| Повторю, в первую очередь Церковь для того, чтобы люди приходили к Богу, а не для того, чтобы кормить бездомных и т.д. Однако пришедший к Богу человек видит для себя естественным и даже необходимым то, что мы называем делами милосердия. И здесь Церковь способна задавать тон, являться общественным камертоном. Вот пример: зимой 2003–2004 гг. в Москве насмерть замерзли 400 бездомных. Это подтолкнуло Церковь к идее «Автобуса милосердия», который ездил по столице и не давал бездомным умереть. В 2013 г. правительство Москвы эту инициативу подхватило, и сейчас уже 30 таких автобусов помогают бездомным. Теперь это делает государство, и делает лучше. И всегда будет делать лучше, потому что государство, во-первых, для этого существует, а во-вторых, у него больше возможностей. Но если бы не было церковного автобуса, то и автобусы мэрии, возможно, не появились бы. Или еще пример: первый в России детский хоспис открыл священник Александр Ткаченко, ныне лауреат Государственной премии, член Общественной палаты. Церковь меняет людей — люди меняют жизнь. Церковь воспитывает людей, которые делают добрые дела… — Ой, как часто люди идут в Церковь в погоне за модой. Одной рукой крестятся, а другой — воруют… — Патриарх Кирилл неоднократно говорил, в том числе обращаясь к чиновникам, о том, что если ты в воскресенье приходишь в храм, исповедуешься, причащаешься, а в понедельник берешь взятку — грош цена твоей вере. Ты как минимум должен потом каяться и больше стараться этого не делать… Либо ты просто лицемер. Или глупо считаешь, что «оплатил» свои грехи. Есть такой анекдот, почти притча: умер предприниматель, подходит к вратам Рая, а ему говорят, что его нет в списках. Бизнесмен возмущается: «Я построил 3 монастыря, 10 храмов, я столько денег на Церковь потратил!» А ему отвечают: «Ну, деньги мы вам вернем». — Во время последнего Архиерейского Собора возникла тема примирения с Украинской церковью. Существует ли надежда на то, что мы вернемся с ней в братские отношения, как это было с казавшейся ранее непримиримой Зарубежной Православной Церковью? |
| – Почему вы против атеизма? – Я искренне считаю, что атеизм идет вразрез с научным методом. Что такое атеизм? Это утверждение, категорическое утверждение, которое отражает «веру в неверие». «Я не верю, хотя у меня нет доказательств за или против, я просто не верю». Точка. Это утверждение. Но в науке мы не делаем заявлений. Мы говорим: «Хорошо, у вас может быть гипотеза, и у вас должны быть какие-то доказательства за или против этого». И поэтому агностик сказал бы: «Послушайте, у меня нет каких-либо доказательств в пользу Бога» (и, кстати, какого бога? Богов маори или иудейского, христианского, мусульманского? Какого из них?). Но, с другой стороны, агностик не станет признавать право выступить с окончательным заявлением о том, о чем он или она не знает. «Отсутствие доказательств не является доказательством отсутствия». Это вынуждает меня выступать против всех «новых атеистов» (новый атеизм – система взглядов, в основе которой – представление о религии как о болезни современного общества, с которой нужно активно бороться, и опровержение базовых положений религии с помощью научного метода – прим. ред.), и это несмотря на то, что мне бы хотелось, чтобы мой посыл уважал все общественные убеждения и аргументации. И, как мне кажется, Фонду Темплтона все это нравится, потому что это часть новой, зарождающейся дискуссии. В это вовлечен не я один, эту идею также продвигает мой коллега, астрофизик Адам Франк, и многие другие ученые, которые все больше и чаще говорят о связи между наукой и духовностью. – Итак, это будет послание о смирении, непредубежденности и терпимости. Помимо обсуждений о Боге, где еще вы видите острую необходимость в подобном нравственном начале? Марсело Глейзер. Фото: Facebook/Marcelo Gleiser – Понимаете, я сторонник гипотезы уникальной Земли (предположение, которое объясняет, почему появление такой планеты, как Земля, следует считать очень маловероятным во Вселенной – прим. ред.). Я думаю, что наша ситуация уникальна в планетарном или даже галактическом масштабе. Поэтому, когда люди говорят о Копернике и коперниканизме – о «принципе посредственности», который утверждает, что нам не следует ожидать, что мы единственные необыкновенные и неординарные обитатели Вселенной, я говорю: «Знаете что? Пришло время выйти за эти рамки». |
