| Николая Смирнова (1886 -?) Ольги Масленниковой(1874-1941) Петра Языкова (1881-1922) Авксентия Калашникова († 1922) Александра Медема (1870-1931) Алексия Ворошина († 1937) Алексия Горбачева (1892-1937) Анастасии († 1922) Анны Остроглазовой(1900-?) Анны Серовой Аполлона Бабичева (1874-1937) Сергия Мефодиева († 1922) Феоктисты Ченцовой (1880-1942) от Казанской епархии: митрополита Казанского Кирилла (Смирнова; 18630-1937) священника Димитрия Шишокина (1880-1918) священника Филарета Великанова (1873-1918) от Красноярской епархии: епископа Енисейского Амфилохия (Скворцова; 1885-1937) протоиерея Николая Казанского (1874-1942) священника Александра Поливанова († 1919) священника Амоса Иванова († 1919) священника Владимира Фокина († 1919) священника Димитрия Неровецкого († 1919) священника Иоанна Пригоровского (1878-1918) священника Михаила Вологодского († 1920) священника Михаила Каргополова († 1919) священника Николая Силина († 1919) священника Порфирия Фелонина († 1919) священника Стефана Семенченко († 1919) священника Трофима Кузнецова († 1919) от Крымской епархии: епископа Уманского Макария (Кармазина; 1875-1937) протоиерея Андрея Косовского (1878-1920) протоиерея Виктора Киранова (1881-1942) протоиерея Димитрия Игнатенко (1872-1935) протоиерея Михаила Богословского (1883-1940) священника Александра Ильенкова (1896-1942) священника Матфея Александрова (1872-1921) Стефана Наливайко (1898-1945) Димитрия Спиридонова (1877-1938) от Курской епархии: архиепископа Курского Дамиана (Воскресенского; 1873-1937) епископа Рыльского Иоанна (Пашина; 1881-1938) от Московской епархии: архиепископа Владимирского Николая (Добронравова; 1861-1937) архиепископа Можайского Димитрия (Добросердова; 1864-1937) архиепископа Угличского Серафима (Самойловича; 1881-1937) епископа Велижского Ионы (Лазарева; 1869-1937) епископа Дмитровского Серафима (Звездинского; 1883-1937) епископа Орехово-Зуевского Никиты (Делекторского; 1876-1937) епископа Селенгинского Ефрема (Кузнецова; 1876-1918) архимандрита Амвросия (Астахова; 1860-1937) |
| Ольги (Масленниковой, 1874 †1941) Петра (Языкова, 1881 †1922) Авксентия (Калашникова, †1922) Александра (Медема, 1870 †1931) Алексия (Ворошина, †1937) Алексия (Горбачева, 1892 †1937) Анастасии (†1922) Анны (Остроглазовой, 1900 ††) Анны (Серовой) Аполлона (Бабичева, 1874 †1937) Сергия (Мефодиева, †1922) Феоктисты (Ченцовой, 1880 †1942) И святых новомучеников и исповедников Казанских: Кирилла, митрополита Казанскаго (Смирнова, 18630 † 1937) епископа Амвросия, настоятеля Свияжского Успенского монастыря (Гудко; 1867 †1918) архимандрита Сергия (Зайцева; 1863 †1918) священника Димитрия (Шишокина, 1880 †1918) священника Филарета (Великанова, 1873 †1918) иеромонаха Лаврентия (Никитина, 1872 †1918) иеромонаха Серафима (Кузьмина, 1870 †1918) иеродиакона Феодосия (Александрова, 1864 † 1918) монаха Леонтия (Карягина, 1870 †1918) монаха Стефана (†1918) послушника Георгия (Тимофеева, 1880 †1918) послушника Илариона (Правдина, †1918) послушника Иоанна (Сретенского, †1918) послушника Сергия (Галина, †1918) И святых новомучеников и исповедников Костромских: Никодима, архиепископа Костромскаго и Галичскаго (Кроткова; 1868 †1938) протоиерея Иосифа (Смирнова; 1864 †1918) священника Василия (Разумова; 1879 †1937) священника Владимира (Ильинского; 1833 †1918) диакона Иоанна (Касторского; 1848 †1918) Иоанна (Перебаскина; 1862 †1918) И святых новомучеников и исповедников Красноярских: Амфилохия, епископа Енисейскаго (Скворцова, 1885 † 1937) протоиерея Николая (Казанского, 1874 †1942) священника Александра (Поливанова, †1919) священника Амоса (Иванова, †1919) священника Владимира (Фокина, †1919) священника Димитрия (Неровецкого, †1919) священника Иоанна (Пригоровского, 1878 †1918) священника Михаила (Вологодского, †1920) священника Михаила (Каргополова, †1919) священника Николая (Силина, †1919) священника Порфирия (Фелонина, †1919) священника Стефана (Семенченко, †1919) священника Трофима (Кузнецова, †1919) И святых новомучеников и исповедников Крымских: Луки, архиепископа Симферопольскаго и Крымскаго (Войно-Ясенецкого, 1877 †1961) |
