| Со 2 февраля 1924 года по апрель 1928 года владыка епархией не управлял. С 1924 по 1928 годы он находился в заключении на Соловецком острове. Его ближайшим другом в то время стал священномученик Иларион (Троицкий) . С 25 апреля 1928 года владыка стал епископом Серпуховским, викарием Московской епархии, а с октября 1929 года по 31 января 1930 года носил титул епископа Серпуховского и Каширского . В 1932 году епископа Мануила вновь арестовали и сослали в Сибирь. В 1939 году его опять арестовали и сослали в лагеря Канска. Осенью 1944 года его наконец освободили. С ноября 1944 года по 1 февраля 1945 года владыка находился в распоряжении Тамбовского архиепископа святителя Луки (Войно-Ясенецкого). 1 февраля 1945 года епископ Мануил был определен на Чкаловску кафедру. 21 апреля 1946 года на Пасху возведен в сан архиепископа. С 5 сентября 1948 года по 11 декабря 1955 года владыка епархией не управлял . В 1948 году его вновь арестовали и сослали сроком на 10 лет в Потемские лагеря (Явасе) Мордовской АССР . В 1955 году его освободили, а в 1956 году – реабилитировали. 21 декабря 1955 года владыка Мануил был назначен временно управляющим Чебоксарско-Чувашской епархией, а 7 февраля 1956 года его утвердили архиепископом Чебоксарским и Чувашским. 22 февраля 1958 года «во внимание к продолжительному и усердному служению святой Церкви удостоен права ношения креста на клобуке». 22 марта 1960 года владыка Мануил был назначен архиепископом Куйбышевским и Сызранским, управляющим приходами Ульяновской епархии . В своем архипастырском послании к духовенству и мирянам Ульяновской епархии владыка Мануил писал: «Глубоко верю в то, что духовенство и приходские активы верующих помогут мне беспристрастно разрешать наболевшие нужды и нестроения в приходах епархии… Всех вас паки и паки усердно прошу молитв ваших о мне грешном, да сохранит Всемилостивый мои слабые телесные силы для служения Церкви Христовой и да подаст мне мудрость и “право править слово истины”» . Митрополит Мануил личность в истории Церкви довольно спорная, и многие относятся к нему с долей скепсиса. |
| Иер. 41:1–3 1. И бысть в седмый мсцъ, Исмаилъ снъ сна Елисамова, рода црева, и велмжи цревы десть мжей с нимъ к в Массифаъ, и доша т вкп хлбъ. 1. И было в седьмой месяц, Исмаил, сын Нафании, сына Елисама из племени царскаго, и вельможи царя и десять человек с ним пришли к Годолии, сыну Ахикама, в Массифу, и там они ели вместе хлеб в Массифе. 2. И воста и десть мжей иже с нимъ, и поразиша мечемъ, и убиша, егоже постави црь над землею, 2. И встал Исмаил, сын Нафании, и десять человек, которые были с ним, и поразили Годолию, сына Ахикама сына Сафанова, мечем, и умертвили того, котораго царь Вавилонский поставил начальником над страною. 3. И всхъ иже бша с нимъ в Массифа, и всхъ Халдеевъ, иже бртошас там, и мжей военныхъ изб 3. Также убил Исмаил и всех Иудеев, которые были с ним, с Годолиею, в Массифе, и находившихся там Халдеев, людей военных. 41, 1–3. Исмаил, сын Нафании, был из племени царского, следовательно происходил из рода Давидова. Кто был Елисам, сыном которого также называется Исмаил, трудно сказать. Это мог быть один из сыновей Давида, поименованных во 2Цар. 5:14 ; 1Пар. 3:5–8, 14:4–7 ; и в таком случае выражение: сын Елисама нужно было бы понимать в смысле: «потомок Елисама». Это мог быть также тот «Елисам книгочий», т. е. член государственной канцелярии, о котором упомянуто в Иер. 36:12 , хотя и без прибавления: «сын царев», стоящего при имени другого вельможи в Иер. 36:26 . В последнем случае, Елисама можно было бы считать только дедом Исмаила. Убийство Годолии совершено во время трапезы, которую он устроил Исламу и его спутникам, как друзьям своим, – совершено следовательно самым коварным образом. Отчасти неожиданность нападения, отчасти, может быть, и состояние опьянения, в котором находились подвергшиеся нападению, содействовали успеху этого последнего. Всех, принимавших участие в трапезе, т. е. приближенных Годолии иудеев и халдеев, его охранявших, убил Исмаил и его товарищи. Из ниже ( Иер. 41:4 ) сказанного, что никто не знал о совершившемся убийстве, следует заключить, что оно ограничилось только людьми, находившимися в доме Годолии. О гражданах Массифы, оставшихся в живых, упоминается и в стихе Иер. 41:10 . О значении слов: егоже постави црь над землею см. ниже, под ст. Иер. 41:16–18 . |
