| Известность В. принес трактат по проблемам моральной философии, в 1-й редакции названный «О наслаждении» (De voluptate, 1431), во 2-й и последующих - «Об истинном и ложном благе» (De vero falsoque bono, 1433). В этом сочинении, написанном в форме диалога, были представлены разные т. зр. на принципы морали, но высшим благом в конечном счете провозглашалось наслаждение, или удовольствие, к-рое якобы является истинной целью не только земного, но и потустороннего существования человека; оно, по мнению В., и определяет содержание добродетели. В неаполитанский период В. написал ряд произведений, оспаривающих методы схоластической логики: «О свободе воли (De libero arbitrio, между 1438 и 1442), «Диалектические диспуты» (Dialecticarum disputationum libri III, ок. 1440), а также трактат «О красотах латинского языка» (De elegantiis linguae latinae libri VII, ок. 1440), в к-ром классическая латынь, возведенная в образец, была противопоставлена средневек. К этому же времени относятся и неск. антицерковных сочинений, появившихся в обстановке противоборства Альфонса Арагонского и папы Евгения IV . В диалоге «О монашеском обете» (De professione religiosorum, ок. 1443) отказ от мирской жизни объявлялся противоестественным. В «Рассуждении о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина» (De falsa credita et ementita Constantini Donatione Declamatio, ок. 1440; впервые опубл. У. фон Гуттеном в 1517) В., опираясь на свои познания в истории, лингвистике, археологии, географии и нумизматике, доказывал позднейшее происхождение документа. Сомнения в подлинности «Дарственной грамоты Константина папе Сильвестру», на которую ссылалась Римская курия, высказывались уже в X в., в XIV в. о них заявил Данте , в 1414-1418 гг.- Констанцский Собор ; в одной из глав трактата «О католическом согласии» (1433) о неподлинности «Константинова дара» подробно писал Николай Кузанский , к-рый собрал и использовал высказанные до него доводы. В «Рассуждении…» основной упор В. сделал на разрабатываемые в гуманизме приемы историко-филологической критики текста; благодаря им он сумел показать, что грамота о «Константиновом даре», будто бы передавшая папе Сильвестру I власть над Римом и всей зап. частью Римской империи, изобилует ошибками исторического, географического и юридического характера, а язык ее не похож на латынь эпохи Константина, поэтому она никак не могла быть создана в IV в. и является поздней подделкой. «Рассуждение...» стало образцом новаторской исторической критики текста. |
| Более того, Церковь была финансово независима от государства, что и было основой ее авторитета. Кузенков П.В.: История о том, что Константин Великий «обратился в арианство» — яркий пример исторического мифа, если не сказать фейка. Базируется она на сообщениях источников — вполне достоверных — о том, что император, всю жизнь мечтавший принять Крещение именно в водах Иордана, внезапно заболел и на смертном одре был крещен Евсевием Никомидийским, в то время столичным и придворным епископом (он был, кстати, родственником единокровной сестры Константина, Констанции). Евсевий был другом известного Ария, защищал его на Никейском Соборе и вместе с ним был отправлен в ссылку за отказ подчиниться соборному решению. Через три года по просьбе умиравшей на его руках сестры Константин амнистировал обоих смутьянов, разрешил им вернуться в столицу и активно добивался их церковной реабилитации. Евсевий вновь получил статус столичного епископа — уже не в Никомидии, а в построенном в 330 году Константинополе, и обряд крещения он совершал как правящий архиерей на территории своей епархии. Подчеркну, что Евсевий в это время являлся вполне законным епископом — можно было бы сказать, «каноничным», но самих канонов в эту эпоху еще, строго говоря, не существовало: каноническое право только начало оформляться. Арианские взгляды Евсевий если и разделял, то во всяком случае не афишировал и на решения Никейского Собора не покушался. Считать его еретиком могли лишь средневековые историки, задним числом зачислявшие «во