| В дар обители Святейший Патриарх Кирилл передал образ Божией Матери «Взыграние»; каждой из сестер было вручено художественно изданное молитвенное правило для келейного чтения. Был оглашен Патриарший указ, согласно которому в главном храме в честь Казанской иконы Божией Матери Казанской Амвросиевской ставропигиальной женской пустыни благословляется совершение Божественной литургии с отверстыми Царскими вратами по «Отче наш...». Во внимание к усердным пастырским трудам архимандрит Поликарп (Нечипорук), клирик Казанской Амвросиевской пустыни, был награжден орденом Русской Православной Церкви прп. Серафима Саровского III степени. В завершение праздничного богослужения верующим были вручены маленькие иконы Божией Матери «Казанская» с Патриаршим благословением. Казанская Амвросиевская женская пустынь основана великим оптинским старцем преподобным Амвросием. В 1875 году духовная дочь преподобного Амвросия монахиня Амвросия (Ключарева, 1818-1881) по его благословению покупает землю при сельце Шамордине для будущего монастыря. В 1881 году по духовному завещанию монахини Амвросии в ее имении была устроена женская община с домовым храмом. Первыми насельницами стали жившие при матушке Амвросии в этом имении 35 вдов и девиц-сирот. Помощницей в устроении новой обители преподобный Амвросий избрал свою преданную духовную дочь Софию Михайловну Болотову (1845-1888), происходившую из древнего благочестивого рода дворян Болотовых Тульской губернии. 1/14 октября 1884 года — на праздник Покрова Божией Матери состоялось открытие общины, освящение в ней домовой деревянной церкви в честь Казанской иконы Божией Матери и одновременно назначение матушки Софии настоятельницей. В 1885 году при монастыре открыт приют для девочек. В 1888 году после кончины схимонахини Софии (Болотовой) настоятельницей Шамординской обители назначена монахиня Евфросиния (Розова, 1830-1904). В это трудное время на помощь обители пришел духовный сын преподобного Амвросия московский дворянин, чаеторговец Сергей Васильевич Перлов (1836-1910). Еще при жизни прп. Амвросия он оказывал благотворительную помощь общине. После кончины преподобного Амвросия 10/23 октября 1891 года Сергей Васильевич взял над ней полное попечительство. С.В. Перлов, как и все дореволюционные настоятельницы, был похоронен в монастырской усыпальнице. |
| В июле 8 числа благочинным о. архимандритом Исаакием была совершена закладка каменного соборного храма на месте прежнего деревянного, который бел перенесен на кладбище. Поздней осенью настоятельница матушка Евфросиния поехала на монастырскую дачу Рудново, осмотреть высохшую сажалку; в одном месте нога её провалилась в трясину, – сестры с трудом вытащили Матушку, но вскоре все забыли об этом происшествии. Весной следующего, 1890 г., Рудновский староста принес настоятельнице полученное им письмо от неизвестного лица за подписью «Любитель благочестия», который сообщает, что ему известно о существовании в Рудновском хуторе св. колодца, который в настоящее время предан забвению. Когда Матушка настоятельница рассказала об этом Старцу, то он велел искать колодезь на том месте, где она увязла, и действительно в скором времени нашли старый забитый сруб, из которого по открытии показалась вода. В это время некоторые недужные сильно кричали. Батюшка слушал рассказ об этом с большим вниманием, и 1 июля сам приехал в Рудново. Через день он ходил на другую сторону сажалки за плетнем, молился там и, взяв лопату, вырезал на земле крест и велел копать новый колодезь сказав: «вот этот колодезь будет настоящий, а тот пусть останется!» Недужные волновались и кричали ужасно. На следующий день Батюшка вернулся в Шамордино, а 5 числа была освящена церковь на кладбище во имя св. Троицы. Прогостив в Шамордине около 2-х недель, Батюшка собрался уезжать домой. Назначен был день отъезда, и сестры с грустными лицами толпились около его кельи, чтобы проститься с дорогим отцом, принять благословение и проводить его до следующего года. Вот к крыльцу уже подана карета, в которую укладывали его вещи; все было готово, но Батюшка не выходил. Наконец всех стало удивлять такое промедление, тем более, что уже день клонился к вечеру, становилось сыро. Наконец карету отправили назад, объявив, что Батюшка ослабел и не может ехать. Встревожились сестры за своего дорогого гостя, и как ни хотелось им удержать его у себя подольше, но конечно не по случаю болезни. Однако к вечеру Старец отдохнул, и на другой день сборы возобновились, но та же слабость внезапно лишила его возможности ехать. Прошло несколько дней, – Батюшка совершенно оправился и снова пытался уезжать, но непонятное болезненное явление не замедлило явиться, лишив его сил. Приняв это троекратное препятствие за указание воли Божией остаться в Шамордине, Старец более уже не собирался и сказал однажды: «Совсем я здесь приконапатился». «Я задержался здесь, – писал он в Оптину, – по особому промышлению Божию, а зачем, – это означится после». |
