| На звон посуды и шум веселых разговоров прибегала старшая сестренка Ольга и, проворно сдернув с головы ленту, державшую шелковистые волосы, и всплеснув от восторга пухлыми ручками, тотчас принималась помогать матери и Танюше устраивать веселый кукольный праздник. Места на нем хватало не всем, потому как Ольга считала, что нужно пригласить и других кукол: веселого барабанщика – зайца и неуклюжего бурого медвежонка, который был ростом с саму Ольгу, и оловянного солдата – генерала и живого гостя - рыжего пушистого и очень важного дворцового кота с алой ленточкой на шее. Против кота всегда высказывалась МамА, но он часто являлся незваным гостем, и пока крохи –хозяюшки размышляли куда его усадить, выбирал место сам – иногда прямо посреди стола, нахально слизывая с тарелок кукольное угощение. Сестры и мамА ахали и охали, но прогнать озорника с места не решались: еще посуду побьет и кукол испугает! Наевшись, рыжий невежа мягко прыгал на пол и шествовал в центр комнаты, где на ярком ковре играли солнечные лучи. Там, важно улегшись на правый бок, вылизав обе лапы и лукаво прищурив серо – черно – зеленый немигающий глаз, нарушитель спокойствия долго наблюдал за светским щебетом в кукольной гостиной и хозяюшками – феями, хлопочущими вокруг стола. Иногда он сладко дремал в солнечных лучах, но долго блаженствовать там ему не давали. 3. Устав от игры, маленькие Цесаревны обычно усаживались на мягкий ковер около рыжего любимца и начинали всячески тормошить и тискать его. Он совсем не царапал их мягких ручек, только недовольно жмурился и урчал, если Ольга или Татьяна пытались уложить его себе на шею, как модную горжетку. Более всех мяукающий «комочек огня» любил именно Татьяну и она часто гуляла по парку в сопровождении няни и гувернантки с « живым воротником или муфтою» на плечах или в руках. И у повзрослевшей Цесаревны на коленях матросы и офицеры яхты «Штандарт» часто видели огненно – рыжее сибирское чудо, потомка того самого равнодушно - важного Петергофского обитателя, любителя кукольного угощения! Впрочем, если быть совсем точными, то таких «потомков сибиряков» было несколько: каждая из Цесаревен имела своего пушистого любимца, но самым красивым все признавали только «когтистого друга» Татьяны. |
| «И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч» ( Откр. 6:3–4 ). Второй Серафим, сидящий у трона Бога, повелевает Иоанну смотреть, что будет дальше. И тот видит второго коня, но не рыжего, как написано в русском переводе, а огненно-красного – «пиррос» (πυρρος) в греческом подлиннике. Начинается то событие, которое нам известно как Великое переселение народов. Бог изменил Своей могущественной дланью все цивилизации мира, Он произвел великое потрясение вселенной и сделал так, чтобы люди на земле не смогли построить идеальное общество. Началось внезапное, ничем не мотивированное движение огромных масс людей. Ничего подобного никогда раньше в истории не случалось. По Божиему замыслу грешники получали возмездие от грешников же – это принцип, о котором Господь сказал еще пророку Аввакуму. Злодей будет наказан таким же злодеем, вор будет обворовывать вора. Бог поэтому и зажег огни мировых воин, великого переселения народов, чтобы грозные империи, противившиеся проповеди Христа, были сметены с лица земли или рассеяны. Глобальное «перемешивание» народов закончилось созданием христианских государств. Но как только христианские государства рухнули, рыжий всадник вернулся. 51 Его задача – крушить все, что поднимается против Бога. Он ополчается на могущественные империи, на властелинов, выступающих против Создателя. «И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай» ( Откр. 6:5–6 ). На землю приходит третий, черный, всадник, у которого в руках – весы, он держит малую меру муки, меньше килограмма. Этот всадник разрушает все системы «глобальной сытости». Когда люди пытаются создать идеальную экономическую систему, он посылает голод. Но при этом всадник не трогает елей и вино, чтобы люди могли совершать Литургию (мы знаем, что причащать можно и одной только Кровью Христовой, поэтому без хлеба можно обойтись, без вина – никак). Третий всадник, по воле Бога, не дает людям обустроиться на земле, но при этом им всегда дается возможность участвовать в жертве Христа. |
