| А. Никольский Архимандрит Леонид Кавелин Скачать epub pdf Леонид Кавелин (в миру Лев Александрович) – архимандрит и наместник Троице-Сергиевой лавры; род. 22 февраля 1822 г., ум. 22 октября 1891 г., происходил из дворян Калужской губернии; в 1835 г. поступил в Московский кадетский корпус, по окончании курса в котором с отличием в 1840 году определен был офицером в лейб-гвардии Волынский полк, где прослужил 12-ть лет до 1852 года, когда с чином капитана вышел в отставку. «Еще в корпусе в нем начали ясно обозначаться черты того духовного настроения, которое определило все последующее содержание его жизни: религиозность и склонность к учено-литературным занятиям. Теплые и задушевные воспоминания свои о жизни корпусной он выразил в своей статье: «Празднование столетия первого Московского кадетского корпуса», СПб., 1879 г. (Сравни также сообщение его: «В. Ф. Святловский и А. П. Хрущов», Москва, 1878 г.). В 1839 году Лев Кавелин вместе с лучшими воспитанниками корпуса присутствовал на Бородинском поле очевидцем устроенных императором Николаем Павловичем бородинских маневров и кадетам, их начальством, предложено было описать эти маневры; описание Льва Кавелина было признано лучшим и напечатано в том же году в 9-й книге «Журнала для чтения воспитанников военно-учебных заведений», т. XXI, 81, стр. 92–103 под заглавием «Письмо из Бородина» (Сравни его же стихотворение «Бородинское поле», подписанное также 1839 г., но напечатанное в «Маяке» за 1844–1845 г., т. XIX, стр. 48). Почти тотчас же по выходе из корпуса Лев Александрович сблизился с двумя литераторами, отличавшимися, как и он, православно-религиозным направлением: С. О. Бурачком, издателем журнала «Маяк», и А. П. Башуцким, редактором «Иллюстрации», и в их изданиях помещал свои дальнейшие ученые и литературные опыты. В этот период жизни им были напечатаны следующие литературные труды: «Краткое изъяснение плана древнего города Казани и описание осады и взятия оного в 1552 году» («Маяк», 1843 г., т. VIII, стр. 49–58); «Сношения Авгаря, царя Едесского, с Господом нашим Иисусом Христом» (там же, 1844 г., т. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 6 голосов: 3.2 из 5) Оглавление Записки о Пушкине Если бы при мне должна была случиться несчастная его история… я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России. Пущин – Письмо 14/IV – 1840 г. . Е. И. Якушкину Как быть! Надобно приняться за старину. От вас, любезный друг, молчком не отделаешься – и то уже совестно, что так долго откладывалось давнишнее обещание поговорить с вами на бумаге об Александре Пушкине, как, бывало, говаривали мы об нем при первых наших встречах в доме Бронникова. Прошу терпеливо и снисходительно слушать немудрый мой рассказ. Собираясь теперь проверить былое с некоторою отчетливостью, я чувствую, что очень поспешно и опрометчиво поступил, истребивши в Лицее тогдашний мой дневник, который продолжал с лишком год. Там нашлось бы многое, теперь отуманенное, всплыли бы некоторые заветные мелочи, – печать того времени! Не знаю почему, тогда вдруг мне показалось, что нескромно вынимать из тайника сердца заревые его трепетания, волнения, заблуждения и верования! Теперь самому любопытно бы было заглянуть на себя тогдашнего, с тогдашнею обстановкою; но дело кончено: тетради в печке и поправить беды невозможно. Впрочем, вы не будете тут искать исключительной точности – прошу смотреть без излишней взыскательности на мои воспоминания о человеке, мне близком с самого нашего детства: я гляжу на Пушкина не как литератор, а как друг и товарищ. Невольным образом в этом рассказе замешивается и собственная моя личность; прошу не обращать на нее внимания. Придется, может быть, и об Лицее сказать словечко; вы это простите, как воспоминания, до сих пор живые! Одним словом, все сдаю вам, как вылилось на бумагу. 