| Как это страшно — жить под колпаком постоянной слежки властей. Мне не довелось, но другие рассказывали. Следили за многими, но Евтушенко привлекал особое внимание госбезопасности, ведь он был рупором поколения, он родился поэтом. Сейчас, наверное, в это трудно поверить, но советская власть первой догадалась лепить из людей культуры своих политических эмиссаров, чтобы наводить мосты с проклятым Западом. С какого-то момента в мировые столицы зачастили не только застегнутые на все пуговицы профессиональные дипломаты, но и вдохновенные советские музыканты, писатели и поэты. Американцы тоже неплохо научились играть в эту игру. В Советский Союз, помимо послов, одна за другой направлялись американские суперзвезды. Среди них одним из самых заметных был лауреат нобелевской премии писатель Джон Стейнбек. Его приезд был сродни землетрясению. — Мой дядя подружился с Джоном Стейнбеком. Это фантастикой было. Потому что мой дядя со станции Зима. Сидит у меня Стейнбек дома, мы с ним говорим по-испански. В это время вваливается мой дядя со станции Зима. Он был начальником автобазы, шофером грузовика. Стихи любил жутко. Приходит с чемоданом — получил какую-то горячую путевку, едет в Сочи. Говорит: «Кто это тут у тебя?» «У меня тут американец сидит, писатель». Вообще, это все выглядело как немножко инсценировка. Вдруг появился пролетарий, который знает кто такой Стейнбек. Я фамилию еще не сказал ему, американский писатель просто. А тот его спрашивает: что вы читаете там? Марка Твена, конечно. А вот не слышали ли он о таком писателе американском — Стейнбеке? Как же, говорит, «Грозди гнева» читал. — У того глаза на лоб вылезли. — Да, недоверчивый. «А что-то не помню этого романа, о чем там?» — начал его спрашивать. Я даже сейчас не помню героев этого романа, а дядя мой вспомнил. Все описал, помнил хорошо. «А что это за книжка была?» «В «Роман- газете» издано, читал ее». Тогда Стейнбек говорит: «Это я — автор этой книги». И тут дядя мой: «Да ну что вы, на фото он с усиками был». — Теперь уже Стейнбеку нужно было доказывать. |
| поиск: разделы рассылка Филипп Щипков Андрей Васильев: Если правильно вести экономическую деятельность, тогда она не вступит в противоречие с духовной Андрей Витальевич Васильев. Родился в 1957 году в Москве. С 1979 года работал журналистом в различных изданиях; с 1988 с некоторыми перерывами – в ИД " Коммерсантъ " . В девяностые годы дважды занимал высокие посты на ОРТ. С 1999 года по настоящее время – генеральный директор, шеф-редактор объединенной редакции ЗАО " Коммерсантъ. Издательский Дом " . Лауреат премии " Медиа-менеджер России 2004 " . Есть ли у " Коммерсанта " какая-то сформулированная позиция относительно того, как нужно освещать религиозную тему? У нас одинаковая позиция относительно всех тем. Религию нужно освещать в информационном режиме. То есть вопросы веры граждан – это цеховая информация. А есть события, которые интересуют не только верующих. У нас гражданская газета, но очень многие события, происходящие в религиозной сфере, нас интересуют. Вот, например, религиозные праздники, которые празднуются всем обществом и всеми ветвями гражданской власти, – это для нас обязательное для освещения событие. Другое дело, что у нас есть такой формат, в котором верующие разных конфессий на наших страницах получают поздравления из уст своих авторитетов. Может ли проповедь присутствовать