| (Красная газета, 1924, 5 февраля, вечерний выпуск, с. 2.) В конце января епископ Мануил прибыл в Москву и явился к Тучкову для переговоров о делах Ленинградской епархии. – С такими архиереями, как вы, не разговаривают, таких архиереев к стенке ставят, – перебил его на первом же слове Тучков. – Вы это сознательно говорите? – спросил его епископ Мануил. -Да. – В таком случае, мне с вами не о чем разговаривать, – сказал епископ Мануил и вышел из кабинета. Перейдя через дорогу, он прошел затем в Наркомат юстиции, который помещался тогда с другой стороны Лубянки, и принес официальную жалобу на ГПУ. Красиков, работник Наркомата, заведовавший церковными делами, внимательно выслушал владыку, успокоил, поблагодарил за то, что тот обратился в Наркомат, и обещал принять меры. В тот же день епископ Мануил вернулся в Ленинград. Через два дня в Ленинград выехал также Тучков. 2 февраля 1924 г. им был арестован епископ Мануил и около сотни человек, которым приписывалось участие в тайной организации. Большинство своих однодельцев епископ Мануил не знал даже по имени. Через некоторое время епископ Мануил был приговорен к трем годам высылки и отправлен на Соловки. Все “дело” было, разумеется, гнусной провокацией типа “дела врачей”. Обновленческий Синод обратился к Ленинградской епархии по этому поводу со специальным воззванием, которое зачитывалось во всех обновленческих храмах. Приводим его здесь полностью: “Послание Священного Синода духовенству Ленинградской епархии. Отцы и братия! Кончилась церковная “мануиловщина”. То, чем влияли на сознание маловерующих людей: окропление храмов, покаяния архиереев и священнослужителей перед толпой народа, переосвяшение антиминсов и священных сосудов, сжигание Святых Даров и др. – все оказалось лишь ширмой, средством, чтобы эксплуатировать религиозное чувство верующих, организовать совершенно нецерковные выступления, мешая дело человеческое с делом Божиим. Горькое чувство охватывает и тех, кто в простоте сердца доверился им, и тех, кто напрасно пытался остановить их. Они увлекли за собою часть наших братии, а теперь, как, например, епископ Мануил, публично признают свои ошибки (?). Сколько опять слез и мук из-за прошлой уверенности в непогрешимости, из-за их епископского самоутверждения, вопреки предостерегающим голосам епископов Церкви Российской и многих-многих пастырей! |
| 10. А что с упразднением служения по закону, с усилением служения нового, во Христе, и с появлением верующих народов, которые полагаются и в числе чад свободной, не имея раболепного духа (так как вопиют: «Авва, Отче»), настало уже время к тому, чтобы иудейское согласие и синагога были устранены, и чтобы происшедший из нее народ был как бы лишен наследства в обетовании, на это также указывает Священное Писание. Равно также указывает оно и на то, что синагога иудейская по времени обратится и будет принята, и получит милость свыше и от Отца, так как познает Спасителя всех и Искупителя. Ибо играли между собою оба мальчика, то есть Исаак и Исмаил, упражняясь в прыганий. Гонение же ( Гал. 4, 29 ), как я думаю, было одним из видов игры, причем гонящим был Исмаил, а Исаак бежал от него. Но негодовала на это душа свободной, разумею Сарру. И она сказала божественному Аврааму: «выгони эту рабыню и сына ее, ибо не наследует сын рабыни