врагов Церкви» всех противников догмата о единосущии Бога Отца и Бога Сына. Но напомним, что сам этот догмат в Никее был предложен именно Константином Великим — и он никогда от него не отрекался. Так что и говорить об «арианстве» этого императора не приходится. Уверяю вас, если бы в этом отношении были сомнения, Православная Церковь не прославила бы его в лике святого и равноапостольного. Кстати, католики поверили этому мифу — и в западной традиции Константин не почитается как святой и затеняется фигурой папы Сильвестра, вокруг которого сложился еще один знаменитый миф, о т. н. Константиновом даре — но это уже особая история. |
| е. на Самого Бога) и открывающий людям путь к спасению и вечной жизни. Согласно О., «внутреннее» (inwendig) Слово Божие, Которое тождественно Божественной природе Иисуса Христа, может быть принято человеком в акте веры во «внешнее» (auswendig) Слово Божие, учение Евангелия, через к-рое человеку «открывается» (eröffent) и «уделяется» (mitgeteilt) «живое Слово Божие, Сам Бог» (lebendig wort Gottis, Got selbs - Ibid. S. 332). В акте веры человек соединяется со Словом Божиим, а через Него - с Отцом и Св. Духом, поэтому, по заключению О., только «посредством веры в Слово Божие мы оправдываемся и соединяемся с Богом» (Ibid. S. 333). О. особо подчеркивает, что проповедуемое внешнее Слово Божие (Евангелие) и являющееся содержанием проповеди внутреннее Слово Божие (Логос) - это одно и то же Слово, поэтому тот, кто принимает Слово Божие и верует в Него, принимает Самого Бога (Ibid. S. 340, 345). Проводя классическое для лютеранства различие между Законом (ВЗ) и Евангелием (НЗ), О. подчеркивает, что значение Закона заключается в представлении человеку нравственного требования любви к Богу и ближнему, а также в демонстрации, что падшая человеческая природа не может исполнить это требование. Евангелие открывает человеку милость и благость Бога, Который предлагает путь спасения через веру в Иисуса Христа (см.: Ibid. S. 338-340). Во 2-й части, формально посвященной «мирскому царству», О. основное внимание уделяет пересказу и интерпретации апокалиптических пророчеств ВЗ и НЗ. Согласно его толкованиям, «антихрист» и «зверь», о к-рых говорится в Свящ. Писании,- это символы Римских пап, к-рые противопоставили себя Иисусу Христу как Слову Божию, т. к. проповедь Евангелия они подменили проповедью собственных лжеучений. Даже «число зверя» из Откровения Иоанна Богослова (см.: Откр 3. 18) О. рассматривает как зашифрованное имя св. Сильвестра I (314-335), еп. Римского, утверждая (с опорой на легенду о Константиновом даре ), что со времени правления этого епископа начались претензии Римских пап на мирскую власть и связанное с этим их отпадение от истины (см.: Osiander. |
| Рождество Пресв. Богородицы. Крышка камилавки. 1-я пол. XVII в. (ГММК) К. как особый головной убор Римского папы, который использовался вне богослужения, впервые упоминается в биографии папы Константина I (708-715), составленной в IX в.: сообщается, что папа надел К. во время своего визита в К-поль (LP. Vol. 1. P. 389-391). В толковом словаре Папия (сер. XI в.) говорится, что К. является шапкой полукруглой формы и относится к папским облачениям ( Papias Vocabulista. Elementarium doctrinae rudimentum. Torino, 1966. S. 46). Вероятно, этот же головной убор мог также называться frigium или regnum, хотя некоторые исследователи оспаривают такую т. зр. ( Eichmann. 1951; De é r. 1957). Папские головные уборы с данными названиями встречаются в «Константиновом даре» - документе, составленном в сер. VIII или 1-й пол. IX в. (MGH. Font. Iur. T. 10. P. 87-88) и в «Ordo Romanus XXXVI» (кон. IX в.) ( Andrieu. Ordines. Vol. 4. P. 169-170). Наконец, согласно предположению Й. Брауна, изображенная на монетах Сергия III (904-911) и Бенедикта VII (974-983) конусообразная шапка - это именно папская К. (см.: Promis D. Monete dei Romani Pontefici avanti il mille. Torino, 1858. Tav. 7. N 1, 2; Tav. 9. N 12). Точно установить первоначальный внешний вид К. все же не представляется возможным. Были высказаны гипотезы о том, что она была полусферической и плотно прилегала к голове (J. Deér), конической и остроконечной (J. Braun, P. E. Schramm), и о том, что ее форма не была четко определена и могла варьироваться (B. Sirch, М. А. Бойцов). Не меньшие споры вызывает и значение папской К. Диапазон предлагаемых здесь версий очень широк - от короны, полученной от визант. императоров ( Schramm. 