| 25) Проф. В. Никольский. Попутно очень краткое, однако довольно правильное и содержательное определение сущности христианского аскетизма (в отличие от понимания аскетизма гр. Л. Толстым) представляет проф. В. Никольский в своей библиографической заметке: «Толстой и Ницше в изображении английского писателя (International Journal of Ethics. Vol. XI, I. M. Adams. The Ethics of Tolstoy and Nietzsche)“. 1391 Сущность воззрений г. Никольского на аскетизм выражается в следующих положениях. По истинно-христианскому понятию, аскетизм вовсе не есть известный определенный образ жизни (напр,, монашеский, отшельнический), а душевное настроение, благодаря которому человек в борьбе с греховностью своей природы побеждает господствующие в себе страсти и приобретает известные добродетели. Аскетизм не есть какая-либо отдельная, воплощенная в одном неизменном образе поведения добродетель, а скорее основа, почва, на которой образуются все христианские добродетели.... 1392 Не трудно заметить сходство развивающихся далее на этой почве суждений с пониманием аскетизма, устанавливаемым о. протопресвитером И. Л. Янышевым (отчасти В. С. Соловьевым и проф. В. И. Несмеловым). (См., напр., определение «плотской жизни “ в том смысле, что она есть «воля“, порабощаемая «природой“). 1393 Этим мы и оканчиваем свое рассмотрение трудов – ученых диссертаций и журнальных статей, принадлежащих перу русских православных богословов. Из сочинений, принадлежащих ученым иностранным, западно-европейским, в настоящем ,,Обзоре“ мы остановимся только на тех наиболее выдающихся из них, в которых предлагается особенно заслуживающее внимания принципиальное освещение вопроса о православном аскетизме и в которых мы находим характеристику тех или иных существенных сторон православного аскетического мировоззрения и тех или иных важных особенностей фактического осуществления аскетизма. Некоторые протестантские ученые с особым интересом и даже, можно сказать, с нескрываемой симпатией занимались изучением восточного христианского подвижничества, видя в нем осуществление индивидуального, помимо церкви, отношения ко Христу и усматривая в этом нечто аналогичное протестантскому отрицанию значения видимой церкви (для примера назовем Но11’я, Zöckler’a). |
| Знаешь это верование Церкви и удивляешься: не ужели это будет, неужели почти все оставят Христа Спасителя? А вот вам уже начало этого отступления – почитание Толстого. И какой стыд и позор нам русским, именуемым православными христианами! Мы начинаем устраивать похороны гражданские, служить панихиды не христианские, а какие-то языческие, ибо как, например, по Толстом во многих местах служили панихиды? – ставили по середине комнаты на стол его портрет и воздавали ему почести... О, знамение времени, о, приближение последних христианских времен!! Но, однако, как трудно умирать без Бога: богоотступника при конце жизни мучить беспокойство. Это самое случилось, по-видимому, и с Толстым. Внезапное исчезновение его незадолго до смерти из дому, стремление к уединению, поездка в Оптину пустынь и в Шамардинский женский монастырь к сестре, – что все это значит? Несомненно, у Толстого явилось желание отвести, как говорится, душу. Вот что, напр., сделалось известным о пребывании Толстого у своей сестры монахини Марии в Шамардине. «Встреча Толстого с сестрой, пишет один насельник Оптиной пустыни, была трогательная: он обнял сестру, поцеловал и на плече рыдал не меньше 5 минут. Потом долго сидели вдвоем, говорили много. Вот его слова: «Сестра! я был в Оптиной, как там хорошо! с какою радостью я теперь надел бы подрясник и жил бы, исполняя самые низкие и трудные дела, но поставил бы условие не принуждать меня молиться; этого я не могу». Сестра отвечала: «это хорошо, брат, но и с тебя взяли бы условие – ничего не проповедовать и не учить ».– «Чему учить? там надо учиться; в каждом встречном насельнике я видел только учителей. Да, сестра, тяжело мне теперь. А у вас – что как не Эдем? Я и здесь бы затворился в своей хижине и готовился бы к смерти: ведь 80 лет и умирать надо», – сказал граф. Потом, наклонив голову, он задумался до тех пор, пока не напомнили ему, что он уже кончил обед. « Ну, а видел ты наших старцев?» спросила его сестра. – «Нет» ответил граф. Это слово «нет» было сказано, по словам сестры, таким тоном, который ясно доказывал, что он сознает свою ошибку в жизни. |
