Апостолы восприятую ими должность проходили с прилежанием и ревностию. Мысль их ничем более занята не была, как размышлением, чтоб звание исполнить с наилучшим успехом. Горе нам! в совести своей твердили они , аще не благовествуем. 215 Горе нам, ежели возложенному на нас званию не соответствуем; горе нам, если в сем течении преткнемся и дадим на себя порицание, и хулу на призвавшего нас. Таковая мысль сама собою вела к исправному должности исполнению. Ибо трудно, чтоб тот в должности быль неисправен, который непрестанно о ней думает, и ее план в руках своих пред очами своими всегда носит. Послушаем, что Павел о себе говорит: Три лета, день и нощь не престаях уча со слезами единого когождо вас. 216 Что слово, то доказательство. Учить три года с ряду, учить день и нощь, учить не всех вообще токмо, но и каждого особливо, учить не с холодною кровию, но с усердием и со слезами, не есть ли яснейший пример, каким всякому должно быть исполнителем звания своего? С таковым прилежанием прямо была соединена истинная ревность. Приметьте таковые ревности свойства в следующих поступках Апостольских. Иногда уверяли учеников о своем к ним усердии нежнейшим образом. Вы нам столь любезны, говорили они, что если б можно было, желали б мы всегда в руках носить очи ваши, чтоб нам зрением вашим наслаждаться. Ежели б нам рассуждать свою токмо пользу; лучше б было для нас сию многотрудную жизнь переменить на вечную: а если что, желание наше пребывать еще на земли, удерживает, то единственно польза ваша . Разрешитися и со Христом быть много паче лучше: а еже пребывати во плоти, нужнейше есть вас ради. 217 Иногда проливали они слез источники. Дети, утроба наша, хотя духовно родити вас, паки мучиться, доколе в вас не увидим начертан тот Иисуса Христа образ, который вы погубили. Чадца моя, имиже паки болезную, дóндеже вообразится Христос в вас. 218 Иногда делали некоторый вид любовного посмеяния, в случае ученических высокомерных о себе мыслей. Вы в нас нужды не имеете, вы без нас богати, вы без нас воцарилися: О когда бы и мы вашего блаженства были участники! Се сыти есте, се обогатистеся, без нас воцаристеся: и о дабы воцарилися есте, да и мы быхом с вами царствовали. 219 Иногда притворяли себе вид негодования, что будто более о пользе их трудиться не хотят. Больше пусть никто уже нас не утруждает: довольно для нас, что мы сами совестию непорочною себя увеселяем, и по оной спастися надеемся. Прочее труды да никтоже ми дает: аз бо язвы Господа моего на теле моем ношу. 220 Иногда устрашали их некоторым прещением: Егда второе прииду, не пощажу. 221 Иногда похваляли их в вере успех: радуемся, яко вера ваша проповедуется во всем мире. 222 Какой священной небесной ревности жар! какие се были разные виды благоразумия учительского!

http://azbyka.ru/otechnik/Platon_Levshin...

