Еще в поезде лейтенант Николай Потапов высчитал, что у отца ему придется пробыть не больше суток. Отпуск был очень короткий, и дорога отнимала все время. Поезд пришел в городок днем. Тут же, на вокзале, от знакомого начальника станции лейтенант узнал, что отец его умер месяц назад и что в их доме поселилась с дочерью молодая певица из Москвы. – Эвакуированная, – сказал начальник станции. Потапов молчал, смотрел за окно, где бежали с чайниками пассажиры в ватниках, в валенках. Голова у него кружилась. – Да, – сказал начальник станции, – хорошей души был человек. Так и не довелось ему повидать сына. – Когда обратный поезд? – спросил Потапов. – Ночью, в пять часов, – ответил начальник станции, помолчал, потом добавил: – Вы у меня перебудьте. Старуха моя вас напоит чайком, накормит. Домой вам идти незачем. – Спасибо, – ответил Потапов и вышел. Начальник посмотрел ему вслед, покачал головой. Потапов прошел через город, к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок. По унавоженной дороге ходили галки. Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал из глаз слезы. «Ну что ж! – сказал Потапов. – Опоздал. И теперь это все для меня будто чужое – и городок этот, и река, и дом». Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу. Потапов медленно пошел в сторону дома. Он решил в дом не заходить, а только пройти мимо, быть может, заглянуть в сад, постоять в старой беседке. Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима. Лучше ничего не видеть, не растравлять себе сердце, уехать и забыть о прошлом! «Ну что же, – подумал Потапов, – с каждым днем делаешься взрослее, все строже смотришь вокруг». Потапов подошел к дому в сумерки. Он осторожно открыл калитку, но все же она скрипнула. Сад как бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал. Потапов оглянулся. К беседке вела расчищенная в снегу дорожка. Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила. Вдали, за лесом, мутно розовело небо – должно быть, за облаками подымалась луна. Потапов снял фуражку, провел рукой по волосам. Было очень тихо, только внизу, под горой, бренчали пустыми ведрами женщины – шли к проруби за водой.

http://azbyka.ru/fiction/sneg-paustovski...

Радио только входило в жизнь. «Начинаем детскую передачу. Редактор такая-то, музыка такого-то». «Передаем последние известия. Диктор — Потапов». — Потапов? Не из нашей ли деревни? — начинает вспоминать Матрешенька. — У нас на краю, в избе слева Потапов жил. Как его зовут, этого, про которого по радио сказали? — Как же, как раз всю вашу деревню в радио и поместили! — смеется Светлана. — Ну, не всех, а тот Потапов — хороший мужик. Так, может он. Как этого-то звать, сказали? Недоверчивая Светлана смеется, но мы с Матрешенькой все-таки ловим конец передачи, убеждаемся, что Потапов не тот, не из Матрешенькиной деревни. Того Петром звали, Петр Федотович, а этого — Сергей Николаевич. — Ну, не тот, так не тот! В следующий раз попадется! — смеется Матрешенька. — А тот Потапов тоже очень хороший мужик был. И расскажет, каким хорошим, уважаемым мужиком был тот Потапов, который жил на краю деревни, в левой избе. — Ну, затянула! — скажет, бывало, Матрешенька, когда по радио певица исполняла арии. — Ари — вот и называется, потому что орет, а толку нет. — Аа, да аа, — недовольно продолжала Матрешенька, сидя возле радио, штопая чулок и поглядывая в окно. — Аа, да аа, ни одного слова не понять. О чем поет? Вроде веселая музыка, а тянет, будто люльку на ночь укачивает. Вон давеча мужик пел, Шаляпин, все слова ясные были. А нашу начал петь, деревенскую, — Матрешенька вытерла глаза рваным чулочком, моим или Наташиным (они все время рвались на коленках и на пятках), и тоненьким голоском, — надо же, говорит совсем не таким, и другие песенки поет не таким, — запела: «На желтенький песок». Допела до конца, слово к слову, не переставая быстро штопать. Кончила песню, затянула узелок, встала, приоткрыла окно: «Нюра что-то кричит, не мне ли? — И перевесившись из окна четвертого этажа, громко закричала: — Нюра! Чего кричишь? Не мне ли?» Тетя Нюра, наша нижняя соседка, с третьего этажа, Матрешенькина подруга, высокая худощавая женщина, тоже в платке. — В угловой, говорят, пшено привезли. — Да у нас есть еще, не съели. А хлеб там свежий, Нюр? — перевесившись, опять спрашивает Матрешенька, и получив ответ: — Надо пойти взять полкило белого да полкило черного, а то не хватит. Сегодня на день, да назавтра на утро. Ну, пошли, что ли, пока дождя нет.

http://azbyka.ru/fiction/druzya-zimnie-d...