| И он увидел звезду, только не на небе, а в единственной полынье. Огромную морскую звезду. А кто сказал, что у нашего Господа нет чувства юмора? «Рождественский ковчег. Истории про людей и зверей» Так уж устроена наша жизнь, бок о бок с нами живут братья наши меньшие. И нам есть чему у них поучиться — доброте, умению дружить, верности. Про это и про многое другое рассказы, собранные в этой книге. Необычные сюжеты и захватывающие повороты не дадут заскучать читателям. Запомнился рассказ Ольги Алексеевой «Рукавички для Снегурочки». Простая история, но именно рождественская. Когда случайные совпадения перерастают в цепочку событий, заканчивающуюся хеппи-эндом. Героиня истории — девушка Снежана, подрабатывающая Снегурочкой на корпоративах. Как-то ночью ей приснилась бабушка. «Во сне она сидела в старом кресле и что-то вязала. Потом посмотрела на внучку поверх очков и сказала: «Возьми рукавички. Обязательно возьми рукавички». Утром Снежана разыскала эти рукавички. От бабушкиной заботы «оттуда» ей стало хорошо и радостно. Но бабушка позаботилась не только о том, чтобы внучке было тепло. Она решила устроить и ее личную жизнь. Как все вышло, узнаете сами. Скажу только, что дело не обошлось без огромного огненно рыжего пса с разными глазами: синим и зеленым. Герои повести Галины Кропочевой «Моя любимая Шери» — многочисленное семейство, папа, мама и дети. Старшему, Евгению, уже 15, младшим значительно меньше. И детям хочется собаку. Папа категорически говорит: «Нет». Как же уговорить папу? «И вот Евгений торжественно объявил отцу, бывшему пограничнику, о своем решении служить на границе вместе с собакой, которую они для этого должны вырастить». Папа не смог устоять перед таким аргументом: «— Разрешаю взять собаку! Но только в клубе возьми породистую овчарку. С помойки — не годятся. Иди, Евгений, становись на очередь! Уговорили. Возьми и воспитай собаку!» Но не так все просто и быстро делается. Наступили 90-е. Изменилась жизнь, стало не до собаки. Евгений уже отслужил в армии и искал работу. Время было сложное. Ничего не получалось. Он совсем отчаялся. |
| — Ну, вот, вот и хорошо, — говорил о. Памва, сияя прекрасными глазами, легкой, суховатой рукою давая благословение, — уж не извольте теперь уходить, видите, я со своими птенцами… И сейчас же во св. Пещере молебен отслужим, и будет славно… Мы поднялись в верхний храм. Нельзя сказать, чтобы он очень останавливал внимание — светлый, несколько холодноватый, с интересным разве только запрестольным образом XVIII века, работы иеромонаха Амфилохия (Христос Царь Славы, Богоматерь и Иоанн Предтеча, со слегка западным оттенком письма, удивляющим на Валааме) [ 17 ]. Пока о. Тарасий объяснял мне противоположность с нижней, полутемной церковью, где Христос поруганный, в Гробу, здесь же Он в торжестве, я обратил внимание на молодого огненно-рыжего монаха, оживленно разговаривавшего с моей женой. Он улыбался радостно, почти блаженно. По движению губ на простоватом лице было видно, что он слегка косноязычен. Стараясь не обращать на себя его внимание, я приблизился. — Значит, земляки… Из Москвы! Как же не из Москвы, я сам оттедова. У нас прямо и лавка там была… на Долгоруковской… у папаньки. Бакалейщики мы. Известно, что такое москвичи, и земляки, да Бог весть чрез сколько лет, после всех бед и революций на Валааме встретившиеся. Монах был в полном восторге, встретив земляков, и от волнения еще более заикался. — Что ж, вы довольны тут, на Валааме? После Москвы-то? — Я? Да как же не доволен? Даже очень доволен. Я всем доволен. Слава Богу, хорошо живу. Тут же и выяснилось, что этот веселый человек в замызганном подряснике находится на нелегких работах, на самой низшей ступени иерархии, один «из малых сих». Но ему все хорошо, его ничем не возьмешь. Такого, конечно, сослали бы на Соловки, посадили бы в концентрационный лагерь, он все бы улыбался да творил Иисусову молитву. Это его дальние братья улыбались на римских аренах львам. Пока они с женой моей вспоминали, где какая в Москве часовня и какой переулок, снизу прислали сказать, что молебен в Кувуклии начался. Мы поспешили сойти. Придел Ангела был уже полон. Стояли плечо к плечу. О.Памва служил в Пещере. Оттуда, слегка приглушенно, звучал небольшой хор той же молодежи. «Христос воскресе из мертвых» [ 18 ]. Темно, тесно, жарко… но так тихо, так замерло все и соединилось в сопереживании того, что две тысячи лет назад совершалось в такой же вот тесной Пещере, с таким же камнем — отвалившись, перевернул он весь мир… |