Бог невидимо подкрепляет руку благочестивого подвижника своего: вразумляет его во изобретении способов в час смятения; наполняет сердце его великодушием и храбростию, и подает мужество воинству его. Мужество , сказал я. Ибо оно не от другого чего происходит, как токмо от справедливого дела. Почему Римский вития изрядно определяет, что мужество есть добродетель, воюющая за справедливость . Не множество воинства, не мечи и оружия, не долгое в военных действиях упражнение суть единственною храбрости военной причиною. Ибо все сии обстоятельства суть внешние и сами чрез себя недвижимы. Почему не они движут дух наш, но сами требуют от мужественной души в движение приведены быть. Но воин храбр бывает тогда; когда его совесть не зазорна, не смущенна мысль, и чувствует справедливость стоящую со своей стороны. Ибо в таком случае берет он на себя свойство судии, который идет наказать виноватого. Но неимеющий надеяния на справедливость свою смущается мыслею, унывает духом, очи его мраком наполняются, его страшат сновидения, ему мечтается, что видит над противною стороною различные знамения покровительства небесного. А при том совесть зазорная сквозь огни орудий военных открывает пламяни вечные, и после поля сражения указывает ему путь лежащ ко аду. И для того трепещет и ищет скрыться от бедности будущей бегством смерти настоящей. И от сего-то родится сей ужас, называемый панический , который внезапно поражает все воинство. И от сего-то бывает, что не токмо гонит един тысячу, а два тьму, но и бегает нечестивый никому же гонящу. Се не в силе констей восхощет, ниже в лыстех мужеских Вышний благоволит; благоволит Господь в боящихся Его и до уповающих на милость Его. 160 Таковый богобоязливый герой нельзя, чтоб не был украшен и человеколюбием: которое свойство как есть плод благочестия, так и для истинного победителя есть нужное. Ибо в случае военном человеколюбия действие есть, не допускать далее предела справедливостию предписанного простираться, то есть, ослабив неправду действующую, в прочем и неприятеля щадить и человечество в нем сродным себе почитать. Сие против неприятеля оружие есть наисильнейшее. Ибо и неукротимые звери ласкою и любовию укрощаются; и добродетель и в неприятеле хвалима и любима есть.

http://azbyka.ru/otechnik/Platon_Levshin...

Евангелие, возвышая наше честолюбие в рассуждении вечных благ, утверждает при том, что имеет право в оных можно только единственно при верном исполнении тех обязанностей, какие имеют правитель, гражданин, друг, начальник, подчиненный; что надобно здесь в преподобии и правде, в подвигах и трудах благотворить отчеству, дабы принять венец жизни. Бог , ничем столько не благоугождается, как жертвой, приносимой на пользу общего блага. Никто больше не ревнует к славе его, как бдительный подвижник. В таком убо уверении, в таком расположении, что может ослабить усердие благодатного гражданина; страсть ли или корысть; леность или измена? О, ни истощение самой крови не приведет духа его в расслабление, потому что вера укрепляет его, вера ободряет, представляя сугубый венец почестей, венец славы на земле и венец бессмертия на небеси. А по сему, нет сомнения, что нравов добрых и порядочного общежительства основание есть закон и вера. Она сколько располагает во благое всякого возможности; столько величественно уважает, как божественные уставы, так и общественные должности в очах совести. Нельзя не признать, что бы бескорыстная правота в делах, верность в дружестве, покорность к начальству не были единственным началом общего благоденствия. Неоспоримо, что искренность в беседах, благоснисходительный дух, прощение обидам, смиренномудрие в высокой степени утверждают весь благословенный состав общества; а однако, все сии священные добродетели не больше прежде уважаемы были точию следствиями философского духа. Вся система древних законодателей состояла в том, чтобы только по наружности обуздать зло, по наружности воспретить убийство, хищение, клевету, неправду. Впрочем, мало то уважаемо было, что душа не чиста, сердце развратно и страсти законопреступны, только бы они прикровенны были неизвестностью. Но наружность одна, сколько бы она ни благоустроена была, может ли составить честность или добродетель? Ни как. Надобно, чтобы внутренность была благоприменительна, сердце непорочно и мысль просвещенна, дабы утвердить добронравие, утверждающее в общежитии мир и тишину.

http://azbyka.ru/otechnik/Ioasaf_Zabolot...

