| Кириллов Белозерский в честь Успения Пресв. Богородицы мон-рь Схема расположения памятников I. Успенский мон-рь II. Иоанновский мон-рь III. Острог IV. «Новый город» 1. Успенский собор. 1497 г. 2. Введенская ц. с трапезной палатой. 1519 г. 3. Церковь арх. Гавриила. 1531–1534 гг. 4. Церковь св. Иоанна Предтечи. 1531–1534 гг. 5. Церковь св. кн. Владимира. 1554 г. 6. Святые ворота. 1523 г. 7. Казенная палата. XVI–XVII вв. 8. Церковь прп. Сергия Радонежского с трапезной палатой. 1560–1594 гг. 9. Преображенская ц. 1595 г. 10. Стены Успенского мон-ря. XVI в. 11. Свиточная башня. XVI в. 12. Мереженная башня. XVI в. 13. Грановитая башня. XVI в. 14. Стены Иоанновского мон-ря. Кон. XVI в. 15. Глухая (Котельная) башня. XVI в. 16. Святые ворота Иоанновского мон-ря. XVI в. 17. Поварня. XVI в. 18. Церковь свт. Епифания Великого. 1645 г. 19. Церковь прп. Евфимия, еп. Кипрского. 1653 г. 20. Большие больничные палаты. XVIII в. 21. Стены «Нового города». 1653–1682 гг. 22. Большая Мереженная (Белозерская) башня. XVII в. 23. Косая башня. XVII в. 24. Ферапонтовская (Московская) башня. XVII в. 25. Казанская башня. XVII в. 26. Вологодская башня. XVII в. 27. Кузнечная башня. XVII в. 28. Троицкие ворота 29. Тюрьма 30. Архимандричьи кельи. XVII в. 31. Монашеские кельи. XVII в. 32. Священнические кельи. XVII в. 33. Кельи (т. н. Монастырский архив). XVII в. 34. Кельи (т. н. Духовное уч-ще). XVII в. 35. Кельи (т. н. Домик келаря). XVII в. 36. Поваренные кельи. XVII в. 37. Хлебенная башня. XVII в. 38. Поваренная башня. XVII в. 39. Малая больничная палата. 30-е гг. XVIII в. 40. Колокольня. 1961 г. 41. Церковь прп. Кирилла. 80-е гг. XVIII в. 42. Каменные сени над часовней и крестом 43. Церковь Ризоположения из с. Бородавы. 1485 г. 44. Деревянная мельница. XIX в. Согласно Житию, первоначально прп. Кирилл хотел подвизаться в уединении. Но к нему стали приходить ученики, в основном из Симонова мон-ря. В Житии упоминаются 2 брата - Зеведей и Дионисий, а также Нафанаил, ставший келарем. Среди учеников прп. Кирилла были также прп. Мартиниан Белозерский, Христофор, 3-й игумен обители и известный книжник. Перед кончиной основателя в К. Б. м. проживало уже 53 насельника, но после морового поветрия скончались игум. Иннокентий и более 30 монахов. Согласно монастырскому синодику, за XV в. в К. Б. м. умерли не менее 300 чел. С 1397 по 1526 г. в обители умерло ок. 600 монашествующих, с 1526 по 1623 г.- более 1600 ( Никольский. 1897. Т. 1. Вып. 1. С. 47-48). В 1601 г. в К. Б. м. проживало 184 чел., в 1621 г.- 189 чел. (игумен, 13 соборных старцев, 13 священников, 6 диаконов, 20 головщиков и клирошан, 136 служебников-старцев). К монастырю были приписаны и мирские люди, стрельцы - всего ок. 350 чел., которые в основном проживали за стенами обители в специально построенных «дворцах». Кроме того, в больнице и богадельне при К. Б. м. находилось более 100 нищих (Келарский обиходник Матфея Никифорова, старца Кирилло-Белозерского мон-ря. 1655/1656 г. М., 2002. С. 16-17, 27. Примеч. 44). |
| Таким образом, протограф Сибирской редакции «судного списка» соборов 1525 в 1531 гг. должен был возникнуть где-то между 1531 и 1548 гг. Памятник этот не только не является подлинным официальным протоколом соборов, но и смешивает причудливым образом материалы 1525 и 1531 гг./в речи Даниила на суде 1531 г., в приговоре/, имеет невозможные для официальной записи судоговорения пропуски/отсутствие приговора и значительной части судебного разбирательства суда 1525 г. и др./. Поэтому, видимо, трудно говорить о возникновения этого памятника не только в ходе самих соборных заседаний, но и в первые годы после соборов. Это не значит, конечно, что официальной записи хода соборных заседаний вообще не существовало. Без такой записи наш памятник не мог бы быть создан, он, несомненно, опирается на эти официальные записи и чрезвычайно широко использует