| — Ну, вот, вот и хорошо, — говорил о. Памва, сияя прекрасными глазами, легкой, суховатой рукою давая благословение, — уж не извольте теперь уходить, видите, я со своими птенцами… И сейчас же во св. Пещере молебен отслужим, и будет славно… Мы поднялись в верхний храм. Нельзя сказать, чтобы он очень останавливал внимание — светлый, несколько холодноватый, с интересным разве только запрестольным образом XVIII b., работы иеромонаха Амфилохия (Христос Царь Славы, Богоматерь и Иоанн Предтеча, со слегка западным оттенком письма, удивляющим на Валааме). Пока о. Тарасий объяснял мне противоположность с нижней, полутемной церковью, где Христос поруганный, в Гробу, здесь же Он в торжестве, я обратил внимание на молодого, огненно-рыжего монаха, оживленно разговаривавшего с моей женой. Он улыбался радостно, почти блаженно. По движению губ на простоватом лице было видно, что он слегка косноязычен. Стараясь не обращать на себя его внимания, я приблизился. — Значит, земляки… Из Москвы! Как же не из Москвы, я сам оттедова. У нас прямо и лавка там была… на Долгоруковской… у папаньки. Бакалейщики мы. Известно, что такое москвичи, и земляки, да Бог весть чрез сколько лет, после всех бед и революций на Валааме встретившиеся. Монах был в полном восторге, встретив земляков, и от волнения еще более заикался. — Что ж, вы довольны тут, на Валааме? После Москвы-то? — Я? Да как же не доволен? Даже очень доволен. Я всем доволен. Слава Богу, хорошо живу. Тут же и выяснилось, что этот веселый человек в замызганном подряснике находится на нелегких работах, на самой низшей ступени иерархии, один «из малых сих». Но ему все хорошо, его ничем не возьмешь. Такого, конечно, сослали бы на Соловки, посадили бы в концентрацион-ный лагерь, он все бы улыбался да творил Иисусову молитву. Это его дальние братья улыбались на римских аренах львам. Пока они с женой моей вспоминали, где какая в Москве часовня и какой переулок, снизу прислали сказать, что молебен в Кувуклии начался. Мы поспешили сойти. Придел Ангела был уже полон. Стояли плечо к плечу. О. Памва служил в Пещере. Оттуда, слегка приглушенно, звучал небольшой хор той же молодежи. «Христос воскресе из мертвых». Темно, тесно, жарко… но так тихо, так замерло все и соединилось в сопереживании того, что две тысячи лет назад совершалось в такой же вот тесной Пещере, с таким же камнем отвалившись, перевернул он весь мир… |
| 890 Непонятно, почему преп. Максим упоминает Галилею – ученики Господа в это время были в Иерусалиме. Возможно, здесь отзвук некоего неизвестного нам устного Предания, а возможно, как это предполагает Г. У. Бальтазар, потому что для преподобного «Галилея» была символом мистического видения. См.: Balthasar H.U. Kosmische Liturgie (2 Aufl.), S. 554. 892 Схолия: «Потому что и мы, пренебрегая божественным ведением, наподобие тех [иудеев], стаскиваемся в рабство страстей. Ибо последнее пленение Израиля было после беснующейся ярости [иудеев] на Христа». 893 Согласно предыдущему толкованию, «Вавилония» здесь обозначает, вероятно, совокупность «земли Халдеев» и «Месопотамии» и в качестве таковой противостоит «земле обетованной». 894 Мы ориентируемся на церковнославянский перевод; синодальный перевод отступает от текста «Септуагинты». 895 Преп. Максим употребляет здесь термин συνεδησις в отрицательном смысле. Это есть как бы «лже-совесть» (или «лукавое сознание»), которая доводит ум до одержимости и беснования. В данном случае мысли преп. Максима перекликаются с воззрением преп. Макария Египетского , говорящего, что совесть, если она подготавливает путь вере, является лучшим помощником человека в духовном преуспеянии, но без веры она становится сильным оружием зла. См.: Dörrie Н. Die Theologie des Makarios/Symeon, S. 37. 896 В синодальном переводе «белокур», но греческое слово πυ κης имеет значение «огненного (огненно-рыжего) цвета», которое совершенно точно передается в церковнославянском переводе. 897 Схолия: «Потому что всякий святой – чермен и с добрыми очами. Или, говоря иначе, он преизобилует деятельным ведением». 898 Здесь преп. Максим отождествляет φυσικς νμος с ветхозаветным законом, который не смог стать совершенным, ибо отелеснился и потерял свое владычественное положение относительно плотского естества, подчинившись ему. Символом подобного отпадения ветхого Израиля от предназначенной ему Божиим Промыслом цели своего бытия и является Саул. Наоборот, Давид прообразует новый, духовный Израиль. |
