| Помнится только, что я просто-напросто был совсем ошеломлен. Но вот что любопытно и странно, что из всей этой головокружительной сумятицы живо и ярко запечатлелся в моей памяти один случаи, который я в свои записки не внес. Это было в колоссальных развалинах Каракалловых термов. Граф Строганов со своим семейством и я остановились на широкой поляне, покрытой серым щебнем вперемежку с зеленою травою. То была некогда одна из громадных зал в термах. Направо саженях в тридцати от нас поднималась далеко вверх громадная стена шириною в крепостной вал. На ее вершине по синему небу при закате солнца вырисовывалась перед нами в черных силуэтах группа нескольких человек. В середине, отделясь от прочих, стоял один, размахивал руками и указывал им то в ту, то в другую сторону. Это был не кто иной, как Отфрид Миллер, тот самый, книга которого служила мне превосходным руководством по классической археологи, о чем я не раз говорил вам. Отправляясь в Грецию с ученою целью, он остановился на несколько дней в Риме. Граф, осведомясь в германском археологическом институте, что в известный день и час будет он в Каракалловых термах, повез нас туда же, чтобы показать нам этого знаменитого ученого. Месяцев через пять дошло к нам в Неаполь известие, что Отфрид Миллер скоропостижно скончался в Греции. Я уже имел случай упомянуть вам, что в мае 1840 г. ездил я из Неаполя в Рим один на две недели, чтобы навсегда с ним проститься. В этот короткий срок я столько исходил по всему Риму и его ближайшим окрестностям, по церквам, дворцам и виллам, по галереям и музеям, по развалинам и всяким другим урочищам, я столько насмотрелся всего и перечувствовал, столькому научился, что иному не поспеть бы за мною и в два месяца. Заранее составил я себе план с обдуманно строгим выбором, что надобно мне в Риме осмотреть и где быть, и не ограничивался белым обзором, даже по нескольку раз побывал там и внимательно изучал то, что особенно меня интересовало и что казалось мне самым важным и необходимым. В голове моей крепко засела всего меня охватившая мысль, что этих сокровищ знания и образования я уже потом никогда не увижу. |
| Таким образом, исторические факты и изучение современных религиозных верований красноречиво свидетельствуют против мысли о поступательном движении религии и подтверждают библейское известие о том, что первобытною религией было единобожие, а не политеизм. Замечательно, что еще древние философы высказывали мнение, что первобытная религия есть самая совершенная, например, Цицерон. Многие из новых ученых также стоят на стороне библейского воззрения, например, Крейцер, Гримм, Отфрид, Мюллер и др. Приняв это воззрение, мы должны поэтому признать политеизм не как зерно, зародыш религиозного сознания в человечестве, но как искажение его и разложение религии. Совершенство первобытного человека и его падение Признав первобытную религию истиною и совершенною сравнительно с языческим мировоззрением, мы должны изменить взгляд отрицательной критики и на первобытного человека. Он уже не дикарь, малым чем возвышающийся над животными и неспособный носить чистой религиозной истины. Насколько единобожие чище политеизма, настолько древнейший человек выше позднейших языческих поколений, и на этом основании необходимо не только отделить его от неразумных животных, но и признать совершенным с первых дней существования. Первый человек был совершен; однако же, мы отнюдь не хотим сказать, что он владел разносторонними познаниями, совершил великие подвиги, был образованным и добродетельным в обыкновенном значении слова, но выражаем лишь то, что он получил от своего Творца высокие силы ума, чувства и свободы, в которых, как в семени, заключалось все богатство последующего развития и которые были вполне достаточны, чтобы человек мог осуществить идеал, начертанный Христом: «будьте совершенны, как совершен ваш Отец Небесный». Наделенный такими силами, первобытный человек тяготел к истине и добру, и инстинктивно постигал их, но при этом требовалось руководство извне, так как развитие человека невозможно без внешнего влияния, а затем и собственное упражнение, самодеятельность и труд, чтобы инстинктивные влечения привели к действительному совершенству. |