А.А. Половцов Потапов, Иван Алексеевич Потапов , Иван Алексеевич, обер-комендант крепости св. Дмитрия, правитель Воронежского наместничества; род. в 1722 г.; был сыном Алексея Семеновича П., который происходил из купеческого рода г. Переяславля-Залесского, в 1703 г. вступил в Вятский пех. п., был в сражении под Полтавою, дослужился до майорского чина, в 1706 г. вышел в отставку и умер в 1740 г. в Смоленской губ., в своем имении (он приходится родным прадедом генер.-адъют. А. Л. Потапову – см.). 15-ти лет поступив на службу унт.-офиц. (1737 г.) в Штаб Генералитетский, И. А. был 16-го августа 1745 года назначен аудитором, через два года – произведен в поручики, а в 1755 году (апреля 25-го) в капитаны, с назначением вскоре в генерал-аудитор-лейтенанты (23-го ноября 1756 г.). Вскоре он был призван служить по другой отрасли военной службы: в 1758 году (сентября 18-го) он получил должность генерал-провиантмейстер-лейтенанта и выступил в поход против пруссаков: сначала был при войсках в Польше, потом перешел за границу и участвовал в боях при Пальциге (11-го июля 1759 года) и Франкфурте. Награжденный, за отличие, чином полковника (1-го января 1761 года), П. через два года был произведен в генерал-майоры (3-го марта 1763 г.). В этом году Военная Коллегия командировала Потапова, состоявшего в то время по Монетной Экспедиции, произвести следствие над войсковым атаманом Яицкого казачьего войска Бородиным и разобрать несогласия между старшинами и казаками. Потапов посылался на место следователя ген. Брахтвильда, обвиненного в дружбе с казаками, и ему было поручено разобрать все претензии казаков, освидетельствовать запасы пороха и свинца, запечатать денежную казну и поверить приходо-расходные книги; для удержания Яицкого войска в повиновении и на случай ареста виновных, ему было разрешено секретным ордером потребовать из Оренбурга воинскую команду; кроме того, было приказано от Военной Коллегии выбрать из Оренбургского войска исправного старшину и определить его наказным атаманом. Потапов прибыл на Яик (1763 г.) и тотчас приступил к следствию, но дело, вопреки его желанию, затянулось. Наконец, после долгих проволочек, арестов, допросов обвиняемых старшин и казаков, после поверки книг и денежных расходов, он пришел к тому убеждению, что атаманы и старшины виновны; сменив многих из них, Потапов назначил атаманом премьер-майора Казанского драгунского полка Романа Новокрещеного, послал обо всем донесение в Военную Коллегию, а сам отправился в Петербург. Казаки остались довольны результатом беспристрастного следствия.

http://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/r...