1954), и специфического головного убора высшего клира (архиепископов и патриархов) (J. Deér) до шапки, покрывавшей голову рим. понтифика во время верховой езды и получившей особое символическое значение лишь позднее ( Бойцов. 2010). Отчасти связанный с этой проблемой вопрос о том, была ли К. предшественником папской тиары ( Sirch. 1975) или епископской митры ( Eichmann. 1951; De é r. 1957) или же и тиары и митры одновременно ( Braun. 1907; Klauser. 1948; Salmon. 1960), также до сих пор остается открытым. |
| В 1646 г. Н. совершил очередную поездку в Москву, был представлен царю Алексею Михайловичу и произвел на него хорошее впечатление. В том же году он был назначен архимандритом Новоспасского московского в честь Преображения Господня монастыря - родовой усыпальницы Романовых. Это назначение ввело Н. в ближайшее окружение царя, началось его общение с ревнителями благочестия, в т. ч. с царским духовником Стефаном Вонифатьевым , боярином Ф. М. Ртищевым , протопопом Казанского собора Иоанном Нероновым, протопопом Аввакумом и др. «Боголюбцы» занимались разработкой программы церковных и социальных преобразований с целью исправления народной жизни и нравственности после Смутного времени через более глубокое воцерковление. Они обсуждали необходимость книжной справы , введения в богослужение «единогласия» (отсутствие одновременного чтения или пения неск. частей службы), восставали против порочной жизни духовенства, выступали за насаждение публичной проповеди. В эти годы укреплялась дружба Н. с царем, он стал еженедельно бывать у государя для духовных бесед, нередко обращался к царю с просьбами о заступничестве и «многих обидимых вдов и сирот прошением своим от насильствующих им избавляше». Вскоре по поручению Алексея Михайловича Н. начал приносить царю «обиженных челобитныя», стали «мнози к нему... во обитель Спасову притекати и милостиваго его заступления просити начаша» ( Шушерин. 1871. С. 10). После Московского восстания 1648 г. было принято Соборное уложение, задевавшее интересы Церкви. В одной из глав Уложения зафиксировано создание Монастырского приказа . Это светское учреждение получило право суда над всем духовенством, кроме патриарха. Церковные владения серьезно пострадали в результате ликвидации, в соответствии с Уложением, белых слобод, было запрещено пожертвование земель мон-рям. Впосл. Н. неоднократно резко высказывался об авторе Уложения кн. Н. И. Одоевском , а сам свод законов называл «проклятой книгой», однако в 1649 г. он поставил свою подпись под Уложением. Ответом Н. на Соборное уложение можно считать издание 15 июня 1653 г. Кормчей книги , печатать которую начали при патриархе Иосифе в 1649 г. Став патриархом, Н. освидетельствовал напечатанную Кормчую и сделал многозначительные вставки в текст, утверждавшие идею превосходства церковных канонов над светскими законами. Н. внес в Кормчую статьи о происхождении Патриаршества в России, в к-рых показана самостоятельность Русского патриарха наравне с др. патриархами, текст о «Константиновом даре» , в к-ром говорилось о неприкосновенности церковной власти и имений, сказание «О римском отпадении». |