| То, что человек должен перестать противостоять Богу, не отрицает субъектного характера, который мы приобретаем, становясь личностью. Бог-творец даровал нам свободу личности, и Бог-спаситель искупил нас от неизбежного злоупотребления этой свободой, не отнимая ее у нас. Мы не превращаемся в чистые отношения, избавляясь от собственного «я» (или будучи избавлены от него кем-то другим). То, что опыт спасения не отрицает ни человеческой индивидуальности, ни нашего существования отдельно от Бога, становится очевидным при чтении одного из основополагающих с сотериологической точки зрения отрывков Нового Завета: «И уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия» ( Гал. 2:20 ). Как утверждается в этой, на первый взгляд, парадоксальной формулировке, в спасении личностная природа не ограничивается чистыми отношениями; и хотя живу уже действительно не я, Христос тем не менее живет во мне, а я живу верою. 452 Антропологический постулат о том, что свободная личность созидается через свои отношения с Богом, находит сотериологическое соответствие в парадоксальных утверждениях, подобных Гал. 2:20 . В основе такого соответствия лежит то, что человеческое «я» сохраняет свою тварную целостность, обретая благодать («живет во мне Христос») несмотря на резкое нарушение этой целостности («уже не я живу»). 453 Мы понимаем, что в обоих утверждениях Павел имеет в виду одно и то же «я», когда задумываемся о том, что в противном случае спасение не было бы доступно никому из нас. Иными словами, Богу пришлось бы создавать обновленного спасенного человека ex nihilo. Смерть грешника и воскресение человека, примирившегося с Богом, – это смерть и воскресение одного и того же человека; речь идет о смерти грешника и о его воскресении, как справедливо заметил Отфрид Хофиус 454 . Идея Ратцингера о личности, целиком состоящей из отношений, исключает сотериологическую диалектику понятий «я» и «не я»; наше «я» растворяется в отношениях, превращаясь в «не я». Однако продолжение существования этой диалектики имеет огромное значение с точки зрения антропологии, сотериологии и экклесиологии. |
| 1633 Поэзия Пиндара имеет своим содержанием и мифические сказания, и гномы и, сравнительно с гомерической, идет далее, не только выясняя и развивая воззрения Гомера и Гезиода, но и привнося новое, философское учение. 1634 Составлена была и генеалогия, или последовательная историческая таблица древних пророков и поэтов до Гомера. В этой родословной Орфей или занимает самое первое место, или непосредственно следует после Аполлона за Лином, Пиером и Эагром ( αγρος). Lobeck. Aglaopham. т. I. Orphica. р. 323. 1635 Postremo, ne quid omittatur, прибавляет к этому Лобек, Orpheus Thracum populis fuit auctor amorem in teneros transferre mares. Ovid. Met. X. 83. Lobeck. Ibid. p. 243. 1636 У Гомера нет упоминаний об Орфее, хотя встречаются имена Лина и других древних пророков. Трудно объяснить это молчание Гомера только тем, что не было повода к упоминанию об этом древнем певце богов, как справедливо замечает Лобек. Ibid. De aetate Orphei. 1640 Как шатки впрочем взгляды критиков на время происхождения орфических стихотворений, видно из того, что один и тот же отдел их одни относят к глубокой древности, другие к христианской эпохе. A ργοναυτικ например, по Германну, принадлежат к V христианскому веку, а по Геснеру – к до-гомерическому периоду. Orphica. Hermanni. р. 775 – 826. 1642 Этот новый сравнительный метод, приложенный к религии Греции, значительно уясняет греческую мифологию. По преимуществу держались его из новых филологов: Welcker в Grichische Götterlehre и Maury в Histoire des Religions de la Grêce antique, а также и Отфрид Мюллер в Geschichte d. Griech. Litteratur. 1643 Ахеяне, эоляне, доряне и ионяне. По-видимому в племенном родстве с ними находились и малоизвестные лелеги. О связи греков по происхождению с фригийцами, лидийцами и другими народами Малой Азии сказано выше. Herodot. I, 56. 7, 95. 1644 Имя пеласгов ( πελασγο) производят от одного корня с словами: παλαχθων, πελος, πελγων, которые значат «древний, старый». Если принять такое значение слова пеласг, то оно будет синонимическим с именем греков ( γρας, γρας, γραα), которое значит также «старик, древний». |