1811 года в августе, числа решительно не помню, дед мой, адмирал Пущин, повез меня и двоюродного моего брата Петра, тоже Пущина, к тогдашнему министру народного просвещения графу А. К. Разумовскому. Старик, с лишком восьмидесятилетний, хотел непременно сам представить своих внучат, записанных, по его же просьбе, в число кандидатов Лицея, нового заведения, которое самым своим названием поражало публику в России, – не все тогда имели понятие о колоннадах и ротондах в афинских садах, где греческие философы научно беседовали с своими учениками. Это замечание мое до того справедливо, что потом даже, в 1817 году, когда после выпуска мы, шестеро, назначенные в гвардию, были в лицейских мундирах на параде гвардейского корпуса, подъезжает к нам граф Милорадович, тогдашний корпусный командир, с вопросом: что мы за люди и какой это мундир? Услышав наш ответ, он несколько задумался и потом очень Важно сказал окружавшим его: «Да, это не то, что университет, не то, что кадетский корпус, не гимназия, не семинария – это… Лицей!» Поклонился, повернул лошадь и ускакал. – Надобно сознаться, что определение очень забавно, хотя далеко не точно. |
| Один он хорош, умняга Алексей Алексеевич - оккультист и масон, а в будущем - еще и клятвопреступник. Далее, не стесняясь, ген. Брусилов признается в своем прямом участии в безчестной коллективной интриге: «Я все это знал и писал об этом Алексееву, но и ему, тем более мне, было очень трудно переменить такое невыгодное положение дела. По власти главнокомандующего фронтом я имел право смещать командующих армиями, корпусных командиров и все нижестоящее армейское начальство, но Гвардия с ее начальством были для меня недосягаемы. Царь лично их выбирал, назначал и смещал, и сразу добиться смены такого количества гвардейского начальства было невозможно. Во время моей секретной [sic!] переписки по этому поводу частными [sic!] письмами с Алексеевым, на мой фронт приехал председатель Государственной думы Родзянко и спросил разрешения посетить фронт, именно - " особую " армию. Уезжая обратно, он послал мне письмо, в котором сообщал, что вся Гвардия вне себя от негодования, что ее возглавляют лица, неспособные к ее управлению в такое ответственное время, что они им не верят и страшно огорчаются, что несут напрасные потери без пользы для их боевой славы и для России. Это письмо мне было на руку [sic!], я препроводил его при моем письме Алексееву, с просьбой доложить Государю, что такое положение дела больше нетерпимо и что я настоятельным образом прошу назначить в это избранное войско, хотя бы только на время войны, наилучшее начальство, уже отличившееся на войне и выказавшее свои способности. В конце концов все вышеперечисленные лица были сменены…»15 С поддержкой интриги против ген. В. М. Безобразова выступил и Вел. Кн. Николай Михайлович, написав Государю специальное письмо от 13 августа 1916 г.16 (Ген. Б. В. Геруа характеризует это письмо, как резюме петербургских настроений, возникших в результате «незрелых тактических рассуждений» гвардейской молодежи, заполнившей после сражений под Ковелем столичные госпитали)17. Кроме уже перечисленных лиц, чувствуется присутствие здесь и неназванного «соблазнителя генералов» А. И. Гучкова18, в свое время основательно изучавшего использование армии в свержении Монарха на примере младотурецкой еврейско-масонской революции19. Этот личный враг Царя, как известно, часто бывал на фронте. Широко известна его скандальная тайная переписка с ген. Алексеевым, так же как и тесные связи ген. Брусилова с деятелями Всероссийского земского союза и Союза городов20, организаций, под прикрытием которых, как известно, действовали политические заговорщики. |