| Отец Иоанн Кедров, построивший на собранные им деньги храм Воскресения Христова в Сокольниках, также входит в родство отца Константина через его двоюродного брата, Валентина Павловича Махаева, женившегося на дочери отца Иоанна. До сих пор старые москвичи этот храм называют Кедровским. И протоиерей Василий Студницын, и протоиерей Владимир Проферансов, сослужители и родственники отца Константина, — новомученики, которые покоятся на Бутовском полигоне. Мать монахини Ксении — Ирина Владимировна (14.06.1908–08.04.1982) была художницей по тканям. Она состояла в родстве с Менделеевым, Поповым, Блоком. Отец её, Владимир Николаевич Максимов, — строитель храмов, репрессирован вместе с архиепископом Серафимом (Звездинским) и фактически является исповедником. О судьбе своих родственников сама монахиня Ксения оставила яркие воспоминания 2 . Почившая монахиня была человеком одарённым. В 1967 г. она окончила Строгановское училище как художник по тканям, с 1967 по 1970 г. преподавала в Заочном народном университете искусств, с 1970 по 1988 год работала в Худфонде. Была членом Союза художников, выставлялась на отечественных и зарубежных выставках. Монахиня Ксения имела тонкий вкус и трудилась не покладая рук. Природа, цветы, архитектура — всё привлекало её. С необыкновенным жаром отзывалась она на всё её поразившее. Редкости мира, преломляясь в её художественном даре, выходили из её рук прекрасными и изящными. Чего стоят хотя бы пасхальные яички, на которых изображены храмы и монастыри России, или цветущие кактусы. Открывшееся ей она старалась не просто запечатлеть; все произведения её наделены глубоким содержанием. Помимо собственного творчества, заботилась она и о том, чтобы творения её одарённых родственников были явлены ценителям. Вместе с родной сестрой своей Натальей Константиновной, она постаралась, чтобы стали известными много лет пребывавшие в безвестности скульптуры Сергея Александровича Круглова, мужа её тётки. На Отечественной войне, которую он прошел от Москвы до Кёнигсберга, тот сдружился с Арсением Владимировичем Максимовым, родным дядей монахини Ксении, который и привёз его с собой в Москву. С. А. сразу же поступил в Академию художеств, а по окончании её женился на Злате Владимировне, родной тётушке монахини Ксении. Он избрал скульптуру, и избранию своему оставался верен до смерти. С неподражаемым шармом выполнены им из дерева либо из бетона фигуры детей, зверушек и сказочных персонажей. Его скульптуры обрели своё место в музее храма преподобных Зосимы и Савватия и на территории сада. В этом же музее представлены и работы монахини Ксении. |
| Практическое назначение потеряла и фибула: если раньше она скрепляла края плювиала на груди, то в XIII-XIV вв. ее начали прикреплять как декор к полоске ткани, которая стала выполнять ее первоначальную функцию. Фибула при этом увеличилась в размерах. Сохранились средневек. фибулы, являющиеся образцами ювелирного искусства. Все более роскошными становились и мантии. Для кон. XIV - нач. XV в. были характерны К., вся поверхность к-рых была покрыта вышитыми изображениями святых или сценами из Свящ. Писания и агиографической лит-ры. Позднее такие «иллюстрированные» плювиалы вышли из употребления, однако К. и по сей день остается торжественным, зачастую богато украшенным облачением. Помимо К. как литургического облачения существовала и др. К., к-рую использовали монахи или каноники во время совместных молитв (cappa choralis). Она была закрытой спереди и сохраняла капюшон. К нач. XII в. появился обычай, согласно к-рому при вступлении в капитул каноник должен был заказать для себя К. После его смерти она переходила в ризницу той церкви, к которой он был приписан (т. н. cappa professionis). Благодаря этому обыкновению сохранилось значительное количество таких средневек. мантий. От cappa choralis произошла и т. н. большая К. (cappa magna). Эта длинная, открытая от ног до груди, с подбитым мехом капюшоном и длинным шлейфом мантия появилась в кон. XIV в. Ее носят кардиналы, у к-рых она красного цвета, патриархи, архиепископы, епископы и некоторые прелаты, когда они присутствуют на торжественных богослужениях. Литургическим облачением она не является. Известна также «красная каппа» (cappa rubea) папы Римского - длинная, открытая спереди и лишенная капюшона накидка. Одним из важнейших элементов коронации понтифика в средние века была его инвеститура этой красной мантией-плювиалом (immantatio), которая должна была символизировать наделение новоизбранного понтифика властью над «городом и миром». Такая церемония сохранялась вплоть