребление горелки. 142 15. О показаниях, каким подвергались базилианские иноки за проступки |
| святитель Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский Содержание Во святой и великий вторник Грудным младенцам подобны возлюбленные чада Церкви, младенцам, которые каждый день питаются от материнской груди и каждый день не перестают стремиться к ней. А нас самих мы можем сравнить с бедною матерью, у которой от истощения голодом пропало молоко. И как бывает, что любящая мать, не имея молока, но тронутая плачем своего ребенка, дает ему свою грудь, не с тем, чтобы накормить ребенка, но только чтобы успокоить его, так и мы, как видите, то же самое испытываем и подобным образом поступаем. Ведь и мы, видя это новое для нас собрание чад Церкви, окружающих нас и ожидающих от нас словесного молока, простираем к ним свое слово — не с тем, чтобы напитать их (ведь мы бедны и неискусны в слове), но чтобы утолить их пыль и жажду. Идите же, возлюбленные, послушаем вестника Солнца, чтобы видеть, какую лукавую засаду устроили для Господа первосвященники и фарисеи. «Собрали, — говорит, — первосвященники и фарисеи совет и говорили: что нам делать»? Об этом вещал нам сейчас евангелист Иоанн. Хотя и не усты к устам беседует он теперь с нами, но тем не менее духом он говорил в уши предстоящих. «Собрали, — говорит, — первосвященники и фарисеи совет и говорили: что нам делать»? Хорошо это — «собрали», но худо — «совет»: не на любовь, а на распрю, не к миру призывая, но ко вражде возбуждая (собрались они). «Собрали» сонм не для того, чтобы прославить Бога, но чтобы обесчестить Христа. «Собрали совет» не с тем, чтобы утвердить веру, но чтобы камень краеугольный отвергнуть. «Собрали совет» не для того, чтобы заблудших овец собрать в ограду, но чтобы поразить Пастыря и рассеять овец паствы Его. «Собрали совет» не с тем, чтобы с верою принять белоснежный жемчуг, но чтобы светозарный камень скрыть, как они рассчитывали, во тьме своего неверия. «Собрали» сонм не для того, чтобы скрытое в поле сокровище благоразумно извлечь, но чтобы храм Божий неразумно разрушить. «Собрали совет» не с тем, чтобы собрать сладкие кисти винограда, но чтобы вознести на древо крестное Истинную Лозу, самим себе приготовить гибель, а нам спасение. |
| Архимандрит Фирмиллиан (богословское образование получил на о. Халки и в Афинах) на первых же порах проявил большую энергию. В своих первых посланиях к подведомственным ему протопресвитерам и народным учителям скопийской митрополии он ясно поставил свои требования к непременному их исполнению. Именно от духовенства требуется: 1) чтобы оно точно и чинно совершало церковное правило в храмах Божиих и в домах христианских; 2) чтобы чисто и прилично было одето; 3) чтобы держало себя чинно и пристойно дома и в приходе; 4) чтобы с учителями жило в мире и любви и братски помогало им, и 5) чтобы никто из священников не осмеливался венчать жену неразведенную от мужа. 1111 Протопресвитеры должны в возможно короткий срок представить отчеты по своим округам, причем в отчете должны быть означены: 1) имя, фамилия и лета каждого священника; 2) способности и поведение священника; 3) название прихода и количество домов; 4) есть ли в приходе церковь ? 5) имеется ли в церкви вся церковная утварь? 6) кто выстроил храм и когда, и нет ли каких древностей и драгоценностей? и 7) владеет ли церковь каким-либо имуществом и как оно велико? – От учителей 1112 требуется: 1) чтобы они строго придерживались определенных программ; 2) чтобы обязанности свои исполняли точно по инструкции; 3) чтобы никогда не полагались на своих помощников и не остав- —327— ляли их одних; 4) чтобы особенное внимание обращали на Закон Божий и обязанности учеников в отношении церкви, подавая им в том добрый пример; 5) чтобы всегда и везде оказывали должное почтение духовенству, со священниками жили бы в мире и любви, братски и взаимно помогая друг другу; 6) чтобы в отношении к ученикам, кроме учительской должности, имели и родительское попечение об их поведении, чести и здоровье; 7) служебный долг и обязанности учителей должны быть сосредоточены в школе и на детях, им вверенных; 8) чтобы не забавлялись тем, что не прилично и обыкновенным гражданам, а тем более им, а именно: чтобы не шлялись без надобности по кофейням, чтобы не бездельничали, а особенно, чтобы воздерживались от карточной игры и пьянства; 9) чтобы без великой надобности не пропускали уроков и не брали отпусков, и 10) некоторые из учителей будут назначены ревизорами, которые получат на сей предмет нарочитые инструкции. |
| Есть замечательная молитва святителя Амвросия Медиоланского: Господи Боже мой! Удостой меня быть орудием мира Твоего. Чтобы я вносил любовь туда, где ненависть. Чтобы я соединял, где есть ссора. Чтобы я говорил правду, где господствует заблуждение. Чтобы я воздвигал веру, где давит сомнение. Чтобы я возбуждал надежду, где мучает отчаяние. Чтобы я вносил свет во тьму. Чтобы я нес радость туда, где горе живет. Господи Боже мой, удостой, Не чтобы меня утешали, но чтобы я утешал, Не чтобы меня понимали, но чтобы я понимал, Не чтобы меня любили, но чтобы я других любил. Понять, утешить, постараться полюбить помогает молитва. Особенно – соборная молитва на субботних молебнах «Об умножении любви», на которые отец Михаил приглашает сестер милосердия и казаков города. Вдумаешься в слова молебна, попросишь у Господа «каплю благодати Пресвятого Духа» для своего «иссохшего в любви сердца» – и пойдешь в хоспис, получив «неленостное попечение» о спасении страждущих. А там, после общения с болящими, – опять молитва. Сначала читали акафист Пресвятой Богородице в честь иконы «Всецарица» где-нибудь в одном месте хосписа. Потом стало понятно, что молитвы должны звучать в каждой палате. Бывает, что через несколько недель человек ждет субботы, чтобы помолиться. Кто-то начинает читать акафист вместе с нами. Кто-то зовет отца Михаила, чтобы покреститься, исповедоваться, просто поговорить с батюшкой. Важно и то, как мы молимся. Войду, бывало, лет пять назад в палату, как на сцену, и читаю акафист – громко, внятно, выразительно… Для больных. Чтобы ОНИ молились. Не сразу поняла и приняла совет отца Михаила: надо просить Господа и Богородицу за страждущих, даже если кажется, что они нас не слышат. А уж молятся с тобой больные или нет – это в руках Божиих. Главное – ты проси, умоляй, взывай. Глядишь: потихоньку смягчается сердце человека, который еще недавно тебя гнал из палаты. Да, так бывает. Некоторым людям даже упоминание о Православии режет слух. Тогда нас гонят. Гонят – уходи. Не хотят слушать – не говори. Спорить не дерзай. Это истины, добытые в хосписе ценой многих ошибок, бесплодных разговоров с измученными физически и морально людьми. Слабыми, часто желающими просто побыстрее попасть на кладбище. |
|
|