| Отец мой, Василий Герасимович, был чиновник и в год моего рождения был секретарем Григория, архиепископа Казанского. Я родился в Казани, в загородном архиерейском доме, на даче отца, 3 октября 1848 года. Я был, кажется, третий или четвертый ребенок в семье, но, за смертью бывших передо мною детей, рос старшим сыном. В год моего рождения батюшка вместе с моей матерью Авдотьею Степановною и с детьми только приезжали в Казань на лето и осень. Отец уехал в Санкт-Петербург вместе с архиереем вскоре после моего рождения, оставив семью в Казани до весны, когда перебрались вслед за ним и мы. Первые мои впечатления, оставшиеся в памяти, относятся к проживанию в Санкт-Петербурге на Васильевском острове, на углу 15-й линии. Теперь вместо этого дома стоит церковь . 46 Наши окна выходили на Неву и на улицу. Отлично помню, как я увидал скрипача на дворе, игравшего и плясавшего вприсядку чуть не по луже. Я немедленно проделал то же самое и тут же понес, как кажется, материнское внушение. Не послушав приказания матери «сиди смирно» (вероятно, под впечатлением танцевавшего скрипача), я, возвратившийся со двора в грязи, стал сидеть смирно с таким упрямством, что матушка испугалась, потом вспылила и, заливаясь слезами, выпорола меня, приговаривая: «Не сиди смирно». Другой случай моего непонятного мне теперь упрямства (так как я, как кажется, нисколько не страдаю этим недостатком) был у меня из-за того, что я ни за что не хотел вытвердить нашу домашнюю молитву: «Спаси, Господи, папашу, мамашу, папа крестного, маму крестную, Лизу, Степу (то есть меня)…» Отца взорвало это упрямство… Самые яркие впечатления затем были: мое безграничное удивление, когда я увидал «лошадей в салопах», то есть в траурных попонах, и красное огромное колесо парохода «Телеграф», показавшееся мне каким-то чудовищем. Помню также, что я боялся будочника с алебардой и, особенно, трубочистов. Затем я помню попытки рисовать из окна видный мне памятник Петру Великому, помню приезд моего крестного отца Николая Ивановича Ильминского из путешествия по Аравии и Египту и помню превосходное пение архиерейского хора под управлением священника П.Д. Миловидова, жившего в нашем же доме. |
| Но и тут ошибся в расчете: Петр не сближался с людьми, которые принимали участие в событиях 1682 года; молодой царь со всеми обращался просто, ездил в гости, но постоянно объезжал дом Цыклера; мало того, в описываемое время Цыклера назначили строителем новой крепости – Таганрога, а эти назначения в отдаленные места считались тогда почетною ссылкою. Цыклер был в ярости и отчаянии, которые напомнили ему 1682 год и кровавые стрелецкие копья: нельзя ли сделать того же и теперь, а если нельзя уговорить стрельцов, то можно будет поднять козаков из Таганрога. Стремления кормового иноземца Цыклера разделяли двое родовитых русских вельмож – Алексей Соковнин и Федор Пушкин. Соковнин был известный старовер, родной брат знаменитых в царствование Алексея Михайловича раскольниц, Федоры Морозовой и княгини Авдотьи Урусовой. Понятно, как тяжело было ему видеть петровские новшества, посылку детей своих в еретические страны, поездку туда самого государя; а тут еще и беда ближайшая: сват его боярин Матвей Пушкин, назначенный воеводою в Азов, возбудил против себя гнев государя все за то же сопротивление посылке детей своих за границу. И вот тестю с зятем приходит на мысль, как бы хорошо было отделаться от Петра чужими руками; они знают, как недоволен Цыклер, и подбивают его к преступлению, Соковнин даже манит честолюбца, указывает ему на возможность стать самому царем по смерти Петра. Цыклер подбивает стрельцов, но те спешат с доносом. 