их. Однако, повторяем, компиляция из этих записей была сделана настолько неумело, с такими противоречиями, что вряд ли можно говорить о создании этой компиляции сразу же после 1531 г. Например, завершение собора 1531 года приговором о посылке Максима не в Тверской Отрочь монастырь/как было на самом деле/, а в Иосифо-Волоколамский монастырь/куда он был послан в 1525 г./, – грубая ошибка, в любом случае достаточно бросающаяся в глаза, но особенно нелепая, конечно, в 30-х годах, сразу после собора 1531 г. 22 . В тексте нашего «судного списка» есть и одно неопровержимое доказательство того, что в таком виде он не мог быть создан ни в 1531 году, ни вскоре после этого: в приговор 1531 г, весьма непоследовательно включено сообщение о каком-то более позднем соборе, вторично осудившем Исака Собаку. В то время, когда митрополичью кафедру занимал противник Даниила Иоасаф/1539–1542 гг./, очень маловероятно создание памятника полуофициального характера, посвященного оправданию линии Даниила в 1525 и 1531 гг.; ведь создатель этого памятника был допущен к официальным протоколам соборов. Таким образом, время создания протографа Сибирской редакции «судного списка» Максима Грека вероятнее всего падает на первый период правления митрополита Макария: 1542–1548 гг. |
| Это объединение Максима и Саввы в тексте приговора позволяет предполагать, что и для Саввы, как и для Максима, здесь приведен текст решения 1525 г., а не 1531 г. Однако сопоставление с другими источниками показывает, что составитель судного списка», видимо, допустил здесь большую неточность: Типографская летопись и Боровский летописец единодушно сообщают, что Савва был послан хотя и в Волоколамск, но не в Левкеин, а в Возмищенский монастырь. О приговоре 1531 г. здесь не может быть и речи: по данным «Выписи о втором браке Василия III» и всех связанных с «Выписью» источников, опубликованных С. А. Белокуровым , в 1531 г. Савва был отправлен в совершенно другой конец России – в Вологодскую Зосимину пустынь. Таков тот противоречивый итог, которым завершается «судный список» Максима Грека , столь же противоречиво сочетающий в своем тексте материалы соборов 1525 и 1531 гг. Большая часть сведений приговора относится, как мы видели, к собору 1531 г. К решениям 1525 г, принадлежит лишь начальная часть этого приговора, сообщающая о самом Максиме Греке и, вероятного изрядными неточностями, о Савве Греке. Если вспомнить о тесной связи начальной части приговора с письмами 1525 г. о суде над Максимом Греком, то можно попытаться дать следующее объяснение всех вышеперечисленных странностей завершающего «судный список» приговора. В распоряжении составителя «судного списка» были подлинные письма 1525 г. и подлинный приговор 1531 г.; в то же время этот составитель знал о традиционном объединении обвинений против Максима и Саввы в 1525 г. в единое дело Максима и Саввы Греков/ясные следы этого объединения есть и в речи митрополита Даниила на соборе 1531 г./. Завершая свой «судный список», в котором и раньше материалы соборов 1525 и 1531 гг. были перемешаны, составитель этого памятника взял за основу приговора текст решения собора 1531 г. и объединил его с подлинной перепиской 1525 г. о Максиме Греке. Это заставило его начальную часть приговора, посвященную Максиму и Савве, привести в соответствие с письмами 1525 г., сообщающими о заточении Максима в Иосифо-Волоколамском, а не в Тверском Отроче/как в 1531 г./монастыре. В отношении Максима Грека это было сделано достаточно «удачно» 72 . О судьбе Саввы в 1525 г./в отличие от Максима/у составителя «судного списка» не было точных документальных данных, быть может, он восстанавливал по памяти эту часть решения 1525 г., поэтому ошибочно назвал один волоколамский монастырь вместо другого. |