| Моих первых сокамерников — Ефимова и Берстенева — я больше никогда не встречал. Правда, Берстенев не забыл мой адрес, выученный в камере в 1949 году. В пятьдесят четвертом году ко мне домой заходил человек, освободившийся, как и многие в то время, из лагерей. Это был Берстенев. Я еще продолжал тогда находиться в заключении. Берстенёв оставил для меня письмецо с адресом, по которому он собирался жить где-то, если не ошибаюсь, в Ленинградской области. По возвращении из лагеря, в самом начале пятьдесят пятого года, я написал по этому адресу письмо. Ответа не было. Возможно, явившись домой, Берстенёв убедился, что его там не ждали, и уехал куда-то в другое место. После ухода из 66й камеры Ефимова и Берстенева, привели в нее сразу трех новых постояльцев — бывших деревенских старост на оккупированной территории, из-под Любани. Говорить с ними мне было не о чем. В их разговорах между собой преобладало что-то такое грязное и тупое, что при всей тюремной скуке слушать было противно. Меня не оставляло убеждение, что были они при немцах вовсе не старостами, а полицаями-карателями. Однажды, не вспомню по какому поводу, я начал им объяснять строение Вселенной, о котором у них не было элементарных школьных представлений. Какие-то свои, тем не менее, были. Когда я сказал, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце — вокруг Земли, они единодушно и весьма злобно заявили, что это антирелигиозная пропаганда и что слушать они про это не желают. Больше я с ними старался не разговаривать. Про себя я тогда подумал о печальной судьбе некоторых научных теорий. Вот так: теория Птолемея о том, что Земля центр Вселенной, вокруг которой вращаются все прочие планеты и само Солнце, веками господствовавшая над лучшими умами человечества, нашла своих последних адептов в лице бывших фашистских пособников, полуграмотных и тупых. Принудительное сожительство с этими тремя соседями превратилось для меня в самую настоящую пытку. Однажды я под каким-то предлогом отказался выйти на прогулку. К этому, кстати сказать, принуждали только в случае систематического отказа. Когда мои соседи ушли, я попросил дежурного надзирателя вызвать корпусного. |
| Это письмо мы заимствовали из бумаг преосв. Амвросия Серебряникова, приобретённых библиотекой С.-Петербургской академии от г. Мартиновского. До какой степени искренни аскетические советы его, содержащиеся в этом письме, мы можем судить по любопытному факту из его собственной жизни, рассказанному не так давно в «Русском Архиве» г. Бартенева (за 1870 год, стр. 901). Однажды Фотий, ещё во время пребывания своего в С.-Петербурге, – рассказывает автор статьи, – тяжко заболел. Государь, узнав о том, прислал к нему для помощи корпусного врача Соколовского. Этот нашёл Фотия в его келье лежащим неподвижно на каменной кушетке, едва прикрытой тонкою тканью. Болезнь оказалась серьезная – гнойный нарыв на груди. Когда врач предложил операцию, Фотий сказал: «ежели грешная жизнь моя не угодна Богу, то я готов сейчас предстать пред Него, но тела своего резать не дам». Врач посоветовал больному, по крайней мере, вкушать мясную пищу; но услышал в ответ, что он круглый год не вкушает другой пищи, как только гречневую кашицу. «Я монах – сказал Фотий – и уставов церкви нарушать не должен». Так врач и ушёл ни с чем. Нарыв скоро прорвался сам собою и Фотий выздоровел. Добавим кстати, что настоящими письмами и другими, напечатанными в разных изданиях – главным образом в «Русском Архиве» и в «Чтен. Московск. Общ. Истории и Древностей» (см. по изданиям в 1884 году подробным указателям к этим двум изданиям) письмами и сочинениями Фотия далеко не ограничивается итог всех письменных его произведений. В библиотеке С.-Петербургской духовной академии (в отделении рукописей Исидоровских 26) находится обширный сборник, доселе не напечатанных его сочинений под заглавием: «Тайна». Из многочисленных «посланий», т. е. писем его к разным лицам, доселе также не обнародованных, о которых имеются лишь указания и упоминания в сочинениях самого Фотия – автобиография и в настоящих нами издаваемых письмах, особенно любопытны были бы, по всей вероятности, его письма к князю Голицыну: в них нашлось бы разъяснение взаимных отношений этих двух лиц, отношений, о которых лишь отчасти можно составить понятие по письмам Голицына к Фотию, напечатанными нами в «Русской Старине» за 1882 год, с предисловием, в котором мы делаем свой опыт характеристики Фотия и Голицына. |
