| Церковь Сант-Иньяцио в г. Аспейтия (пров. Типускоа, Испания). 1681–1738 гг., XIX в. Л. принадлежал к одному из древнейших дворянских родов баскской пров. Гипускоа (т. н. parientes mayores). Самые ранние документальные свидетельства о семействе Оньяс-и-Лойола относятся к XII-XIII вв. ( Garc í a Villoslada. 1986. P. 41-43; Fern á ndez Mart í n. 1986). В XIV - нач. XV в. было построено укрепление Лойола, ставшее семейной резиденцией (ныне санктуарий Л. в Аспейтии). Отец Л., Бельтран Яньес де Оньяс-и-Лойола († 1507), участвовал во многих военных кампаниях королей Кастилии, в частности в Гранадской войне (1481-1492). Мать Л., Марина († до 1508), возможно, принадлежала к знатному роду Бальда из Гипускоа. Их брак был заключен в 1467 г. в усадьбе Лойола. По сообщениям ранних биографов и материалам канонизационного процесса, Л. был младшим из 13 детей. Большинство его братьев, как и отец, поступили на военную службу: старший, Хуан Перес де Лойола, погиб во время боевых действий против французов в Неаполитанском королевстве; Мартин Гарсия де Оньяс-и-Лойола (1477-1538), впоследствии унаследовавший родовые владения, принимал активное участие в завоевании Наварры (с 1512). На основании косвенных сведений в ранних биографиях (напр., в «Мемориале» Гонсалвиша да Камары) и документах (напр., ко времени составления нотариального акта 1505 г. Л. уже было 14 полных лет) в качестве года рождения Л. обычно указывают 1491-й. При рождении Л. получил имя Иньиго (баск. Энеко), вероятно, в честь св. Иньиго, аббата бенедиктинского мон-ря Сан-Сальвадор-де-Онья, жившего в XI в. Во время обучения в Париже Л. стал называть себя Игнатием (самое раннее упоминание об этом относится к 1531), хотя и впоследствии он иногда подписывался прежним именем. Рибаденейра объяснял, что имя Иньиго использовалось только в Кастилии и Наварре, тогда как имя Игнатий было широко известно во всех европ. странах (о др. объяснениях см.: Verd G. M. Íñigo, nombre original de Ignacio de Loyola//Diccionario histórico de la Compañía de Jesús. R.; Madrid, 2001. Vol. 3. P. 2060-2062). |
| Видите, из вышесказанного ясно, что героизм всегда берет начало в любви к женщине. В любви к женщине берут начало самые плодотворные и благородные идеалы, самые возвышенные философские построения. В любви к женщине коренится жажда бессмертия, ибо в этой любви инстинкт самоувековечения побеждает и подавляет инстинкт самосохранения, и таким образом сущностное начало отодвигает на второй план начало сугубо внешнее. Жажда бессмертия побуждает нас любить женщину, и таким-то вот образом для Дон Кихота слились в Дульсинее Женщина и Слава; и поскольку он не мог продолжиться чрез нее в плотском отпрыске, он попытался увековечиться чрез нее в подвигах духа. Да, он был влюбленным, но из тех влюбленных, что целомудренны и воздержанны, как сам он заметил (в другом, правда, случае). Погрешил ли он из-за воздержания и целомудрия против целей любви? Нет, поскольку зачал в Дульсинее долговечных духовных отпрысков. Вступи он с нею в брак, безумие его было бы невозможно; дети из плоти и крови отвлекли бы его от героических деяний. Никогда не была ему помехой забота о жене, связывающая крылья другим героям, ибо, как сказано апостолом (1 Кор. 7:33), «женатый заботится о мирском, как угодить жене». И в сфере чистейшей духовности, без тени плотских устремлений, ищет обычно мужчина поддержку у женщины, как Франциск Ассизский у Клары, 55 а Дон Кихот искал ее у дамы своего сердца. Но какою помехой может быть женщина! Иньиго де Лойола не пожелал, чтобы в Общество Иисусово допускались женщины (Риваденейра, книга III, глава XIV); и когда донья Исабель де Россель попыталась было создать женскую конгрегацию, подчиненную Обществу, 56 Лойола добился, чтобы папа Павел III, 57 в апостольском послании от 20 мая 1547 года, снял с нее сие попечение, ибо «нашему малочисленному Обществу, — писал ему Иньиго, — невместно иметь у себя под началом дуэний, принесших обет послушания». И не то чтобы женщина вызывала у него презрение, ведь он оказал честь тому, что почитается в ней самым подлым и низменным: если Дон Кихот при посвящении в рыцари меч и шпоры получил из рук девиц легкого поведения, то Иньиго самолично сопровождал, на виду у всего города Рима, «беспутных гулящих бабенок», коих помещал «в монастыре святой Марии либо в домах у каких-нибудь дам, доброчестных и добропорядочных, где их должны были наставить на путь истинный» (Риваденейра, книга III, глава IX). |