| Упомянутый в приговоре «судного списка» Максима Грека последним переписчик Исак Собака, несомненно, был осужден впервые соборным судом 1531 г. Из «судных списков» Максима Грека и Вассиана Патрикеева, как и из письма митрополита Макария от 9 ноября 1548 г., бесспорно следует, что Исак Собака обвинялся лишь в переписке Кормчей Вассиана Патрикеева и жития Богородицы Симеона Метафраста , переведенного Максимом Греком. А оба эти обвинения возникли только на соборе 1531 г.: Исак Собака переписывал обе книги для Вассиана Патрикеева, который передал их великому князю, где они были обнаружены в 1531 г. Пока Вассиан был в силе, подобное обвинение Исаку Собаке не могло быть предъявлено: это было еше в большей мере обвинение против Вассиана. К тому же из «судных списков» Вассиана Патрикеева и Максима Грека известно о доносе старца Вассиана Рушанина новгородскому архиепископу Макарию о «хульных строках» в житии Богородицы. В. С. Иконников , как уже говорилось, считает этот донос главным формальным поводом для нового суда над Максимом в 1531 г.; донос был сделан во всяком случае после 4 марта 1526 г., когда Макарий стал новгородским архиепископом, и, скорее всего, незадолго до собора 1531 г., на котором впервые стал вопрос об этом житии. Вассиан Рушанин написал свой донос будучи еще на свободе. О неразрывной связи процессов Максима Грека и Вассиана Патрикеева на соборе 1531 г. свидетельствует и тот факт, что приговор сообщает и об осуждении старца Вассиана Рогатая Вошь, который перед этим в «судном списке» Максима Грека вообще не упоминался! Зато он известен по «судному списку» Вассиана Патрикеева в связи с тем же самым разбирательством 1531 г. о «хульных строках» в житии Богородицы: на очной ставке с Вассианом Патрикеевым он подтверждал свои показания о попытках Вассиана уничтожить «хульные строки» в экземпляре жития, посланном им на Белоозеро, в Нилову пустынь. Это его участие в деле Вассиана и Максима датируется, бесспорно, 1531 годом. Можно уверенно говорить поэтому, что заключительные строки приговора, относящиеся к Исаку Собаке и старцам Вассиану Рушанину и Вассиану Рогатая Вошь, сообщают о решениях собора 1531 г., а не собора 1525 г. |
| В своем письме к Иоасафу Макарий пишет, что до находки в царской казне 2 ноября 1548 г. «судного списка» собора 1531 г., отлучившего от церкви вместе с Максимом и Исака Собаку, «мы на того Исака того соборнаго списка и отлучения в конец не ведали»/л. 349 об./. Однако на деле Макарий должен был хорошо знать о событиях, связанных с собором 1531 года. Во-первых, в качестве новгородского архиепископа он обязан был присутствовать на соборе. Во-вторых, важным формальным поводом для нового церковного преследования Максима в 1531 году было доношение Макария Даниилу о показаниях старца Вассиана Рушанина против Вассиана Патрикеева и Максима Грека в связи с переводом жития Богородицы Симеона Метафраста 23 . Между тем Исак Собака обвинялся на соборе 1531 г. как раз в переписке этого самого перевода. Осуждение Вассиана Патрикеева, Максима Грека и близких к ним лиц на соборе 1531 г. было весьма громким церковным и политическим делом, неосведомленность одного из высших иерархов русской церкви в исходе этого дела для Исака Собаки исключается не только из-за той важной роли, которую играло доношение Макария в ходе собора 1531 г., но и потому, что приговором этого собора Исак Собака был отправлен в заточение как раз в Новгородский Юрьев монастырь, находившийся в ведении Макария. Сделанное же Макарием в 1548 году заявление о том, что он не подозревал об осуждении Исака Собаки вместе с Максимом Греком , можно объяснить особенностями отношений между Макарием и Исаком в 40-х годах XVI в. Макарий, став митрополитом, сначала покровительствует Исаку и делает его архимандритом привилегированного Чудова монастыря в Кремле. Затем, однако, эта дружба сменяется враждой, и Макарий предпринимает большие усилия, чтобы добиться нового соборного осуждения Исака в связи с неотмененным приговором собора 1531 г. Сделать это Макарий мог только заявляя о своей неосведомленности об отлучении Исака в 1531 г., иначе соборное проклятие грозило бы и ему самому за поставление отлученного Исака в чудовские архимандриты. |