| На Бога уповай, а без дела не бывай! Поваля, Бог не кормит. Спи: государь казны пришлет. Лень добра не деет. Лень к добру не приставит. Лень без соли хлебает. Лень одежу бережет. Лень, отвори дверь, сгоришь! – Хоть сгорю, да не отворю. Лень, отвори дверь! – Подай кочергу! (т. е. чтобы достать с печи) . Кто много лежит, у того и бок болит. Сидячий стоячего перетянет (поверье, будто человек сидя тяжеле) . Ленивому не болит в хребте. Ленивому и гриб поклона не стоит. На полатях лежать, так и ломтя (и хлеба) не видать. Ленивый и могилы не стоит. Не потрудиться, так и хлеба не родится (не добиться). Золото не золото, не быв (не побывав) под молотом. Короче насечь (напр., дрова), легче везть. Каково руки родят, таково плеча носят. Каково ручки скроят, таково спинка износит. Кто толчет, тот и хлеб печет. Мни лен доле, волокна будет боле (волокно будет доле). Кто бежит, тот и догоняет (т. е. догонит) . Гребень (Прялка) не Бог, а рубаху дает. За тонким посидеть, а за толстым полежать. Пряди, девица, не ленись, по лавкам не тянись! Абинное сукно (кавказск. домотканина) окончина в окно. Глаза глядят (страшат), а руки делают. Не пугай молодца работой, а сыпь ему молу (т. е. что молоть) . Страшно видится: сробится, слюбится. Не ударишь в дудку, не налетит и перепел. Налога (от гл. налегать) в работе берет. Заржаветь у дела. Завалиться за делом. Умирать за делом. Так работаем, что недосуг носу утереть. За вешней пашней шапка с головы свалится – на подыму. Люблю сивка за обычай: кряхтит, да везет. Умыкали бурку крутые горки. Уходили (Укачали) сивку крутые горки. Умыкали савраску горы да овражки. Пот ключом льет, а жнец свое берет. Одна пора: страда (время покоса и уборки хлеба) . Кинуло в пот; голова, что мед, а язык – хоть выжми. Нем, да свое ем; а речист, да не плечист – голодный сидит. Добывай всяк своим горбом! Нет мошны, так есть спина. Работай до поту, так поешь в охоту. Ешь хлеб в поте лица! Робити до поту, выробити кабалу (арханг.) . Нивка, нивка, отдай мою силку (говорят жнецы, катаясь по ниве, когда выжнут хлеб) . |
| Какой, однако, о. Петров неотступный последователь за Толстым!.. Недаром, с другой стороны, сектанты говорят об о. Петрове: «вот, это наш проповедник» ... Чем же, по крайней мере, сам о. Петров объясняет такой, совсем необычный для православного пастыря, характер своего проповедничества? Некоторый ключ к уразумению этого можно находить вот в чем. Однажды, доказывая заслуги графа Толстого в интересах христианства, о. Петров высказал ту мысль, что своими трактатами на евангельские темы Толстой привел светское общество к Евангелию, заставил его читать Евангелие, размышлять над ним, поучаться из него нравственной жизни 6 . «Нас-де, церковников, общество не слушает, а Толстого послушало: в этом его и заслуга». Вот, вероятно, чтобы заставить себя слушать, о. Петров так и боится набросить на себя и малейшую тень церковности. Но та масса слушателей, которую имеет о. Петров, говорит-ли о том, что он достигает своей цели именно тем, что упорно открещивается от всякой церковности? – Позволяем себе усомниться. И вот живое основание для нашего сомнения. Кому неизвестен отец Иоанн Сергиев (Кронштадтский) и как проповедник, истолкователь слова Божия? По характеру своих духовных бесед и в храме, и в общественных собраниях, и в частных домах о. Иоанн – оратор, в теснейшем смысле слова, традиционный и, как таковой, диаметрально