| Юлия Посашко: Да. И я окунулась в полемику на эту тему — крещение младенцев — на разных интернет-форумах, и книги читала, и распечатывала себе… До сих пор эти распечатки сохранились с моими гневными пометками. Потому что не согласна я была с позицией православных. Особое впечатление на меня произвела книга протоиерея Вячеслава Рубского «Штрихи полемики. Православие и протестантизм». Это был первый случай, когда я увидела, во-первых, очень серьезную аргументацию, а во-вторых, что даже больше поразило, — уважение к оппоненту. Там не было никакого неуважения или негатива по отношению к протестантам. Была спокойная, вежливая попытка дискуссии. И это меня впечатлило. Не могу сказать, что я сразу убедилась доводами, но я, по крайней мере, поняла, что православные могут здраво рассуждать. Почему я об этом говорю? Дело в том, что хотя у баптистов не отрицается прямо Православие, но воспитывается такое подспудное презрение… или, во всяком случае, отношение свысока. Что Православная Церковь — это Церковь, где Библию не читают, а только целуют, где сохранились какие-то странные ненужные обряды, которые заслоняют собой Христа. И вообще зачем все это? Это не нужно, нужно это отбросить. И даже помню, что на уровне детских игр нам это внушали. Что крестики — это ерунда, что почитание икон — это совершенно ненужные вещи какие-то. Вот такое отношение. И поэтому, наверное, я так спорила с православными, пытаясь понять, для себя определить, что крещение младенцев — это абсолютно ненужная вещь. В таких рассуждениях прошло какое-то время. А осенью уже случилось событие, которое может показаться таким детским, что ли… Как сказать… Это не такая великая трагедия, когда кто-то умирает из родственников или что-то подобное… Нет. Просто у нас был котенок, кошечка. И она погибла на наших глазах, и как-то это выбило меня из колеи. Я сейчас вспомнила слова святителя Игнатия (Брянчанинова) . Он говорил, что ему от природы дано такое чувствительное сердце. Наверное, можно и про меня это сказать. Вот как-то это событие на меня повлияло. Абсолютное уныние какое-то на меня навалилось. Что делает верующий человек, когда у него такое состояние? Ну, он должен молиться и пойти в церковь и как-то это все начать расхлебывать. А я ловила себя на мысли, что никуда не хочу идти. Я не хочу молиться, я не хочу открывать Библию. Для меня это все как мертвое стало. И я тогда испугалась, потому что подумала: «Что у меня за вера тогда? Как я вообще верю? Кто для меня Бог, если случилась такая ситуация, а я не хочу к Нему обращаться?» И с этого тоже какие-то размышления начались. Я поняла, что мне нужен совет. И был единственный человек, к которому я могла обратиться, потому что понимала: он меня услышит. Это был баптист. Я ему написала письмо из Москвы в Березино. Он мне ответил. Очень был утешителен сам факт этого ответа. Но самое главное, что среди всего написанного была парадоксальная вещь. |
| На Западе, в частности, в США, феномен смерти привлекает к себе внимание не только людей верующих и духовных, но и людей науки. В последние десятилетия там появилось большое число так называемых " танатологов " , проводящих исследование в этой ранее неведомой для науки сфере. Наиболее известные из них - Раймонд Моуди, Элизабет Кублер-Росс, Михаил Сабом и ряд других. Результаты их исследований сняли своеобразное " табу " с темы загробного существования, поставив мир перед лицом непререкаемой истины: действительно, со смертью тела личность человека продолжает свое существование. Но каковы плоды признания этого факта на Западе, в среде, далекой от Православия? Иными словами, каково отношение западного человека к вопросу жизни и смерти после возвращения из мира инобытия? В качестве ответа на этот вопрос приведем несколько очень характерных отрывков из известной книги Раймонда Моуди " Жизнь после жизни " : " Я полагаю, что этот опыт (клинической смерти - Сост.) что-то определил в моей жизни. Я был еще ребенок, мне было всего десять лет, когда это произошло, но и сейчас я сохранил абсолютное убеждение в том, что есть жизнь после смерти; у меня