| До такого систематического монотеизма первый человек, конечно, возвыситься не мог. Но, не будучи способен возвыситься до монотеизма путем отвлеченного мышления, он мог возвыситься до него путем непосредственного созерцания, путем тесного живого общения с Богом. Его духовные силы, как силы чистые, неповрежденные, наиболее всего способны были к такой созерцательности. К такому же именно заключению приводят и исторические данные. Кому не известны труды Крейцера и Гримма по исследованию религий и мифологии, а между тем и тот и другой положительно свидетельствуют, что начальной формой религии был монотеизм и притом самый возвышенный. Вот слова Крейцера: „Я твердо держусь, говорит он, моего главного убеждения во всей его широте, именно, что в основе первоначальной религии лежало чистое богопознание и богопочтение, к которому все последующие религии относятся, как преломленные бледные лучи к полному блестящему солнечному лучу 70 . Подобным же образом говорят: Гримм 71 , Шлегель 72 , Волькер 73 , Отфрид-Миллер 74 и др. И действительно, если присмотреться внимательнее к языческому политеизму, то всегда почти можно увидеть ясные следы единобожия. Эти следы делаются все заметнее и заметнее по мере того, как мы удаляемся от памятников новых к памятникам древним. Так в древнейших частях Индийских Вед есть, по свидетельству Макса Мюллера, несколько мест, ясно указывающих на единобожие 75 . То же самое нужно сказать о древних греческих памятниках. Древний греческий Зевс не имел первоначально ни сыновей, ни дочерей, какими окружила его потом греческая мифология. В древних орфических книгах он изображается единым первоначальным виновником всего сущего, единою Божественною силою, от которой произошли и боги и люди 76 . Немецкий хроникер XII-ro столетия Гельмольд говорит о славянах Венедах, что они, при множестве богов, признают единого Бога на небе, Который царствует над всеми ими, и веруют, что Он – могущественнейший и сокровенен в небе 77 . Один из протестантских миссионеров, Ольдендорп, свидетельствует, что между негритянскими племенами, даже между грубыми, нет ни одного, у которого, несмотря на господствующий фетишизм, не было бы веры в единого Бога, признаваемого отцом всего сущего 78 . |
| В результате он приходил к тому заключению, что образование языка славянского или русского, ибо в существе и тот и другой одинаковы, началось в IX в., с X в. продолжалось в России беспрерывно не оригинальными писателями, но новыми переводчиками других сочинений всякого рода, а особливо исторических, законных и церковных книг. Его положения сводились к утверждениям, которые всеми считаются парадоксами: «1) Из всех новых языков славянский есть один из образованнейших (я не говорю здесь о его богатстве и других преимуществах): как он достиг сего, объясняется ходом его образования. Образцом ему служил греческий язык, образованнейший из всех тогдашнего времени, хотя Кедрин и не писал, как Ксенофонт. Славянский же язык был отменно удобен к восприятию всех свойств и красот греческого. Так как переводчики переводили большею частью слово в слово, а не как Кедмон англосакс и немец Отфрид, которые всё переделывали по стихотворчески, то и должны были волею или неволею гнуть свой язык, делать его таким, выискивать новые обороты, чтобы вернее выразить подлинник. 2) Из всех новейших языков славянский образовался прежде всех. Каковы были в XIII, XIV стол, немецкий, французский, английский и пр. языки? Стечение счастливых обстоятельств способствовало в этом Руссам. Перевод с образованного греческого языка продолжался несколько веков беспрерывно; служба, божия отправлялась на отечественном языке (а не по латыни, как во всей прочей Европе). Как именно мы, немцы, опоздали в этом (ибо не более 70 лет, как начали мы писать чисто по-немецки, к чему приучились большею частью переводами с Французского и английского), очень живо чувствую я, читая русскую Четью Минею м. б. XIV стол, и тотчас за нею собрание немецких проповедей, напечатанное в 1674 г., и сравниваю не содержание, а слог их. В первой нахожу я порядок в изложении, крутые периоды, вводные предложения, связанные одно с другим 10 различными причастиями, звучные сильные и богатые слова и пр. Какое сравнение с бедным немецким проповедником! не забывая и тогдашнего регенсбургского подъячего. |