| Чрезвычайно важен и характерен в этой связи упоминавшийся выше факт включения в текст приговора 1531 г. сообщения о вторичном осуждении Исака: «И после того на того же Исака Собаку взошли речи богохулные, и осудиша его соборне, и послан бысть в митрополичь монастырь на Волосово, держати его в велицей крепости неисходно»/л. 343 об./. Вставка эта сразу же делает ясным для всякого, что перед нами не подлинный текст приговора 1531 г., а его позднейшая обработка. Тем не менее включение ее сочли необходимым – факт этот, если и существовал, мог быть известен тогда лишь в устной передаче, никаких документальных материалов об этом втором соборе на Исака Собаку не было, иначе они были бы обязательно упомянуты или процитированы хотя бы в сообщении Макария Ивану IV об этом деле, в его письме Иоасафу или же в решении собора февраля 1549 г. Между тем когда во всех этих случаях говорится о документальных основаниях для обвинения Исака Собаки, называется один только «подлинной соборной список Данила митрополита всея Русии» с осуждением Исака Собаки, то есть протограф Сибирской редакции «судного списка». Включением в этот список известий о втором соборе на Исака Собаку придавалась, независимо от его достоверности, какая-то видимость документального обоснования, и в дальнейшем Макарий ссылается на факт вторичного соборного осуждения Исака. Это делается и в письме Макария Иоасафу от 9 ноября 1548 г., где приговор 1531 г. цитируется вместе с этой вставкой, и в обосновании решения собора от 24 февраля 1549 г. Мы видим, таким образом, что во всяком случае та стадия обработки материалов о суде над Максимом Греком , которая отражена в древнейшей из дошедших до нас рукописей «судного списка», тесно связана с подготовкой осенью 1548 г. осуждения Исака Собаки. Вне этой связи появление вставки о судьбе Исака после 1531 г. необъяснимо: никто другой из лиц, замешанных в соборном разбирательстве 1531 г., не интересует составителя «судного списка» в такой мере, он ничего не сообщает, например, не только о наказании в 1531 г. Силуяна/сосланного в Соловецкий монастырь/, но и даже о приговоре Вассиану Патрикееву, судное дело которого имелось. О дальнейшей судьбе всех лиц, упомянутых в приговоре 1531 г., за исключением одного Исака, в «судном списке» нет вообще никаких сведений. |
| Из подготовленного леса под непосредственным руководством подьячего Илимской съезжей избы Никиты Лазарева острог строился всем миром: и служилыми людьми, и ружниками, то есть людьми духовного звания. В 1669 году воевода Оничков перешел на жительство в новый острог. Илимский острог находился в 951 версте от Енисейска — «от Енисейского же острогу вверх по Енисею и по Тунгуске (так тогда называлась Ангара. — Ю . Л.), и по Илиму рекам до Илимского острогу ходу 6 недель». Согласно имеющимся описаниям, он располагался в узкой долине реки Илим, зажатой с двух сторон высокими горами. Ширина Илима в этом месте в 150 верстах от его устья составляла 40-50 саженей, а ширина всей долины с рекой — 80-100 саженей. Четырехугольный в плане острог был размещен на правом берегу Илима и состоял из восьми деревянных башен, три из которых были проезжими. Башни соединялись стенами, представлявшими собой ряд отвесных, скрепленных друг с другом остроконечных бревен (тынин). Проезжие башни располагались посередине трех стен: той, которая выходила к воде (южная), и двух перпендикулярных к ней (западная и восточная). Противоположная от воды стена и каждый угол острога имели глухие («наугольные») башни. Внутри острожных стен общей длиной в 319 саженей были поставлены церковь во имя Спаса, воеводский двор, съезжая изба, амбар для соболиной казны, а позже и другие