— Боюсь, что мы здесь разойдемся во мнениях. Думаю, что это поколенческая разница. Меня ничто так не раздражает, как пафос! Если у меня самой где-то это мелькает, то я это вытравливаю мгновенно, если я вижу это в чужих текстах, то я это не переношу. Для того, чтобы текст казался для меня текстом, написанным хорошим русским языком, то мне нужна внутренняя ирония, мне нужна искренность и никакого пафоса, никакой сентиментальщины. Даже пусть это будет жестко. Я сама так не пишу, но я готова это принять в чужих текстах, особенно в мужских. — А мне  скучен текст без романтической интенции, мне кажется, что текст должен быть «румяным», тексты имеют свой вкус, свой аромат, очень часто перед тобой текст, где происходит деконструкция, всякие страсти и чудовищные события, казалось бы, этот текст должен быть отвратительным, а ты его читаешь и внезапно есть ощущение чего-то здорового и прекрасного. Очень важен дух в тексте, в этом смысле пафосом я называю энергию, которая есть в нем. В сущности, это и есть примесь романтизма, который в какой-то момент русская проза начала утрачивать. По этому, я, конечно, люблю и иронию, и самоиронию, и юмор, но был момент, когда переборщили со стебом… — Самоирония — это не стеб. — Да. И со стебом, и с иронией, и с применьшением человека. Мне нравится, когда много красок, когда есть бодрость, когда есть мощь, наступательность и как в «Тарасе Бульбе» — наваристая, как украинский борщ, проза. — Я недавно открыла Бунина и в какой-то момент, когда я стала читать много подряд, я поняла, что меня не задевает, не цепляет. Да, хороший русский язык, да, заповедник и я готова в этот заповедник зайти, посмотреть по тропинкам, принюхаться к этим ароматам, но чего-то такого, что могло меня заставить задуматься — там не было. Честно говоря, там и думать-то не о чем, потому что то, о чем думал Бунин, наше время уже решило те вопросы? — Вы уверены? — Для вас может и нет, но для меня уже решило то, о чем думал Бунин. Может быть, мы, действительно, от простых решений отвыкли? Я была искренне удивлена, когда начала читать Сорокина, я была уверена заранее, что он вызовет у меня отвращение. Я традиционалист…

http://pravmir.ru/kakoj-rukoj-pisat-mete...

Читать расшифровку программы полностью Я про стихи хочу спросить. Вы как-то сказали, что вы пишите стихи, в том числе чтобы не потерять себя за лицедейством. И я процитирую: «Когда читаешь, ощущаешь себя абсолютно раздетым, ничего из себя не изображаешь, не пытаешься казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Это даже ответственнее, чем играть роли, ведь тут ты не можешь спрятаться за автора, за режиссуру. И когда читаешь свои стихи на публику, внутренности будто меняются местами. Я так это ощущаю». Вы говорили, что внутренности меняются местами, когда вы читаете Достоевского. Я это запомнил. Интересно, что совпало вот это ощущение. Это ощущение совпало. Почему? Потому что у Достоевского чрезвычайно энергетически заряжен текст. С кондачка, просто так его не выучишь, его нужно бороть, с ним нужно в этом смысле повоевать. Примерно те же ощущения у меня, когда я выхожу читать свои стихи, потому, что здесь ты также начинаешь, только уже не с с Федором Михайловичем бороться, а с самим собой, а это гораздо сложнее, это гораздо непредсказуемее, потому что здесь невозможно наврать. Если за Федором Михайловичем еще можно спрятаться, присвоив его текст (и все-таки это персонаж, которого ты исполняешь и произносишь текст),+ то здесь, когда читаешь свое — абсолютно без кожи, без кого-либо, без какой-либо поддержки, это абсолютно чистая энергия и такое… интересное состояние… А вот… …интересное ощущение. Конечно, я пишу стихи для того, чтобы не потеряться за лицедейством, потому что в стихах я более-менее тот, который сидит перед вами… Ну это же все равно… …то есть там я не пытаюсь ни за кого спрятаться. Да я и в актерстве не пытаюсь спрятаться, исполняю роль по возможности честно и ответственно, и без какой-либо фальши. Но смотрите, я почему вот об этом, так сказать, вас пытаю. Во-первых, это мне фантастически интересно, особенно для человека не творческого, но все это со стороны наблюдающего. Вот смотрите и поправьте меня, если не так: получается, что некий потенциал конфликта в лицедействе вы ощущаете, а в поэзии, в стихосложении —нет. Но вот, скажем, Гоголь скорее всего ощущал и в своем творчестве этот конфликт.