| В то время как молодой иеромонах Паисий проходил свое служение в Белоградском монастыре, на отдаленном Кавказе лилась и русская и туземная кровь. Русские воины старались укрепить здесь владычество родной земли и самодержавного государя, а горцы упорно отстаивали свои вековечные права. Борьба кипела ожесточенная. Долго дрались обе стороны. Жизнь двух враждебных друг другу сторон представляла бездну опасностей, и лица белого духовенства, в особенности семейные, крайне неохотно шли на службу полковыми священниками кавказской армии. Вследствие этого решено было заменить их иеромонахами различных монастырей. Один из таких иеромонахов был и о. Паисий, по высочайшему соизволению императора Николая Павловича, указом Святейшего Синода от 18 мая 1840 г. определенный в закубанское Абинское укрепление, в ведомство черноморской кордонной линии. Прибыв к месту своего служения, о. Паисий тотчас же вступил в отправление обязанностей отрядного священника. К этому времени относится следующее письмо его к иеромонаху Серафиму, впоследствии духовнику Глинской пустыни, с которым Паисий одновременно ехал по Черному морю в береговые укрепления, так как и Серафим в то же время был назначен отрядным же иеромонахом. Приводим письмо это полностью. «Приехал я в черноморский город Екатеринодар 11 мая, для заготовления запасных Даров. Воспользовавшись случаем, сим долгом почел сообщить вам, как другу, о своем положении. Я, по отъезде вашем из Новороссийской крепости, отправлен к атаману черноморского войска. Он, по разрешению корпусного командира, командировал меня в Абинское укрепление, которое, к счастью моему, как местоположением, климатом и укреплением, лучше всех береговых укреплений. Сообщение с Россией в два месяца имеешь раз, и каждый год можно быть в Черномории не меньше двух месяцев. Гарнизону у нас 100 человек. Молитвенный дом – наподобие церкви; я требую антиминс и скоро надеюсь получить. Атаман вошел с представлением, чтобы позволили настоящую церковь выстроить, и я надеюсь на будущее лето видеть церковь в крепосте Абин. Прошу я генерала, чтобы походатайствовал исхлопотать мне вместо морской провизии отпуск денег, и уже получил уведомление из штаба корпусного, что Головин испрашивает разрешение провиантского департамента об отпуске денег всем иеромонахам, вместо морской провизии, и генерал наш говорит, что отпустят. Видите, какое я исхлопотал вам и всем благодеяние» 572 . |
| Иоанна». Глава 64. Явления о. Иоанна при жизни на расстоянии О. Иоанн получил от Бога ту же власть, которую имел Святитель Николай Чудотворец – власть при жизни являться на расстоянии. Архиепископ Сергий Черноморский и Новороссийский рассказал на собрании в день памяти о. Иоанна в зале Второй Белградской Мужской Гимназии следующее: В бытность Митрополита Московского Макария Епископом Томским, Архиепископ Сергий был миссионером среди алтайских язычников. Одна женщина на Алтае тяжко была больна. Родные ее послали в Кронштадт о. Иоанну телеграмму с просьбой помолиться об исцелении болящей. После этого больная рассказала, что у нее был священник в митре и ее благословил, после чего она совершенно выздоровела. Вдова Корпусного Командира Попова, умершего смертью храбрых в бою с красными, рассказала, что муж ее, будучи поручиком, сошел с ума и помещен был в окружной Владикавказской психиатрической больнице, а она жила в Новочеркасске. Однажды к ней пришла знакомая монахиня и посоветовала послать письмо о. Иоанну с просьбой помолиться, и сказала, что она сама будет также молиться перед крестом, который о. Иоанн прислал в дар их монастырю. Сказано – сделано. Через несколько дней г. Попова получает письмо