| Юлиан и Максим вошли в пещеру. Это был храм Митры, где совершались таинства, воспрещенные римскими законами. Здесь не было роскоши, только в голых каменных стенах изваяны были таинственные знаки Зороастровой мудрости – треугольники, созвездья, крылатые чудовища, переплетающиеся круги. Факелы горели тускло, и жрецы-иерофанты в длинных странных одеждах двигались, как тени. Юлиана также облекли в олимпийскую столу – одежду с вышитыми индейскими драконами, звездами, солнцами и гиперборейскими грифонами; в правую руку дали ему факел. Максим предупредил его об установленных обрядных словах, которыми посвящаемый должен отвечать на вопросы иерофанта. Юлиан, приготовляясь к мистерии, выучил ответы наизусть, хотя значение их должно было открыться ему только во время самого таинства, По ступеням, вырытым в земле, спустились в глубокую и узкую, продолговатую яму; в ней было душно и сыро; сверху прикрывалась она крепким деревянным помостом, со многими отверстиями, как в решете. Раздался стук копыт по дереву: жрецы поставили на помост трех черных, трех белых тельцов и одного огненно-рыжего, с позолоченными рогами и копытами. Иерофанты запели гимн. К нему присоединилось жалобное мычание животных, поражаемых двуострыми секирами. Они падали на колени, издыхали, и помост дрожал под их тяжестью. Своды пещеры гудели от рева огнецветного быка, которого жрецы называли богом Митрой. Кровь, просачиваясь в скважины деревянного решета, падала на Юлиана алой теплой росой. Это было величайшее из языческих таинств – Тавроболия, заклание быков, посвященных Солнцу. Юлиан сбросил верхнюю одежду и подставил нижнюю белую тунику, голову, руки, лицо, грудь, все члены под струившуюся кровь, под капли живого страшного дождя. Тогда Максим, верховный жрец, потрясая факелом, произнес: – Душа твоя омывается искупительной кровью Бога-Солнца, чистейшею кровью вечно-радостного сердца Бога-Солнца, вечерним и утренним сиянием Бога-Солнца. – Боишься ли ты чего-нибудь, смертный? – Боюсь жизни, – ответил Юлиан. – Душа твоя освобождается, – продолжал Максим, от всякой тени, от всякого ужаса, от всякого рабства вином божественных веселий, красным вином буйных веселий Митры-Диониса. – Боишься ли ты чего-нибудь, смертный? |
| – Понимаешь, Оля, мы ведь все вместе – люди и их питомцы – мы вместе… Отец В. не может подобрать слова, чтобы объяснить то, что он чувствует, что понимает его душа. Морщится, машет рукой и продолжает: – Я тогда решил помолиться за Рыжего. Был как раз праздник святых Флора и Лавра. Стал молиться святым: помогите Божьему созданию, исцелите, если есть на то воля Божия. И что ты думаешь – поправился Рыжий. Начал кушать, через месяц опять четыре килограмма весил. Так мы и жили. А потом я собрался в монастырь. Уехал. В доме родственники поселились. Приезжаю через пару месяцев по делам, а мне говорят: «Рыжий по тебе так тоскует, что заболел опять. Как ты уехал, он и есть перестал. На глазах тает». Смотрю: а он снова стал худой-худой. Увидел меня – идёт ко мне, а сам качается от слабости. Прижался к ногам моим и не отходит. Как будто жить он без меня не может. Вечером легли спать, Рыжего в ноги положил, он сам и на диван не смог вспрыгнуть. Ночью проснулся – нет Рыжего. Слышу: далеко жалобное такое мяуканье – как стон. Встал, пошёл искать кота. А он умирать ушёл, оказывается, в погреб. И тут не хотел причинять беспокойства. Спустился я в погреб, зажёг свечу, вижу: лежит Рыжий, сам в земле, и даже нос его рыжий тоже весь в земле. Я поднял его, лёгкого, почти невесомого, на руки, отряхиваю, а он прижался к мне всем своим тельцем кошачьим. Умирает уже. Сел я прямо в подполе на приступок, держу его на коленях, глажу рыжую шёрстку, а он, умирающий, из последних сил начинает мурлыкать – слово своё благодарственное мне говорит. Плохо ему, больно, а он мурлыкает из последних сил: дескать, люблю я тебя, хозяин мой, и благодарю за ласку. Отец В. умолкает и отворачивается в сторону. Старается незаметно смахнуть слёзы. Откашливается и прерывающимся голосом говорит: – Вот тебе и история короткая и грустная – про кота. Напиши про Рыжего. А я пошёл на послушание – и так уж засиделся здесь с тобой… История вторая – забавная Пару недель назад оптинский игумен Т. рассказал мне забавную историю. Добавил, что главный герой этой истории разрешил мне её записать, не называя его имени. |