Если же кто смотрит только пользу свою, пренебрегая благополучие других; и следовательно не стяжал в сердце своем любви ко врученным его попечению: то каковых печальных следствий для несчастливых овец ожидать должно? Будет ли таковой плакать над несчастием другого, как Иаков над окровавленною ризою сына своего, и возьмет ли участие в страдании Иосифове? Будет ли он бегать по горам, чтоб искать овцы погибшей? Будет ли он возжигать свечу неусыпаемого бдения, чтоб сыскать другого драхму потерянную? Будет ли он иметь ревность Финеесову, чтоб отмстить своевольство беззакония? Будет ли он с Моисеем лучше изволять страдать с людьми Божиими, нежели прельститься на Египетские сокровища? Будет ли он с Иовом нога хромым, и око слепым? Будет ли он, яко кокошь собираяй птенцы своя под крыле? Ах! и сколь важны сии вопросы. Се аз на пастыри, глаголет Господь Бог Вседержитель, святый Израилев: Се млеко ядите, и волною одеваетеся, и тучное закалаете, а овец моих не пасете. Изнемогшаго не подъясте, и болящаго не уврачевасте, и сокрушеннаго не обязасте, и заблуждающаго не обратисте, и погибшаго не взыскасте, и крепкое оскорбисте трудом, и властию наказасте я и поруганием. Не поискаша пастырие овец моих, но пасоша пастырие самих себе, а овец моих не пасоша. 262 Страшно есть сие прещение Господне, и кто постоит противу мраза гнева его? Но не таков есть, кто любит овцы своя. Он есть пастырь добрый; пастырь добрый душу свою полагает за овцы. Он чадолюбивый отец. Польза чад, польза его. Благополучие их, его блаженство. Жизнь их, жизнь его. Се аз и дети, яже ми дяде Господь; ты веси, яко люблю тя; ты веси, яко люблю и овцы твоя. К сему же обязательству надлежат и овцы, надлежат и подначальные. Прилагаемое о их благополучии попечение требует от них воздавать своим промыслителям любовь сыновнюю, благодарность искреннюю, почтение глубочайшее. Требуются от них поступки во всем добросердечные и повиновение усердное. Надобно, чтоб они увеселялись внутренно зрением своих благодетелей, и так бы сердцем своим к ним были привязаны, якоже очи раб в руку Господей своих, якоже очи рабыни в руку Госпожи своея. 263

http://azbyka.ru/otechnik/Platon_Levshin...

Может закон человеческий удерживать от злодеяния страхом; но сие средство ненадежно, когда при том совесть злодерзновенна и внутреннее расположение не объято воображением того, кто испытует сердца и утробы. А посему вера и участвует здесь, преимущественно в расположении во благое сердце; она и делает, почтительными в совести, общественные законы; отнимает всякое убежище для не преподобных страстей, предъявляя положительно, что должно делать и чего убегать, показывая при том и печать десницы Вышнего сице заповедавшего. И вот златая узда востягивающая разврат сердца! Вот образ, каким благоустрояется общественная совесть или приводится в то состояние, дабы повиноваться Господу ради аще Царю, аще преобладающую, аще закону и порядку законом предписанному. Мы, обращая внимание на древние времена, сколько ясно усматриваем истину сию; столько находим оные печальным примером неблагоустроенной совести и несчастливого от истины удаления. Какое тогда было действие закона и совести? То, чтобы только пещись об одной жизни, об одних оных выгодах; чтобы счастье полагать в одних чувственных забавах, утеху в бесчеловечных действиях, богопочтение в наружных обрядах и гнусных жертвах; жребий в хитростях, власть в несносном мучительстве, победу в кровопролитии побежденных, ах, саму нежность родительскую в ужасных, рождения своего, злоупотреблениях. При такой убо смеси суетного превращения, как не можно было совести проникать в существо закона; то потому и нравы их были не благодатны и вся жизнь безместна. Но, когда пришедый в мир засвидетельствовал истину, когда озарил свет Евангельский, когда Апостольская ревность испустила вещание к концам всей земли и вера утвердила престол; тогда, о, спасительного действия оные, тогда прямое удовольствие поставлено в непорочной совести, восстановлены права человечества на развалинах мучительства, утвердился союз братолюбия, сопрягающий не сограждан токмо, но и целые племена, или народы любовным единением. Тогда скрылось суеверство; нравы преобразились, восторжествовала правда; тогда суетой человеческой, изобретенные чтилища ниспровержены, а истина научила, что Бог есть и иже кланяется ему, духом и истинной достоин кланяться.

http://azbyka.ru/otechnik/Ioasaf_Zabolot...