от директора больницы с просьбою приехать. Когда она приехала, то оказалось, что муж ее здоров и рассказывает, что, будучи привязан к постели, он увидел, что к нему явился о. Иоанн, который причастил его Святых Тайн, после чего он почувствовал себя совершенно здоровым. Попов опять поступил на службу и дослужился до Генеральского чина, занимая должность Корпусного Командира. Рассказ Госпожи Каменской. Дочь госпожи Каменской, будучи в Смольном Институте, болела одновременно двумя тяжкими болезнями. Врачи признали положение больной очень тяжелым. Тогда мать послала о. Иоанну телеграмму с просьбой помолиться об исцелении дочери. Когда на следующий день пришла мать и спросила о здоровье дочери, то одна особа из лазаретного персонала сказала, что дочери много лучше, а сама больная рассказала матери, что у нее был батюшка в митре и благословил ее. |
| От Высокопреосвященного Макария из Томска получена книга «Апостолы Алтая», полная интереса и изящно изданная и иллюстрированная. В одном из номеров «Московских Ведомостей», полученных сегодня, в фельетоне напечатано письмо Преосвященного Сергия, описывающее его поездку к христианам на остров Сахалин, отосланное мною недавно к Льву Александровичу Тихомирову , по желанию самого Владыки. В печати еще интереснее и трогательнее, чем в рукописи. От виконта Терауци, военного министра, благодарственное письмо за перевод надгробной речи на братской могиле в Нагасаки и за Новый Завет, посланный мною ему чрез адъютанта Такасу. От Сергея Васильевича Унженина из Ханькоу, письмо, что он и Василий Романович Лебедев шлют мне, как и в прошлом году, одно место, 8 боксов, лучшего байхового чая. 4/17 октября 1909. Воскресенье. До Литургии было крещено 7 детей и возрастных. Из последних – один доктор, жених Елены Янсен, воспитанницы Миссийской школы. После службы завтракал у меня Генерал Евгений Александрович Родневич, корпусный командир в Иркутске, путешествующий инкогнито, чтоб познакомиться с Японией, в войне побившею и его, между прочим, командовавшего тогда дивизией. 5/18 октября 1909. Понедельник. Тезоименитство нашего Наследника-Цесаревича. На молебне в Посольстве и потом на завтраке у посла. Письмом посол запросил моего мнения о бывшем здесь в Японской школе иностранных языков профессором Русской Словесности Александре Александровиче Петрове, просящемся на службу в Министерство иностранных дел, так как посол сам хорошо не знал его. Я тоже коротко не был знаком с ним, но насколько знал его, знал за весьма порядочного человека; так и ответил. Написал к разным лицам рекомендательные письма о Марии Сибаяма. А вечером в Женской школе был для нее «сообецуквай», прощались с ней и много плакали она и товарки ее, молодые учительницы. 6/19 октября 1909. Вторник. Утром Мария Сибаяма уехала в Нагоя, чтоб погостить у родителей до следующего понедельника, когда Василий Мелентьевич Мендрин, проезжая, возьмет ее оттуда, чтоб довезти до Владивостока. Несмотря на дождь, многие собрались на станцию проводить ее и даже снялись там группою; проводила и Мария Игнатьевна Мендрина, у которой она жила, готовясь в путь, и которая как мать заботилась о ней. |
| Поезд. 31 октября 1914 г. Письмо Государыни Императрицы Александры Феодоровны Цесаревичу.//ГАРФ. Ф. 682. Оп. 1. Ед. хр. 52. Ноябрь 1/14. Суббота. В 2.30 ездил в Лазарет Большого Дворца, обошел раненых офицеров и вернулся в Алекс[андровский] Дворец. Ездил в Лазарет. Лично управлял Своим автомобилем. Дневник П. А. Жильяра.//ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329. 6 ноября. Четверг. […] Поехал в город и в 11 час. прибыл в Морской корпус. Оба батальона были собраны в большом зале; там было отслужено молебствие по случаю корпусного праздника. Затем произвел 188 корабельных гардемарин в мичманы и назначил Алексея шефом корпуса. Состоялся парад. […] Дневники Императора Николая II. М.: ORBITA. 1991. С. 496. 