23 февраля 1697 года боярин Лев Кириллович Нарышкин прислал в Преображенское стременного полка Конищева пятидесятника Лариона Елизарьева, который известил о разговоре своем с Цыклером. Цыклер: Смирно ли у вас в полках? Елизарьев: Смирно. Цыклер: Ныне великий государь идет за море, и как над ним что сделается, кто у нас государь будет? Елизарьев: У нас есть государь царевич. Цыклер: В то время кого Бог изберет, а тщится и государыня, что в Девичьем монастыре. – Елизарьев сослался на другого пятидесятника своего полка, Григория Силина, который показал: «Цыклер сказал ему про государя, что можно его изрезать ножей в пять; известно государю, прибавил Цыклер, что у него, Ивана, жена и дочь хороши, и хотел государь к нему быть и над женою его и над дочерью учинить блудное дело, и в то число, он, Иван, над ним, государем, знает, что сделать». |
| Я знаю, что вы сделали это по неразумию и приказанию такого человека, который сам никогда почти не ходит в церковь... – Нам, батюшка, прикащик велел так идти мимо церкви и твоего дома, сказала одна женщина. Наше дело подневольное: приказано и делай, что велят. Можно ли не слушать прикащика? Прости, родной! виноваты... на исповеди за это питимье на нас наложи... – Знаю, что ваше дело подневольное. Но если вам приказывают делать явное зло, вы должны тут слушать больше Бога, чем начальника. Господь же заповедал нам почитать святые храмы и с уважением относиться к своим духовным отцам... Уж я не раз вам говорил это... – Не погневайся, родимый батюшка, виноваты... Прости, родной... – Бог вас простит!... Идите домой тихо и смирно... О. Петр вернулся домой, a бабы смирно пошли по селу. Не зная еще ничего о ссоре Владиславлева с управляющим, о. Петр недоумевал, за что именно управляющий озлился на него. Тогда Владиславлев рассказал ему о своем столкновении с управляющим и упомянул между прочим о том, что хочет писать помещику на управляющего. – Ах, Вася! – сказал о. Петр, выслушавши его. Охота было тебе бесить этого демона. Ведь ты еще не знаешь того, что за бесовское отродье этот «мироед»... У него, при малейшем неудовольствии на меня за что либо, первое дело приказывать барщине против Церкви и моего дома петь и плясать, чтобы тем много досадить мне... – Так вот этого и не будет вперед, – сказал Владиславлев: я опишу все его злодеяния и его помещик сменит... – как бы не так!.. Тебя же самого за это сочтут кляузником и будут на тебя жаловаться начальству, a мне и житья здесь не будет, волей неволей заставят выйти отсюда в другое село... – А, может быть, сменят управляющего... – Этого нельзя ожидать... да и толку-то не много выйдет из этой смены: эти «мироеды» все похожи друг на друга: теснить приходского священника и противодействовать ему во всем – пища их... И если бы не слабое мое здоровье да не большое семейство, заставляющее меня подумывать о пристроении тебя к месту где-нибудь по близости к Спасскому, я никогда бы не посоветовал тебе поступать в село в священники: быть здесь священником и в то же время рабом какого-нибудь «куроеда» или «мироеда» – это такая тягота, какую не всякий может понести... |