| Вот наш герой стал Рыцарем — и кто же посвятил его в сан? — негодяй, который сначала промышлял себе на жизнь, нападая на ближних из-за угла, а затем зажил припеваючи, преспокойно грабя дальних, останавливавшихся у него в заведении, да две потаскушки, которых наш Рыцарь возвел в звание чистых дев. Вот кто ввел Дон Кихота в мир бессмертия, где предстояло ему выслушивать отповеди каноников и суровых священнослужителей. Две девицы, Jla Толоса и Ла Молинера, накормили его, опоясали мечом, надели ему шпоры и выказали, служа ему, смирение и усердие. Постоянно унижаемые роковым своим ремеслом, сознающие свое убожество и даже не ведающие мерзостной гордыни падения, они были удостоены Дон Кихотом звания чистых дев и права именоваться доньями. Такова была первая несправедливость, которую наш Рыцарь исправил в этом мире и которая, подобно остальным несправедливостям, им исправленным, пребывает все тою же несправедливостью. Несчастные женщины, в простоте душевной и без всякого вызова подчинившиеся пороку, мужской животной силе и ради куска хлеба смирившиеся с позором! Несчастные хранительницы чужой добродетели, чужой похотью превращенные в клоаки нечистот, которые запятнали бы всех остальных женщин, если б не нашли себе выхода. Они-то и были первыми, кто оказал добрый прием возвышенному безумцу, они надели ему шпоры, опоясали его мечом и вывели на дорогу славы. А бдение Дон Кихота над оружием — не приводит ли оно вам на память бдение над оружием странствующего рыцаря во Христе Иньиго де Лойолы? Вот и Иньиго тоже накануне рождества 1522 г. провел ночь во бдении над своим оружием пред алтарем Богоматери Монтсерратской. 21 П ослушаем, что говорит нам падре Риваденейра (книга I, глава IV): «Поскольку вычитал он из своих рыцарских романов, что новоиспеченные рыцари должны, согласно обычаю, провести ночь во бдении над оружием, он пожелал взять с них пример, как новоиспеченный Христов рыцарь, и сотворить духовное подобие рыцарского сего деяния, и провести ночь во бдении над новым своим оружием, жалким и плохоньким с виду, но по сути и по истине исполненным великолепия и мощи, ибо вооружился он противу врага рода человеческого; и всю ту ночь провел он во бдении пред образом Богоматери, временами стоя, временами же коленопреклоненный, и от всего сердца препоручал. себя Пречистой, и горько оплакивал грехи свои, и обещал, что в будущем постарается исправить свою жизнь». Глава IV о том, что случилось с нашим Рыцарем после того, как он выехал с постоялого двора |
| Припомним здесь, читатель, что отповедь, с которой важного вида священник обратился к Дон Кихоту, явно сродни той, которую прочитал не кому иному, как Иньиго де Лойоле, викарий доминиканского монастыря Святого Стефана в Саламанке — в той самой Саламанке, где я пишу эти строки и где удостоился ученой степени бакалавра Самсон Карраско; об отповеди этой рассказывает нам жизнеописание Лойолы в главе XV книги I «Жития». Пригласили Иньиго в этот монастырь, так как братья очень хотели послушать его и поговорить с ним; и после обеда провели его в одну часовню, и спросил викарий Лойолу, каким наукам тот обучался и в какой словесности искушен, а затем сказал: «Все вы просто–напросто невежды и люди необразованные; и сами в том признаетесь; так как же можете вы толковать с уверенностью о добродетелях и пороках?» А затем и самого Игнасио, и его спутников посадили под замок, откуда препроводили в тюрьму. Лойола же, со своей стороны, «более чем за тридцать лет никого не назвал глупцом и не произнес никакого другого слова, которое кому-то могло