| В. Шлегель в следующих выражениях: «Чем больше я углубляюсь в историю древнего мира, тем более убеждаюсь, что те народы, которые, сравнительно с другими, были более нравственно-образованными, делались такими именно вследствие своего более чистого и правильного образа почитания высочайшего Существа, что магическая сила природы только позднее вызвала многобожие и затмила в народной вере прежние более чистые религиозные понятия» 253 . Монотеистическая форма религии (единобожие), по словам Гримма 254 , является первоначальной в истории человечества; из ее недр возникло в эпоху детства народов многобожие, причем возвышеннейшие свойства одного божества были развиты в понятии об отдельных богах. Отфрид Миллер точно так же признает первенство за монотеизмом 255 . В частности, относительно монотеизма первоначальной религии персов приводит много убеждающих данных Болен 256 , относительно религии египтян – Мори 257 . Некоторые исследователи (Шмидт и др.) находили следы монотеизма в древнейшей священной книге китайцев – Шукинг. Если относительно памятников древнекитайской религии большинство ученых исследователей новейшего времени не разделяют мнения прежних исследователей, находивших здесь целую массу остатков чистых первобытных воззрений: то относительно сохранения монотеистических понятий в памятниках древне-индийской литературы мы находим свидетельства у многих весьма авторитетных новых санскритологов. Макс Мюллер 258 в своей «Истории санскритской литературы» приводит несколько мест из древнейших частей Вед, в которых выражается верование в одно божество. Из этих мест особенно замечательно то, в котором прямо высказывается мысль о позднейшем происхождении многобожия. Вот что говорится в Х-й книге Вед в 11-й главе: «В начале не было ничего, ни звездного неба, ни облаков, ни тверди. Что же скрывало все под собою, что это за непроницаемая глубина, таившая в себе все это?... Единственно одно только существо дышало и жило тогда само по себе, другого же какого-нибудь существа не было еще... |
| Своими Всеобщими Историями известны еще Иоган Миллер, Пелиц, Беккер, писавший для юношества, Бредов – для народа, Вахлер – сокращенно для учащихся, и многие другие. 13. Специальными трудами, по разным отраслям Всеобщей истории известны следующие писатели. Винкельман и Отфрид Миллер с глубоким знанием обработали историю Древнего искусства. Гейне, Фосс, Герман, Вольф, Фридрих и Бернгард Тирши, Мансо, Якобс, Бек, Беттигер и Вахсмут оказали много важных услуг для основательного познания Древности в разных отношениях. Гаммер славен своими глубокомысленными, обширными трудами по части Мугаммеданской истории, этнографии и поэзии. Из сотрудников его по этому предмету известны Рейске, Михаэлис и Эйхгорн. Историю Новой Греции обработал Фальмерайер всего удовлетворительнее, Испанскую – Шмид, Итальянскую – Лео и Ранке, Скандинавскую – Шлецер, Рюд, Моне и особенно Гримм. 14. Наконец своя отечественная история нашла в Германии множество усердных тружеников. В этом отношении в ней сделано было, однако, гораздо более по частям, нежели в целости. Таким образом, трудами своими известны, по предмету первобытной Немецкой истории, Барт, Масков, Моне, Историей Ост-Готов – Мансо, Вест-Готов – Амбах, Франков – Маннерт, Историей Салических Императоров – Штенцель, Гогенштауфенов – Раумер, Крестовых походов – Вилькен, Историей городов в Средних веках – Гюлльман, Историей Ганзейских городов – Сарториус, Папства – Ранке, Реформации – Менцель и многие другие. Отделение третье. Ораторское красноречие Глава первая. Определение ораторства. Условия и общий состав ораторской речи 1. Ораторское красноречие состоит в искусстве действовать даром слова на разум и волю других и побуждать их к известным, но всегда высоким и нравственным целям. Оратор достигает этого двумя средствами: силою и очевидностию доказательств он склоняет на свою сторону умы слушателей; a жаром чувства и красноречием, исходящим от душевного убеждения, побуждает их сочувствовать себе. Задача оратора состоит в том, чтобы согласить различные мнения в одну мысль и различные желания в одну волю. 2. Настоящей основой ораторского красноречия может служить только стремление ко благу человечества. Это единственный источник всякого одушевления со стороны оратора. Цели корыстные, порочные не могут иметь такого нравственного основания и потому лишают оратора глубины собственных убеждений; и это не позволяет слушателям сочувствовать его основным мыслям и чувствам. Бывают случаи, когда оратор потворствует страстям и тем или другим неправым видам слушателей, или когда он увлекает их софистическими оборотами доказательств. В это время оратор изменяет своему призванию и красноречие в устах его бывает мнимое. Справедливо сказал Цицерон, что оратором может быть только человек, желающий добра. Nemo potest esse orator, nisi vir bonus. |