сей с сыном моим Исааком» ( Быт. 21, 10 ). С беспокойством услышал Авраам слова эти; но услышал он также и повеление от Бога – повиноваться словам Сарры. Снабдив Агарь хлебами и водою на дорогу, он приказал ей удалиться вместе с сыном из господского дома. И она пошла, сетуя и плача, но заблудилась в пустыне. Когда же сын ее находился в опасности и плакал, сказано, «Бог открыл глаза Агари, и она увидела колодезь с водою..., и пошла, наполнила мех водою и напоила» его ( Быт. 21, 19 ). Смотри, как небесполезна для познания таинства даже и самая игра детей. Гнал Исаака Исмаил. Но что происшедший от служанки, то есть Исмаил, будет по времени гнать происшедшего от свободной, или народ верующий и христианский, это разъяснил блаженный Павел, так говоря об Исмаиле и Исааке: «Но, как тогда рожденный по плоти гнал рожденного по духу, так и ныне» ( Гал. 4, 29 ). Поскольку же Исмаил ратовал против происшедших от свободной, то высылается наконец синагога иудейская, имея скудное и малое напутствие, – хлеб и воду (то есть соответственное некоторым образом мере разумения ее слово познания и благочестия), с помощью коих ей естественно можно было бы не совсем дойти до смерти. |
| Он от всего сердца, искренно соболезновал людям, по-отечески любил свою паству и наставлял на правильный, спасительный путь. Высокая молитвенность была основой его внутренней жизни. Много скорбей, телесных болезней и огорчений перенес о. Исмаил, но он всегда находил утешение в горячей молитве. Молитва вводила его в атмосферу небесной жизни, давала силу его духу. Она соединяла его с членами Торжествующей Небесной Церкви и тем спасала от одиночества и уныния. В молитвенности заключалась духовная сила его пастырского воздействия на прихожан. Благодаря ей у о. Исмаила установилась незримая, но реальная связь с народом. В благодатной атмосфере храма, выходя на амвон со словами поучения, о. Исмаил всегда находил души и сердца людей открытыми к восприятию слова Божия. Как пастырь, проводящий жизнь в Боге, он воздействовал на своих слушателей благоразумно и осторожно, поскольку знал все трудности духовной борьбы. В простых, но красноречивых и мудрых поучениях о. Исмаил знакомил народ с жизнью и страданиями Господа, разъяснял заповеди, обличал пороки. Он духовно возрождал и преображал жизнь людей. В 1943 году архиепископ Сумской и Ахтырский Корнилий наградил о. Исмаила наперсным крестом. В мае 1947 года он вернулся в Глинскую пустынь. Но недолгим было его пребывание в обители. Через два с половиной года о. Исмаил был назначен настоятелем Николаевской церкви села Яцино Путивльского района Сумской области. По болезни в марте 1953 года архиерей разрешил ему вернуться в Глинскую пустынь, но уже в июне опять направил служить в село Усок Ямпольского района. Болезнь о. Исмаила все усиливалась, и в октябре он опять вернулся в обитель, где был назначен исполнять требы на дому у верующих села Сосновка. Через год его назначили священником церкви села Гамалеевка. Здесь он служил, несмотря на тяжелую болезнь, до августа 1955 года, а затем был возвращен в Глинскую пустынь на покой. В обители о. Исмаил тяжело болел (его мучил почти непрекращающийся кашель), но никогда не уклонялся от посетителей. |
| 2283 Мусульмане, конечно, не могут допустить языческого происхождения этого обряда, очень важного в их хадже, потому приводят в объяснение его происхождения легенду об Аврааме. Именно знаменитый мусульманский учений Аль-Газали говорит, что эти камни бросают «в подражание Аврааму, который, встретясь в этом месте с Иблисом, старавшимся внушить, ему сомнение относительно его жертвы или возбудить к непокорности воле Божией, получил от Бога всевышнего повеление бросать в него камни, чтобы прогнать его и лишить его всякой надежды». Ахмед-бну-Юсуф замечает, что «это бросание камней есть обряд, (установленный) Авраамом