| Для совершения церковных служб в ней, был определен священник о. Иоанн Троицкий, вдовец уже преклонных лет, живший ранее за штатом в Калужском Крестовом монастыре. Он всей душой полюбил место своего нового служения, искренно привязался к обители и горячо принимал к сердцу все её радости и горести. Это был тип иерея доброго старого времени; по наружности был иногда суров, характер имел горячий и вспыльчивый, но отличался прямотой и имел очень доброе и отзывчивое сердце. Помогал не только своим родным, но даже и сестрам и всегда делал это тайно. Монахов он не долюбливал и весьма неохотно допускал их до служения в храме общины, но к Старцу питал глубокое уважение и всегда почтительно к нему относился; в большие праздники он надевал все свои ордена и медали и отправлялся в Оптину поздравлять Старца. С сестрами он жил мирно и если, по своей вспыльчивости, он иногда не сдерживался и возвышал свой голос более должного, то успокоившись всегда сознавал свою вину и первый шел на примирение. Чаще всего ему приходилось столкновение с пономарками и церковницами; иной раз не угодят ему чем-либо, он вспылит и накричит на них порядком. Но вот гнев его остыл и он чувствует себя неловко перед обиженной сестрой; вынув за нее просфору, он подзовет ее, и давая просфору ласково скажет: «на вот тебе, небось обиделась; ну, помиримся уж!» Однажды придя в церковь под воскресный день служить всенощную, он был сильно не в духе: на всех ворчал, все было не по нем. Во время пения стихир, он вышел из алтаря кадить; сестра которая канонаршила, переходя с правого клироса на левый, встретилась с ним на солее, произнося запев: «Мене ждут праведницы». О. Иоанн не стерпел и проговорил ей вслед вполголоса: «ну как же, только тебя там и не доставало». Певчим показалось это очень смешно и они тихонько засмеялись; засмеялся и сам о. Иоанн и с той минуты настроение его изменилось. Все его подобные выходки отличались добродушием и чужды были всякой желчи. Перед смертью он тяжко заболел и его отвезли в Оптинскую больницу, где он и скончался, заповедав непременно похоронить его в общине. |
| В следующем 1902 г. был окончен вполне великолепный собор. Внутреннее устройство этого величественного храма особенно отличается тем, что алтарь помещается не в конце храма, как всегда, а много отступя от восточной стены, вследствие чего он отделен рядом больших матовых стекол, вставленных как бы в белый с золотом иконостас; на стеклах написаны иконы. В заалтарной части храма устроены два придела, один во имя свт. Николая, а другой – сщмч. Игнатия Богоносца . Этого угодника особенно чтил Старец Амвросий, и сам при жизни назначил быть во имя его приделу. Кроме того Старец предполагал сделать придел во имя Божией Матери «Всех скорбящих радости», что со временем и будет исполнено, так как при постройке собора это имелось в виду. Красивый иконостас весь вызолочен самими сестрами, а также живопись, резьба и чеканная работа по металлу исполнены в собственных мастерских. Освящение этого храма, строившегося (после возобновления работ) 7 лет, совершено было Преосвященным Вениамином, 24 октября 1902 года. Погода была настоящая осенняя; дождь и снег доставили много затруднения сестрам. Накануне приехали из Калуги Преосвященный Вениамин и г. начальник губернии А. А. Офросимов. В самый день освящения погода была сухая, морозная, и торжество ничем не было омрачено. Сестры обители были полны особенных чувств. Обширнейший, сияющий золотом храм, которому место разве в столице, стоит на том самом месте, где 18 лет назад впервые была совершена литургия в маленькой скромной общинке, и где не раз, в тиши ночной, возносил свои преподобнические молитвы смиренный старец Амвросий перед ликом Заступницы всех христиан. Невольно приходили на память слова приснопамятного Филарета митр. Московского, сказанные им, в порыве тех же чувств, в лавре пр. Сергия: «…все это было здесь, только сокрыто временем, все это было здесь и теперь лишь, как драгоценное сокровище, сокрыто в драгоценном ковчеге…». И замечательно, что этот колоссальный храм был вымерен и заложен самим старцем Амвросием, которому все будущее обители было ясно видно. По окончании богослужения, Владыка обратился с приветственным словом к благотворителям, а затем к Матушке Игуменье, благословив их при этом св. иконами. |