до возвращения пап из Авиньона (до кон. XIV в.), но когда именно она была введена - неизвестно. Некая красная мантия (chlamys purpurea) числится среди даров св. имп. Константина папе Сильвестру I в «Константиновом даре», датируемом сер. VIII - сер. IX в., что с нек-рой вероятностью может свидетельствовать о том, что ее использовали уже в те времена. Первое прямое упоминание подобающей понтификам красной К. встречается у св. Петра Дамиани в сер. XI в. Однако полное описание церемонии облачения избранного папы в мантию относится только к 1-й пол. XIII в. (Ordo Romanus XII). В наст. время инвеститура красной К. уже не проводится, однако рим. понтифики используют ее (а также и ее аналог белого цвета) во время нек-рых торжественных церемоний. |
| Существует 2 основные теории происхождения П. Одни исследователи считают, что П. имеет церковное происхождение и изначально использовался как инсигния Римского епископа, и только в контексте богослужения (перечисление разных теорий см.: Braun. 1907). В таком случае П. следует рассматривать в одном ряду с похожими облачениями, имеющими вид ленты, у др. степеней священства (орарь, епитрахиль, стола). По мнению Л. Дюшена, П., к-рый символизировал вышедшую из употребления рим. тогу, был дарован императором епископам столичных кафедр как знак признания их высокого положения ( Duchesne L. Origines du culte chrétien. P., 19255). В наст. время большинство ученых признают, что П. появился в IV в. (скорее всего в посл. четверти) в связи со встраиванием церковной иерархии в систему рим. гос. службы, поскольку высшие чиновники были обязаны носить в пределах Рима и К-поля особый костюм, подчеркивающий их статус ( Klauser. 1953). В частности, в Кодексе Феодосия упоминается pallia discolora, к-рую чиновникам следовало надевать на верхнюю одежду (CTh. XIV 10. 1. 1 (382); см.: Wilpert. 1905). К VI в. на Востоке это облачение получило наименование «омофор» и стало внешне напоминать консульский лор . Возможно, отзвуком имперского дарования П. является то, что в подложном «Константиновом даре» лор фигурирует среди полученных папой от императора инсигний (superhumerale, videlicet lorum, qui imperiale circumdare assolet collum: Constitutum Constantini. 14//MGH. Leg. FontIur. Bd. 10. S. 87). В пользу этой теории говорит и наличие П. у епископов Равенны: согласно местному преданию, П. был дарован еп. Иоанну I (477-494) имп. Валентинианом III ( Agnel. Lib. pont. eccl. Rav . 40). Главным недостатком теории имперского происхождения П. является то, что в ней нет полного объяснения, почему этот элемент облачения изначально тесно связан с богослужением. Хотя уже на раннем этапе истории П. был привязан к личности носителя, а не просто к сану или кафедре (напр., снятие П. с папы Сильверия в 537 г. стало ключевым моментом его низложения (LP. T. 1. P. 293)), его пытались использовать при передаче власти преемнику. Так, Либерат, архидиак. Карфагенской Церкви ( после 566), упоминает реликвию под названием «паллий св. Марка», к-рая фигурировала в обряде передачи власти от усопшего главы Александрийской Церкви к новоизбранному ( Liberat. Breviar. 20//PL. 68. Col. 1036; ср.: ACO II. T. 2. Vol. 5. P. 135). П. Римского папы традиционно также воспринимался как реликвия, связанная с ап. Петром, поскольку освящался через вложение в отверстие (fenestella) над гробницей ап. Петра в confessio Ватиканской базилики ( Legg. 1899). Известно, что папа Феликс IV перед своей смертью в 530 г. пытался назначить своего преемника (Бонифация II), передав ему П., вопреки мнению сената (ACO. T. 4. Vol. 2. P. 96-97=PLS. Vol. 3. 1280-1281). |