на страницах светской газеты? У нас присутствует, ведь такие поздравления – в сущности, маленькие проповеди. Это не разрушает формат светского издания? Я не могу сказать, что мы в полтычка приняли такое решение, мы серьезно думали, взвешивали все за и против. Решение принималось несколькими людьми. Двое из них очень религиозные люди, а я был и есть нерелигиозный человек. В результате обсуждения я счел, что это не помешает нашему формату. Когда мы принимали это решение, мои собеседники имели в виду, наверное, что-то глубоко более гуманное, чем я; а я руководствовался тем, что ни у кого нет, а у нас есть. То есть это, конечно, если быть честным, с моей стороны был выпендреж. Но я не жалею, вещь действительно интересная. Причем ее невозможно у нас перенять: если кто-то другой сделает так же, это будет означать, что они слизали у " Коммерсанта " . Это наше ноу-хау. |
| Русский писатель Владимир Крупин (+ видео) Вообще я хочу, чтобы обо мне говорили, когда умру: «Ушел русский писатель», а то когда на похоронах стоишь и слышишь перечисление регалий (лауреат премии такой-то, лауреат другой), чуть ли не забываешь, о ком идет речь. 26 мая, 2011 Вообще я хочу, чтобы обо мне говорили, когда умру: «Ушел русский писатель», а то когда на похоронах стоишь и слышишь перечисление регалий (лауреат премии такой-то, лауреат другой), чуть ли не забываешь, о ком идет речь. Писатель Владимир Крупин – лауреат Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия . Имя стало известно сегодня, 26 мая 2011 года, на церемонии награждения в рамках празднования Дней славянской письменности и культуры в Храме Христа Спасителя. Автор повестей «Живая вода», «Сороковой день», «Вятская тетрадь» рассказывает читателям «Правмира» о том, в чем истинное назначение литературы, как государство зарабатывало на книгах, почему он не стал московским интеллигентом и о многом другом… Владимир Крупин Владимир Крупин Родился 7 сентября 1941 в с. Кильмезь Кировской области, сын лесника. Окончив сельскую школу, работал слесарем, грузчиком, рабселькором районной газеты. Служил в армии, учился в Московском областном педагогическом институте им. Н.К.Крупской. Работал на Центральном телевидении, в различных литературно-художественных издательствах, преподавал в школе. «Писатель-деревенщик». Был секретарем правления Московского отделения Союза писателей РСФСР, Союза писателей СССР; членом редколлегии журнала «Новый мир», главным редактором журнала «Москва» (1989-1992). С 1994 преподает в Московской духовной академии. Русский писатель Обычно я отказываюсь от премий. Так, отказался от премии Льва Толстого , поскольку думаю про него то же, что святой праведный Иоанн Кронштадтский. Вообще я хочу, чтобы обо мне говорили, когда умру: «Ушел русский писатель», а то когда на похоронах стоишь и слышишь перечисление регалий (лауреат премии такой-то, лауреат другой), чуть ли не забываешь, о ком идет речь. |
| Словосочетание Святая Русь никто никогда не выдумывал, оно родилось само собой и известно с былинных времен. Но в те времена оно обозначало не то, что мы сейчас под этим понимаем. Словосочетание Святая Русь никто никогда не выдумывал, оно родилось само собой и известно с былинных времен. Но в те времена оно обозначало не то, что мы сейчас под этим понимаем. Святая Русь О том, что понималось под Святой Русью в древности, как это понятие приобретало другое значение или актуально ли оно сегодня, Правмиру рассказал Федор Гайда, кандидат исторических наук, доцент МГУ, лауреат первой премии фонда памяти митрополита Макария (Булгакова) в номинации «История России» за 2005 год. — Что такое Святая Русь и как относиться к этому понятию сейчас? Начать, пожалуй, стоит с того, что словосочетание «Святая Русь» никто никогда не выдумывал, оно родилось само собой и известно с былинных времен. Но тогда оно обозначало не то, что мы сейчас под этим