| Выйдя из двери и остановясь на ступеньке, он всегда молился пред иконой Божией Матери «Достойно есть», и затем проходил далее, благославляя направо и налево; тысячи вопросов сыпались ему из толпы, он все внимательно выслушивал и давал мудрые ответы. «Батюшка», – спросит кто-нибудь, – «как мне благословите жить?» А Батюшка скажет: «Жить не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, а всем мое почтение», или еще иначе: «Жить добро творить, уклоняться от всякого зла, чтобы и наша когда-нибудь повезла». Так просто, но ясно излагал он необходимые правила для жизни христианина. Иногда Батюшка садился, и тогда все присутствующие становились вокруг него на колени, с глубоким вниманием слушая его рассказы или какую-нибудь историю, смысл которой заключал в себе полезное нравоучение, или обличение чьих-нибудь недостатков; чаще всего предлагал советы о терпении, снисхождении к немощам ближнего и понуждении себя к добру, говоря, что Царствие Божие нудится. Иногда эти поучительные беседы, или общие благословения, застигал час отдыха, и келейник напоминал ему об этом; тогда Батюшка снимал шапочку, раскланивался и говорил: «Очень признателен вам за посещение; о. Исаия говорит, что пора»; а в другой раз келейник скажет: «Батюшка, уж два часа», а Батюшка ответит: «Ты переведи их назад и будет час» – это значило, что Батюшка намеревается сказать еще что-нибудь на пользу. Летом в жаркие дни Батюшка выходил благословлять на воздух, и появление его было истинною радостью для всех, томящихся ожиданием; от самого крыльца устроены были жерди (перила), по одну сторону которых стоял народ, а по другую шел согбенный Старец, останавливаясь по временам и давая ответы. «Батюшка», – спрашивала одна, – «куда мне благословите: замуж, или в монастырь?» – «Куда у тебя больше перевеса», – отвечал Батюшка. Иногда же решал прямо. Бывали и такие случаи, что приходили две молодые девушки: одна просилась в монастырь, другая желала замуж, но Батюшка решал их судьбу наоборот, и обе они были очень счастливы. |
| Горькими слезами обливались они, узнав о своей участи. Расставание с Оптиной и со всеми дорогими их сердцу лицами было для них очень тягостно. Им страшно не хотелось уезжать, и они все оттягивали, прося Батюшку отсрочить их отъезд. Сначала Батюшка решил отправить их после Успеньева дня, затем, по их просьбе, оставил до сентября. Настал сентябрь, – дети стали проситься побыть до именин. Батюшка сказал им на это: «Да лучше ехать, а то истома хуже смерти». – «Нет, Батюшка, ответила с быстротою Вера, истома лучше чем ехать». – Наконец девочки отправились, заручившись обещанием, что к святкам за ними будут присланы лошади. Жизнь их в пансионе проходила среди занятий и воспоминаний об Оптинских друзьях. Там жили с ними две няни, и с ними они делили все свободное время от уроков, совершенно удаляясь общества своих сверстниц. По праздникам ходили они в церковь и их крайне поражала служба в мирских церквах. Бывало вернутся они от всенощной и начнут приставать: «Няня, скажи, что сегодня пропустили в церкви?» – «Да почем я знаю, ответит она, по мне все так». Они обе расхохочутся и начнут укорять: «Ах, няня, няня, сколько лет ты живешь при монастыре и не знаешь службы», и примутся объяснять, что и где было пропущено. Учились они хорошо, Люба была поспособнее, быстрее все обдумывала и скоро опередила Веру. Как придут из класса так Люба уже сейчас заявляет: «Няня, я сегодня такие-то баллы получила», но, затем, понадеявшись на свои способности, стала прилениваться и наконец совсем отстала от Веры, которая брала прилежанием, и уже придя из класса, Люба прималкивает и жмется. «Что, Люба», – скажет ей няня, – «верно не очень хороши нынче твои баллы; как стыдно, ты стала лениться, ведь так, пожалуй, и в Оптину не пустят нас». – «Нет, нет, няничка», – ответит с живостью девочка, – «ты не беспокойся, я к экзаменам поправлюсь», и снова примется за книжки, чтобы не лишить себя единственного счастья поехать в Оптину. На масляннице начальница пансиона спрашивала воспитанниц, кому какое доставить удовольствие? – Кто попросил свозить их в театр, кто еще куда, а Ключаревы, на предложенный им вопрос, куда они хотят поехать, ответили: «В Оптину». Но, по краткости времени, в Оптину поехать было неудобно. |