противоположен о. Петрову. Вот, для примера, одно из поучений о. Иоанна (18 Апреля 1902 г.) на Леушинском подворье на дневное евангельское чтение – «Беседа Иисуса Христа с Никодимом». В этом поучении применительно к содержанию Евангелия, о. Иоанн развивает мысли о необходимости для всякого христианина таинств крещения, покаяния и причащения, вопреки учению толстовцев, пашковцев и др. еретиков и горячо призывает всех не внимать басням еретиков, а крепко держаться учения и верований православной Церкви. Произнесение такого или подобного поучения было бы для о. Петрова таким же неподходящим делом, как, напр., ношение при мундире прокурора священнической камилавки. |
| Отдельные самокресты жили также в Дубовке Царицынского у., основанной в 1718 г. донскими казаками-старообрядцами. В 1785 г. станица была преобразована в посад, в связи с чем казаков отселили в станицы, а в Дубовке появились переселенцы из разных губерний, что привело к возникновению уникального центра религ. разномыслия. В 1912 г. в Дубовке насчитывалось 709 старообрядцев разных согласий и более тысячи последователей сектантских учений. Наряду со старообрядцами, признающими Белокриницкую иерархию, и беглопоповцами, имевшими в Дубовке моленные (в нач. XX в. на средства Ф. Е. Морозовой в городе был построен храм Белокриницкой иерархии), в городе жили отделившиеся от молокан субботники и воскресники, меннониты , баптисты, толстовцы (см. ст. Толстой Л. Н.), последователи небольших сект, напр. «незнайки», восстановить взгляды к-рых на сегодняшний день не представляется возможным. Субботники отделились от молокан в результате споров о значимости евр. закона, начатых уже основателем молоканства С. М. Уклеиным. После его смерти наиболее последовательным его продолжателем стал крестьянин из Дубовки Сундуков, к-рый, называя Христа простым человеком, считал Закон Моисея выше Христова. Вместе с единомышленниками он начал праздновать субботу, отменил христ. праздники, соблюдал изложенные в ВЗ пищевые запреты. Основное отличие субботников от жидовствующих, центр к-рых был в соседней Воронежской губ., состояло в том, что субботники не ожидали прихода мессии и были лучше осведомлены о своем вероучении. В кон. XX в. в домах субботников в Дубовке имелись талесы и евр. молитвенники с переводом на рус. язык, представители старшего поколения носили евр. имена. Появление толстовства на территории совр. В. о., в частности в Дубовке, относится к 90-м гг. XIX в., когда из учителей, купцов и ремесленников под рук. Ф. Х. Грауберга сложился кружок для изучения религиозно-общественных идей Л. Н. Толстого. Кружок быстро набирал влияние, из-за чего его руководитель на 2 года был выслан властями за пределы губернии. Неск. жителей Дубовки состояли в переписке с Толстым. Потомки толстовцев живут в Дубовке в наст. время, у них сохраняются сочинения Толстого с автографами и его письма. |
| В личной переписке с автором статьи Е.Ю. Берёзкин высказал на сей счет следующее авторитетное мнение: «Это тот случай, когда практически невозможно понять, вызвано сходство проповедью миссионеров или африканские тексты более древнего происхождения. Сюжет есть в Сибири, где он вряд ли древний. Там заимствования, наверное, от русских, но исключать более раннее распространение сюжета, начиная с середины I тыс[ячелетия] н. э., тоже нельзя. К сожалению, мало данных по Чаду, Судану, Эфиопии, Эритрее, которые отделяют Переднюю Азию от Тропической Африки. Теоретически возможно проникновение библейских влияний задолго до европейской колонизации. В палеолитическую древность мотива в Африке я все же слабо верю – уж очень велико сходство в деталях с библейским вариантом Насчет пигмеев [эфе, лишь в 30-х гг. ХХ века открытых европейцами]. Фольклор легко заимствуется. Пигмеям не надо было [непосредственно] контактировать с евреями, чтобы получить данный мотив» . Однако, как нам