| Как я писал выше, две дочери Петра Михайловича приняли монашество в Дивеевском монастыре. Схимонахинями и монахинями они стали значительно позже: пока они инокини Наталия и Мария. Тети Наташа и Маруся. Одна – золотошвейка, вторая – иконописец. Обе тетушки бывали у нас в доме, но нечасто. Из них я лично любил тетю Марусю, тетю Наташу я, признаться, совсем не любил. Тетя Маруся, младшая сестра моего отца, была доброй, сердечной и веселой, художественной натурой, немного экзальтированной и, по словам мамы, малость глуповатой. Ее доброе сердце для меня всю последующую жизнь было дороже ее ума: она не была глупой, скорее недалекой. Тетя Наташа, самая старшая из всех детей дедушки, была близнецом дяди Миши. Она была сухой и строгой старой девой, стремящейся чаще нас поставить в угол, чем приласкать, в противоположность тете Марусе. В храме она всегда очень бдительно смотрела на нас и за нами: как мы крестимся и там ли, где положено, не вихляемся ли, не смотрим ли по сторонам, не чешемся ли невзначай, и, заметив какой-либо изъян в нашем благолепии, всегда «стучала» на нас бабушке и ставила на вид маме. Она была сторонницей акафистов в усиленной дозе во вразумление и просвещение наших душ. Мама с ней иногда сражалась все на том же языке, неведомом нам. Дядя Миша с нами в Дивееве никогда не жил, он только приезжал к нам в отпуск. Его приезды были праздниками для нас: он привозил всегда кучу игрушек и массу всяких вкусных вещей. Окончив Морской корпус, до революции он плавал старшим офицером. Во время Гельсингфорсского бунта матросов , которые, озверев, топили офицеров, дядю Мишу спасли его храбрость и вера. Во время разгула матросни на палубе крейсера дядя Миша сидел в каюте в ожидании смерти, но ждать ему надоело, и, не дожидаясь, надев парадную форм, у он поднялся на палубу, на которой бушевали матросы, и громогласно скомандовал: «Смирно!» Прошел сквозь вытянувшегося по стойке смирно ряда изумленной матросни, сел в шлюпку и уплыл на ней в порт. Так он уцелел. Вернувшись в Петроград, он очень скоро его покинул и после 1917 года оказался в Астрахани, на Каспии, в рыболовецком флоте, где как опытный моряк и умный человек дослужился очень быстро до директора рыбных промыслов Волги и Каспия. |
| Как я писал выше, две дочери Петра Михайловича приняли монашество в Дивеевском монастыре. Схимонахинями и монахинями они стали значительно позже: пока они инокини Наталия и Мария. Тети Наташа и Маруся. Одна — золотошвейка, вторая — иконописец. Обе тетушки бывали у нас в доме, но нечасто. Из них я лично любил тетю Марусю, тетю Наташу я, признаться, совсем не любил. Тетя Маруся, младшая сестра моего отца, была доброй, сердечной и веселой, художественной натурой, немного экзальтированной и, по словам мамы, малость глуповатой. Ее доброе сердце для меня всю последующую жизнь было дороже ее ума: она не была глупой, скорее недалекой. Тетя Наташа, самая старшая из всех детей дедушки, была близнецом дяди Миши. Она была сухой и строгой старой девой, стремящейся чаще нас поставить в угол, чем приласкать, в противоположность тете Марусе. В храме она всегда очень бдительно смотрела на нас и за нами: как мы крестимся и там ли, где положено, не вихляемся ли, не смотрим ли по сторонам, не чешемся ли невзначай, и, заметив какой-либо изъян в нашем благолепии, всегда «стучала» на нас бабушке и ставила на вид маме. Она была сторонницей акафистов в усиленной дозе во вразумление и просвещение наших душ. Мама с ней иногда сражалась все на том же языке, неведомом нам. Дядя Миша с нами в Дивееве никода не жил, он только приезжал к нам в отпуск. Его приезды были праздниками для нас: он привозил всегда кучу игрушек и массу всяких