| Особого внимания заслуживает красочное оформление книги: это иллюстрации, выполненные художником Андреем Мазиным, качественные репродукции известных картин и икон святого Сергия, а также оформленные, как старинные грамоты, вставки с краткой исторической справкой. Житие в отличие от исторической повести и любого другого художественного произведения рассказывает не о том, что случилось, а о том, что происходит снова и снова в момент чтения. Житие письменно, как икона визуально, утверждает духовную близость святого. Известный писатель Борис Зайцев создал особый вариант жития — житие в художественном осмыслении. Жизнеописание преподобного Сергия включено в сборник «Река времен». Борис Константинович перелагает те же факты, что были приведены и Епифанием Премудрым, и игуменом Никоном — жизнеописателями преподобного Сергия, но, пропуская через сердце, опытно переживая смысл этих фактов, он достигает в своей книге масштабных обобщений. Его емкие выводы по значению сконцентрированного в них смысла равны полноценному произведению. Так Б.Зайцев представляет себе облик святого Сергия: «Как удивительно естественно и незаметно все в нем! Отделяют пятьсот лет. О, если бы его увидеть, слышать. Думается, он ничем бы сразу и не поразил. Негромкий голос, тихие движения, лицо покойное, святого плотника великорусского. Такой он даже на иконе — через всю ея условность — образ невидного и обаятельного в задушевности своей пейзажа русского, русской души. В нем наши ржи и васильки, березы и зеркальность вод, ласточки и кресты и не сравнимое ни с чем благоухание России. Все — возведенное к предельной легкости, чистоте». Удивителен сам слог Бориса Зайцева, вот как пишет он о даре чудотворения, которого сподобился преподобный Сергий в зрелые годы: «Чудо есть праздник, зажигающий будни, ответ на любовь. Чудо — победа сверхалгебры, сверхгеометрии над алгеброй и геометрией школы. Вхождение чудесного в будни наши не говорит о том, что законы буден ложны. Они лишь — не единственны. То, что называем мы «чудесным» — совершенно «естественно» для мира высшего, чудесно же лишь для нас, живущих в буднях и считающих, что, кроме буден, ничего и нет. Для моллюска чудом было бы услышать музыку Бетховена…» Метафорический ряд естественно, не принуждая вводит читателя в атмосферу божественного, чудесного. Подвиги Преподобного осмысляются как ответ на любовь Христа. |
| Для идеологического обоснования суверенности Папского государства и подтверждения верховной власти папы появился фальшивый документ о так называемом «Константиновом даре». Этот документ возник явно в стенах папской курии, понимавшей его идеологическое значение, во времена папы Стефана II или его брата Павла I (757-767). Согласно ему, император Константин в благодарность за то, что папа Сильвестр I поспособствовал ему в исцелении от проказы, якобы предоставил Сильвестру и всем его преемникам примат (главенство) над четырьмя восточными патриархами, а также императорские регалии, то есть политическое верховенство над всей западной частью Римской империи. Однако, сохранив церковный примат, папа будто бы не принял императорские регалии, и теперь в связи с прекращением императорской власти она переходит к папе. Дарственная грамота, которая появилась во второй половине VIII века, когда она была нужна в качестве юридического обоснования задним числом создания Папского государства, с начала IX века оказалась включенной в церковный юридический сборник. Бесспорно, эта грамота оказала влияние на реставрацию западной империи, а затем на протяжении веков - на взаимоотношения между папством и империей, между церковной и светской властью. Документ считали достоверным до XV века. Правда, уже первые немецкие императоры поговаривали о подделке, но научно это доказали лишь Николай Кузанский (1401-1464) и Лоренцо Балла (1407-1457). Пипин обеспечил папству в Италии свободу рук, и папство постаралось воспользоваться этим. Как только угроза со стороны соседей исчезла, папство тут же начало мечтать о власти над миром. Авторитет Стефана II благодаря Пипину настолько возрос, что папа предпринял попытку в только что возникшем государстве сделать свою власть наследственной. Ему удалось достичь того, что в качестве его преемника на папский престол был избран его брат Павел. Но уже после Павла I возникла новая общественно-политическая сила: вооруженное феодальное дворянство Рима и Римской области, которое затем на протяжении трех веков подчиняло своей власти папство. |
|
|