по случаю встречи с шайтаном», когда он приступил к принесению в жертву своего сына 2284 . С большею подробностью эта мусульманская легенда передается у Рабгузы. По его словам, когда Исмаил вырос, Авраам хотел принести его в жертву, вследствие повеления Божия, данного ему во сне. Иблис всячески хотел воспрепятствовать такому богоугодному делу. Он явился к Исмаилу в образе человека и убеждал его не повиноваться воле родителя. Исмаил не согласился. Тогда Иблис явился к Агари, но не успел и здесь, хотя и был уверен, что женщину легче сбить с толку. Когда Исмаил был уже около того места, на котором предполагалось его жертвоприношение, Иблис снова явился к нему в образе неизвестного мужчины и начал свои козни. Тогда Исмаил сказал Аврааму: батюшка! пришел какой-то человек и соблазняет меня. Авраам отвечал ему: это шайтан, ударь его камнем! Исмаил так и сделал. Обычай современных мусульман бросать во время хаджа камнями в долине Мина, замечает Рабгузы, ведет свое начало от рассказанного обстоятельства, бывшего во время Исмаила 2285 . Эта легенда, ставящая установление обряда бросания камней на Мине в связь с рассказанным нами обстоятельством в жизни Авраама и Исмаила, общераспространенная между всеми мусульманами. Однако же, существует другое мнение, которое возводит этот обряд еще далее к Адаму. В подтверждение этого последнего мнения лица, допускающие это, приводят одно предание от Мухаммеда, который будто бы сказал: «когда Адам бросил (камень) на Мине, то Иблис бежал от него» 2286 . |
| Несмотря на блестящие успехи на латинском Востоке и в Венгрии, изоляция Византийской империи сказывалась все сильнее, и к концу 70-х гг. положение Мануила стало весьма шатким. Надежды на совместные с Римом действия оказались обманчивыми: для церковного объединения отсутствовали предпосылки с обеих сторон, причем повсюду – в Венеции, в Далмации, в Венгрии – византийскому императору противодействовала именно клерикальная партия 897 . Подозрительность по отношению к схизматикам-грекам была на Западе неискоренимой, так же, как в Византии отвращение к латинянам. Никита Хониат передает общее настроение византийцев, когда говорит: «Проклятые латиняне... жаждут наших богатств и желают уничтожить наш род... Между нами и ими утвердилась бездна раздора, и мы несоединимы с ними образом мыслей и диаметрально противоположны» 898 . Неистощимый в нахождении новых способов и средств, Мануил богатыми субсидиями оказал помощь союзу ломбардских городов в их борьбе с Фридрихом Барбароссой. Однако и это оружие было отнято у него вследствие венецианского договора (1177), который прекратил войну императора Фридриха I с Ломбардской лигой и привел к его примирению с папой. После завершения западной схизмы, которой с большой ловкостью умел пользоваться Мануил, исчезли последние предпосылки для сотрудничества между Византией и папством 899 . Как Мануил в любом враге Барбароссы видел своего друга, так и Фридрих I искал связей с противниками византийского императора. С 1173 г. он вступил в контакт с иконийским султаном Кылыч-Арсланом. Выдающееся положение, которое создал себе Мануил на латинском Востоке, обеспечивало Византии надежные позиции и по отношению к Иконийскому султанату. При помощи ловкой игры на противоречиях между сельджукидскими правителями и некоторых военных успехов в Малой Азии император смог увеличить свое превосходство. В 1162 г. султан Кылыч-Арслан провел три месяца в Константинополе и обязался поставлять войска и передать несколько городов Византии 900 . Впрочем, эти обязательства остались невыполненными, и пока Мануил был занят в Венгрии и на Западе, Кылыч-Арслан смог укрепить свою власть в Малой Азии. Поддержка немецкого императора утвердила его в намерении защищаться, и в 1175 г. между Византией и Иконием произошел разрыв. В следующем году византийский император двинулся против Икония с большими силами. Однако в горных проходах Фригии при Мириокефале 17 сентября 1176 г. византийская армия была окружена и разбита турками 901 . Сам Мануил сравнил это поражение с катастрофой, которая постигла Византию за 105 лет до этого при Манцикерте 902 . |