| Напротив, есть много примеров, что, не сделав по благословению его, приезжали с слезами раскаяния, так как не было удачи в их делах, а некоторые даже сходили с ума. Так, по-видимому, мимоходом решалась чья-нибудь судьба, решались важные вопросы, но всегда по благословению благодатного Старца выходило хорошо, и решение оказывалось мудрым и правильным. Сколько душ христианских, но далеких от православной церкви, он убедил признать св. православную веру единою истинною и святою, и был вознагражден за свои труды и утешен их сердечным обращением и принятием православия. Привозили к нему также много больных разного рода, но он по своему смирению никогда не читал над ними особенных молитв, а посылал их к мощам св. угодников, или к чудотворным иконам, или просто назначал принимать какую-нибудь лекарственную траву, и больные, истратившие много денег на искусных докторов, принимая с верой назначенную Старцем траву или воду, получали совершенное исцеление от недуга, имея в сердце глубокую благодарность, и понимали, что не трава, а сила молитв св. Старца сотворили чудо. Но Батюшка очень не любил, когда ему прямо говорили, что он исцелил, или просили об этом. Так однажды приехала одна особа, сильно страдавшая горлом; лучшие доктора, лечившие ее, признали свое бессилие помочь ей. В таком безнадежном положении, не имея возможности принимать никакой пищи, она приехала к Батюшке. Одна знакомая ей монахиня, обратясь к нему, сказала: «Батюшка, исцелите ее». Старец сильно разгневался и прогнал монахиню, больной же велел взять масло из лампадки и помазать горло, говоря: «Царица Небесная тебя исцелит». Исполнив с верой приказание Старца и возвратившись в номер, больная почувствовала, что может глотать, и с тех пор болезнь ее не повторялась. В церковь Батюшка, да и никуда, выходить не мог, и каждые две недели у себя в келье принимал Св. Тайны. Под праздники у него всегда бывали домашния всенощные, или «бдения», иеромонах и пять-шесть человек скитской братии совершали эти молитвословия; простое пустынное пение, тихий, таинственный полусвет от лампады перед чудным ликом Богоматери, к Которой вообще так любил прибегать Батюшка, – все это производило в душе невыразимое впечатление. |
| На следующий день Преосвященным Вениамином было совершенно освящение домовой церкви, во имя Б. М. «Утоли мои печали», устроенной при здании богадельни. В ноябре месяце 1903 г. исполнилось пятьдесят лет иноческой жизни Матушки Игуменьи Евфросинии. К этому времени, по ходатайству Его Преосвященства Преосвященного Калужского Вениамина, был прислан из кабинета Его Величества золотой наперсный крест, и день этот был отпразднован просто среди близких и уважающих её лиц. Скромность этого торжества как нельзя более соответствовала духу самого события. В самом деле: пятьдесят лет сокровенной иноческой жизни, проведенной среди подвигов и борьбы, известных только ей самой и старцу, словом пятьдесят лет жизни чуждой всякой показности, славы и громких дел ради тщеславия, надлежало завершить истинно-монашеским днем молитвы и возложением на себя нового креста. Не было пышности, не было речей и приветствий, но… возносилась усердная молитва благодарения ко Господу, столько лет хранившему и благодеявшему. Величественная, украшенная двумя золотыми крестами, облеченная властью – это была все та же смиренная ученица Старца, покорная, готовая на все… Но венец за многолетнюю и многоскорбную жизнь её был уже почти готов; телесные силы её ослабевали, и она часто заговаривала о смерти. Любящим её сестрам тяжело было это слушать, и разговор обрывался. Наступила Пасха 1904 г. Матушка, по своему обыкновению, в первый день праздника посетила старших монахинь и всех больных и слабых. Некоторым из них она прямо говорила, что видится с ними в последний раз, но, как это всегда бывает, словам этим не придали особенного значения. Трудная монашеская жизнь, лишение Старца, зрения, труды и скорби настоятельства подтачивали её крепкий организм, и она видимо слабела, но не переставала понуждать себя, занимаясь всеми делами, и неопустительно посещая церковные службы. В среду на Фоминой неделе она, по обыкновению, пришла к утрени, которую простояла до конца, и затем была у обедни. День этот она чувствовала себя не особенно хорошо, но, тем не менее, в четверг отправилась в Оптину Пустынь. На р. Жиздре паром еще не был поставлен, и переправа была на лодке. Матушка, утомившись спускаясь с берега, сев в лодку, сбросила с себя теплое пальто. Приехав в скит к старцу Иосифу, она почувствовала сильный озноб. Побеседовав со Старцем, она поспешила домой; с ней сделалось дурно и ее насилу довезли до Шамордина, где почти на руках вынули ее из экипажа и уложили в постель. Выписан был доктор, который определил болезнь крупозным воспалением легких. Дали знать благотворителям, которые немедленно приехали из Москвы. |