нет ни тени сомнений в этом. Я не боюсь умереть " . " Когда я был маленьким мальчиком, то, бывало, боялся смерти. Я, бывало, просыпался ночью, плакал и устраивал истерики… Но после этого опыта я не боюсь смерти. Это ощущение исчезло. Я больше не чувствую себя ужасно на похоронах " . " Теперь я не боюсь умереть. Это не значит, что смерть для меня желанна или что я хочу умереть прямо сейчас. Я не хочу жить там сейчас, потому что полагаю, что должен жить здесь. Но я не боюсь смерти, потому что знаю, куда пойду после того, как оставлю этот мир " . " Жизнь подобна тюремному заключению. Но в этом состоянии мы просто не понимаем, какой тюрьмой является для нас наше тело. Смерть подобна освобождению, выходу из тюрьмы " . А вот для сравнения совсем другой пример - из Лествицы преподобного Иоанна. " Не премину сообщить тебе повесть и об Исихии, иноке горы Хорива. |
| - Отец Захария, Вам предсказывали священническое служение, когда Вы сами еще об этом даже не задумывались. - До 27 лет я был неверующим, верил только в идею существования Бога и всегда искал истину. Уже было дошел до того, что жить вовсе незачем. Когда умер мой отец, я закричал прямо в могилу, куда был опущен гроб: " Отец, хоть отсюда научи меня истине! " . И Христос научил. Однажды, когда я оканчивал школу, отец сказал: " Да... из тебя выйдет только священник " . Откуда он знал, время коммунистическое было! Я возмутился: " Еще скажешь так, уйду из дома " . А потом он подарил мне Требник. Прошло несколько лет. Мы с братом поехали в Ялту. На улице к нам подошла женщина и, обращаясь ко мне, сказала: " У тебя верующее лицо " . Я показал свой крест. " Это не главное, - говорит, - надо верить. Ты станешь священником. Хорошо выучи эту Библию " , - произнесла она, протягивая мне Библию " . Я был так поражен, что сразу, оставив дела в Ялте, вернулся домой. И тут меня встретило еще одно окончательно сразившее известие: соседний дом купил епископ. Я побежал к нему. Он первый проповедовал мне о Христе. Выслушав его проповедь, я остался в Церкви навсегда. Осенью в Грузии мы познакомились с одним из духовных сыновей отца Захарии - игуменом монастыря в Табакини архимандритом Иаковом. Вот как он рассказывал о своем знакомстве с отцом Захарием: - Тогда отец Захария тогда был знаменитостью, участник национального движении против атеистического режима. Мы гордились знакомством с ним. Я еще был язычником, работал в театре декоратором. А отец Захария был проповедником. В конце 80-х он ходил по Грузии и открывал церкви: церковь в Саванэ Кацкого района, церковь в Убиси, в Гурии, церковь апостола Симона Кананита в Сухуми. - не пересчитать. Все происходило по благословению Патриарха. Их было пять-шесть человек: отец Давид (сейчас владыка Даниил Абхазский), Григорий Абуладзе (сейчас протоиерей, служит в Зестафони), Георгий Схиладзе (сейчас священник, представитель Грузинской Церкви в Париже), Иаков Абашидзе (сейчас протоиерей, служит в Зестафони). В мирской жизни большинство из них были художники, музыканты, кибернетики - в душе романтики, свободные внутренне, поэтому не боялись ничего, и ничто не могло их остановить. 17 декабря 1988 года я зашел к отцу Захарию домой и сказал, что устал от мирской грешной жизни и хочу стать послушником Христа. Он мне поверил, потому что у него было чувство - знал, что выйдет из человека, и через три месяца рекомендовал меня епископу. Так я был направлен в возрождающийся Убисский монастырь " . |
| Знаете, скажем, где-то с визитом Патриарх приезжает, и вот какой-нибудь обед в честь Патриарха. Ну, все, как привыкли? Обед, сейчас надо сказать какие-то дежурные слова протокольные, пусть даже очень искренние, но все равно формальные, да? Искренне-формальные, так тоже бывает. А Патриарх — он даже в таких случаях говорит что-то содержательное. И люди как-то сначала недоумевают, а потом начинают слушать. И это очень важно. И я всегда этому поражаюсь. И учусь по мере сил. — Та ситуация, в которой сегодня находится мировое православие, конечно, непростая. Мы, может быть, ещё десять лет назад не могли себе это даже представить. Я