После чая Татьяна Петровна провела Потапова на могилу отца, за Рощу. Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени. А потом, поздним вечером, Татьяна Петровна, сидя у рояля и осторожно перебирая клавиши, обернулась к Потапову и сказала: – Мне все кажется, что где-то я уже видела вас. – Да, пожалуй, – ответил Потапов. Он посмотрел на нее. Свет свечей падал сбоку, освещал половину ее лица. Потапов встал, прошел по комнате из угла в угол, остановился. – Нет, не могу припомнить, – сказал он глухим голосом. Татьяна Петровна обернулась, испуганно посмотрела на Потапова, но ничего не ответила. Потапову постелили в кабинете на диване, но он не мог уснуть. Каждая минута в этом доме казалась ему драгоценной, и он не хотел терять ее. Он лежал, прислушивался к воровским шагам Архипа, к дребезжанию часов, к шепоту Татьяны Петровны, – она о чем-то говорила с нянькой за закрытой дверью. Потом голоса затихли, нянька ушла, но полоска света под дверью не погасла. Потапов слышал, как шелестят страницы, – Татьяна Петровна, должно быть, читала. Потапов догадывался: она не ложится, чтобы разбудить его к поезду. Ему хотелось сказать ей, что он тоже не спит, но он не решился окликнуть Татьяну Петровну. В четыре часа Татьяна Петровна тихо открыла дверь и позвала Потапова. Он зашевелился. – Пора, вам надо вставать, – сказала она. – Очень жалко мне вас будить! Татьяна Петровна проводила Потапова на станцию через ночной город. После второго звонка они попрощались. Татьяна Петровна протянула Потапову обе руки, сказала: – Пишите. Мы теперь как родственники. Правда? Потапов ничего не ответил, только кивнул головой. Через несколько дней Татьяна Петровна получила от Потапова письмо с дороги. «Я вспомнил, конечно, где мы встречались, – писал Потапов, – но не хотел говорить вам об этом там, дома. Помните Крым в двадцать седьмом году? Осень. Старые платаны в Ливадийском парке. Меркнущее небо, бледное море. Я шел по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка. Ей было, должно быть, лет шестнадцать. Она увидела меня, встала и пошла навстречу. Когда мы поравнялись, я взглянул на нее. Она прошла мимо меня быстро, легко, держа в руке раскрытую книгу. Я остановился, долго смотрел ей вслед. Этой девушкой были вы. Я не мог ошибиться. Я смотрел вам вслед и почувствовал тогда, что мимо меня прошла женщина, которая могла бы и разрушить всю мою жизнь, и дать мне огромное счастье. Я понял, что могу полюбить эту женщину до полного отречения от себя. Тогда я уже знал, что должен найти вас, чего бы это ни стоило. Так я думал тогда, но все же не двинулся с места. Почему – не знаю. С тех пор я полюбил Крым и эту тропу, где я видел вас только мгновение и потерял навсегда. Но жизнь оказалась милостивой ко мне, я встретил вас. И если все окончится хорошо и вам понадобится моя жизнь, она, конечно, будет ваша. Да, я нашел на столе у отца свое распечатанное письмо. Я понял все и могу только благодарить вас издали».

http://azbyka.ru/fiction/sneg-paustovski...

– Ну, а если мне полтораста? – и сам же первый засмеялся, показывая, что это только шутка. И произошло невероятное: Даша молча встала, подошла к буфету, вынула оттуда графин и налила ему полный тонкостенный стакан. – Пожалуйста, – сказала она ему. – Дарья, да ты что это? – ошалело выпучил на нее глаза Потапов. Она улыбаясь посмотрела на него. – Да вы сами, дядя Ваня, когда голова болит… – Да ты… да ты… в самом деле, что? – зарычал, вскочил, забрызгал слюной и оскалился на нее Потапов. Но тут вмешался Зыбин. – Все, все! – сказал он. – Все! Сядь! Молодец, хозяйка! Пейте, Володя! Потапов взглянул на Зыбина и смолк. С некоторых пор он вообще ему ни в чем не противоречил. – И правда, – сказал он, хмуро отворачиваясь. – Пей да потом опять ори, вылупя глаза. Может, и наорешь что хорошего. Корнилов посмотрел на него, на нее, сразу потупившуюся, заалевшую, слабо улыбающуюся, вдруг осушил стакан одним глотком и стукнул его на стол. – Во как! – сказал Потапов насмешливо. – Уж совсем впился. И тут Даша закраснелась еще больше, поднесла ему бутерброд с килькой и сказала: – Закусывайте! Все это, и Даша в особенности, то, как она смотрела на него, как покорно стояла перед ним и держала тарелку, как улыбалась, взорвало его опять. Он сел и сидел, смотря на них всех, затаившийся, радостно-злой, готовый взорваться по первому поводу. Но повода-то не было. Пошел какой-то мелкий, совершенно незначительный разговор про яблоки, музей. (Потапова кто-то научил выращивать яблоки, на которых проступали совершенно ясные изображения Ленина или Сталина… Пять из этих яблок экспонировались в музее. Сейчас Потапов вырастил и хотел прислать еще три, с лозунгами и государственным гербом.) Корнилов слушал этот разговор и молча кипел, раскачиваясь на стуле. Наконец Потапов вздохнул и сказал, кивая на шкаф: – Ну что ж, в таком случае, и нам по одной разве. – Нет, нет, – быстро ответил Зыбин и даже рукой махнул. – Мне сейчас ведь ехать надо. Ну а вы, конечно… – Я с вами тоже поеду, – сказал Корнилов. Зыбин вскинул на него глаза и медленно, как бы обдумывая, ответил:

http://azbyka.ru/fiction/fakultet-nenuzh...