понимаем. В былинные времена Святая Русь понималась как Светлая Русь, родная земля, это было скорее поэтическое понятие, а не религиозное. Но словосочетание оказалось устойчивым, потом его широко использовали многие книжники и публицисты Древней Руси, и постепенно оно приобрело другой смысл, религиозный. Федор Гайда Скажем, известный старец Филофей, который писал о Третьем Риме, еще употреблял понятие «Светлая Россия», но он уже вкладывал в это религиозный смысл — он говорил, что перед Россией стоит колоссальная духовная задача, так как она по сути осталась единственной православной страной на земле. Пока будет держаться Светлая Россия, этот Третий Рим, не наступит конец света. Так говорил старец Филофей, так это понимали b XVI веке, тогда же об этом писал князь Курбский. Постепенно это словосочетание вышло из употребления, подзабылось, и вспомнили о нем в начале XIX века, когда стали публиковать былины. Очень кстати тогда пришлось словосочетание «Святая Русь» — такой поэтический образ, который, начиная с Жуковского, Пушкина стал широко использоваться в первую очередь в литературной среде. Использоваться и переосмысливаться! Наиболее ярко это проявилось в творчестве Петра Вяземского — он посвятил Святой Руси несколько стихотворений. Вяземский как раз пишет о Святой Руси как о духовном идеале, который есть в России и которого Россия должна быть достойна. Она не заведомо святая, но должна таковой быть, стремиться к этому. |
| Мы жили во внутренней горячности, жажде справедливости. 30.12.2019 14:11:29 Юрий Михайлович Кублановский Е.Никифоров: - Здравствуйте, дорогие братья и сестры, у микрофона Евгений Никифоров. Сегодня наш гость - замечательный поэт Юрий Михайлович Кублановский. Ю.Кублановский: - Здравствуйте. Е.Никифоров: - Собирались, собирались, наверное, лет 5 встретиться у нас на студии и наконец я рад приветствовать Вас здесь. Вы прошли такой длинный жизненный путь. У Вас хорошо об этом сказано: «бессрочное странствие нелинейное». Вы из Рыбинка, в котором Вы родились, уезжаете на учебу в Москву, заканчиваете искусствоведение, пишете замечательную работу о Николае Сапунове, становитесь искусствоведом, а потом вдруг уезжаете на Соловки работать. Это не нынешние Соловки, где гостиницы и комфорт, а те Соловки, которые помнят СЛОН. Оттуда в Мураново к Тютчеву, там жил величайший русский поэт, звезда изысканная нашей поэзии. Из Мураново в Ферапонтово. Потом эмиграция в Париж, жизнь в Мюнхене. И, слава Богу, Вы давно уже, в 1990 году вернулись в Россию. Напомню нашим слушателям, что Юрий Михайлович член Патриаршего Совета по культуре и лауреат Патриаршей премии Кирилла и Мефодия. Юрий Михайлович, начнем с поэзии. Мне очень нравятся Ваши стихи. Вы член нашей Церкви, человек не просто пишущий на религиозные темы иногда, но глубоко религиозно понимающий мир. Ваше старинное стихотворение Встреча. Она мне кажется о нашей Церкви и написана. Чем мне и нравится. ВСТРЕЧА Узнаю по биенью сердца в ответ узнавшего меня молчальника-единоверца, ничем ему не покажу, что рад и верен нашей встрече, губами только задрожу да поскорей ссутулю плечи… Не потому что я боюсь: вдруг этим что-нибудь нарушу? А потому что я – вернусь и обрету родную душу. Не зря Всевышнего рука кладёт клеймо на нас убогих: есть нити, тайные пока, уже связующие многих. Для меня это стихотворение о таинственной связи людей в нашей Церкви, о том, как она устроена. Ю.Кублановский: - Вы не одиноки в своей тяге к этому стихотворению. Александр Солженицын, когда я эмигрировал, написал мне гневное письмо, где тоже упоминал это стихотворение. Оно посвящено моему коллеге, который был чуть старше меня, Боре Михайлову, искусствоведу, который стал отцом Борисом и теперь служит в Филях. И даже Солженицын мне тогда написал, что стихотворение говорит о какой-то конспиративности, а зачем же оно так открыто посвящено Боре Михайлову и не будет ли у него неприятностей? Сидя в Вермонте он так подстраховывался и держал руку на пульсе Отечества. Это 76 год. Да, кончено, тогда полулегальные были времена. С одной стороны, до определенного момента была искусствоведческая служба, а с другой благодаря тому, что я жил в Москве, я обогащался в определённом обществе пошел уже там издаваться. Помню не разрезанные книжки Льва Шестова, Бердяева «Самопознание» было неразрезанное, сам разрезал. |