Почтенное так же мнение делает в нас учение; и за тем многие, просветившись науками, высоко о себе мечтают; да и другие иногда об них тоже думают. Нет сомнения, что просвещение есть, особливый дар милосердого Божества; да и просвещенный человек достоин всякого почтения, но когда достиг того конца, для которого учение нужно и предлагается, то есть, чтоб исправить сердце свое, чтоб страсти свои побеждать, чтоб знать других снисходить немощам, и оные врачевать, чтоб собою дать пример добродетели, и случай к прославлению Отца светов. С сим соединенное учение возносит человека от земли и творит близким Богу: а без того труд суетен, и просвещение темно. Если кто только учением надымается и других презирает, если все по своим мыслям превратить хочет, если в тонкости и в мелкости входя, проходит истину спасения: таковой есть суемудрен, и достоин сожаления, что приняв сокровище Божественное, оное в пользу свою и других употребить не может. Делает честь учение, но украшаемое честностию, совестию непорочною и нравами похвальными. Тогда-то ты, который вкусил сладость истины небесной, тогда ты сын мудрости вечной, участник света не созданного; тогда ты содруг разумных духов Ангельских. Сие рассуждение служит к утешению тех, кои высокими науками не просвещены, но впрочем честностию нравов преукрашены. Ибо и неученый, но добродетельный человек осудит ученого пред Богом; поскольку то исполняет без учения, что учение требует. Есть еще мнение, которое отдает честь богатым. Но не входя в пространное мнения сего разбирательство, можем кратко сказать, что богатство само чрез себя есть вещь средняя; по разным употреблениям бывает оно добро и худо. Дает Бог его добрым; и за тем нельзя его назвать худым: имеют же его и худые, и потому нельзя его почесть за истинный плод добродетели. Честь или бесчестие богатого зависит от доброго или худого богатства употребления. И так уже из всего сказанного нами видим ясно, на чем должно быть утверждаемо других о нас мнение, и взаимно наше о других, и что делает нам истинную честь.

http://azbyka.ru/otechnik/Platon_Levshin...

Таким образом, Петр не уклоняется от соблазнов, но пытается противостоять им своими человеческими силами: он не отрекается от Господа по своей свободной воле, как это сделал Иуда, напротив, его воля состоит в том, чтобы быть со Христом даже до смерти, однако он не может противостоять силой своего человеческого волеизъявления напастям этой ночи. Его отречение – свидетельство его немощи, о которой он сам не ведает и о которой узнает, лишь когда исполняется пророчество Господа. Он словно иллюстрирует горестное наблюдение апостола Павла: Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю… Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, что не хочу: уже не я делаю то, но живущий во мне грех… Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7, 15, 18–20, 24). Горький плач Петра, отрекшегося от любимого Господа и не смогшего противостоять искушению, исполнен подобного же сокрушения: «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» Петр не хотел – и отрекся от Любимого. Иуда сам по своей воле – захотел – и предал за деньги Нелюбимого. Петр плакал горько и смиренно исповедал свою любовь ко Христу. Иуда понял, что совершил преступление непоправимое, подсудное иудейскому закону, – «предал кровь неповинную» и, вернув деньги, повесился. Петр знал: Кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим небесным (Мф. 10, 33) и оплакивал свой разрыв с Тем, Кого он любил и у Кого были глаголы вечной жизни (Ин. 6, 68). Иуда знал: Проклят, кто берет подкуп, чтобы убить душу и пролить кровь невинную! И весь народ скажет: аминь (Втор. 27, 25). Петр покаялся пред Господом и был прощен. Иуда раскаялся в злодеянии, которое не смог вынести, отчаялся и удавился. В результате Петр стал первоверховным апостолом, которому вручены ключи Царства Небесного, Иуде же – лучше было бы... не родиться (Мф. 26, 24; Мр. 14, 21): он стал именем нарицательным, символом предательства. Именно с ним связаны все человеческие аллюзии, вызванные коварством, корыстолюбием, изменой и низостью.