быть в обиду», как говорит его биограф в главе VI книги V «Жития». И в самом деле, как осмеливался Игнасио толковать о пороке и о добродетели, не имея ни дозволения на то, ни звания, ни ученых степеней? А Дон Кихоту кто дозволил пойти в странствующие рыцари и по какому праву совался он вершить справедливость и искоренять кривду, чего не делали важного вида священники, хотя и получали жалованье за то, чтобы делать именно это? Ни викарий саламанкского монастыря Святого Стефана, ни важного вида священник, духовник герцогской четы, не могли потерпеть, чтобы кто-то выходил за рамки, предписанные обществом. И в самом деле, о каком порядке может идти речь, если каждый не будет печься и радеть лишь о том, что от него требуется, но не более того? Разумеется, в таком случае ни о каком прогрессе и речи быть не может, но ведь прогресс — источник и начало множества бед. Сказано же: знай портной свой аршин, чеботарь свою колодку! Лойоле следовало держаться того поприща, для коего предназначили его родители, или по крайней мере не соваться в проповедники, пока не доучится до степени доктора богословия; а Дон Кихот должен был жениться на Альдонсе Лоренсо, пестовать детей и печься о своем имении. 157 Оба важных священнослужителя, и духовник герцогской четы, и викарий саламанкского монастыря Святого Стефана, были предшественниками того автора, который написал в Катехизисе: «Об этом не спрашивайте у меня, неученого; у Святой нашей Матери Церкви есть доктора–богословы, они вам ответят». 158 |
| Раз вера в Бога живая, В Божию власть над смертью, — То, чем вы жили, Пускайтесь в путь, уповая На то, что жизнь эту третью Вы заслужили». 204 Разве не величайшее безумие — упустить вечную славу ради славы преходящей, вечность духа ради того, чтобы наше имя было памятно, покуда существует этот мир, то есть лишь мгновение в вечности? Тем более что тот, кто взыскует славы небесной, обретает вдобавок и славу земную. Хорошо сказал о том Фернандо дель Пульгар, советник, секретарь и летописец Католических королей, 205 который в своей книге «Славные мужи Кастилии», повествуя о графе де Аро, доне Педро Фернандесе де Веласко, 206 говорит нам, что «сей благородный граф, не поддавшийся славе земной, а стремившийся к славе небесной, так справедливо правил государством, что обрел награду, каковую обретает лишь подлинная добродетель: когда все в ней убедились, он завоевал такое доверие и такой вес, что если в королевстве возникала нужда в человеке, достойном великого и безоговорочного доверия, кто бы в том ни нуждался, отдельные ли граждане, или гарнизон крепости, либо еще кто, все ему доверялись». Иными словами, в поисках Царства Божия и справедливости, райского блаженства в иной жизни он достиг дополнительной славы и в этой жизни, откуда видно еще раз, что добродетель прибыльна, а благие деяния святого полезны. И впрямь, самый верный и действенный путь — это путь святого. Иньиго Лойола в детстве, как я уже говорил, ссылаясь на падре Риваденейру, тоже был великим любителем рыцарских романов и стремился «снискать себе имя человека храброго, человека чести и воинской славы» («Житие», книга II, глава II). Но читал он и другие книги и «порешил изменить свою жизнь, и направил ход своих мыслей к более верной и надежной пристани, чем до этого, и распустил ткань, которую соткал было, и распутал ложь и обманы, порожденные его тщеславием» (книга II, глава II). Уж не было ли у нашего Иньиго какой-нибудь Альдонсы, по которой воздыхал он все годы и которая привела его к святой жизни, после того как он повредил себе ногу? 207 |