| Тогда будет понятно, например, в том числе, почему Иоанн Златоуст говорит: «Исчезнет милосердие — распадется мир». Ну я сейчас не цитирую, но смысл такой. Тогда этот постоянный вопрос: «А кто мой ближний…» Много-много всего. То есть все служения церковные, тогда тема, о которой мы сказали, примирение истории, она совершенно по-другому осознается. Потому что проблема не в том, что Церковь говорит: ну давайте все помиримся наконец. Есть гражданские организации, которые могут к этому призывать. Церковь может призывать, не потому что она наряду с кем-то призывает, кот Леопольд такой, а потому что у неё другая перспектива, другой взгляд. К. Мацан — К теме. Сошлюсь на новость, правда. 50 тысяч человек поклонились мощам святого Луки Войно-Ясенецкого , удивительная фигура, как раз из советского периода истории. И великий хирург, и великий пастырь, и человек, претерпевший гонения, и лауреат Сталинской премии, и выдающийся проповедник, и просто человек святой. И во Христе все примиряется, все объединяется. Это ответ на вопрос о примирении. А. Митрофанова — Вы знаете, а мне все-таки хотелось бы к вопросу о святых вернуться, потому что вы сказали, Владимир Романович, что святые, совершенно справедливо, что это не те люди, что это не те люди, которые себя все время правильно ведут, соблюдают кодекс чести или кодекс строителей чего-нибудь. В. Легойда — Простите, перебью, это не значит, что они себя ведут неправильно. Здесь совершенно другая логика, есть ошибочное представление о религии, в частности, о христианстве, как о том, что это такой этический кодекс, который ради этого и существует. А святость — это то, что потом… то, что достижимо для того, кто этот кодекс весь исполнил в своей жизни. А. Митрофанова — Бонус. В. Легойда — Нет, это не бонус. Это может быть результатом его достижений. Но проблема в том, что это неверное представление о святости. Святость в христианстве имеет исключительно один источник. Это не поступки человека, это святость Бога. А. Митрофанова — Но это значит, что человек в своей жизни для этой святости Бога какое-то место расчистил, предоставил Богу возможность в нем действовать. |
| Лауреат Пулицеровской премии историк Барбара Тачмен настаивает на одном правиле, которым следует руководствоваться в исторических исследованиях: никогда не «перескакивать в будущее». Например, когда она писала о битве при Булге, то избежала искушения вставить фразу: «Конечно, мы все знаем, чем все это кончилось». Действительно, ведь войска союзников, вступившие в бой, не знали, чем закончится это сражение. Теоретически, их могло отнести к берегам Нормандии, откуда они появились. Историк, который хочет сохранить подлинное напряжение и драматичность разворачивающихся событий, не должен переключаться на другую перспективу, на всезнающий взгляд со стороны. Сделаешь это, и все напряжение исчезнет. Напротив, хороший историк воссоздает для читателя те обстоятельства, при которых происходило описываемое событие, создавая ощущение, что «ты там был». Это, как мне думается, и есть основной недостаток всех наших книг и размышлений об Иисусе. Мы читаем Евангелие через призму имевших место церковных соборов, таких, как Никейский и Халкидонский, через призму попыток церкви понять Его. Иисус был человеком, евреем из Галилеи, имевшим имя и семью, с одной стороны, он был таким же, как все. Но, с другой стороны, он отличался от всех когда–либо живших на земле