http://pravoslavie.ru/put/3083.htm

Таковой в должности тщаливости и ревности кто подражать не должен? Но не все достойную таковых подражателей похвалу заслуживают. Иной с дремлющими глазами сидит за судейским столом: с холодным духом другой священное занимает место: иной так дело производит, что, как говорят, из рук дело валится. К гулянию охота; но когда позовут на дело, на труд, тотчас пошли отговорки; можно и в другое время сделать: не все сделать вдруг: всех дел не переделать. А между тем жар душевный холодеет, привычка лености веревки крепче вяжет: праздность и гуляние прелестнее становятся: прилежание пропадает, труд скучным становится: польза уходит, проходит время, расслабление все члены к доброму подвигу связывает: дух отягощается, и душа уже не действует. Где же исполнение должности? или совсем оставлено, или, когда принуждать будет крайняя необходимость, то уже считается за довольное; чтоб сделать как-нибудь. Каковые же такового нерадения бывают причины? Разные; иной не понимает своей пользы: другой во излишнем воспитан послаблении; третий не к тому родился и расположен, к чему определен он. А у других есть и иная причина; а какая, послушаем следующее. Тщательность и прилежание требует еще рассмотрения, с каким кто видом и намерением оное употребляет. Сие паки увидим мы на Апостолах. Они должность свою проходили с крайнею бескорыстностию, почитая наилучшим своим прибытком увеселить совесть свою исполнением своего звания, и доставить другим пользу. Павел Ефесским пресвитерам прямо засвидетельствовал: Сребра или злата или риз ни единого возжелах: сами весте, яко требованию моему и сущим со мною послужисте руце Мои сии. 223 Не для того, акиб они не имели права, требовать за труды свои пропитания: Кто воинствует своими оброки когда? Кто насаждает виноград, и от плода его не яст? или кто пасет стадо и от млека стада не яст? но не сотворихом, говорили они, по власти сей; 224 для чего? да не преткновение кое дамы благовествованию Христову. Кто сему последует, тот достоин почтен быть подражателем Апостольским: иные, как выше сказали мы, леностны в должности своей для того, что прибытков получить не чают: а некоторые и тщательны, но единственно взирая на прибытки неправедные. Беспристрастие есть наилучшим исполнения должности украшением, и честность должна быть тому основанием. Впрочем буди всяк доволен оброки своими, и в благословенной от Бога части поставляй довольство свое. Сохранение чести есть наибольшим приобретением; а оную потеряв, теряется все. Ежели бы таковые люди разумели, сколь есть приятно не обличаему быть совестию своею, и сколь есть мило иметь не большое, но справедливое: то неотменно неправедною корыстию, яко подлейшею страстию, возгнушалися бы, и должности бы свои проходили с большею честностию; следовательно и с большею пользою своею.

http://azbyka.ru/otechnik/Platon_Levshin...

Таковой род свободности есть из благороднейших. Ибо проистекает он из источника чистейшего. Иной исполняет закон, опасаясь за преступление наказания; иной для пользы чаемой, другой для снискания славы. Все может быть не худо; да опасно, чтоб при случае, когда б не предвидел таковой за порок свой наказания, или б не надеялся получить себе чаемой пользы или славы, что не редко случиться может, чтоб говорю, при таковом случае не расслаб он в делании добродетели, или и совсем оную не пренебрег. Но свободностию Евангельскою укрепляемый понимает ясно благо и зло и следствия их; уверен о мудрости и благости Законодателя, чувствует любовь и благодеяния своего Промыслителя и в нем Отца находит: и для того исполняет закон не по силе приказания одного; ибо таковой есть временщик: не от страха; ибо таков есть раб и подл: но по любви; ибо он почитает себя сыном: но от ревности; ибо честность почитает паче всякого прибытка: но от благоразумия; ибо он духом святым просвещен есть. И потому нет опасности, чтоб и тогда, когда б случай за его честность грозил ему вредом и бесчестием, чтоб и тогда сделался он изменником добродетели. В сем-то рассуждении во святых книгах пишется, что праведнику закон не лежит, что мы избавлены от закона , 137 не для того, акиб праведник закон исполнять не одолжен был; но что для праведника закон не есть принудительный повелитель, а есть зерцало живо представляющее его добродетель. О когда б таковая свободность больше имела действия в сердцах человеческих! меньше б законодатели и законоблюстители имели затруднения; меньше б добродетель имела худого примеса. Ибо недостаток сея свободности причиною есть, что к благочестию пристает несколько лицемерия, в дружбу вмешивается прибыток, в благодетельную склонность вкрадывается тщеславие; а под ревностию кроется мстительность собственная. И потому таковой есть связан на земли; ибо двоедушно есть сердце его. Связан и на небеси : ибо Бог любит кадило благовонное без примеси всякого зловония. Остается еще рассмотреть нам последний род свободности, которую можно назвать церковною . О ней особливо говорят в заглавии от нас положенные Евангельские слова, о духовном вязании и решении. О сей свободности разные между разными происходят рассуждения и споры, и всяк оную определяет по мере своего понятия или страсти. Но сообразуясь со основанием Писания и самой истины, должно сказать, что свободность церковная состоит в праве пользоваться всеми преимуществами, соединенными с церковию . А преимущества церкви суть, быть членом сего святого общества, иметь участие находиться во всех его священных собраниях, с прочими выхваляя общего Владыку, наслаждаться умным зрением Его совершенств; пользоваться дражайшим даром, чтоб быть участником святой трапезы, и под видимыми знаками питаться телом и кровию Господнею. В сем состоит решение, или свободность церковная; следовательно вязание состоит в лишении всех оных преимуществ.