постройки. Илимский острог протянулся вдоль реки на четверть километра. Высокие, почти десятиметровые башни и более чем четырехметровый тын из толстых, диаметром 25-30 сантиметров, вкопанных вертикально бревен общим количеством почти в 3 тысячи, создавали внушительную для местных «туземцев» крепость. В 1670 или 1671 году на башнях нового острога было установлено пять пушек, привезенных из Тобольска, которые, однако, так и не пригодились, ибо в истории Илимска, в отличие от Братского или Верхоленского острогов, не случилось военных событий. Известно, что в 1687-1688 годах Илимский острог был немного достроен, а в 1694 году «оветшалой» острог подвергся капитальному ремонту. Его военное значение к тому времени уменьшилось, и на вооружении острога в 1694 году осталось только две медные пушки на деревянных станках (одна в 16 пудов весом, другая в 17 пудов), 121 железное ядро к ним, 24 пищали, 2 карабина, 16 пудов пороха, 34 пуда свинца, 8 бердышей и копья. В 1727 году последние пушки по указу из Тобольска были отправлены в Якутск, а в Спасской башне долгое время оставалось «два стана пушечных, деревянных. У тех станков по обеим сторонам петли, 8 колец, 4 крюка железных». |
| Рыбникове, Рыбинский острог при р. Верхней Тунгузке, Тасеевский при р. Усолке, Дубческая слобода при р. Енисее. В Мангазейском уезде – самом обширном, простиравшемся от Обской губы до р. Анабары, русских жителей было еще меньше. Безлюдный город Туруханск (осн. в виде зимовья еще в 1607 г.), Троицкий монастырь – при впадении Нижней Тунгузки в Енисей, поставленный в 1660 г. старцем Тихоном, куда в 1670 г. были перенесены из Старой Мангазеи мощи убиенного 19-летнего юноши Василия Мангазейского, два-три погоста, 15 казенных зимовьев, кроме промышленных, вот и все населенные места Мангазейского уезда. В Красноярском уезде, также обширном, как и Енисейский уезд, населения было в семь раз больше. В нем было 5 острогов – вверх по Енисею – Караульный, Абакинский (осн. 1707 г.), Саянский (осн. 1718 г.), к востоку Канский на р. Кане, Удинский при р. Уде и Наупорожная слобода. 396 Сравнительная густота населения Красноярского уезда объясняется тем, что в бассейнах Енисея, а также Лены, русская колонизация тяготела к югу и юго-востоку, а не к холодному северу. Из Илимского острога, осн. в 1631 г., ныне заштатного города Киренского округа Иркутской губернии, еще в 1647 г. снаряжена была знаменитая экспедиция Хабарова. Побывав в Якутске в 1650 г., Ерофей Хабаров очутился на Амуре, а в 1651 г. – основан Албазинский острог, уничтоженный по Нерчинскому трактату в 1689 г. 397 В сороковых годах XVII века возникают остроги Верхоленский (1641 г.), Ангарский (1647 г.), Нижнеудинский (переименованный так в 1649 г. из Торгового городка, осн. в 1648 г.), Братский острог, осн. в 1648 г., для покорения бурят; в 1649 г. возник Верхнеудинский острог. В 1652 г. было поставлено Иркутское Зимовье, в верховьях Ангары, близ устья Иркута; с 1661 г. оно переименовано в острог. В 1653 г. был основан Балаганский острог для сбора ясака с бурят, в 1654 г. – Нерчинский на левом берегу р. Нерчи, в 1690 г. переделанный в крепость; в 1666 г. построен Селенгинский острог, 398 также перестроенный в 1726 году в крепость. |
| построен Нерченский, чрез 10 лет в 1665 г. Селенгинский. Первый острог на Амуре (Албазинский) построен только в 1651 г. На западной стороне Байкала в 1648 г. на р. Уде основан Покровский городок, переименованный (1649 г.) в Удинский острожек, а с 1664 г. назван острогом. В верховьях Ангары на Дьячем острове близ устья Иркута в 1652 г. основано Иркутское городище для сбора ясака с бурят, кочевавших по р. Иркуту; в следующем 1653 г. явился Балаганский острог. Продолжалась и колонизация Амура. В 70 годах там населено много слобод, а на Зее, притоке Амура, построены остроги Верхо-Зейский, Селимбаевский и Дадонский. В пограничных юго-западных