вкусных вещей. Окончив Морской корпус, до революции он плавал старшим офицером. Во время Гельсингфорсского бунта матросов 21 , которые, озверев, топили офицеров, дядю Мишу спасли его храбрость и вера. Во время разгула матросни на палубе крейсера дядя Миша сидел в каюте в ожидании смерти, но ждать ему надоело, и, не дожидаясь, надев парадную форму он поднялся на палубу, на которой бушевали матросы, и громогласно скомандовал: «Смирно!» Прошел сквозь вытянувшегося по стойке смирно ряда изумленной матросни, сел в шлюпку и уплыл на ней в порт. Так он уцелел. Вернувшись в Петроград, он очень скоро его покинул и после 1917 года оказался в Астрахани, на Каспии, в рыболовецком флоте, где как опытный моряк и умный человек дослужился очень быстро до директора рыбных промыслов Волги и Каспия. |
| И Герман митрополит говорил другому постельнику, племяннику воеводскому; и тот постельник тотчас доложил, и так велел идти Арсению в другую палату к воеводе. И Арсений, вшед в палату, помоляся Богу и потом поклонися воеводе Василию по обычаю, поднес государеву грамоту. И воевода, взем грамоту, отдал постельнику, а Арсений, подав государеву грамоту и отшед, опять поклонился по обычаю. А государеву грамоту воевода велел отдать переводчику перевести. И строитель Арсений бил челом воеводе Василию о проезжей грамоте чрез его землю; и воевода сказал: потерпи, как уведаю, о чем в грамоте писано, будет указ о всем 18 . Потом воевода вопросил Арсения: смирно ли на Москве, нет ли где войны? И Арсений сказал: государским счастием все смирно, и войны нигде нет. Василий же воевода говорил: да что на Москве люди ратные в сборе, куда они пойдут? Арсений говорил: у Государя войско и зимою и летом всегда готово бывает; где Государь велит, туда и пойдут, а нам того ведать не уметь. И велел идти воевода Арсению на дом ждать указу. И строитель Арсений выспрашивал у Патриарших архимандритов и игуменов и старцев про Патриарха Паисия, где он ныне, или пошел в Иерусалим? И архимандрит Феон, и игумен Арсений, и старцы сказали, что Патриарх еще живет в мутьянской земле, в Терговище. И Арсений говорил, как он ездил по Патриаршу указу к Государю к Москве, и Патриарх со Арсением писал к Государю, что он поехал во Иерусалим, ажно он и ныне еще не поехал. И они сказали, что конечно ныне, после праздника Вознесения, тотчас поедет, теперь де он совсем готов. И строитель Арсений выспрашивал у оных старцев, которые к нему Арсению добры; поедет ли Патриарх в Иерусалим? И они сказали: сказывают де поедет, а мы не чаем ему ехать, ежели Патриарх Парфений цареградский жив будет. И для того и Арсения воевода Василий не хотел пустить, что старцы иерусалимские Феон и митрополит Власий наговаривали, для того что уведали, что есть у Арсения к Патриарху Парфению государева грамота и патриарша. И держал Арсения, проезжей грамоты ему не давал, и Арсений взял грамоту тайно от воеводы, у приказных его людей, куплею и поминками, велел подьячему написать, а дьяку запечатать в дому, будто воевода приказал. |
| Кстати сказать, Евангелие (не по переложению) можно читать выборочно ребенку лет с четырех. При хорошем знании Нового Завета нетрудно выбрать небольшой отрывок, предварив им наступление какого-либо праздника. Чтение это чрезвычайно важно, поскольку так начинается христианская жизнь, неразлучная с великой книгой. Я страшно сожалею о невозможности понимания детьми Евангелия, читаемого в церкви. Приучить стоять их в этот момент смирно и с опущенной головкой нетрудно, утешить словами вроде таковых: " Ничего, старайтесь вслушиваться и со временем научитесь понимать " , тоже не сложно. Однако из моей памяти не