имею в виду, прежде всего, ситуацию на Украине. Как Вы полагаете, есть ли сегодня у Православной Церкви возможности преодолеть все эти трудности, и как Патриарх смотрит на этот вопрос? Видит ли он какой-то выход? — Ну, смотрит, конечно, с болью, но при этом с твердым намереньем сохранить ту верность, которую от нас ждет Бог и Церковь. И вот это, мне кажется, самое главное. Я не хочу сейчас делать какие-то прогнозы, но, мне кажется, мы должны все сделать, чтобы по возможности сохранить верность главному. Преодолеть эти сложности. Понимаете, церковное разделение — это, действительно, большая трагедия. Я вот всегда поражаюсь, когда кто-то говорит: «Хорошо, так и надо. Вот мы кому-то врезали или врежем». Ничего в этом нет хорошего, как нет ничего хорошего в трагедии разделения Христианской Церкви в XI веке. Потому что нам заповедано Спасителем сохранять единство и сохранять верность. И разрыв живой ткани церковной жизни – это, естественно, тяжело. Другое дело, что мы, Русская Церковь, Патриарх Кирилл, сделали все, для того чтобы этого не допустить. Но мы же не можем нарушить какие-то фундаментальные вещи, поэтому, сохраняя верность, пытаемся сохранить это единство: делаем все, что от нас зависит. — В своем слове на соборной Литургии в среду Патриарх прямо сказал, что у России всегда было много противников, и Русская Православная Церковь, конечно же, всегда была обеспокоена этим вопросом, и обеспокоена им сегодня. Сейчас мы видим последовательные попытки рассорить нас с греками, с Предстоятелями Греческих Церквей. Только что случился очередной инцидент с Патриархом Александрийским… Но в эти же дни с визитом в Москве находится Патриарх Иерусалимский и всей Палестины Феофил III. И он не поддержал все то, что происходит на Украине, и единственным Предстоятелем Украинской Православной Церкви считает митрополита Онуфрия. Как Вы полагаете, есть ли у нас какие-то пути решения этого вопроса преодоления разногласий? Каковы перспективы наших взаимоотношений с Патриархом Иерусалимским? |
| Все это давным-давно было сказано в аскетическом опыте Церкви. Суть аскетизма — видеть себя, осознавать свои мысли. Православная психология опирается на нравственные ценности православия, на опыт церкви, на православную антропологию. Монахи-аскеты не были бесчувственными людьми, и задача аскетического образа жизни — не перестать чувствовать, а научиться отслеживать свои чувства и управлять ими. Отказ от чувств приводит людей к холодности, отстраненности, к страху. И не только от других людей, но и от самих себя. Отсюда и наше законничество и отсутствие любви к людям, и наши жесткие требования по отношению к ним. Вот так и происходит, что мы, христиане, постимся, в храм ходим, молитвы вычитываем, а любви не имеем. Послушайте, как страшно звучит, вычитываем молитвы! Молитва — это наш разговор с Богом! Это наше общение с любящим Отцом, с Тем, кто всегда ждет и принимает, с Тем, кто любит безусловно, и стоит нам прийти и сказать Ему «прости», как Он нас обнимает и дает утешение! Возвращаясь к вопросу «для чего», то есть к истинному мотиву, необходимо ответить себе честно — для чего я хочу соблюдать пост? Хочу ли я лучше узнать себя, возможно, я и вовсе не знаю, кто я. «Когда познаешь себя, тогда сможешь познать и Бога и, как должно, обозреть мыслью творения». ( Преподобный Нил Синайский). Время поста — это прекрасная возможность остановится, вырвать себя из обыденной, непроходящей суеты, состоящей из дел, переживаний, устремлений. Вечных доказательств себе и другим своей успешности, состоятельности (и не важно, будет ли это бизнес, или церковная община). Остановиться и задаться вопросом: «кто я»? Это вопрос, на который мы ищем ответ всю жизнь. У нас много социальных ролей. Попробуйте, прямо сейчас подумать и ответить — кто я? Ответы могут быть очень разные: имя, статус, роли (жена, муж, мать, директор, учительница). Это все я? Какой я? Для чего я? Для того чтобы попробовать поразмышлять на эту тему, необходимо обратиться во внутрь себя. Для этого нужно время и, как ни странно, смелость. |