http://azbyka.ru/otechnik/Platon_Levshin...

Таким образом, и при этом мнении, апостол Пётр является тем же предречённым у пророка камнем, который ударил в ноги мирового колосса, Рима, заступившего место древнего Вавилона. Для соглашения же существующих возражений против пребывания апостола Петра в Риме с преданием римской Церкви можно допустить сказание Евсевия (Chronic ad ann. 43), что в 43-м году Пётр прибыл в Рим и был тут епископом римской Церкви до 49 года, то есть до времени изгнания Клавдием иудеев из Рима ( Деян.18:2 ). Потом, принуждённый удалиться из Рима, снова отправился на Восток, где в 52-м году мы видим его на Соборе апостольском; в 54-м году в Антиохии ( Гал.2:11 ), и около 63 года в Вавилоне, откуда в том же или следующем 64-м году он опять возвратился в Рим; но здесь он уже не застал апостола Павла, который, освободившись из первых уз, отправился в новое апостольское путешествие на Восток, и может быть, на Запад (до Испании). Апостол Пётр мог застать в Риме, или же привести с собой туда, только спутников павловых, Силуана и Марка, и с одним из них послать свое Послание из Рима в Малую Азию. В свою очередь и апостол Павел, года через три возвратившись в Рим, мог уже не застать апостола Петра в живых, так как, по более вероятному преданию, смерть его последовала целым годом раньше смерти апостола Павла. Может быть даже, известие о смерти Петра и побудило Павла поспешить в Рим для утешения верующих, опечаленных смертью первоверховного апостола. Но и Павла ожидала в Риме такая же участь, какая постигла и Петра, и других христиан. Этим приходом апостола Петра в Рим во время отсутствия апостола Павла из Рима и можно объяснить молчание его в своих Посланиях о Петре, а отправлением Силуана с Посланием Петра на Восток объясняется отсутствие приветствий от его имени и неупоминание о нём в Посланиях Павла, писанных из Рима. Время написания. О времени написания первого Послания можно заключать из того, что Силуан, спутник апостола Павла, находится при Петре, а он мог отделиться от Павла не прежде отправления его в Рим, то есть не раньше 60 года. Апостолу Петру известны Послания к римлянам и ефесянам, а последнее появилось в 63-м году. Первое Послание Петра по времени не должно далеко отстоять от второго, так как в этом последнем напоминаются и повторяются увещания, высказанные в первом; но второе Послание ( 2Пет.1:13–15 ) написано незадолго до смерти апостола. Посему первое Послание могло быть написано в 63–64-й годы. Под этим временем согласуется и то обстоятельство, что Марк в 62-м году думал оставить Павла в Риме и отправиться в Малую Азию ( Кол.4:10 ), откуда он мог проникнуть и дальше на Восток, к апостолу Петру. Особенности Послания.

http://azbyka.ru/otechnik/Aleksandr_Ivan...

  001     002    003    004    005    006    007    008    009    010