Потапов облокотился о перила, тихо сказал: – Как же это так? Кто-то осторожно тронул Потапова за плечо. Он оглянулся. Позади него стояла молодая женщина с бледным строгим лицом, в накинутом на голову теплом платке. Она молча смотрела на Потапова темными внимательными глазами. На ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток. – Наденьте фуражку, – тихо сказала женщина, – вы простудитесь. И пойдемте в дом. Не надо здесь стоять. Потапов молчал. Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке. Около крыльца Потапов остановился. Судорога сжала ему горло, он не мог вздохнуть. Женщина так же тихо сказала: – Это ничего. И вы, пожалуйста, меня не стесняйтесь. Сейчас это пройдет. Она постучала ногами, чтобы сбить снег с ботиков. Тотчас в сенях отозвался, зазвенел колокольчик. Потапов глубоко вздохнул, перевел дыхание. Он вошел в дом, что-то смущенно бормоча, снял в прихожей шинель, почувствовал слабый запах березового дыма и увидел Архипа. Архип сидел на диване и зевал. Около дивана стояла девочка с косичками и радостными глазами смотрела на Потапова, но не на его лицо, а на золотые нашивки на рукаве. – Пойдемте! – сказала Татьяна Петровна и провела Потапова в кухню. Там в кувшине стояла холодная колодезная вода, висело знакомое льняное полотенце с вышитыми дубовыми листьями. Татьяна Петровна вышла. Девочка принесла Потапову мыло и смотрела, как он мылся, сняв китель. Смущение Потапова еще не прошло. – Кто же твоя мама? – спросил он девочку и покраснел. Вопрос этот он задал, лишь бы что-нибудь спросить. – Она думает, что она взрослая, – таинственно прошептала девочка. – А она совсем не взрослая. Она хуже девочка, чем я. – Почему? – спросил Потапов. Но девочка не ответила, засмеялась и выбежала из кухни. Потапов весь вечер не мог избавиться от странного ощущения, будто он живет в легком, но очень прочном сне. Все в доме было таким, каким он хотел его видеть. Те же ноты лежали на рояле, те же витые свечи горели, потрескивая, и освещали маленький отцовский кабинет. Даже на столе лежали его письма из госпиталя – лежали под тем же старым компасом, под который отец всегда клал письма.

http://azbyka.ru/fiction/sneg-paustovski...

Исчерпав своё служебное имущество и дела по службе, понукаемый надзирателем идти в тюрьму собираться, — Нержин с ворохом папиросных пачек в руках встретил в коридоре спешащего Потапова с ящичком под мышкой. На работе Потапов и ходил совсем не так, как на прогулке: несмотря на хромоту, он шёл быстро, шею держал напряжённо выгнутой сперва вперёд, а потом назад, глаза щурил и смотрел не под ноги, а куда-то вдаль, как бы спеша головой и взглядом опередить свои немолодые ноги. Потапову обязательно надо было проститься и с Нержиным и с другими отъезжающими, но едва только он утром вошёл в лабораторию, как внутренняя логика работы захватила его, подавив в нём все остальные чувства и мысли. Эта способность целиком захватываться работой, забывая о жизни, была основой его инженерных успехов на воле, делала его незаменимым роботом пятилеток, а в тюрьме помогала сносить невзгоды. — Вот и всё, Андреич, — остановил его Нержин. — Покойник был весел и улыбался. Потапов сделал усилие. Человеческий смысл включился в его глаза. Свободной от ящика рукой он дотянулся до затылка, как если б хотел почесать его. — Ку-куу… — Подарил бы вам, Андреич, Есенина, да вы всё равно кроме Пушкина… — И мы там будем, — сокрушённо сказал Потапов. Нержин вздохнул. — Где теперь встретимся? На котласской пересылке? На индигирских приисках? Не верится, чтобы, самостоятельно передвигая ногами, мы могли бы сойтись на городском тротуаре. А?.. С прищуром у углов глаз, Потапов проскандировал: Для при-зра-ков закрыл я вежды. Лишь отдалённые надежды Тревожат сердце ино-гда. Из двери Семёрки высунулась голова упоённого Маркушева. — Ну, Андреич! Где же фильтры? Работа стоит! — крикнул он раздражённым голосом. Соавторы «Улыбки Будды» обнялись неловко. Пачки «Беломора» посыпались на пол. — Вы ж понимаете, — сказал Потапов, — икру мечем, всё некогда. Икрометанием Потапов называл тот суетливый, крикливый, безалаберно-поспешный стиль работы, который царил и в институте Марфино, и во всём хозяйстве державы, тот стиль, который газеты невольно тоже признавали и называли «штурмовщиной» и «текучкой».