| Пока размышляла об этом, возле меня остановилась машина, и кто-то предложил подвезти до церкви. Я отказалась, оправдавшись тем, что хочу пройтись пешком в эту пасхальную ночь. Машина уехала, а я думала: «Где на мне написано, что иду в церковь? Меня здесь никто не знает, по моему виду не скажешь, что я направляюсь именно туда: выгляжу обычно. И вообще мало ли куда я шла, может быть, к знакомым…» Этот случай повторялся не раз, пока я дошла до церкви. Вошла в храм и ужаснулась: где же мне встать? Все было забито людьми. Конечно, в моем городском храме такого не наблюдалось, там люди как-то равномерно разделялись по церквам и было посвободнее. А здесь – единственный храм. Понимаю. Протиснулась вперед и увидела длинную очередь исповедников. Огляделась по сторонам в поисках второго священника и, не найдя, встала в эту единственную очередь. Батюшка никуда не торопился. Он спокойно говорил со мной о спасении – как до этого с каждым Мне было все странно: почему люди не торопятся зачитывать свои грехи, почему так долго держат батюшку, ведь ему еще служить! Роптала. Когда настала моя очередь, ответ пришел сразу: это не люди держат батюшку, а батюшка держит людей. Когда я принялась тараторить свою записку с грехами, он вдруг начал спокойно мне говорить, из-за чего бывает этот грех, что нужно сделать, чтобы не было вот этой страсти, как победить этот недуг. Он спокойно, в полном умиротворении, стоя на своих очевидно уже усталых ногах, говорил со мной о спасении. Он никуда не торопился. Остановилась и я. В тот момент уловила, что батюшка искренне желает моего спасения о Господе, чтобы мне утвердиться на тесном пути прямо здесь и сейчас. Этот молодой и единственный на весь приход священник будто отключил колесо, в котором я по инерции крутилась… После исповеди я заметила, что очередь к батюшке удлинилась, и, подсчитав, сколько у меня еще времени, пошла к свечному ящику. Тут тоже очередь была внушительная, и скоро я поняла причину: каждый подходивший диктовал имена на проскомидию и обедню. Кто по 40 имен, кто по 30. Я попыталась представить, что сейчас думают свечницы, записывая мириады имен, и опять ответ не заставил себя долго ждать. Когда подошла моя очередь, немолодая труженица храма приветствовала меня словами: «С наступающей Пасхой!» Она улыбнулась неподдельно и смотрела мне прямо в глаза, ожидая первого имени. Я уложилась в 15 имен, которые она спокойно и без раздражения записала, подсчитав на старых деревянных счетах, сколько я должна. Мне было удивительно видеть, как такая большая нагрузка ничуть не искушает ее… |
| «А насчет “горшка с обедом” дело плохо. У нас по крайней мере от недоедания все время голова кружится. На базаре целые толпы торгующих старыми вещами, сидящих прямо на камнях, на навозе, и только кое-где кучки гнилых овощей и картошек. Урожай в нынешнем году вокруг Одессы прямо библейский. Но мужики ничего не хотят везти, свиньям в корыто льют молоко, валят кабачки, а везти не хотят… Сейчас опять идем в архиерейский сад, часто теперь туда ходим, единственное чистое, тихое место во всем городе. Вид оттуда необыкновенно печальный – вполне мертвая страна. Давно ли порт ломился от богатства и многолюдности? Теперь он пуст, хоть шаром покати, все то жалкое, что есть еще кое-где у пристаней, все ржавое, облупленное, ободранное, а на Пересыпи торчат давно потухшие трубы заводов. И все-таки в саду чудесно, безлюдие, тишина. Часто заходим и в церковь, и всякий раз восторгом до слез охватывает пение, поклоны священнослужителей, каждение, все это благолепие, пристойность, мир всего того благого и милосердного, где с такой нежностью утешается, облегчается всякое земное страдание. И подумать только, что прежде люди той среды, к которой и я отчасти принадлежал, бывали в церкви только на похоронах! Умер член редакции, заведующий статистикой, товарищ по университету или по ссылке… И в церкви была все время одна мысль, одна мечта: выйти на паперть покурить. А покойник? Боже, до чего не было никакой связи между всей его прошлой жизнью и этими погребальными молитвами, этим венчиком на костяном лимонном лбу!» Прекрасные