http://foma.ru/mne-bylo-chrezvychajno-sl...

К сожалению, даже до сего времени некоторые из духовенства не могут понять, что к старому нет возврата, и продолжают вести себя как политические противники советского государства». Подобные пассажи были призваны оправдать те репрессии против духовенства и верующих, которые замолчать уже было невозможно. Но фраза «некоторые из духовенства не могут понять» выдавала отстраненность автора и подсказывала, что он не из церковной среды. Сталин как внимательный редактор уловил этот нюанс и заменил ее на «некоторые из нас не могут понять», закамуфлировав авторство Ярославского. Вопрос: «Допускается ли в СССР свобода религиозной пропаганды?» Для сочинения ответа от «вождей» потребовалась хитрая казуистика, ибо «свобода религиозной пропаганды» была упразднена в 1929 г., когда Политбюро постановило изменить статью Конституции РСФСР, лишив верующих права «свободы религиозной пропаганды» при сохранении свободы пропаганды атеистической. «Священнослужителям не запрещается отправление религиозных служб и произнесение проповедей». Сталин остроумно дописал этот текст, сваливая с больной головы на здоровую: «(только, к сожалению, мы сами подчас не особенно усердствуем в этом)». В устах вождя СССР этот пассаж звучал издевательски: выходило, что власть не стесняет религиозную деятельность, а виноваты сами церковники, которые недостаточно усердны! Далее требовалось дать отповедь «лжи» заграничной печати, что отразилось в следующем вопросе: «Соответствуют ли действительности сведения, помещаемые в заграничной прессе, относительно жестокостей, чинимых агентами соввласти по отношению к отдельным священнослужителям?» Над ответом снова пришлось потрудиться генсеку. Текст начинался: «Ни в какой степени эти сведения не отвечают действительности. Все это – сплошной вымысел, клевета… К ответственности привлекаются отдельные священнослужители не за религиозную деятельность»… Далее Сталин вычеркнул: «а за те или иные антиправительственные, а иногда и уголовно наказуемые деяния» и вписал свой текст: «а по обвинению в тех или иных антиправительственных деяниях». Потом следовало: «и это, разумеется, происходит не в форме каких-то гонений и жестокостей, а в форме, обычной для всех других преступников». Выделенные слова были вычеркнуты Сталиным и заменены на: «обычной для всех обвиняемых». Эта редакция свидетельствовала о том, что правительство действует в юридическом поле.

http://pravmir.ru/kak-stalin-yaroslavski...