| Сестры долго не могли убедиться в действительности этого радостного события, и только когда уже наступила холодная осень они поверили, что Старец остался, и они целую зиму проведут с ним неразлучно. Наступила осень, а за ней зима, глубокие сугробы снега занесли маленькие домики скромной обители, расположенной в глуши и, казалось, разобщенной с остальным миром. Но не так было на самом деле; то и дело звенели колокольчики, и тройки за тройками подъезжали к монастырским гостиницам, в которых не хватало места. Этот слабый немощный с виду Старец привлекал к себе всех как магнит. И здесь, так же, как и в своей скитской хибарке, Батюшка выходил на общее благословение, и тут обращались к нему со всевозможными вопросами. Беседы этого дивного Старца не носили характера поучений, у него все было просто, жизненно, без малейшей натяжки. Те же живые рассказы, иногда с юмористическим оттенком, метко попадали в чью-нибудь душу, также просто и глубокомысленно разрешал он сложные житейские и душевные вопросы. Жизнь сестер текла среди обычных занятий и трудов, которых, пожалуй, при большом стечении народа и прибавилось, но зато близость Батюшки была источником таких утешений, которые останутся неизгладимыми. Старец занимал только что отстроенное помещение настоятельницы и при нем находился келейник; посетителей принимал мужчин с одной стороны, женщин с другой. На долю сестер выпадало даже такое счастие, что их назначали дежурить при Батюшке. Обязанность дежурной заключалась в том, что они докладывали о приезжих на женской половине, подавали Батюшке чай и обед, который состоял из легкого супа, кашички или картофеля и киселя. Откушав Батюшка звал дежурную и в награду давал ей или кусочек хлебца или остаток какого-нибудь блюда. За чаем Батюшка обыкновенно не допивал до конца последнюю чашку и отдавал это, бросив туда кусочек сахара, своей «келейнице». При этом нередко Старец вел с ней беседу. Нечего говорить, что эти минуты были и остались самыми светлыми и счастливыми в жизни. Вечером дежурная выслушивала вечернее правило, которое келейник вычитывал для Старца, а иногда и помогала читать, затем подходила к Старцу прощаться и благодарила его за доставленное утешение. |
| Батюшка как сам преисполнен был смирения, так особенно заботился, чтобы и сестры старались и понуждали себя к этой добродетели. «Бог любит только смиренных, и как только смирится человек, так сейчас Господь поставляет его в преддверие царства небесного; но когда человек не хочет добровольно смиряться, то Господь скорбями и болезнями смиряет его. Раз одна сестра за невольное ослушание подверглась строгому выговору от Настоятельницы. Сестра не могла поступить иначе и хотела объяснить причину, но разгневанная Настоятельница не хотела ничего слушать и грозила тут же, при всех, поставить ее на поклоны. Больно и обидно было ей, но, видя что нельзя оправдаться, она, подавив в себе самолюбие, замолчала и только просила прощения. Возвратившись к себе в келью, сестра эта, к великому своему изумлению, заметила, что несмотря на то, что она потерпела такое незаслуженное обвинение, в особенности при посторонних мирских лицах, у неё, вместо стыда и смущения, наоборот на душе было так светло, отрадно, хорошо, как будто она получила что-нибудь радостное. Вечером того же дня она попала к Батюшке (Старец в то время жил в Шамордине) и рассказала ему обо всем случившимся и о своем необычайном настроении духа. Старец внимательно выслушал её рассказ и затем, с серьезным выражением лица, сказал ей следующее: «Этот случай – промыслителен, – помни его; Господь захотел показать тебе, как сладок плод смирения, чтобы ты, ощутивши его, понуждала себя всегда к смирению, сначала к внешнему, а затем и к внутреннему. Когда человек понуждает себя смиряться, то Господь утешает его внутренно и это-то и есть та благодать, которую Бог дает смиренным. Самооправдание только кажется облегчающим, а на самом деле приносит в душу мрак и смущение». «Когда бываешь в Оптиной, сказал Батюшка в другой раз, ходи на могилку о. Пимена и читай надпись на его памятнике; – вот как должен держать себя монах». На памятнике о. Пимена, бывшего смиренным подвижником Оптиной пустыни, духовником братии и самого старца, надпись говорит о том, что он за кротость и смирение был любим всеми. Замечания настоятеля и старших принимал без всякого самооправдания, а сложив смиренно руки просил прощения. |
|
|