слова. Если я сказал, что первый отрывок очень подходит к Толстому, то второй отрывок очень подходит к пониманию того, какой сложной была религиозная ситуация в России XIX – начала ХХ века и какая сложная проблема – Русская Православная Церковь и русская интеллигенция. Теперь, приступая уже непосредственно к нашей лекции, я хочу вот о чем сказать: честно говоря, мне долгое время было непонятно, почему люди этой темой так интересуются. Ведь на самом деле в теме «Толстой и Церковь», хотя она, несомненно, очень интересна, есть много рекламного, выдуманного, чего-то фальшивого, и эта рекламность в значительной степени возникает в эпоху Серебряного века, когда вообще создавались разные мифы. |
| Камень нерукотворный, на котором стоит Церковь, есть Сам Христос, а не какой-то человек. Человек не может быть основанием Церкви Христос даровал власть отпускать и вязать грехи всем апостолам. Более того, в Откровении апостола Иоанна Церковью Христос называет эти 12 камней, на которых она строится, то есть всех апостолов. И самое главное: камень нерукотворный, на котором стоит Церковь, есть Сам Христос, а не какой-то человек. Человек не может быть таким камнем. Я вспомнил догмат о непогрешимости папы как пример того, куда пришли католики. А сейчас что уж и говорить о Западе! Вспомните только, что с «гомиками» там творится! Пока только протестанты – одна община за другой – принимают их. Но вот папа Франциск издал книгу «300 с чем-то вопросов», в которой – мне звонили и рассказывали об этом, я пока не читал сам, – он обращается к этим «гомикам»: «Подождите немножко, потерпите…» Он прямо говорит им: скоро вы будете признаны. Вот такие тенденции существуют в Католической церкви. Их очень много, этих тенденций. Да возьмите хотя бы такую. Христос говорит: «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6: 3). Добродетель, которую человек обнаруживает перед людьми, уже не является добродетелью. А что делает папа? Перед телекамерами умывает ноги подросткам-заключенным, умывает ноги беженцам, берет с собой эти 12 человек беженцев… Это фарисейство, возведенное в высшую степень! Это что – Евангелие? Нет. Святые отцы? Нет. Тогда что же это? Да, Евангелие – только по-фарисейски. О сути смирения Решимость жить по Евангелию – это смирение . А мы забыли аскетическое понимание смирения. Вот я решил жить по Евангелию, я принимаю христианство, Христа, я вижу, что это действительно Истина, что Евангелие – это путь жизни, и я это принял. А если принял – значит, я должен как жить? Не обманывать, не осуждать, не злиться, не завидовать… Но что со мной? Я знаю, что я хочу жить так, но вижу, как то и дело спотыкаюсь. Я-то думал, что раз я решил, то теперь я буду святым. А оказывается – все не так просто. Вот сел за стол, уже сыт, но я объедаюсь. Выпил рюмку, выпил две – нет, надо 22. Смирение откуда проистекает? Что такое смирение? Это видение того, насколько я не способен стать духовно тем идеалом, который я сам избрал. Не завидовать, не осуждать, не ненавидеть… Вот, оказывается, что такое смирение: это осознание, видение своей поврежденности, своей греховности, своей неспособности стать тем, кем я должен быть. И я в этом убеждаюсь только тогда, когда я приму решение так жить. Пока я не принял решение, я чувствую себя неплохо. |
| Подъём в монастыре в 7.00, затем завтрак, а после него послушание так называемое – работа на территории до 19.00 с перерывом на полдник и обед. Если работы нет, можно пойти в свою келью отдыхать или на службу. И так – каждый день. Святослав получил благословение на просмотр фильмов, книги читает. «Сейчас как-то упорядочилось всё, – говорит. – Стараюсь более мягко уйти, прошу благословления у отца Варсонофияя съездить в город, развеяться. А раньше что-то прямо перемкнёт, и пару раз автостопом срывался в Москву. Когда возвращался, ссорился с батюшкой, но он меня прощал, пускал обратно. Недолго я задерживался в Москве. Рано мне туда». Святослав не исключает и того, что вообще в Москву не вернётся, останется у нас, рассказал, как познакомился с девушкой из Архангельска. Девушка посмотрела передачу