областях Сибири – в пределах нынешней Тобольской и Пермской губерний русские владения несколько подвинулись к югу. Там на р. Псети в 1650 г. основан Исетский острог, в 1662 г., Шадринск, на Ишиме в 1663 г. – слобода Царево Городище (с 1782 г. город Курган), на Иртыше Черпнолуцкий острог. В южных пределах нынешней Томской губернии в 1651 г. при слиянии рек Бии и Катуни построен Бийский острог 1177 . Число сибирских церквей увеличивалось соответственно увеличению населенных пунктов. Как прежде, так и теперь, где становился острог там строилась и церковь , реже монастырь. При Киприане (1621–1623 г.) построены церкви в Мангазее, Устьиницкой слободе и в новых монастырях, вероятно, в Березове, Сургуте, Нарыме, Кетске и Таре 1178 . Второго сибирского архиепископа Макария (1625–1635 гг.) называют усердным строителем церквей. С достоверностью известно, что при нем построены, так называемая, сенная в Тобольске и церковь в Якутске. В его время были отправлены священнослужители в село Каменное, Чубаровскую слободу, Красноярский острог и др.; следовательно, там были церкви. При архиеписк. Нектарие (1636–1640) построены церкви в с. Абалокском, Якутском остроге и основана Красноярская Каченская пустынь. В архиепископство Герасима (1640–1650 г.), прилагавшего особое старание к сооружению новых церквей и монастырей, они являются в Енисейске, в Верхоленском остроге, на р. |
| Н. Покровский, издатель данных материалов, считает процитированное место о вторичном осуждении Исаака вставкой и обвиняет святителя Макария в неискренности, так как он, будучи Новгородским архиепископом (1526–1542), должен был присутствовать на Соборе 1531 г., и к тому же “Исак” был заточен в новгородский монастырь, а, следовательно, Святитель должен был быть в курсе всех событий (сс. 38–39) 4 . Но в 1531 г. святитель Макарий не был в Москве. В течение новгородского периода он ездил в стольный град только дважды: в 1535 г. по вызову государевой власти и в 1539 г. на поставление Митрополита Иоасафа. Поэтому события 1531 г. представляются таким образом. Сразу после Собора 1531 г. на “Исака Собаку” действительно “взошли речи богохульные” и он был вторично осужден, в результате чего и был направлен не в новгородский Юрьев монастырь, куда был определен первоначально, а в монастырь “Волосов Николаевский, от Владимира в 10 верстах, существовал в XV веке; потом был домовой Митрополии Московской”. Так сообщает об этой обители П. Строев, указывая список ее настоятелей 5 . Следовательно “Исак Собака” оказался не в Новгородской епархии, а под Владимиром. При постулировании интерполяции сообщения о вторичном осуждении “Исака Собаки” вполне логично предположение о “странности” соборного осуждения Исаака Собаки в феврале 1549 г. на основании только приговора 1531 г., “когда его прокляли лишь за переписку произведений Максима Грека и Вассиана Патрикеева” (с. 43). Однако сам преподобный Максим Грек в 1531 г. дал иную характеристику “лишь переписке” своих переводов М. Медоварцевым и “Исаком Собакой”. “И Данил Митрополит на том же священном Соборе велел чести перед Максимом те хулные еретические строки, что писали в житии Пречистой Богородицы Михаиль Медоварцев да Исак Собака. И Максим Грек, выслушав, да о тех хулных строках рек: То, господине, ересь жидовская, а яз так не переводил, и не писал, и писати не веливал, то на меня ложь, яз так не глаголю, ни мудрствую, ни пишу. Аще ли буду таков хулу мудрствовал или писал, да буду проклят” (с. 128). А в 1549 г. преподобный Максим Грек в своем послании Собору приводит библейские примеры ревности по отношению к таким ветхозаветным беззаконникам, как Финеес и др. При этом он обращается с просьбой к участникам Собора “противу же пререкущих и противящихся благоверию” 6 : “…вы, якоже сотаинники и тех же им таинств строители подражающе, туюж им ревность и подвиг за благочестие воспримите” 7 . |
|
|