http://azbyka.ru/fiction/v-kruge-pervom/...

Полякову, как и многим его коллегам, премия достанется не раньше, чем хоть какие-то предсказания теории струн подтвердятся экспериментально. Вся надежда на Большой адронный коллайдер. Анатолий Бучаченко Родился в 1935 году. Заведующий кафедрой химфака МГУ Юрий Молин Родился в 1934 году. Заведующий лабораторией Института химической кинетики и горения СО РАН Ренад Сагдеев Родился в 1941 году. Директор Международного томографического центра СО РАН Номинация: химия  Юрий Молин Формулировка: «За открытие магнитного изотопного эффекта» Изотопы — это атомы с разным весом, которые химически неразличимы. Так гласит старое определение. Радиоактивными изотопами десятки лет метили разнообразные молекулы, чтобы, например, следить за циркуляцией веществ в организме. Логика была простой: куда все атомы — туда и «слегка иные», которые выдают себя радиацией. Магнитный изотопный эффект, открытый в 1976 году Бучаченко, Молиным и Сагдеевым, перевернул все с ног на голову. Оказывается, и в химических реакциях изотопы одного и того же элемента ведут себя по-разному. Атом с «лишним весом» приобретает новые магнитные свойства. Из-за этого для молекул, куда его встроили, некоторые реакции, к которым способна «облегченная версия», подпа­дают под запрет. Или наоборот: «утяжеленная» молекула реагирует, «облегченная» — нет. Бучаченко, Молина и Сагдеева называют создателями спиновой химии (спин — это и есть магнитная характеристика атома). Как магнитные поля влияют на здоровье или откуда у перелетных птиц «встроенный компас» — проблемы именно этой науки. Андрей Гейм Родился в 1958 году. Профессор Манчестерского университета Константин Новоселов Родился в 1974 году. Сотрудник Манчестерского университета Номинация: физика/химия Формулировка. «За открытие графена» Структуру графита (это и уголь, и грифель) в учебниках рисуют так: лист, поделенный на одинаковые шестиугольные ячейки из атомов углерода. На самом деле графит — это бесконечная стопка таких листов. А отдельный лист, избавленный от соседей, — это графен. Его впервые выделили только в 2004 году, и сделали это неожиданно просто: наклеили на графит полоску скотча, а потом отобрали под микроскопом самые тонкие из прилипших к ней чешуек.