про него и была в шоке. Она не знала, кто родители Святослава. «Я рад, что мы познакомились, – отпивая тёплый чай, говорит он. – У меня мало хорошего происходит. Может быть, я уже устал здесь, в замкнутых условиях, закрытый от мира. Здесь все по-другому, здесь намного тяжелее, чем в тюрьме: здесь всё открыто, нет заборов, ты пленник самого себя, волен поступить, как ты хочешь, ты можешь взять и уйти, тебя никто не держит – вот в чём тяжесть. Ты сам себя держишь, понимаешь, что тебе ещё рано уходить. А в лагере – забор, колючка, тебе ходу нет, ты успокаиваешься, а тут… Это периодически накатывает. Тем более сейчас Пост великий, искушения усиливаются, всё-таки есть что-то в этом, как Пост начался, так порой невмоготу, но терпишь… Бог терпел и нам велел. Если со мной будет любимый человек, ради него я хочу продолжать жить. Детей хочется, человеческие желания возникают порой остро. Одиночество утомило. Спасибо отцу Варлааму и отцу Варсонофию, они помогли очень, хотя им нелегко содержать всё это большое хозяйство. Монастырь помогает тем, кому некуда приткнуться, устраивает в дома престарелых, в приюты. – Святослав, можно излечиться от наркотиков в монастыре? Без лекарств? – Можно. Физически можно отмучиться. Подавить пресс этот, психологическое давление-это самое главное. |
| Она не высказала дяде никакого желания, а тотчас вышла из залы пирующих к своей матери и обратилась к ней с вопросом: «чего просить?» ( Мк. 6:24 ). Трудно представить, какой сатанинской радостью затрепетало сердце Иродиады при этих словах. Ответ у нее был давно готов. Настал для нее желанный час утолить мучившую ее жажду крови пророка-обличителя!.. И вот Иродиада спешно хватает первое попавшееся ей блюдо из-под кушаний, сует его в руки дочери и, посылая ее к Ироду, говорит: «Чтобы сейчас же, здесь, на пиру, вот на этом самом блюде была тебе дана голова Иоанна Крестителя!» «Что может быть хуже такого зверства, – говорит святитель Златоуст, – просить об убийстве, как о милости, просить об убийстве беззаконном, просить об убийстве среди пиршества, просить об убийстве безстыдно?» О, однако ж, девица поспешно исполняет волю своей злой матери: ОНА ЖЕ , ПО НАУЩЕНИЮ МАТЕРИ СВОЕЙ тотчас, с поспешностью отправилась к царю, и с хладнокровием потерявшего всякое человеческое чувство разбойника СКАЗАЛА: ДАЙ МНЕ ЗДЕСЬ , прикажи немедленно принести сюда, вот НА этом БЛЮДЕ ГОЛОВУ ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ . «Видишь ли, – восклицает святитель Златоуст, – как она потеряла весь стыд, как вполне предалась диаволу? И о достоинстве Крестителя помнит, и этого, однако же, не стыдится; но, будто говоря о какой-нибудь снеди, просит принести на блюде эту священную и блаженную голову. Даже не присовокупляет причины, почему просит, так как никакой и не имела; но просто изъявляет желание, чтобы в уважение ей было сделано зло другому. Не сказала, – приведи его сюда и умертви, потому что не вынесла бы дерзновения готовящегося к смерти Иоанна; она боялась услышать грозный голос умерщвляемого, ибо Иоанн не умолчал бы и перед усечением. Поэтому сказала: «дай мне здесь на блюде». Хочу видеть этот язык молчащим! Она не только желала освободиться от обличений, но и наступить на лежащего и посмеяться над ним». Не без смущения принял Ирод ее ужасную просьбу: И ОПЕЧАЛИЛСЯ ЦАРЬ . «Он, может быть, полагал, что дочь Иродиады попросит у него какого-нибудь изящного и блестящего подарка: дорогого платья, ожерелья, дворцов и подобного; но обманулся. Когда же увидел зло, какое из этого вышло, «опечалился»... Почему же опечалился? Такова добродетель, что и по суду злых людей она достойна удивления и похвал». Но искренняя ли, нелицемерная ли была самая печаль Ирода? «Смотри, – o говорит блаженный Феофилакт, – какое безрассудство у Ирода: он поклялся дать плясавшей все, чего бы ни попросила. Но дал ли бы ты ей, безумный, если бы она попросила у тебя твою же голову?» Ирод не мог не понимать, что жизнь одного человека нельзя делать подарком другому. Вот почему блаженный Иероним прямо говорит, что печаль Ирода была только на лице... |
|
|