Теперь нужно с горечью сказать о том, что в Русской Православной Церкви находятся священники, упраздняющие церковнославянский язык в богослужении. Славянский язык лишается своего последнего убежища – храма. Воистину, дело Ленина усилиями таких священнослужителей живёт и побеждает. Рассмотрим основной и единственный аргумент сторонников такого нововведения: славянский язык непонятен! Не подлежит сомнению, что этот аргумент является выражением буржуазного, мещанского требования: сделайте мне удобно! Непонятность славянского языка по большей части мнимая, и сетования на его непонятность изобличают в христианине ленивого раба, не пожелавшего приложить и малого усилия для того, чтобы приобрести сокровище. Однако нельзя признать и того, что язык славянского перевода абсолютно безупречен. Изучение истории славянского перевода Св. Писания показывает, как много усилий прилагали древнеславянские переводчики и редакторы к тому, чтобы сделать славянский текст максимально выразительным и близким оригиналу. Но они же, увы, нередко жертвовали духом ради буквы, затемняли смысл Писания. Как реставратор снимает поздние наслоения и раскрывает первоначальный прекрасный лик, так и археограф может показать, каким был текст какой-либо книги в то или иное время. К сожалению, у нас нет научно-критического издания славянской Библии и других книг. В XIX – начале ХХ в. эту работу начинали такие выдающиеся филологи, как И.И. Евсеев, А.В. Михайлов, Г.А. Воскресенский. Эту работу необходимо было продолжить, ибо только на фундаменте научно-критического издания Евангелия, Апостола, других библейских и богослужебных книг можно сколько-нибудь обоснованно говорить об усовершенствовании славянского языка. Текстне догма, его язык может и, наверное, должен совершенствоваться для достижения максимально возможной выразительности. Однако это дело настолько тонкое и деликатное, особенно в отношении богослужебных текстов, что трудно даже представить себе, кто бы сейчас за него мог взяться. Для такой работы мало знать грамматику славянского языка, надо ещё быть знатоком церковного устава и греческого языка, разбираться в византийском стихосложении и поэтике, обладать профессиональной музыкальной культурой, а сверх того, – быть причастным Традиции, то есть церковному Преданию, а главное – любить церковнославянское богослужение ! В этой связи можно напомнить о попытках реформы языка богослужения, имевших место в начале ХХ века.

http://pravoslavie.ru/44289.html

Оконченное к 17 сентября 1821 г. оно было отправлено в Константинополь, Афины и другие греческие города, и там стало образцом для местных греческих изданий. Оно без изменений было перепечатано по благословению Элладского синода в Афинах в четырех томах, и таким образом приобрело значение официального греческого церковного текста. В России в первое время издание прошло почти незамеченным. Его даже не было в 20-х годах в продаже в синодальной лавке. Так как цель издания была практическая, его научные источники не могли быть особенно обширны. Издатели перепечатали текст Александрийского кодекса в той форме, в какой его издал Иоганн Якоб Брейтингер в 1730 г., перепечатавший в свою очередь Оксфордское (Оксониенское) издание 1707–1720 гг. Эрнеста Грабе. Некоторые правки Грабе, сделанные им на полях своего издания, были сочтены за истинное чтение Александрийского кодекса и внесены в текст, а настоящее чтение кодекса вынесено в конец книг в качестве разночтений. В число таких правок попали некоторые разночтения сделанные Грабе по изданию Ватиканского кодекса. Как издание чисто практическое, Τα Βιβλια, εν Μοσχα, ετει 1821, вполне отвечало намеченной цели. Когда в 1859 г. Английское библейское общество задумало издать для греков греческую Библию , то оно было вынуждено считаться с московским изданием как с официальным текстом греческой Церкви. 10 Книга Притчей Соломоновых (1–12 и 31 главы) и Песнь Песней так же переведены с издания Септуагинты, напечатанного в Москве в 1821 году. Однако сделаны вставки из других греческих переводов, которые епископ Порфирий обозначал квадратными скобками. В текст книги Песнь Песней из Синайского кодекса были добавлены указания на слова Жениха, Невесты, девушек и других лиц. Епископ Порфирий писал, что его перевод предназначен для чтения в домах, а не в церкви, и поэтому он счел нужным воспроизвести эти добавления. По его мнению, указания представляли ценность, потому что они были сделаны знатоками Священного Писания Александрийской огласительной школы, а так же помогали понять буквальный смысл Песни Песней.

http://azbyka.ru/otechnik/Dmitrij_Dobyki...