| грамота 10 . Сущность возложенного теперь на грека Мануила поручения заключалась прежде всего и главным образом в доставке тогдашнему Константинопольскому патриарху Паисию I грамоты от московского патриарха Никона и всего священного собора с различными вопросами касательно чинов церковных и погрешностей в русских богослужебных книгах 11 ; Мануилу поручалось представить эти вопросы патриарху Паисию, выждать соборного на них ответа и привезти его в Москву 12 . Другое поручение Мануилу было словесное и касалось новой закупки разных драгоценных товаров для государева двора: об этом велено было ему переговорить с патриархом Паисием тайно и просить его содействия в этом деле. Мануил отправлялся на срок и мешкать ему не дозволялось. Каков был этот срок, когда Мануил выехал в Константинополь и когда он прибыл туда, за отсутствием прямых данных положительно говорить не можем. Если придавать значение дате изданной черновой грамоты п. Никона , то придется заключить, что Мануил, получивший предписание «ехать вскоре» и 15 мая наделенный охранною грамотою для проезда, принужден был оставаться в Москве до половины июня месяца, а может быть долее, до тех пор, пока вместо первой краткой грамоты на имя п. Паисия не составлена была другая, более подробная, с большим числом вопросов. Охранная же царская грамота ему выдана 15 мая, потому что царь торопился своею отправкою в поход против Польши; государь выехал из Москвы 18 мая 13 , а Мануил мог оставаться в ней до составления соборной грамоты на Востоке. Можно думать, что границы России он переехал после первых побед русских над поляками, о которых ему также поручалось довести до сведения константинопольского патриарха 14 . Прибыв в Константинополь, Мануил передал п. Паисию о всех данных ему словесных и письменных поручениях, сообщил известия о победах русских над поляками и просил у патриарха помощи и содействия в выполнении поручений. Патриарх охотно обещал это содействие, и сряду же приступлено было к делу. Одно и этих поручений, покупка дорогих товаров для царского двора, как дело не так многосложное, выполнено очень скоро. Благодаря изворотливости царского посланника, содействию патриарха, знакомству и дружбе последнего с выдававшимися тогда цареградскими торговцами, Мануилу удалось купить для государя «достойные, честные, прямые царские товары». Между ними выделялось два больших камня изумруда и несколько узорочья из тех вещей, которые прежде принадлежали султану Ибрагиму и множество которых после убийства этого султана раскрадено было его ближайшими телохранителями, арабами. Мануил купил у них эти товары с обещанием не продавать их в Цареграде и других турецких городах; об этом арабы просили и патриарха, в присутствии которого покупались эти товары; им составлена особая запись за подписью и печатью патриарха, чтобы потом переслать их московскому государю. |
| Выше мы говорили, что патриарх Паисий отправляясь в Москву включил в свою свиту много купцов, которые на казенных подводах и на казенных кормах отправились вместе с своими товарами и патриархом в Москву. В числе этах гречан купцов был и грек Мануил Юрьев, который гнал в Москву гурт волов в 200 штук. Как причисленный к патриаршей свите, Мануил отправился, имея при себе другие товары, вместе с патриархом в Москву, причем волы остались назади. Когда патриарх возвращался из Москвы, вместе с ним поехал (конечно опять на казенный счет) и Мануил Юрьев. Проводив патриарха до встречи с своими волами, Мануил дружелюбно распростился с патриархом, получил от