19-го ноября. Среда. […] В 12 час. приехал в Барановичи, где вошел Николаша. В 12 ½ дошел до Ставки. Завтракал со всеми старшими из штаба. Затем был доклад по боевым действиям. В 2 ½пошел гулять и сделал весь круг. Было тепло с небольшим дождиком. До обеда читал бумаги. Обедали в числе других четыре иностранные генерала. Вечером разговаривал с Николашей и Янушкевичем. Известий с фронтов не было; узнал сегодня подробности ранее происходившего. Дневники Императора Николая II. М.: ORBITA. 1991. С. 498. Мы сегодня встречали раненых. Мой дом совсем уже готов. Как всегда, пекли картошку и катались на моторе. Кланяйся Дяде Николаше. Будь здоров. Да хранит тебя Господь!.. Царское Село, 19 ноября 1914. Письмо Цесаревича Государю Императору Николаю Александровичу.//ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Ед. хр. 1153. 21/4. Пятница. […] Вечером Августейшая Мать с 2 старшими сестрами отбыли. Алексей Николаевич остался с младшими В. Княжнами. Молится наверху с В. К. Анастасией. Дневник II. А. Жильяра.//ГАРФ. Ф. 640. Оп. 1. Ед. хр. 329. 23/6. Воскресенье. […] Утром в 8.54 выезжал на вокзал, встречали Августейшую Родительницу и 2 старших сестер, возвращающихся из поездки в действующую армию. Днем играл с детьми (сыном д-ра Деревен. и 2 сыновьями боцмана Деревенько) в парке. Там же. Вчера мы играли в войну. В одну минуту я взял неприятельскую траншею, но сейчас же был отброшен и попался в плен. Но в ту же секунду я вырвался и утек! Укрепление осталось за мной. Чувствую я себя хорошо. Как твое здоровье? Пиши. Крепко целую тебя. Да хранит тебя Бог!.. |
| Я уклонялся под тем благовидным предлогом, что так наскоро не могу составить прошения. Тогда она сама настрочила красивым почерком прошение и предложила мне только подписаться, — что я из угожденья ей и сделал. Взявши на руки прошение, она не замедлила отправить его куда следует. В скором времени после сего получаю из Киева письмо от своего брата Петра Гавриловича такого содержания: «Митрополит Филарет призывал меня к себе и объявил, что ты подал прошение на второе священническое место при соборной церкви г. Липовца, и хотя не имеет законного основания отказать тебе в зачислении за тобою того места, но находит для себя затруднение к удовлетворению твоей просьбы в том обстоятельстве, что, не предвидя сего, возвел на это место своего внука, некоего Солнышкина, который состоит тоже учителем Елецкого духовного училища Орловской губернии, и он от него получил уже письмо, что внук сей находится уже в дороге. И так, — спросил меня владыка, — можете ли вы, как старший брат, дать согласие за своего брата, что он не будет претендовать на меня за то, что мною будет зачислено липовецкое место при соборе за моим внуком? Я за тебя поручился, и владыка сказал, что по своему усмотрению даст тебе хорошее место». В скором времени я получил официальное уведомление о назначении меня, без моего прошения, на священническое место в с. Лузановке, Черкасского уезда. Женившись на дочери Звенигородского протоиерея, в виду наступающего великого поста, поспешил я выездом своим в Киев для рукоположения во священники. Явившись к митрополиту, я имел дерзновение вопросить его о причине немилости его ко мне, выразившейся в назначении меня священником не в город, или местечко, а в село. Владыка ответил на это: «У меня, здесь на Печерске, есть, могу сказать, не то что хороший знакомый, а друг мой, корпусный командир, генерал Красовский, очень благочестивый старик, дочь которого в замужестве за помещиком с. Лузановки, его однофамильцем. У тех господ Красовских имеется большая семья в возрасте, требующем серьезного воспитания, а они, в качестве учителей и воспитательниц, назвали к себе Бог весть каких лиц — студентов университета, англичанок, немок, француженок, — поэтому дедушка детей Красовских сильно беспокоится за правильность воспитания тех русских православных детей и давно просит меня назначить в с. |
|
|