| Но это освобождение не могло уже теперь принести пользы – латинская церковь уже успела укорениться в Польше, а потому борьба с Империею, которую скоро после начал Болеслав, также не могла принести плодов: польский князь, как видно, имел в виду набрать сколько можно более пограничных волостей, а не утвердить независимость и равновесие славянского мира с германским. Между тем, волнения у чехов доставили Болеславу случай утвердить свою власть и в этой стране. По смерти Болеслава II вступил на престол сын его Болеслав III Рыжий, князь, по отзыву современников, чрезвычайно жестокий. Рыжий начал свое княжение тем же, чем и родственник его, Болеслав польский: он велел одного из своих братьев оскопить, другого удушить в бане; но обоим удалось бежать в Баварию. Избавившись от братьев, Рыжий не мог избавиться от могущественных вельмож, лехов, из которых главными в это время были Вршовцы; Вршовцам удалось при Болеславе II выгнать Войтеха; теперь они свергли Рыжего, призвав на его место Владивоя, брата Болеслава польского, который, как сын Дубровки, принадлежал также к дому Пршемыслову и, как видно, изгнанником жил при дворе чешском. Чтоб удержаться на престоле, Владивой отправился в Регенсбург к императору Генриху и отдал ему Богемию, которую получил опять в виде лена. Но Владивой княжил только несколько месяцев, и после его смерти чехи призвали изгнанных Рыжим Болеславичей – Яромира и Олдриха. Однако Рыжий не думал уступать и обратился с просьбою о помощи к Храброму, который вторгся с войском в Богемию, изгнал Яромира и утвердил Рыжего на престоле. Последний, получив снова власть, думал только о том, как бы отомстить своим врагам. Чехи обратились с просьбою о защите опять к Болеславу польскому. Тот только этого и ждал: по известиям современников, он все это предвидел и нарочно вел дело к тому, чтоб утвердить свою власть у чехов. Под предлогом нужного совещания он заманил к себе Рыжего на границу, схватил его, ослепил и заточил внутрь своих владений. Вступив в Прагу в виде освободителя, Болеслав Храбрый обнаружил намерение утвердиться здесь. |
| Грамота того же государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси, что возити самим дань и оброк к Москва. Грамота блаженныя памяти государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси о коле с Леньтиевыми. Грамота Никольского и архангельская монастыря о Ненокоцком промыслу блаженные памяти царя государя и великого князя Федора Ивановича всея Руси. Грамота о яграх 31 того же государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси. Сотная Ивана Петровича, другая сотная писцов князя Василия Звенигородская с товарищи, да оброчная о... 32 . Грамота государя царя и великого князя Бориса Федоровича всея Руси о монастыре бережелная. Грамота блаженныя памяти государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси о Ефимке Обросове, да грамота о хрестьянех монастырских государя царя и великого князя Бориса Федоровича всея Руси, да с двух духовных Марфы посадницы списки. На деревню Обросова десять купчих, да на Рыкасиху пять купчих, да Чюболских две купчих на деревню, да Якова Куима купчая и даная Заостровской деревни, да на Ефимка Обросова запись и вкладная, да на Матвея старца запись, да даная Ивана Лентиева с детьми на деревню в конечных. Карзинской деревни купчих пятнадцать, да даных две, да деловая, да три деловых, что с Сергием старцем делили. На Унской промысл Олексея Омосова на варницу и на весь промысл даная, да Семена Шелехова даная. Пожни Унския купчих 24, да две деловых. Омосова грамота оброчная на Конев остров и на Кошку, да запись мировая старца Лаврентия Рыжего. Костылева оброчная на пожню Остречиху, да закладная и купчая, да снимок с суднаго с письма на Рыжего и на Костылева. О Кошке Остречихе, а судной список у Клементья Бердникова со товарищи. Надей 33 (?) Попова менная на Чарякому, да даная Малокурския пожни, да деловая на Якокурский остров, на деревню, Якокурской деревни Василья Степанова купчая, да даная и отводная. Да старых харатейных пять, на пожню Лахту купчая Турлакова, да Семена Макарова, да морских пожень деловая Сумских. На деревню купчая... |
|
|