него благословение и вместе с волами снова прибыл в Москву. Здесь ему в посольском приказе предъявлен был на него иск в 75 рублей, который оставил Иерусалимский патриарх, уезжая из Москвы. От Мануила потребовали, чтобы он заплатил по предъявленному иску. Но грек решительно заявил, что он у патриарха никогда денег не занимал, в противном случае патриарх имел бы на него кабалу, которой однако у него нет. В пояснении, как мог возникнуть на него подобный иск со стороны патриарха, Мануил показал: «А как он (патриарх) был здеся на Москве и он просил у меня часов в подарок, и я ему тех часов не дал, а продал я их на сторону и взял за них полтораста рублев, а дал я ему (патриарху) вместо милостыни по отле своей двадцать пять рублев денег». Теперь патриарх, пояснил грек «мстя ему за часы», и подал на него ложный иск, о котором он однако ничего не говорил, будучи в Москве. Ничего не говорил и дорогою, когда Мануил провожал его из Москвы. Наконец грек, в доказательство, что он действительно не должен патриарху, сослался на оставшегося в Москве старца грека Арсения и на другого грека, известного в Москве Ивана Петрова. Арсений имел неосторожность вмешаться в это кляузное дело и стать на сторону Мануила против патриарха. Он не только подтвердил показания Мануила, но и сделал больше: он бил челом государю, чтобы с Мануила не брали денег для патриарха Паисия, и чтобы его (Мануила) ради патриаршего челобитья не сажали в тюрьму и не ссылали. |
| Придя в возраст, Мануил женился и, имея уже шестерых детей, должен был с ними уйти от недостойной жены своей, не желая, впрочем, судиться с ней – во избежание гласного позора матери своих детей. Не смотря на такой мирный исход дела, брат оставленной виноватой женщины захотел и поклялся отмстить её мужу. Случай к отмщению представился. Однажды, этот несправедливый и злой человек, находясь в числе служителей на одном военном корабле, который наблюдал за судами в Архипелаге и Мраморном море, узнал на одном судне, плывшем с дровами с о-ва Самоса на о-в Микон и подошедшем к кораблю для осмотра, недруга своего Мануила. Он сейчас же указал на него своему капитану и донёс, что Мануил был турком, а теперь выдаёт себя за христианина. Рассказав в ответ на допрос, сделанный ему, свою настоящую историю и подтвердив, что он – христианин, Мануил был задержан на корабле, шедшем в Хиос, и подвергся на пути всяким истязаниям от турецких солдат. – Зная, что его ожидает, он умолял одного христианина, бывшего на корабле, привести к нему с берега, во время остановки, священника для напутствования его св. Тайнами. Но такой страх внушали в это время турки, что никто не осмелился прийти на корабль, и только один священник отозвался через посланного несчастному несколькими словами ободрения и утешения. Выслушав их, Мануил сказал: – «и я также думаю, – сегодня или завтра нужно умереть; таков уже закон природы! лучше уже сегодня умереть за веру и тем спасти душу, нежели завтра и – погубить её». Когда корабль пришёл в Хиос, то Мануил был представлен на суд к капитану-паше. Тот, узнав, что Мануил возвратился к христианской вере, немедленно приказал отрубить ему голову. – Слава Тебе, Боже! – воскликнул только на это призванный Господом новый мученик, в радостном ожидании смерти. Но тут произошло что-то странное: палач, подойдя к осуждённому, почувствовал такой страх и трепет, что бросил свой меч и бежал... Турки смутились... Мануил продолжал молиться... Тогда один «пашийский чауш» выхватил свой ятаган и нанёс им несколько ударов в шею страдальца; не успев его обезглавить, он опрокинул его на землю, схватил за голову и отрезал её... – На другой день христиане собрались почтить св. останки убиенного, но правитель города, узнав об этом, приказал привязать тяжёлые камни к телу мученика и бросить его в море... Это происходило в 1772 году. |
|
|