кажется, полностью отвергать возможность происхождения этих близких сюжетов из одного древнего корня нельзя. Окончательный вывод может быть сделан только после дальнейших полевых исследований. Что же касается тех распространенных почти по всему миру повествований, о которых пишут Фрэзер и Элиаде и которые схожи с третьей главой Бытия в каких-то более общих чертах, то здесь придется допустить либо случайные сюжетные совпадения, либо единый источник. Возможно, оба объяснения применимы в разных случаях. Тогда в качестве общего корня подобных сюжетов может рассматриваться, во-первых, некое древнее предание, сложившееся еще в глубоком палеолите, во времена компактного проживания Homo Sapiens; во-вторых, схожие переживания, присущие всем людям – общечеловеческий психический опыт религиозного (трансперсонального) характера. По мнению ряда исследователей – психологов и психиатров – на возникновение многочисленных сказаний о рае и изгнании из него могла повлиять пережитая всеми нами родовая травма: болезненный (сопоставимый с предсмертной агонией) опыт утраты блаженного пребывания в материнском чреве, запечатленный в подсознании у каждого из нас [см., напр., 5]. По поводу общего религиозного опыта интересное высказывание делает Е.А. Торчинов: «Можно предположить, что у архаического человека в силу значительно большей открытости областей бессознательного (не придавленного еще толстым слоем цивилизационных норм, навыков и стереотипов и не испытывавшего еще такого давления со стороны сознания) его проявления, в том числе и в виде трансперсональных переживаний, были значительно более частыми, интенсивными и достаточно обыденными. По своей психической организации архаический “дикарь” был не грубее, а значительно тоньше и чувствительнее, чем современный “цивилизованный” человек. Далее эти переживания выражались уже в формах мифологического мышления и категориях примитивной культуры» с. 67]. |
| Потом, когда человек успокоится от своего смеха, он сознает, что правда все-таки на стороне смешного Акима, а сознавши это, он и придет к мысли, что не в том, что знатно, почетно, не богатстве, славе и довольстве, даже не в видимой культурности – истина и правда, и не в этом истинное достоинство и призвание человека, что человек велик тогда, когда живет по совести, когда исполняет веления нравственного закона: добродетель сама по себе имеет вечное значение и выше всего. Не соглашаясь с гр. Толстым в самом главном, в самом «уповании», мы не можем не отдать ему справедливости в данном случае: в этом замысле, действительно, сказался художественный гений писателя. Это – та мысль, которую выражает апостол, говоря, что Бог избрал неразумных, незнатных мира сего, чтобы посрамить премудрых и знатных. Мы так привыкли жить по расчёту, для своей пользы и удовольствия, что и представить себе не можем иного смысла жизни, иных задач для деятельности. Самую добродетель готовы ценить и уважать только до тех пор, пока она находится в почете. Давая человеку случай поразмыслить над Акимом, гр. Толстой и хочет напомнить человеку, где подлинное благо и подлинный смысл жизни. Ту же мысль о безусловной ценности добродетели, о том, что человек пред ней преклонится в душе, хотя и не пойдет за нею, хотя даже будет смеяться над ней, постоянно проповедовал в своих произведениях Достоевский, – только он выражал ее еще более прямо и ясно. Напр., возьмем его роман «Братья Карамазовы», в частности в этом романе рассказ старца Зосимы. 1 Молодой офицер завел ссору с своим соперником. На завтра назначен их поединок. Все это весьма обыкновенно в офицерском быту и никто из них не видит в том ничего предосудительного. Но с этим офицером «тут случилось нечто как бы роковое»… «С вечера, рассказывает он, возвратившись домой, свирепый и безобразный, рассердился я на моего денщика Афанасия и ударил его изо всей силы два раза по лицу, так что окровенил ему лицу. Служил он у меня уже давно и случалось прежде, что ударял его, но никогда с такою зверскою жестокостью. |