выходит, тревожа ее, один случай, бывший с нами. Однажды мы всей тройкой забрели в церковь в неурочный час. В пустом храме священник, видимо, по просьбе тех нескольких человек, которые стояли рядом с ним, служил молебен. Вот батюшка открыл Евангелие и я с наслаждением выслушала знакомые слова о Мариам, которая " со тщанием иде во град Иудов и целова Елисавет " . И вдруг я взглянула снизу вверх на своих детей, которые (я видела это по ним) опятьничегошеньки не поняли, и в моей голове родился вопрос: " А что бы изменилось, если бы сейчас батюшка прочитал нам эту главу из Евангелия по-русски? " . И сама себе на это ответила: " Изменилось бы только одно. Вместо слов " Стойте смирно — читают Евангелие " , я бы сказала: " Слушайте... " . Вместо покорного исполнения материнской команды мои дети просто бы вслушивались в прекрасные, понятные и — слава Богу — уже довольно знакомые слова. Дети бы понимали то, что им читают в церкви " . В свое время я много усилий приложила к тому, чтобы приучить саму себя к церковнославянскому языку. Придя из церкви, тексты, оставшиеся непонятыми мною в пении или чтении, старалась найти в книгах, которыми разжилась к тому времени, дабы уразуметь их до конца. С церковным чтением Евангелия и Апостольских посланий у меня обстоит дело сложнее всего: ведь у нас дома нет Библии на славянском языке. В церкви для меня самое важное уловить начало — из какого Евангелия и Послание какого Апостола будут читать. |
| Кстати сказать, Евангелие (не по переложению) можно читать выборочно ребенку лет с четырех. При хорошем знании Нового Завета нетрудно выбрать небольшой отрывок, предварив им наступление какого-либо праздника. Чтение это чрезвычайно важно, поскольку так начинается христианская жизнь, неразлучная с великой книгой. Я страшно сожалею о невозможности понимания детьми Евангелия, читаемого в церкви. Приучить стоять их в этот момент смирно и с опущенной головкой нетрудно, утешить словами вроде таковых: “Ничего, старайтесь вслушиваться и со временем научитесь понимать”, тоже не сложно. Однако из моей памяти не выходит, тревожа ее, один случай, бывший с нами. Однажды мы всей тройкой забрели в церковь в неурочный час. В пустом храме священник, видимо, по просьбе тех нескольких человек, которые стояли рядом с ним, служил молебен. Вот батюшка открыл Евангелие и я с наслаждением выслушала знакомые слова о Мариам, которая “со тщанием иде во град Иудов и целова Елисавет”. И вдруг я взглянула снизу вверх на своих детей, которые (я видела это по ним) опять ничегошеньки не поняли, и в моей голове родился вопрос: “А что бы изменилось, если бы сейчас батюшка прочитал нам эту главу из Евангелия по-русски?”. И сама себе на это ответила: “Изменилось бы только одно. Вместо слов “Стойте смирно — читают Евангелие”, я бы сказала: “Слушайте…”. Вместо покорного исполнения материнской команды мои дети просто бы вслушивались в прекрасные, понятные и — слава Богу — уже довольно знакомые слова. Дети бы понимали то, что им читают в церкви”. В свое время я много усилий приложила к тому, чтобы приучить саму себя к церковнославянскому языку. Придя из церкви, тексты, оставшиеся непонятыми мною в пении или чтении, старалась найти в книгах, которыми разжилась к тому времени, дабы уразуметь их до конца. С церковным чтением Евангелия и Апостольских посланий у меня обстоит дело сложнее всего: ведь у нас дома нет Библии на славянском языке. В церкви для меня самое важное уловить начало — из какого Евангелия и Послание какого Апостола будут читать. Потом я стараюсь воспроизвести перед своими глазами русский текст, который знаю, и через него понять церковный. |
|
|