Биографические сведения о известных нам древнерусских писателях, объеме их творчества, характере общественной деятельности весьма и весьма скудны. Поэтому если при изучении литературы XVIII – XX вв. литературоведы широко привлекают биографический материал, раскрывают характер политических, философских, эстетических взглядов того или иного писателя, используя авторские рукописи, прослеживают историю создания произведений, выявляют творческую индивидуальность писателя, то к памятникам древнерусской письменности приходится подходить по-иному. В средневековом обществе не существовало понятия авторского права, индивидуальные особенности личности писателя не получили такого яркого проявления, как в литературе нового времени. Переписчики зачастую выступали в роли редакторов и соавторов, а не простых копиистов текста. Они изменяли идейную направленность переписываемого произведения, характер его стиля, сокращали или распространяли текст в соответствии со вкусами, запросами своего времени. В результате создавались новые редакции памятников. И даже когда переписчик просто копировал текст, его список всегда чем-то отличался от оригинала: он допускал описки, пропуски слов и букв, невольно отражал в языке особенности своего родного говора. В связи с этим в науке существует особый термин – «извод» (рукопись псковско-новгородского извода, московского, или – шире – болгарского, сербского и др.). Как правило, авторские тексты произведений до нас не дошли, а сохранились их более поздние списки, подчас отстоящие от времени написания оригинала на сто, двести и более лет. Например, «Повесть временных лет», созданная Нестором в 1111 – 1113 гг., вовсе не сохранилась, а редакция «повести» Сильвестра (1116) известна только в составе Лаврентьевской летописи 1377 г. «Слово о полку Игореве», написанное в конце 80-х годов XII в., было найдено в списке XVI в. Все это требует от исследователя древнерусской литературы необычайно тщательной и кропотливой текстологической работы: изучения всех имеющихся в наличии списков того или иного памятника, установления времени и места их написания путем сопоставления различных редакций, вариантов списков, а также определения, в какой редакции список более всего соответствует первоначальному авторскому тексту. Этими вопросами занимается особая отрасль филологической науки – текстология.

http://azbyka.ru/otechnik/Istorija_Tserk...

4) Нам принадлежащий список, по которому напечатан был греческий текст Номоканона в первом нашем издании. Он писан двумя разными руками в конце XVII или в начале XVIII века, на толстой лощеной бумаге, в малую осьмушку. В 1714 году владельцем этой рукописи был какой-то духовник Феоклит, как видно из следующей безграмотной записи на обороте последнего (135) листа: τους π δμ ζσκβ». και π Χριστο αψιδ». τοτο τ Νωμοχανονα εναι το πνευματικο το παπ Θεοκλτου, κα πειος τω παρι κλεψιμω τροπο να εναι αφορισμνος κα και αλιτος μαιτα θανατον εν το νην εονο κα ν το μελλοντι. Ε πατραι τα ξηλα ο σιδερος ληθησονται αντος δε ονδαμαν κα προκοπειν θεου να μιν οιδι να εχει και τς αρς τν γον τριακοδιον δεκα κα οκτω θεοφορον πατερον τον εν [ν]οικαια και τον λιπον αγον σονοδον και απο εμενα τον αμαρτολον Θεκλητον. Номоканон начинается в этом списке, как и в предыдущих, с чинопоследования исповеди (но без предваряющих его двух статей о духовниках). Эта часть рукописи писана довольно исправно. Но надобно дивиться, как мог о. Феоклит пользоваться самыми правилами Номоканона по своей книге. Она, очевидно, списана была с экземпляра, в котором при переплете листы были перебиты, чего однако писец не замечал и от чего из-под его пера выходили удивительные бессмыслицы, доставившие нам не мало труда при первом издании Номоканона, так как текст правил в этой рукописи перепутан почти до невозможности восстановления его в первоначальном виде: начало какого-нибудь правила стоит, например, тут, а конец через несколько листов впереди или назади. Путаница в счете и перерывы в тексте статей Номоканона начинается с 64 статьи (л. 48 об.–49) и продолжается до самого конца его (л. 85 об.) Тем не менее, и этот список доставил нам несколько немаловажных вариантов, приведенных в настоящем издании с буквой П. Замечательнейшую особенность всех сейчас описанных списков и вместе доказательство оригинальности содержащейся в них редакции Номоканона составляет помещенный в конце его наказ будущим переписчикам книги ничего из нее не выкидывать (см. стр. 11), – наказ, очевидно, принадлежащий самим составителям сборника, но, как доказывают те же самые списки, никогда вполне не соблюдавшийся позднейшими переписчиками.

http://azbyka.ru/otechnik/Aleksej_Pavlov...