http://pravmir.ru/bez-nobelya/

– Ну как, нравится вам у нас? – спросил он радушно. – Ведь вы, наверно, по этой дороге никогда не забирались? – Нет, – сказал я. – Ну вот теперь поднялись и увидели, как живем! Садитесь, садитесь, пожалуйста, курите. Этот дом сейчас пустует. Здесь живут иногородние преподаватели Высшей пограничной школы, когда они к нам приезжают. Ведь и сама школа рядом. Я преподаю в ней международное право, а Софа – моя аспирантка. Я руковожу ее практикой. – Ах вот как! – сказал я. – Да, вот так. Да не стойте, садитесь. Вы же гость. – Он поглядел на меня и улыбнулся. – Тут ведь вот какое дело. Да, стойте-ка, я сейчас принесу стул и приду – поговорим. Он вышел, аккуратно притворив дверь за собой. Пришел он только минуты через полторы со стулом и портфелем. – Тут вот какое дело, – продолжал он, ставя стул и садясь. – Тут довольно смешное дело. Вам Потапов про удава рассказывал? – Да, – ответил я. Он юмористически сморщился. – И наверное, вы еще и в газете что-нибудь читали про него? – Читал. – А видеть его не видели? Нет, конечно. Ну а человека, который видел этого удава, вы встречали? – Ну да, Потапов, – сказал я. – Он даже стрелял в него раз. – Но промахнулся. Отлично! Запомним… А еще кто видел этого удава? Какие-то пионеры, которых так и не разыскали. Да? Пастушонок Петька, которому двенадцать лет и который, когда его стали расспрашивать, ничего путного рассказать не мог. Стрелял в кого-то дядя Потапов, а в кого – разглядеть не смог. А еще кто? Я молчал. – Вы понимаете, о чем я говорю? – Да, откровенно говоря, нет, – ответил я. – Да неужели нет? – удивился он. – Фантастика все это… Никакого удава в горах нет и никогда не было. Зоологи нас просто на смех подняли. Удав перезимовал в сугробах! Да это все равно что сказать: у меня в подполье завелась щука. – Постойте, постойте, – сказал я, – так, значит, Потапов врет? – Значит, брешет наш Потапов как сивый мерин, – ответил мой собеседник ласково, – вводит, как говорится, в заблуждение общественное мнение и советскую печать. Я молчал и смотрел на него.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=707...

Говорил Потапов дружески, смотрел на Корнилова с легкой доброй усмешечкой, а все-таки что-то непонятное все вздрагивало и вздрагивало в его голосе, и Корнилов сказал, что пить ему не хочется: только что поел. – Ну, как же ты отказываешься от моего доброго? – спокойно удивился хозяин. – Нет, так у нас не полагается. Пожалуйста, уж не обижай. – Корнилов посмотрел на него и выпил. – Ну вот и на здоровьице, – похвалил Потапов. – А теперь закуси. Эх и селедочка! В роте тает! С лучком! Как в «Метрополе»! Есть такой ресторан у вас в Москве? Есть, я знаю! Нас в осьмнадцатом как пригнали с фронта, в нем пшенкой и селедкой кормили. Как жрали-то! Видишь, когда еще о метро заговорили. – Вы меня звали? – спросил Корнилов. – Звал, звал, – добродушно ответил Потапов. – Вон Дарью спосылал. Не знаю только, где она столько пропадала. Перво дело – ну-ка выпей еще с селедочкой! Вот так, молодец! Перво дело – поднести хотел, а второе – требуешься ты мне, друг милый, на пару слов. Ты что? Один, без начальства? Они в Алма-Атах? – Да, а что? – Да вот находку без них сделали. Меч Ильи Муравца нашли. Дожж шел, размыл бугор, он и вылез из глины. Расскажи-ка, – кивнул он леснику. Лешачья борода дотронулась до горла и просипела: – Очень замечательный меч. Клинок погнулся маленько, а рукоятка вся цела: пальмы! – Он при вас? – спросил Корнилов. – Не. Объездчик увез. Завтра к обеду обещал завезти. У него сын в пединституте на историка учится. Он вот, я вам скажу, какой!… – Он повернулся было к Корнилову, но тут Потапов махнул на него рукой. – Ну что ты тут будешь разобъяснять, – сказал он досадливо, – вот возвратится его хозяин, тогда и будет разговор. – Он вынул из кармана старинные часы с вензелем, открыл, посмотрел и сказал: – Ну, товарищи дорогие, давайте еще по одной… и… а ты посиди-ка, – тихо приказал он Корнилову. Все быстро выпили и вышли в сени. Там они еще поговорили о чем-то своем, закурили, крепко руганули кого-то, и вдруг ржанула лошадь, хлопнули ворота – это ускакал лесник. Потапов еще постоял немного на дворе, потом вернулся в комнату, прямо прошел к столу, сел и взглянул на Корнилова.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=690...

  001     002    003    004    005    006    007    008    009    010