| 583 Santiago de Compostela, основан в 1161 г. в Леоне и утвержден папой Александром III в 1175 г. 584 Основан епископом Теано кардиналом Карафой, будущим папой Павлом IV, в Риме в 1524 г. на основании деятельности, развернутой с 1519 г. Каэтаном Тиенским; устав утвержден в 1540 г. 585 Societas Jesu, «Общество Иисуса», основано в 1534 г. в Париже для защиты папства, борьбы с ересями и миссионерства испанским дворянином Иньиго Лопесом де Рекальдо Лойолой, вошедшим в историю с именем Игнатий, которое он взял в 1540 г. из почтения к св. Игнатию Богоносцу ; устав ордена, написанный Лойолой, утвержден папой Павлом III буллой Regimina militandis ecclesiae от 27 сентября 1540 г.; тот же папа в булле Magna charta, изданной декабре 1549 г., определил основные положения касательно управления «Обществом Иисуса» и права его членов; кроме устава в жизни ордена большую роль играют Exercitia spiritualia – курс духовных правил и упражнений, составленый Лойолой и опубликованный в Риме в 1548 г.; в 1773 г. папа Клймент XIV распустил орден, деятельность его возобновлена папой Пием VII в 1814 г. См., в частности: Tondi А. I Gesuiti: Nella storia di una crisi di conscienza. Firenze, 1954 (рус. пер.: ТондиА. Иезуиты. M., 1955); Орден иезуитов: Правда и вымысел/Сост. А. Лактионов. М., 2007. 586 Fulienses, от названия аббатства Feuillants в Лангедоке; основан в 1577 г. Жаном де ла Баррьером, ужесточившим в своем монастыре ординарный цистерцианский устав; в 1586 г. устав ордена утвердил Сикст V; с 1592 г. фельятинцы изымаются из юрисдикции цистерцианцев и подчиняются непосредственно Св. Престолу; устав ордена смягчается в 1595 г. папой Климентом VIII, а в 1630 г. Урбан VIII разделяет орден на две конгрегации: французскую [ Notre–Dame des Feuillants] и итальянскую [ I reformati di San Bernardo], каждая со своим капитулом и генералом во главе). 587 Ordo Cisterciensis Strictioris Observantiae, орден цистерцианцев строгого соблюдения, основан аббатом цистерцианского монастыря Ла Трапп Арманом–Жаном ле Бутилье де Рансэ в 1636 г., весьма строгий устав утвержден в 1663 г. |
| Когда же Санчо уже собирался отъехать, Дон Кихот поспешно скинул штаны, «остался в одной рубашке на голом теле и без долгих предисловий проделал два прыжка в воздухе, а потом перекувырнулся два раза головой вниз и ногами вверх; тут перед глазами Санчо открылись такие подробности, что он, не желая увидеть их вторично, повернул Росинанта и двинулся в путь, вполне довольный и удовлетворенный, ибо теперь он мог поклясться, что господин его рехнулся». Глава XXVI повествующая о дальнейших любовных подвигах Дон Кихота в Сьерра–Морене И вот остался Дон Кихот в одиночестве, молился по четкам из крупных орешков с пробкового дуба, 80 разгуливал по лужку, слагал множество стихов, кои вырезывал на коре деревьев либо чертил на мелком песке, вздыхал и взывал к фавнам, сильванам и нимфам этих мест. Восхитительное приключение! Приключение скорее в созерцательном роде, нежели в действенном! Есть люди, мой Дон Кихот, неспособные увидеть смысл в подвигах, состоящих в том, чтобы вздыхать или дрыгать ногами в воздухе без всякого повода. Лишь тот, кто проделывал либо способен проделать подобное, может свершать великие дела. Жалости достоин тот, кто и наедине с самим собою хранит благоразумие и мнит, что на него глядят все остальные. Покаяние Дон Кихота в горах Сьерра–Морены приводит нам на память другое покаяние — то, которому предавался Иньиго де Лойола в пещере Мон- ресы, особенно когда в самом селенье Монреса и в монастыре Святого Доминика «пришел ему на ум, — как нам рассказывает падре Риваденейра (книга I, глава V), — пример одного святого, каковой святой, дабы вымолить у Бога нечто, о чем молил Его, зарок не вкушать пищи, покуда не сподобится желанной милости. В подражание сему святому, — продолжает наш автор, — он тоже зарекся есть и пить, покуда не обретет душа его столь желанный мир; но в том случае, если ему не будет грозить смерть». Заканчивая житие святого Симеона Столпника, 81 некий благочестивый автор сообщает: «Житие сие более достойно восхищения, нежели подражания»; и святая Тереса в разделе III главы XIII «Книги моей жизни» говорит нам: «Дьявол нас поучает либо наводит на мысль, что дела святых достойны восхищения, но не нам, грешникам, творить их»; и еще одно она говорит: «Нам должно поразмыслить, чего следует чураться, а чему подражать». 82 И таким образом можно было бы сделать вывод, что покаяние Дон Кихота в горах Сьерра–Морены более достойно восхищения, нежели подражания. Но я говорю вам, что из того же самого источника, откуда берут начало наиболее героические его подвиги, берет начало также дрыганье ногами в воздухе и все прочее, поскольку одно неотделимо от другого. Эти безумства распалили его любовь к Дульсинее, любовь же эта была ему путеводной звездой и стимулом к действию. |