Отсюда – нужда в руководящем документе по библейской экзегезе: надо научиться правильно и по-церковному пользоваться возможностями, предоставляемыми новыми методами и подходами. Авторитетный документ имеет целью показать пути, ведущие к интерпретации, наиболее отвечающей человеческой и, одновременно, Божественной природе Библии. I. Методы интерпретации и интерпретационные подходы Под методом понимается комплекс исследовательских приемов, характерных для определенного направления в науке об интерпретации текстов. Под подходом (Zugang) имеется в виду исследование под определенным углом зрения. А. Историко-критический метод (ИКМ) Поскольку Свящ. Писание – это слово Божие, выраженное на человеческом языке, и, так как оно имеет «плотских авторов», ИКМ правомерен и необходим. «Конфронтация традиционной экзегезы с научным методом, который при зарождении сознательно отказывался от веры, иногда, даже и противоречил ей, была, конечно, болезненной; но в дальнейшем она оказалась благотворной: после того, как сторонники метода наконец-то отказались от свойственных ему предрассудков, он стал приводить к более точному пониманию истины Свящ. Писания» 638 . Действительно, изучение дословного, прямого смысла (Literalsinn) Свящ. Писания – это важная задача экзегезы, и здесь без ИКМ не обойтись. С другой стороны, ИКМ в его классической форме игнорирует приращения смысла, которые имели место в более поздние эпохи библейского Откровения и, особенно, истории Церкви. Кроме того, в ИКМ выпячивается форма текста за счет интереса к содержанию. При всей важности исторического подхода к Свящ. Писанию, еще более важна синхрония, т.е. та его форма, которая имеет место ныне, как итог и сумма всего развития библейского текста в Церкви. «Текст в его окончательной форме (Endgestalt), а не в какой-то более ранней – это и есть выражение слова Божия» . Из сказанного, однако, не вытекает, что предыдущие этапы бытования текста не имеют значения для богословия, – они подготавливают окончательный текст, как обязательное выражение слова Божия и способствуют его пониманию. Таким образом, ИКМ следует упрекать в преувеличении исторической тенденции. Одновременно, нельзя впадать и в противоположную крайность, а она представлена строго синхронным анализом. Б. Новые методы литературного анализа

http://azbyka.ru/otechnik/Biblia/sovreme...

– и, как ни странно (!) – фактом малого количества дошедших до нас древних текстов. Ведь оригиналы не ценились, по сравнению со списками, и уничтожались. Древнейшие оригиналы, в основном – с вв. по Р.Х. Кроме переписывания и хранения текста Св. Писания, великим делом книжников (соферов) была запись устного Предания, или Торы, т.е. составление Талмуда, в течение длительного времени – с I в до Р.Х по VI в. по Р.Х. Подробнее об этом см. в главе о Иудейском предании. 5.3. Период масоретов (VI – X вв. по Р.Х.) «Масора» означает по-древнееврейски – «предание», «традиция». Масореты – хранители предания. Примерно с 500 г. по Р.Х. период соферов (книжников) сменяется периодом масоретов. Существовали две школы масоретов: – Палестинская в г. Тверия на берегу Галилейскою моря. – Вавилонская. Евреи, рассеянные римлянами в 70 г. по Р.Х., смешались с евреями, жившими там еще со времен вавилонского плена. В Вавилоне была основательная иудейская школа. Существованием этих двух школ и объясняется наличие двух Талмудов – Палестинского и Вавилонского, а также западной и восточной масоры. Масореты, в отличие от соферов (книжников), не только копировали и передавали текст, но и редактировали его, стремясь тем точнее воспроизвести первоисточник (Urtext). Отметим основные результаты трудов масоретов. Тивериадская система огласовки Как известно, древнееврейский алфавит содержит только буквы, означающие согласные звуки. Тивериадские масореты снабдили текст огласовкой – точками и черточками, означающими гласные звуки, интонацию и другие особенности речи, а также, знаками препинания. Это было очень важно, т.к., ввиду того, что еврейский язык перестал быть живым разговорным и уж вовсе мало оставалось людей, знавших Библию наизусть, утратился навык чтения текста. Пометки на полях Продолжая работу соферов, масореты для страховки точной передачи текста, а может, и усматривая в том какой-то мистический смысл, указывали на полях число букв, слов и фраз в каждой книге. Отмечали, какая буква находится в середине каждой книги и всего Танаха, сколько раз определенное слово находится в каждой книге и во всем Танахе. Даже подсчитывалось, сколько раз встречалась какая буква алфавита.