| Следует читать также о. проф. Т. И. Буткевича „Жизнь Господа нашего Иисуса Христа“... 2-е изд. Сиб. 1687 г. 2 Трудно себе и представить, сколько несуразностей, единственных в своем роде и неподражаемых, поговорили в посвящённом Толстому «собрании» гг. Мережковский, Михаил Семенов, а также многие другие! Академист г. К. заявил, что „если б православная Церковь нашла возможным совершить погребальный обряд над Толстым, то она должна бы составить особый чин погребения для сего случая, ибо в виду великой святости Толстого тот чин, которым вообще погребают православных, не мог быть совершен над Толстым, настолько к величайшей святости сего мертвеца неприложимы те покаянные песнопения, которые содержатся в погребальном чине»... («Колокол»; 1912 г., 10-е февр., 1753). Просто невероятная дичь и бессмыслица! Не могу даже поверить, чтоб все это говорил г. К. Посему и не называю его фамилии полностью... Однако, до чего мы дожили? Дальше идти некуда... 3 Или еще пример: Толстой всячески возставал против «собственности», как явления не-христианского, как „корня зла“ и пр. (чит. Толст.: „Письмо к Ν. N.“, стр. 12; „Христ. учен.», стр. 46; „К рабочему народу», – изд. „ Свод. Слова», 78, – А. Tchertkoff, Christchurch, Hants, England, 1902; „Так что-же нам делать», – изд. Герцика; цит. I т., Спб. 1906; особ. стр. 255; „Крейц. Сон», стр, 115; „Неужели это так надо», изд. „Своб. Слова», 45; А. Tchertkoff, Christchurch, Hants, England, 1901, стр. 17; „Излож. Ев.», стр. 160 и т. д. и т. д.)... А сам оставил завещание, наделавшее и еще делающее столько зла и хлопот!!! И так – на каждом шагу! Предоставить право печатания своих сочинений, напр., всякому и в то же время продавать „Воскресение» за очень высокую цену, отказаться от имения и в то же время жить в нем и пользоваться всеми благами... – все это и подобное было в порядке вещей у Толстого... 4 Притом, эти пункты давно уже обстоятельно разобраны в солидных трудах: проф. А. Ф. Гусева „О сущности религиозно-нравственного учения Л. Толстого», 2- изд., Каз., 1902 г. (и в других многочисленных сочинениях того же автора), – проф. К. Григорьева «Христианство в его отношении к государству по воззрению гр. Л. Толстого. Полемико-апологетическое изследование», Каз., 1904 г...., – а также в многочисленных журнальных статьях (мои, напр., некоторые статьи указаны в „Хр. Чт.». 1912 г., февр., стр. 156). Литература о Толстом необозрима: в 1903 г. Ю. Битовт издал „библиографический» ее „указатель», занявший 375 страниц! А сколько написано с тех пор!? У Битовта (не отличающегося, однако, исчерпывающей дело полнотой) указано не мало противо-толстовских недурных сочинений и статей. |
| При таких обстоятельствах весьма желательным и полезным явилось разъяснение по сему предмету компетентного лица. Нужно было рассмотреть нападки, сделанные на „Требник“ гр. Толстым и его единомышленниками, и восстановить действительное достоинство этой важнейшей богослужебной книги. С этого и начинает проф. Дмитриевский . Обвинение, направленное граф. Толстым против нашего „Требника“, касается главным образом заклинательных молитв. Толстой отожествляет последние с заговорами и заклинаниями знахарей, при помощи которых „колдунами“ эксплуатируются народные массы. Поводом к такому отожествлению послужили и немногие остатки народного элемента или пережитки нашего христианского религиозного мировоззрения, коренящиеся глубоко в историческом прошлом нашего великого отечества, от которых, к сожалению, не вполне очищен „Требник“. Они-то „и суть, по меткому замечанию автора, те сучцы и зазоринки, о которые крушится слабая вера в авторитет Церкви нашего интеллигента, и на которые он не без злорадства указывает нашим пастырям и архипастырям“ (20–21 стр.). Таковыми незначительными остатками