| Из-за конфликта с Гарсией V Санчесом имя Д. стало известно далеко за пределами Наварры. После прибытия подвижника в Бургос он был сразу же приглашен ко двору кор. Фердинанда I (1035-1065), брата короля Наварры, принявшего его милостиво (1040). Нек-рое время Д. жил в уединении, управляя монастырским имением. Кор. Фердинанд вызвал его ко двору и назначил настоятелем Силосского мон-ря св. Севастиана, который находился в упадке. Д. ревностно принялся за восстановление обители. Он провел в мон-ре преобразования в духе клюнийской реформы, привел в порядок хозяйство обители, способствовал увеличению числа монахов, занимался восстановлением и строительством зданий, устроил обширный скрипторий, помогал бедным и выкупал пленных, попавших к маврам. Благодаря усилиям Д. мон-рь Силос стал центром духовности, образования и культуры средневек. Испании. В 1054 г., во время конфликта между Фердинандом I и Гарсией III Санчесом, Д. вместе со св. Иньиго, настоятелем монастыря Спасителя (Сан-Сальвадор де Онья), вошел в состав посольства к королю Наварры, однако не сумел добиться мира между христ. правителями. Конфликт окончился поражением и гибелью Гарсии III Санчеса. Территория бывш. королевства Вигера отошла Кастилии. Неизвестно, посетил ли Д. родину. В поздних Житиях записаны народные предания о деятельности и чудесах Д. на землях, впосл. составивших обл. Ла-Риоха. Они появились в текстах Жития из-за смешения Д. с его младшим современником св. Домиником Кальсадским (ок. 1019-1109, пам. католич. 12 мая), подвизавшимся в Ла-Риохе. В 1061 г. Д. участвовал в перенесении мощей мучеников Викентия, Сабины и Кристеты из Авилы в монастырь св. Петра (Сан-Педро де Арланса), предпринятом по инициативе настоятеля мон-ря св. Гарсии Арланского († 1073, пам. католич. 26 сент.) и с позволения кор. Фердинанда. Позднее Д. принял участие в перенесении в Леон мощей свт. Исидора , еп. Гиспальского (Севильского), полученных кор. Фердинандом от эмира Севильи Аббада аль-Мутадида (1063). До смерти кор. Фердинанда в 1065 г. Д. был его советником и участвовал в решении гос. вопросов. Новый кор. Кастилии Санчо II (1065-1072) после восшествия на престол также призвал Д. ко двору. Вероятно, в это время подвижник сблизился с Родриго Диасом де Виваром (Сидом Кампеадором), к-рый занимал при Санчо II должность королевского альфереса (оруженосца). Владения Родриго де Вивара располагались рядом с монастырем Силос. Д. поставил подпись под его дарственной грамотой в пользу мон-ря Сан-Педро де Арланса (1069). В окт. 1072 г. Д. был среди единомышленников Родриго де Вивара, к-рые потребовали от кор. Леона Альфонса VI в качестве условия признания его королем Кастилии поклясться в том, что он непричастен к убийству своего брата кор. Санчо II. Вскоре после этого Д. скончался. |
| Осталось ему только отыскать даму, в которую он мог бы влюбиться. И в образе Альдонсы Лоренсо, очень миловидной молодой крестьянки, «в которую он некоторое время был влюблен, хотя она, по слухам, об этом не догадывалась и не обращала на него никакого внимания», воплотил он самое Славу и назвал свою даму Дульсинеей Тобосскою. Глава II в которой рассказывается о первом выезде хитроумного Дон Кихота из своих владений «И вот, не сообщив никому о своих намерениях, в один прекрасный день, еще до рассвета (…) он тайно от всех вооружился во все свои доспехи, вскочил на Росинанта (…) и через задние ворота скотного двора выехал в поле, радуясь и веселясь, что ему так легко удалось приступить к столь славному делу». Таким вот образом, от всех втайне, через задние ворота скотного двора, словно в намерении совершить нечто