| Один народ, на самом деле, начинал с относительно высшей ступени религиозных верований, другой – с низшей. Мало этого; среди самого языческого политеизма, мы находим несомненные исторические следы понятий о едином Боге, по-видимому, предшествовавшие политеизму, – следы, затемненные последним, но не исчезнувшие совершенно. Еще в начале нашего столетия, в эпоху первоначального возникновения теорий и воззрений относительно начала и истории религии, противоположных библейскому взгляду, Крейцер, в своей «символике и мифологии древних народов» – сочинении, доныне не потерявшем научного значения (Symbolik und Mythologie d. alten Völker), доказывал, что первоначальной формой религии был монотеизм, что последующим политеизмом он был затемнен и обезображен, но не уничтожен бесследно, и что, независимо от частностей, в самой пестроте политеистических верований он может быть узнан, – что «частности в преломлении лучей мифологической призмы не закрывают вовсе солнца истины, хранившейся, по преданию, в жреческих фамилиях». Взгляд этот впоследствии встречен был с недоверием, и, в том нет сомнения, во всех своих подробностях 21 он не мог быть оправдан исторически; но общая мысль Крейцера верна истории и подтверждается ныне большинством новейших мифологов и филологов. «Монотеистическая форма религии», говорит Гримм, «кажется первоначальной; из её недр изник в эпоху детства народов политеизм; возвышеннейшие свойства единого божества были развиты в понятия об отдельных богах» 22 . Отфрид Мюллер также стоит за первоначальное появление в истории монотеизма 23 . По словам одного из самых новейших филологов, Велькера, «сложные виды политеизма, развившегося в форму высокого горного хребта в истории древнего мира, позволяют нам, однако же, с этих высот, в глубине этого возвышения, у его подножия – уследить первоначальный монотеизм» 24 . В самом деле, история самого язычества сохранила следы первоначального единобожия. Правда, идея единого верховного божества в том виде, как мы находим ее в религиозных системах язычества позднейшей эпохи, не говорит ясно в пользу мысли о первоначальном монотеизме. |
| В новейшее время тот же в сущности взгляд, хотя в иной форме и на иных основаниях, по преимуществу же под влиянием начал сравнительной мифологии, именно под влиянием мысли, что Зевс указывает на обще-арийское древнейшее божество, высказывается многими филологами и мифологами. Отфрид Мюллер склоняется в пользу мнения, что Зевс был древнейшим богом греков, а его эпитет – Кронион, так обычный у Гомера, значит сын времени, или первовремени, вечности 1675 . Еще яснее высказывает это Велкер. Крон очевидно – время, говорит он, а название Зевса сыном Крона, с каким мы постоянно встречаем его у Гомера, значит «сын вечности» и указывает на него, как на существо абсолютное, как на первое и непосредственное проявление вечного начала и источник всякой жизни. В эпитете Κρονων, Κρονδης, т. е., сын Крона, Кронович, Кронид, какой дает Зевсу Гомер, нельзя не видеть, остроумно замечает Велкер, почетного имени. Оно усвояется только ему одному; братья Зевса (Посейдон и Аид, по мифу, дети того же Крона) упоминаются без этого эпитета. Выражение – Зевс Кронион таким образом совершенно тождественно с выражением – Зевс вечный. Отвлеченный Крон, в отношении к Зевсу, то же в Греции, по словам Велкера, что Заруана-Акарана у персов в отношении к Ормузду. Из этого эпитета «вечный» после образовалось понятие особого бога – Крона. Уран точно так же – продукт одной позднейшей систематизации верований 1676 . Определеннее и вместе с тем умереннее воззрение Преллера. В Кроне, как и в Уране, он видит олицетворение не отвлеченного понятия времени, или вечности, а живых, реальных сил природы, как и в самом Зевсе; но вместе с тем он предполагает, что и Крон и Уран явились позднее, и отвлечены от самого же Зевса, который есть один древнейший и единственный национальный бог греков, от начала имевший культ. Очевидно, говорит он, что «Уран и Крон отвлечены от культа Зевса, как и вообще старейшие боги в космогонии возникают из позднейших» 1677 . Уран и Крон, по этому взгляду, не отдельны от Зевса и содержат под собой то же понятие, только в некоторых его частнейших свойствах и обнаружениях; самое существование их культов в древнейшее время подвергается сомнению. |
|
|