http://azbyka.ru/otechnik/Gennadij_Fast/...

Что ты читала? – Читать меня научил мой двоюродный брат Адюня, с которым мы вместе росли. Он был старше меня на шесть лет, и он мне читал. Адюня был очень одиноким ребенком. Я была маленькой. Но была его единственной подружкой. С его голоса я помню Тома Сойера, «Остров сокровищ» и Оливера Твиста. Такие толстые книги я тогда не могла читать и потому без него читала, например, про маленького Володю Ульянова, тонкие, с картинками. Брат надо мной смеялся и отбирал у меня их. Я тогда не понимала почему – очень любила Володю и всю его семью: вот эти Маняша, Аня, Саша, Дмитрий… Глубоко переживала рассказы «Секрет» и «Вранье». Потом читала про пионеров-героев. Страшно переживала по поводу того, что я бы не выдержала пытки. В том, что фашисты будут меня пытать, сомнений у меня почти не было. Поэтому я все время себя испытывала: пыталась руку сунуть в огонь, что-нибудь порезать. Мне снились кошмары, в которых я рассказала, где партизаны. Я просыпалась и принимала решение, что нужно что-то делать срочно в плане закаливания, создавала какие-то тайные организации, изобретала шифры, которыми мы переписывались в классе, придумывая план по спасению Ленина. С братом Адюнеи, Львов, 1964 год Львов, 1968 год – Какой это был класс? – Первый или второй, наверное. Потом чтение стало, конечно, другим. Все собрания сочинений, все, что можно было найти дома, у друзей и в чудесных львовских букинах, как мы их называли. Хотя привычка читать все подряд осталась у меня до сих пор. Аркус чиркает зажигалкой. Мы все же курим на морозе. Мимо к алкогольному ларьку идут напряженные люди. Скрипят дверью, ненадолго пропадают среди бутылок с цветными этикетками. Выходят, бодро звеня покупками в непрозрачных пакетах. И многообещающе пропадают в надвигающейся мгле. В декабре темнеет быстро, в Питере – особенно. Алкоголь здесь – привычное средство примирения с действительностью. Неизбежное, как климат. Я иду за Аркус по темной лестнице с никогда не понятной питерской нумерацией квартир. Я вспоминаю один из первых ее текстов в «Сеансе». Номер, кажется, 1992 года был посвящен 1960-м «из-под стола». То есть, выходит, Любиному львовскому детству в том числе. Среди множества поразительных текстов о Ленине, Че Геваре, Чапаеве, милиционере, вражьих голосах и голосе Левитана, «Битлз», Джоне и Джекки Кеннеди, улыбке Кабирии, портрете Хемингуэя, Хрущеве и Гагарине был текст Аркус, называвшийся «Солженицын». Он кончался так: " Я до сих пор помню абсолютно все наименования мороженых с их ценой: семь копеек фруктовое, девять молочное, одиннадцать – маленькое эскимо, тринадцать – крем-брюле Но до сих пор не могу вспомнить и ума не приложу, кто и когда объяснил мне и объяснял ли вообще, что Солженицын не Пушкин какой-нибудь и о нем нужно молчать в школе " .

http://pravmir.ru/creative/vot-ya-i-pris...

  001     002    003    004    005    006    007    008    009    010