запретное, выехал он в мир. Редкостный пример смирения! А суть в том, что выехать в мир можно через любые ворота, и когда снаряжаешься на подвиг, нечего задумываться, через какие ворота податься. Но вскоре пришло нашему идальго на ум, что не был он посвящен в рыцари, и, неизменно верный традициям, он «решил, что первый же, кто встретится ему на дороге, посвятит его в рыцари». Ибо не для того выехал он в мир, чтобы отменять какие-либо законы, но для того, чтобы добиваться исполнения законов рыцарственности и справедливости. Не приводит ли первый выезд Дон Кихота вам на память то, как выехал в мир другой рыцарь, рыцарь Воинства Христова, Иньиго де Лойола — тот, кто в юные годы стремился «превзойти всех, себе равных, и стяжать звание храбреца, и воинскую славу и честь»; тот, кто в самую раннюю пору своего обращения собирался направить путь в Италию, будучи «терзаем искушениями славолюбия»; тот, кто до своего обращения был «весьма охоч до чтения суетных рыцарских книг и большой их любитель», а потом, после ранения в Пам- плоне, 10 прочел житие Христа и жития святых, и «стала совершаться в сердце у него перемена, и восхотел он подражать деяниям, о коих прочел, и поступать подобным же образом»? И вот однажды утром, презрев увещания своих братьев, «пустился он в путь в сопровождении слуг своих», и начал свою полную приключений жизнь во Христе, и взял за правило «все помыслы свои и устремления направлять на то, чтобы вершить дела великие и труднейшие (…) и это по одной лишь причине, а именно: потому что святые, коих избрал он для себя примером и образцом для подражания, направили его на эту стезю». |
| Только герой вправе сказать: «Я знаю, кто я такой!», ибо для него «быть» значит хотеть бытия; герой знает, и кто он такой, и кем хочет быть; и знают это только он да Бог; все же прочие люди не очень-то знают даже, кто такие они сами, потому что в сущности не хотят быть никем; и еще меньше знают, кто такой герой; не знают этого и доброхоты вроде Педро Алонсо, помогающие героям подняться с земли. Довольствуются тем, что помогают им подняться с земли и добраться до дому, а в Дон Кихоте видят всего лишь своего односельчанина Алонсо Кихано 26 и дожидаются, покуда стемнеет, чтобы никто не увидел нашего идальго «избитым и едва держащимся на осле». А между тем местные священник и цирюльник беседовали с экономкой Дон Кихота и его племянницей; они толковали об его отсутствии и наболтали куда больше нелепостей, чем наш Рыцарь Тут прибыл сам Дон Кихот и, не удостоив их особого внимания, поел и лег спать. Глава VI Тут Сервантес вставляет эту самую главу VI, 27 в которой рассказывает нам «о великом и потешном обследовании, которому священник и цирюльник подвергли библиотеку нашего хитроумного идальго»; все это литературная критика, до которой нам очень мало дела. В этой главе говорится не о жизни, а о книгах. Пропустим ее. Глава VII о втором выезде нашего доброго Рыцаря Дон Кихота Ламанчского Подвижнические устремления Дон Кихота прервали сон Рыцаря, донкихотствовавшего и во сне; но затем он снова заснул; а проснувшись, обнаружил, что волшебник Фрестон унес его книги, полагая опрометчиво, что с книгами унесет и великодушную отвагу нашего Рыцаря. В поддержку Фрестону выступила племянница Дон Кихота, стала уговаривать дядюшку не лезть «во все эти драки» и не «бродить по свету в поисках птичьего молока»; где ей было додуматься, что птичье молоко придает человеку орлиный дух и крылья и возносит его к небу. Вот и старший брат Иньиго де Лойолы, Мартин Гарсиа де Лойола, стал отговаривать того от странствий в поисках приключений во славу Христа, а то как бы не случилось с ним нечто такое, «что не только покончит с упованиями, кои мы на вас возлагаем, — так сказал он, по утверждению падре Риваденейры (книга I, глава III), — но и запятнает род наш несмываемым позором и бесчестием». Но Иньиго в ответ брату сказал только, чтобы тот позаботился о себе сам, а он, Иньиго, не забудет, что родился от добрых; и избрал стезю странствующего рыцаря. |
|
|