людей. Церкви понадобилось пять веков активных дебатов, чтобы достигнуть своего рода гносеологического баланса между определениями «такой же, как все» и «не такой, как все». Для тех из нас, кто вырос в среде церкви, или даже просто в среде христианской по своему названию культуры, чаша весов склоняется в сторону определения «не такой, как все». Как сказал Паскаль: «Церкви было так же сложно доказать то, что Иисус был человеком, перед лицом отрицавших это, как и то, что он был Богом; вероятность того и другого была одинаково велика». Сразу оговорюсь, что я признаю Символ Веры. Но в этой книге я хочу проникнуть за завесу этих формулировок. Я хочу, насколько это возможно, взглянуть на жизнь Иисуса «изнутри», как очевидец, как один из тех, кто шел за ним. Если бы я был японским кинематографистом, которому выделили 50 миллионов долларов и у которого нет никакого сценария, кроме текста Евангелия, какой фильм я бы сделал? Надеюсь, выражаясь словами Лютера, «облачить Христа плотью, насколько возможно». |
| Спасая меня, Господь Бог послал мне необыкновенный вещий сон, который я помню с совершенной ясностью и теперь через много лет. Мне приснилось, что я в маленькой пустой церкви, торой ярко освещен только алтарь. В церкви, неподалеку от алтаря, у стены стоит рака какого-то преподобного, закрытая тяжелой деревянной крышкой. В алтаре на Престоле положена широкая доска, а на ней лежит голый человеческий труп. По бокам и позади Престола стоят студенты и врачи и курят папиросы. Я читаю им лекцию по анатомии на трупе. Вдруг я вздрагиваю от тяжелого стука и, обернувшись, вижу, что упала крышка с раки преподобного, он сел в гробу и, повернувшись, смотрит на меня с немым укором. Я в ужасе проснулся… Непостижимо для меня, что и этот страшный сон не образумил меня». «Я в письме или на словах через монахиню Софию Муравьеву обратился к схиархиепископу Антонию (Абашидзе) с просьбой высказать свое мнение по поводу имевшихся у меня угрызений совести вследствие оставления церковного служения и возвращения к хирургии. Он ответил мне в письме на имя священника Сергия Александрова- успокоительно». «В своих покаянных молитвах я усердно просил у Бога прощения за это двухлетнее продолжение работы по хирургии, но однажды моя молитва была остановлена голосом из неземного мира: «В этом не кайся!» И я понял, что мои «Очерки гнойной хирургии» были угодны Богу, ибо в огромной степени увеличили силу и значение моего исповедания имени Христова в разгар антирелигиозной пропаганды». И вот наконец осенью 1934 года, после десятилетней подготовки вышла в свет монография «Очерки гнойной хирургии». Коллеги высоко оценили этот серьезный научный труд, который не раз помогал им в повседневной хирургической практике. В.А. Поляков, хирург из Центрального института травматологии и ортопедии, так отзывается об «Очерках…»: «Пожалуй, нет другой такой книги, которая была бы написана с таким литературным мастерством, с таким знанием хирургического дела, с такой любовью к страдающему человеку». 1935 и 1936 годы для святителя Луки были тихими и мирными. Он обосновался в Ташкенте, где получил в распоряжение главную операционную в Институте неотложной помощи, руководил третьим, самым большим корпусом этого института. Дети тоже радовали отца. Старший, Михаил — ученый-врач в Таджикистане, в Сталинабаде, Алексей учится и работает в Ленинграде у известного физиолога Орбели. Валентин заканчивает медицинский в Ташкенте. Здесь же живет со своей семьей и дочь с мужем, юрисконсультом Наркомпроса. При Владыке находился небольшой «монастырь» — монахини Лукия (Верхотурова) и Валентина (Черкашина), которые приехали за ним из енисейской ссылки, и монах Мелетий (Рукосуев), пятидесяти лет, бывший келейник красноярского епископа Амфилохия (Скворцова), работавший дворником живший возле Владыки. Все они духовно окормлялись у святителя ТРЕТИЙ АРЕСТ И ССЫЛКА |
|
|