христианской легенды или апокрифа являются, напр., рассказ о сне угодника Авимелеха в храме Агриппове, „еже не видети падения Иерусалимова“, молитва – „святых седьми отроков на немощного и неспящего“, и „в первый день, повнегда родити жене отроча“, „великое имя, на камени написанное“ и „чин, бываемый на нивах или винограде или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов“ (19–20 стр.) Было бы крайне пристрастно и неосновательно по этим „зазоринкам“ судить обо всём „Требнике и отожествлять его с произведениями „колдунов“. Однако, это именно и делает гр. Толстой. Ближайший анализ содержания „Требника“, в состав которого входят произведения великих отцов Церкви, просвещённейших мужей своего времени, ясно показывает всю неосновательность суждений гр. Толстого и К°. Обстоятельно рассмотрев молитвы и обряды, содержащиеся в „Требнике“, автор справедливо замечает, что и „на основании представленного им материала, у людей, не предубеждённых и ищущих истины, едва ли найдётся смелость утверждать, что эти произведения великого богословского ума и чистой христианской поэзии имеют хоть какое-нибудь сходство с образцами народного творчества, известными под именем отречённых молитв, заговоров, заклинаний и т. п.“ (40 стр.). Только люди, никогда не заглядывавшие в этот великий молитвослов, обнимающий жизнь христианина во всех её проявлениях, могут понимать эту книгу подобно гр. Толстому. „При близком и всестороннем знакомстве с содержанием „Требника“, глумления над ним будут невозможны, мы лучше и сознательнее будем относиться к христианским обрядам, а вместе с этим, научимся любить и глубже, и горячее нашу святую православную Церковь – нашу мать кормилицу, поилицу, защитницу, покровительницу и молитвенницу до скончания мира“ (44 стр.). Так заключает своё одушевлённое чтение достопочтенный лектор. |
| 455 Срав. у графа о том же в Русск. Архиве 1881, III, 158–161 и в Хранилище памяти, I, 48–51. Княгиня А.П. Волконская была теща графа. 456 Напр., статьи, посвященные памяти – события 4 апреля 1866г. (Стихотворение) (Душеп. Чтение, 1866, I); лиц: А.Н. Муравьева (там же, 1874, III); Арсения, митроп. Киевского (там же, 1876, II) и др. 458 Так, напр., сам граф сообщал нам, что он, вместе с некоторыми студентами Московской Духовной Академии, во время оно участвовал в переводе катехизиса митроп. Московского Филарета на немецкий язык, под редакцией прот. Ф.А. Голубинского. 459 См. воспоминания графа в Русск. Архиве, 1881, III, 161. Это объявление относится к 1873 году, когда графу было еще только 60 лет. 461 Это последнее особенно должно сказать о некоторых статьях «Хранилища Памяти» графа, которая, впрочем, зато во многих других отношениях драгоценно, а иногда и незаменимо. 465 Срав. для сего воспоминания графа в Русск. Архиве за 1891г., ч. III, стр. 156, 157, 161, 169, 172 и Хранилище Памяти, I, 14. 17 и 25 –26, Москва, 1891. 466 Покойному графу, до мелочей всем распорядившемуся заблаговременно на случай своей смерти, хотелось, чтобы и в этом было напоминание о прежнем его участии в академических богослужениях того времени, когда еще не было в Академии своей домовой церкви. 467 Все эти – слово и речи печатаются в приложении к настоящему некрологу почившего графа. Н.Ф. Добротин в последние годы занимался письмоводством у графа. 468 Граф Глеб Димитриевич Толстой – сын бывшего обер-прокурора Св. Синода и министра народного просвещения и внутренних дел графа Д.А. Толстого (†1889), двоюродного брата графа Михаила Владимировича. 469 Оказалось, что граф, еще жив сый, даже просил приходский причт, не в обычное время, перед своей смертью, отслужить у него в квартире всенощное бдение празднику Рождества Христова. 470 В доказательство сего Д.Ф. привел стихи, составленные графом М.В. Толстым после того, как скончались у него два сына: :О дети милые! Вы с самых первых лет :Отрадой были мне и сердце веселили. |
|
|
